Текст книги "Эрелинги"

Все, конечно, прошло, и довольно быстро. После трех месяцев вполне счастливой семейной жизни герцог оставил беременную Орталь в Тельсфоре и под надуманным предлогом вернулся в Армалон. А там Армакер преподнес ему подарок в виде рыжеволосой женщины с земляничными губами.

В Тельсфор Лертэно вернулся таким, что лучше бы и вовсе не возвращался. Герцогиня, наслушавшаяся от добрых людей слухов и небылиц, вопросов не задавала. Истории о вскрытых трупах и сплетни о связи с графом Вользуанским настолько ее потрясли, что она старалась не попадаться лишний раз на глаза супругу. Когда же Лертэно с любопытством рассматривал ее растущий живот и клал ладони на ее лоно, несчастная Орталь сжималась от ужаса и отвращения. Впрочем, ее чувств Эртер не замечал, его мысли были заняты другим. Жена превратилась в сосуд, который временами нужно наполнять. За четыре года она родила трех сыновей, из которых выжили двое. Да, она никогда и ничем его не огорчала. Но ее взгляд порой…

В этом году герцог собирался посетить Гверн осенью. Однако приехал раньше назначенного срока, в конце мая, чем удивил домочадцев. Прямо в Тельсфор герцог не отправился, остановившись в Кальярде, и неделю до герцогини доходили слухи о веселом времяпровождении супруга. Когда он наконец-то объявился в замке, с ее губ не сорвалось ни слова упрека. Она равнодушно смотрела, как он играется со своим первенцем, объезжает лошадей, весело посматривает на служанок. Орталь сохранила спокойствие, даже узнав, почему Лертэно так рано приехал в Гверн. Но Эртеру было достаточно одного ее взгляда, который даже теперь портил ему настроение.

Герцог машинально поднял руку, чтобы почесать голову, но вовремя остановился. Воск так обильно покрывал локоны, что до кожи было не добраться. Вшей весь обоз подцепил на одном из постоялых дворов. Уберегся лишь граф Лескуло, так как был лыс. Остальные же нещадно запускали пальцы в волосы и старательно карябали зудевшую кожу. Правда, граф Вользуанский почему-то не чесался. Лертэно решил, что причиной тому выдержка и все та же невозможность разлепить воск. Сам же принц, проклиная все на свете, осторожно почесывался ароматическими палочками, которые повсюду таскал за собой, найдя им новое необычное применение.

Голос Ноариона прозвучал тихо, но герцог все равно вздрогнул:

– Мой принц, смею заверить, ближайшее время вы не увидите ничего нового. Дорога к замку маркизы крайне неживописна и неинтересна.

Лертэно откинулся на подушки и с улыбкой взглянул на графа. Как же Господь может создавать настолько некрасивых людей? Вользуан, словно прочитав его мысли, чуть усмехнулся и промолвил:

– Я слышал, ты едешь в Артехей.

Брови герцога поднялись.

– Откуда такая осведомленность?

Ноарион расправил складки упелянда[6]6
  Упелянд – верхняя одежда позднего Средневековья с широкими колоколообразными рукавами. Длинный вариант одеяния предназначался для торжественных случаев, короткий – для танцев, прогулок и верховой езды. Женский вариант этой одежды был длинным и со шлейфом.


[Закрыть] и ответил:

– Мне полагается знать обо всем, что происходит в Мезеркиле.

– А что об этом известно его величеству?

– Пока ничего. Как только мне пришло донесение о мятеже в Артехее, я сначала обратился к Его Высочеству. И, памятуя о нашей прежней дружбе, решил пока ничего не докладывать Эрвику. Как и о том, что рота «свободных сынов» двигается в сторону взбунтовавшегося города… Только зря вы это затеяли. Король все равно узнает, причем без меня. Славные гвернцы, бодро марширующие через весь Мезеркиль с востока на запад, не останутся незамеченными.

– Я могу надеяться, до ушей Эрвика весть о бодром марше дойдет после усмирения мятежа…

Граф улыбнулся.

– Всё в руках Господа, мой принц… Я бы на твоем месте не стал вмешиваться в раздоры братьев. Рэссимонд поступает необдуманно, усугубляя и без того не самые лучшие отношения с королем. А в случае провала вашей авантюры, вам не поможет даже герцог Милертский.

Лертэно раздраженно отмахнулся. Эта привычка Эртера бесила Вользуана ещё с Тельсфора, правда, вида он не показывал, лишь иногда кривил тонкие губы. Герцог повертел в пальцах ароматическую палочку. Пажи были так увлечены игрой, что вряд ли прислушивались к их разговору. А старый Лескуло похрапывал, усиленно пуская слюни во сне.

