Текст книги "Что такое Барселона"

Инженер Серда не стремился к поэзии и свою работу назвал просто и прямолинейно: «План расширения», Pla d’Eixample. В рамках подготовки плана расширения Барселоны Ильдефонс Серда провел много месяцев, изучая жизнь простых горожан в Старом городе. Он исследовал систему канализации, водосточных труб, вентиляции, городского сообщения. Серда наблюдал, какие улицы и площади пользовались у жителей популярностью, а какие – нет. Он также отдельно изучал взаимосвязь между городской архитектурой и здоровьем.

«Всей это статистикой Серда хотел сказать нам то, что впоследствии выразил самим Эшампле, – что люди умирали по вине плохо спроектированного города, – объяснил спустя полтора столетия архитектор и основатель Института прогрессивной архитектуры Каталонии Висенте Галларт в интервью La Vanguardia. -Города, в котором практически не было общественных пространств и остро не хватало света и воздуха в многоэтажных домах, населенных бедняками».

В финальный «План Эшампле» инженера из мазии легли несколько принципиальных требований. Во-первых, Серда хотел, чтобы спроектированный им город был гигиеничным; в домах должны были быть натуральный свет и отличная вентиляция, дополненная большим количеством парков и зеленых зон в городе. Во-вторых, Ильдефонс Серда выступал за радикальную для XIX века эгалитарность. Он хотел, чтобы в новой Барселоне его дизайна не было деления на богатые и бедные районы, а люди жили в равенстве, гармонии и любви. В XIX веке такие идеи разделял мало кто, но тем не менее Ильдефонс Серда был предвестником будущего – через каких-то пятьдесят лет Барселона стала одним из важнейших центров рабочего движения в Европе и разделяет идеи социализма и равенства до сих пор. В 2015 году горожане выбрали мэром Аду Колау, убежденную социалистку и феминистку, а в 2017 вышли на протест, требуя принять больше беженцев из Сирии.

Впрочем, из двух поставленных целей Ильдефонс Серда добился лишь одной, и несложно догадаться какой – высокое качество жилья, гигиена, натуральный свет, вентиляция. Он запланировал город с параллельно-перпендикулярными прямыми улицами, как в Америке и Санкт-Петербурге. Пересечения улиц «новой Барселоны» Серды формировали «сетку» с квадратами стороной 130 метров, внутри этих квадратов должны были разместиться жилые дома. Согласно изначальному плану здания не должны были превышать четыре этажа в высоту: этот лимит позволял бы солнцу свободно проникать в улицы между домами, обеспечивая натуральным освещением каждую квартиру. Но и это еще не все: чтобы гарантировать естественный свет в домах, Ильдефонс Серда прибег к инженерному решению, которое с годами стало настоящим символом Барселоны – он «срезал» углы домов. Если смотреть на Эшампле сверху, то обнаруживается, что дома в этом районе не идеально квадратные: у них, как у пончиков, закругленные углы. Это заметно и при прогулке по Барселоне – для того чтобы перейти дорогу в Эшампле, нужно слегка завернуть в сторону и затем повторить, чтобы вернуться на прямой участок. Когда куда-то идешь и спешишь, это невероятно раздражает, но благодаря срезанным углам перекрестки в Эшампле прекратились в просторные площади, пропускающие свет в улицы между домами.

А главная особенность плана Серда заключалась в том, что инженер планировал город-сад. Все запланированные им 7,5 квадратных километра должны были утопать в зелени. При этом Барселона-2019 – это один из наименее зеленых городов в Европе. Что пошло не так? Куда делись запланированные урбанистом сады и парки?

Дома Эшампле я сравнила выше с пончиками не случайно – сходство жилым объектам с булочками придают не только сглаженные углы перекрестков, но и полые пространства в центре квадратов. В каждом участке 130 на 130 метров дома построены только по периметру, вдоль дорог, а в центре каждый такой блок полый. Сегодня это центральное пространство занято черти чем: гаражами, складами, пристройками, сараями и просто грудами стройматериалов. Крайне редко, в особенно ухоженных внутренних дворах, имеются обустроенные патио и бассейны. И эта городская коллекция нелепых построек представляет собой не что иное, как кладбище города-сада Ильдефонса Серды.

По его изначальному плану дома не должны были превышать четыре этажа в высоту, а «квадраты» блоков жилых домов не должны были смыкаться. У каждого «пончика» должно было быть по два входа во внутреннюю часть, где, по замыслу Ильдефонса Серды, должен был находиться сад – доступный каждому, проходимый насквозь, освещаемый солнцем хотя бы дважды в день. В оригинальном варианте Барселона должна была быть нескончаемым парком, утопающим в зелени и комфортным для жизни. Его можно было бы пройти по вертикали, горизонтали и диагонали, при желании все это время не выходя из зеленой зоны. Что же пошло не так?