– Почему Рэссимонд сам не поехал усмирять Артехей? Это могли сделать и его вассалы, – этот вопрос уже несколько дней занимал герцога.

– Тому помешал ряд событий. Еще до того, как ты покинул Армалон, умер последний граф Морксар, не оставив после себя наследников. Наследника нет вообще – ни по прямой линии, ни по боковым. Отважные артехейские бароны, чьи земли граничат с графством, тут же бросились в Армалон, желая получить от своего сюзерена если не графский титул, то хотя бы часть земель покойного графа. Его высочество слишком долго размышлял, кого же осчастливить.

– Это я помню.

– Ты уехал, а он еще размышлял. Всё это время его верные вассалы оставались в Армалоне, шатаясь по королевскому дворцу. К ним уже настолько привыкли, что, исчезни хоть один из них, – это стало бы заметно. К тому же уезжать обратно в Артехей не имело смысла, так как свадьба Рэссимонда не за горами, а вассалы должны присутствовать на бракосочетании сюзерена. И тут пришло послание от наместника. Через день еще одно – от рыцаря Нормара. Наместник сообщил о мятеже, а Нормар пояснил, почему посмел поднять восстание. Выехать в свои владения принц не мог, так как пришлось бы объяснять старшему брату, по какой причине он бросает двор, предсвадебные приготовления, страдания по прекрасной Шарлике. Отсылать артехейских баронов тоже нельзя. Они должны присутствовать на свадьбе, и им необязательно знать о мятеже, поскольку тут же пойдут слухи при дворе. Самое смешное – на свадьбу должны приехать из Артехея и другие вассалы Рэссимонда. Следовательно, что делать?

– Обратиться к друзьям.

– Идея глупая, хотя вполне логичная для Рэссимонда. Ко мне принц не обратился по понятным причинам. Ты же волен поступать, как тебе угодно, твой отъезд будет вполне понятен – в Армакере тебя никто не желает видеть, да и герцогиня вот-вот подарит тебе еще одного отпрыска. Его величество только обрадуется, если ты снова покинешь столицу. Отсутствие при дворе Армондэ никого не удивит – ему разрешено появиться на свадьбе Рэссимонда, но после он обязан вернуться в свой лен[7]7
  Рыцарский лен – земли, пожалованные вассалу сеньором.


[Закрыть]. Для полноты счастья не хватает Гьюрта. Но, увы, теперь он не совсем друг его высочеству, благодаря красоте своей сестры.

Герцог рассмеялся и покачал головой. Ноарион с волнением заметил мочку уха и качнувшуюся серьгу в виде головы леопарда, держащего в пасти васильковый сапфир.

– Не идея глупая, а сложившееся положение, – произнес Лертэно. Граф проследил за взмахом изогнутых ресниц. Говорить не хотелось, только бы смотреть на него бесконечно долго не отводить глаз, как когда-то давно в Тельсфоре. Однако приходилось продолжать разговор:

– Но все можно было предотвратить. Его высочество ничего не сообщает королю не только потому, что Эрвик ущемляет его право сюзерена, не только потому, что король и близко не подпустит Рэссимонда к Артехею. Дело в том, что сам мятеж можно было предотвратить. Необходимость самому принцу мчаться в Артехей отсутствовала – его бы и не отпустили…

– Изумительная осведомленность!

– Начиная с зимы Рэссимонд получал письма от Нормара с жалобами на наместника. Принц, что ему свойственно, не обращал на них никакого внимания, поскольку был весьма увлечен распрей с Крестоландом Лавуром.

– О да!

– Здесь уж не до жалоб какого-то рыцаря на Арисиля, он обоих и в лицо-то подзабыл…

Лертэно щелкнул пальцами, что-то припоминая:

– Нормар приезжал в Армалон.

Ноарион кивнул и продолжил:

– Следом за ним появился и Арисиль. Когда король спросил брата, для чего они приезжали, Рэссимонд…

– Рэссимонд ответил, что им тоже хочется урвать кусок от графства Морксар. Нам почему-то так казалось.

– Увы.

Граф развел руками и печально вздохнул. Лертэно не понял, почему «увы» и что особенного в ссоре одного из вассалов герцога Артехейского с наместником. «Увы» будет, если Эрвик раньше времени узнает об открытом мятеже и не даст принцам разобраться самим. Ноарион явно печалился о другом, иначе не стал бы демонстрировать озабоченность и тревогу, да и говорить бы об Артехее не начал. Эртер всегда был уверен, что советниками королей не бывают люди глупые, потому разговор следовало продолжить, хотя упоминание об этом городе заставляло волноваться и вызывало досаду.