То, что Ильдефонс Серда был для своего времени, пожалуй, слишком идеалистичным и от того наивным. Как я уже упоминала выше, он создавал свой город свободным от классового конфликта, равным для богатых и бедных. Все жители «новой Барселоны» должны были дышать одним воздухом, жить в домах одинакового размера, иметь парки в равной дистанции от дома – и постепенно и сами становиться более равными, близкими и понимающими. Тем не менее мир не работает настолько идеалистично, и тем более мир второй половины XIX века. Богатые барселонцы хотели выделяться – в конце концов, именно это желание обеспеченных элит выделиться, определить себя как отдельную от Испании единицу и стало главным двигателем Каталонского Ренессанса. Утилитарный социализм Ильдефонса Серды противоречил всем популярным идеям своего времени. Трансформация его изначального плана началась одновременно с воплощением этого плана в реальность.

В Барселоне того времени редко какое жилье принадлежало государству и строилось государством. Абсолютное большинство домов Эшампле возводились по индивидуальному заказу и на частные деньги. Как правило, землю в «новой Барселоне» выкупали мануфактурщики-/лс//алоз или же богатые адвокаты и судьи, в большинстве своем отпрыски все тех же мануфактурщиков-/лс//алоз. После того как дом появлялся на запланированном месте, было два варианта развития событий: семья заказчика занимала все здание целиком или же семья заказчика занимала один из этажей, а остальные сдавала в аренду. Первое время установленный Ильдефонсом Серда лимит этажности – не больше четырех – действительно соблюдался, и городская мэрия установила соответствующие законы. Занять четыре этажа одной семье было сложно, даже если учесть, что семьи богатых барселонских мануфактурщиков обычно включали в себя не только родителей и детей, но и человек пять прислуги; поэтому многоэтажные дома часто отдавались внаем. И тут есть удивительная для 2020 года особенность: если в XXI веке наиболее престижными считаются пентхаусы, из которых открываются захватывающие дух виды, то в веке XIX все было ровно наоборот.

Престижным считался первый жилой этаж, отделенный от улицы одним пролетом ступеней. В российской нумерации этажей этот считается обычно первым или вторым. Но дело в том, что в традиционных домах Эшампле тот уровень, на который можно попасть прямо с улицы, не поднимаясь по ступеням, никогда не использовался для жилья. Помещения на уровне улицы отдавались, как правило, под магазины, кафе и другие коммерческие предприятия – недаром Барселона XIX века была промышленной столицей Испании. Прямо над этим «коммерческим» уровнем располагался господский этаж, где обитали владельцы всего здания. Остальные этажи сдавались, причем чем выше, тем дешевле. В atic, получердачном помещении, обычно жили вечно бедные студенты. Потому что до самого конца XIX века в Барселоне не было лифтов, а подниматься пять пролетов вверх пешком каждый день – это дело не барское, да и простому представителю крепкого среднего класса не пристало.

Из-за этой особенности в современной Барселоне действует необычная для россиян нумерация этажей: первый уровень, находящийся на уровне улицы, обычно называется Basic («базовый») и в лифте обозначается буквой «В». Следующий этаж, который в России был бы вторым или первым, в Барселоне называется Principal – «главный», «хозяйский». Principal в лифтах обозначается, соответственно, буквой Р. А уже после «главного» этажа начинается привычная для нас нумерация – первый, второй, третий, четвертый, чердак (atic). Эта особенность классового распределения этажей сказалась на архитектуре Барселоны: если вы, гуляя по городу, обратите пристальное внимание на здания, то обнаружите, что первый этаж выше тротуара частенько выглядит роскошнее, вычурнее и элегантнее всех остальных уровней здания.

И это распределение – владельцы на первом этаже – сыграло первую злую шутку с изначальным планом Ильдефонса Серды. Инженер-социалист планировал, что внутренние сады будут доступны абсолютно для всех. У богатых же барселонцев была своя точка зрения на распределение садовых ресурсов. Вместе с главным этажом они зачастую забирали себе и часть внутреннего сада, ведь и домом, и участком земли, на котором он стоял, владели именно они, и запретить им приватизацию части «зеленой зоны» было сложно. Так что «город-сад» был покалечен с самого начала – вместо общедоступного городского парка внутри каждого блока на практике изначально получились общедоступные зеленые коридоры. И дальше все пошло по наклонной: в какой-то момент мэрия перестала настаивать на жестком соблюдении высотности, 95 % зданий сомкнулись в непроницаемые «пончики», сделав редкие еще существующие сады доступными исключительно для жителей.

А затем наступил XX век, век машин, девелоперов и отсутствия какого бы то ни было контроля над развитием городской недвижимости. Девелоперы растоптали «город-сад» Серды окончательно: высотность зданий Эшампле была повышена до того максимума, который позволяли фундаменты. Сегодня большинство домов в центре Эшампле высятся на семь-восемь этажей. Со стороны это выглядит порой весьма нелепо: вот первые четыре этажа, изящные, как Париж, явно построены во второй половине XIX века в рамках расширения Барселоны. А вот следующие три этажа – неотвратимые и уродливые, как правая диктатура. Бетон, железо, потрепанные зеленые занавески – как будто на здание каталонского модернизма взял и приземлился космический корабль из научной фантастики 1970-х.

Правая диктатура упомянута не случайно: именно во время правления Франсиско Франко «внутренние сады» Эшампле исчезли окончательно, как класс. Каудильо недолюбливал Каталонию и обожал автомобиль; при нем Барселона стала городом автострад, парковок, магистралей и ничем не ограниченного строительства. Те парки внутри «пончиков», которые еще как-то дошли до XX столетия, постепенно превращались в гаражи, склады давно никому не нужных вещей, пристройки, мастерские и прочие важные в хозяйстве, но не приносящие пользы и красоты обществу в целом объекты. Сегодня доступа к этим частям домов Эшампле нет практически ни у кого. Редкий отель сохранил за собой эту территорию и разместил там бассейн или лаунж. Примерно на каждые двенадцать блоков обнаруживается один дом, сохранивший все-таки парк; 90 % этих зеленых зон принадлежат правительству Барселоны и размещают в себе библиотеки, культурные центры, спортивные площадки при школах или просто общественные парки, как и было задумано[50]50
  В Барселоне-2020 до сих сохраняется один небольшой район, где можно легко себе представить тот город, который проектировал инженер Серда. Район этот – Икария, отдаленный от бурлящего жизнью центра, зато всего в паре улиц от моря. Дома между авеню Икария и улицами Люль (Hull), Роза Сенсат (Rosa Sensat) и Бадахос (Badajoz) по-прежнему не превышают три-четыре этажа в высоту и не смыкаются в круг. Благодаря этому сохранились и внутренние дворы, в каждом из которых сегодня находятся парки, детские площадки, зеленые загончики для выгула собак и кафе с обширными террасами (благо погода в Барселоне позволяет держать террасы открытыми почти круглый год). Если вы приехали в город больше, чем на пару дней, и у вас остались вечера, свободные от посещения домов Гауди, имеет смысл заглянуть в этот небольшой фрагмент той Барселоны, которая могла бы быть.


[Закрыть].

Современные урбанисты Ильдефонса Серду обожают и утверждают, что именно его жесткая геометрическая структура улиц позволила Барселоне не скатиться в окончательный хаос и сохранить определенный порядок, широкие улицы и ряды деревьев вдоль дорог. По оценкам специалистов, план его конкурента Ровиры-и-Триаса не смог бы противостоять железной ноге прогресса XX века с той же эффективностью и с большой долей вероятности превратился бы в достаточно неприятные трущобы. Отдают дань проекту Серды и автомобилисты – несмотря на то что проект города он разрабатывал еще до изобретения персонального автомобиля, его появление инженер уже предвидел и ширину улиц запланировал соответственно.

Так что сегодня Ильдефонс Серда в Каталонии считается одним из первых европейских урбанистов и талантливейшим человеком своего времени. В честь инженера названы улицы в Барселоне, Вике, Сентельясе и десятке других каталонских городов, стоят несколько памятников и даже посвящена станция на восьмой линии барселонского метро.

Если сегодня Ильдефонса Серда считают одним из героев каталонской истории, большим человеком с большим талантом и своим видением, то для его современников правдой было совершенно противоположное. Зарождающийся каталонский модернизм был создан силами и во славу богатых людей, сколотивших свое состояние на торговле. Их амбицией было создать броский и ни на что не похожий пласт культуры, который выстрелил бы в мировом масштабе и позволил бы другим нациям и странам узнать о них – каталонцах, богатых владельцах мануфактур и всесторонне образованных людях. В качестве идеала деятели первой волны каталонского

Ренессанса[51]51
  Или Ренашэнса, если употреблять каталонское слово Renaixenpa.


[Закрыть] видели утонченный Париж, его лоск и насыщенную артистическую жизнь. Социалистический же план Серды, далекий от буржуазного Парижа, как добротный рабочий ботинок от туфельки Louboutin, его современники из каталонских элит откровенно ненавидели.

После того как Мадрид утвердил план Серды, отвергнув работу Ровиры-и-Триаса, в городе началась настоящая кампания черного пиара. Об инженере (и о, какая обида для каталонских буржуа таилась уже в этом слове – «инженер»! – ведь проектировать новый город был достоин, по их мнению, только архитектор) отзывались негативно, распускали грязные слухи и даже откровенно лгали. Одним из самых популярных обвинений в адрес Серды было то, что он «не был подлинным каталонцем», и это несмотря на именную мазию XV века и публичные выступления инженера в поддержку каталонской республики. Один из больших архитекторов своего времени Льюис Доменек-и-Монтанер, речь о котором пойдет чуть позже, говорил, что «Серда не умеет планировать расположение улиц и вообще несколько туповат». Доменек-и-Монтанер также утверждал, что из-за проектировки Серды по улицам Эшампле гуляют такие ветры, что жить в новом районе практически невозможно и уж точно «малоприятно». Другой важный архитектор смены столетий, Жозеп Пуч-и-Кадафалк, попросил своего друга-издателя сообщать ему о выходе новых книг за авторством Ильдефонса Серды. Издатель добросовестно уведомлял, после чего господин Пуч-и-Кадафалк приходил, забирал свежевышедшие тома и незамедлительно отправлял их в ближайшую канаву, чтобы избежать «заражения молодежи вредными идеями» инженера-социалиста.

Нелюбовь интеллектуалов-каталанистов к Ильде-фонсу Серде и его практичной планировке достигла таких масштабов, что в какой-то мере стала толчком к появлению столь знаменитого сегодня архитектурного стиля каталонского модернизма. Застройка Эшампле как такового (застройка историческая, а не поздняя, времен Франко) шла примерно 50 лет, с 1860-х по 1910-е. Затем политическая ситуация в регионе и стране слишком накалилась, чтобы архитектура могла занимать сколь бы то ни было привилегированное место в приоритетах общества. И хотя застроить 7,5 км² территории жилыми домами за каких-то пятьдесят лет кажется невероятными темпами строительства, в реальности за это время успели прийти и смениться несколько архитектурных эпох, а дома в престижных районах порой переживали мощную реконструкцию.

Дома первой «архитектурной волны» новой Барселоны легко узнать и сегодня: это вполне симпатичные, но не выдающиеся здания, напоминающие прохожим о Париже. Высокие потолки, большие окна, деревянные ставни, балконы с железными прутьями – таких домов до сих пор в городе сохранились десятки. Они весьма симпатичны, но обычно не приковывают к себе взгляд нарочитостью или оригинальными декорациями. В домах этой «первой волны» еще сильна эстетика классицизма, и в большинстве своем они идеально симметричны. Такого плана здания строились в Эшампле примерно до середины 1880-х годов.

А затем появился стиль каталонского модернизма. По поводу того, как именно его называть на русском, существуют разногласия: ведь «модернизм» в архитектуре сам по себе – это совсем другой стиль и совсем другая эпоха, 1970-е годы, архитектура простых линий, геометрии и практичности, максимально далекая эстетически от каталонского модернизма конца XIX века. Именно поэтому многие искусствоведы считают, что прославившую Барселону архитектуру стоит называть модерном, как близкий по духу французский ар-нуво. Я, тем не менее, с этим не согласна и считаю, что описывать этот удивительный стиль стоит именно словосочетанием «каталонский модернизм».

Во-первых, именно так его называют и сами каталонцы, и англоговорящие искусствоведы, несмотря на то что в английском слово само по себе «модернизм» означает, как и в русском, геометрический и практичный стиль конца XX века. Так что словосочетание «каталонский модернизм» облегчает перевод на другие языки и коммуникацию. Во-вторых, в случае с Каталонией речь идет не только об архитектуре: движение каталонского модернизма включало в себя также живопись, литературу, этнографию и даже лингвистику. И эти направления мысли вполне попадают в рамки определения общеевропейского модернизма. Поэтому здесь и далее для обозначения архитектуры и других искусств в Барселоне в период 1880-1920х годов я буду использовать термин «каталонский модернизм».

Задачей каталонского модернизма, как я уже объясняла выше, было прославить Каталонию, дать вновь окрепшей нации достойную идею, позволившую бы ей этой нацией быть, заявить миру о себе. Идеологами нового движения, что любопытно, были сами же творцы: в согласии с идеалами Просвещения в Барселоне конца Х1Х-го века редкий архитектор мог позволить себе быть только человеком искусства, почти все были одновременно и политиками, и критиками, и исследователями. И большие каталонские величины, такие как Луис Доменек-и-Монтанер и Жозеп Пуч-и-Кадафалк, придумали вычурный и нарочито чрезмерный стиль, эклектичный, черпающий вдохновение в прошлом, – в домах каталонского модернизма можно увидеть и отголоски романской архитектуры X века, и готику XIII, и барокко, и арабский мудехар, переосмысленные для нового времени.

В каком-то смысле этот безумный и неудержимый яркий коктейль из стилей прошлого, приправленных пастельными тонами французского импрессионизма, вдохновил не кто иной, как практичный инженер из деревни Ильдефонс Серда. Крупные архитекторы, друзья отвергнутого Мадридом Ровиры-и-Триаса и идеологи каталонского модернизма, ненавидели план Серды настолько, что решили противостоять ему действием. Модернисты считали рисунок новой Барселоны слишком монотонным и скучным, похожим на жизнь в монастыре или казармах, и они поставили себе задачу во что бы то ни стало разбить угнетающий порядок одинаковых улиц, сделав родной город все-таки буржуазным и полным искусств. В плане Ровиры-и-Триаса, например, были предусмотрены специальные площади для памятников и фонтанов, чего у радикального инженера, сторонника классового равенства, не было. Так родилась идея создать монументы там, где их по плану не было, превратив в произведения искусства сами здания. Жилые дома должны были блистать скульптурами, невероятными цветами, мозаикой, разноцветной плиткой, витражами и благородными строительными материалами, чтобы, в пику Серде, расцветить город и придать ему неоднородности.

Одним из позитивных результатов такой политики стало изобилие виртуозных народных ремесел в каждой большой работе архитекторов: руководители проектов, чьи имена до сих пор остаются закрепленными за впечатляющими зданиями, выступали в роли своеобразных «режиссеров» архитектуры, кроя финальный результат. За технику же – скульптуры, мозаики, лепнину – в абсолютном большинстве случаев отвечали другие люди, талантливые каталонские мастера, узкие специалисты своего дела. Использование их труда как нельзя лучше соответствовало идеологии времени – по максимуму продемонстрировать каталонский талант, традиции и самобытность. И многие искусствоведы, в их числе Роберт Хьюз, считают, что без базы развитого искусства ремесленников, оттачиваемого столетиями, каталонский модернизм не был бы возможен – во всяком случае, не в том виде, в котором он существует сегодня. «Чтобы понять уровень мастерства, к которому имели доступ архитекторы [каталонского модернизма], можно взглянуть для примера на семью кладчиков кирпича и плитки, каталонцев Гуаставинос, – пишет Хьюз. – Семья Гуаставинос дистиллировала опыт сотен лет работы с плиткой и кирпичами. (…) Уложенные ими кирпичи не уступают самой изысканной резьбе – тысячи идеально выложенных уровней без единой ошибки. Сложенная ими башня – это непогрешимый кристалл. И несмотря на то, что сегодня у нас есть лазеры вместо свинцового отвеса на канате, имевшегося в распоряжении сеньоров Гуаставиноса, у нас нет их рук, и столь совершенная кирпичная кладка больше никогда не будет достижима. Так же, как не будет достижим и тот уровень ковки металла, что можно видеть на фасаде Дворца Гуэля, или же тот уровень производства керамики, который сделал возможной мясистую плитку в форме рыбьей чешуи, которой выложены крыши (…) госпиталя Сан-Пау».

Благодаря этим народным искусствам лучшие дома каталонского модернизма выглядят как замершая в камне поэзия. Велением умелой руки камень загибается и замирает, как живое движение морской волны. С балконов на прохожих смотрят лесные нимфы, по фасаду бегут цветы из битой керамики, а железо балконов изгибается вьюнками. Каталонские модернисты, при всей их любви к прогрессу, природу любили больше: они отвергли симметрию классицизма, прямые линии и обязательное декоративное изображение вазы с фруктами на фасаде, заменив это все органической гармонией. Природа считалась высшим источником вдохновения и главным объектом для подражания, ведь природа почти никогда не симметрична, но при этом всегда (во всяком случае, так считали каталонцы XIX века) гармонична и совершенна в своей гармонии.