– Раз тебе известно все – продолжай. Каков Нормар, чем ему насолил Арисиль…

– Рыцарь Эрк Нормар – глава рода, от которого помимо него самого остались его сын и дочь. Он не просто богат – он сказочно богат. Состояние сделал на торговле шерстью.

– На торговле? Рыцарь?

– Именно. Стремительное обогащение.

– Какой стыд!

– Стыд – проиграть в карты самого себя. Для дворянина, конечно. По крайней мере, заняться торговлей – разумное решение. Нормары никогда не владели богатыми землями. Войны не было уже восемь лет, не было добычи и выкупов. Но если из пахотных полей сделать пастбища, а крестьян заменить на овец, то без всякой алхимии получится золото… Собственно, с этого и началась ссора Эрка с Арисилем. Наместник попытался получить часть денег от торговли шерстью, причем такую часть, что Нормар воспротивился. Арисиль настаивал, Эрк свирепел. И, наконец, совершил ошибку, решив искать защиты у Рэссимонда. Поначалу все письма к принцу указывали только на несправедливости, касающиеся самого Нормара. Но поздние послания обвиняли Арисиля в куда более страшных грехах. Думается, в их раздоре произошло что-то, превратившее обычную грызню в мятеж. Но что именно – даже мне неизвестно.

– Почему Нормар живет в городе?

– Через Артехей проходит торговый путь, а рыцарь привык сам следить за своими делами. Действительно, как купец. В городе живет и вся его семья… Вызвать обе стороны в Армалон уже невозможно. Нормар осаждает замок наместника. В то же самое время бароны Эльм и Барса ходят кругами вокруг Артехея, не зная, что им предпринять, так как Рэссимонд приказал им только стоять под стенами города.

Герцог пожал плечами и сказал:

– Рэссимонд, несомненно, примет справедливое решение.

Усмешка графа Лертэно совсем не понравилась. Вользуан прикусил губу, словно раздумывая – доверить ли Эртеру то, что ему еще известно. Наконец, после некоторого молчания Ноарион произнес:

– Неуверенность Рэссимонда не означает отсутствия решения. Нормар изначально ошибся с покровителем. Ему бы писать Эрвику. Это сохранило бы его жизнь, его честь, честь его семьи. Нет, Лертэно, справедливости не будет. Через тебя его высочество отправит своего верного рыцаря на эшафот, как предателя. Нормару не повезло – он владеет золотом. И золота у него много.

Герцог хотел было возразить, но проснулся Лескуло, беззубый рот прошамкал нечто невразумительное. Молодые люди дружно улыбнулись старику. Пажи засуетились и попрятали карты. Вользуан начал речь о погоде, налогах, Бенна. Старый граф рассеянно кивал в ответ, вглядываясь подслеповатыми глазками в лицо Эртера, будто позабыв, как тот выглядит.

По мере приближения к замку маркизы Бенна стали появляться люди. Это были крестьяне – бородатые, с обветренными темными лицами. Они взглядами провожали кавалькаду «длинноволосых» дворян, дивясь пышному эскорту послов. В их усталых глазах мелькала искра интереса, которая тут же гасла, когда разряженные господа исчезали из вида.

Эльжен Туларо, гордо подбоченясь, искоса поглядывал на вилланов. Все они были крепкими мужиками, наверное, молодыми, да как разберешь, сколько им лет! Эльжену приходилось видеть таких и в Гверне, и в Штадри, и в Мезерле. Ширококостных, угрюмых, сделанных из одного теста. В них не было любезной покорности горожан и слуг. Оттого становилось немного жутко. И неприятный холодок проходил между лопатками, когда оруженосец встречался с кем-нибудь из этих людей взглядами. Да возможно ли считать их людьми?

Юный гвернец поежился. Уж лучше смотреть на небо, где по чистейшей золотящейся лазури изредка проплывают тонкие завитки прозрачных облачков. А ежели совсем хорошо присмотреться, то можно увидеть высоко-высоко птиц. Быть может, тех самых, что и в Гверне. Птицам все равно где летать. Им что Тельсфор, что Бенна – все едино. Или нет? Задумавшись, он не услышал предостерегающего возгласа. Только когда что-то зеленое отлетело от копыт его коня, Эльжен осмотрелся по сторонам.

В грязи, испуганно озираясь под хохот кортежа, сидела миловидная девушка в бледно-зеленом платье. Не крестьянка, но не из благородных. У знатных девиц таких рук не бывает. Правда, чистенькая. Передник, косынка – кипельно-белые. Сама пригожая. Туларо непроизвольно улыбнулся. А ведь хороша! Рука сама потянулась к кошельку, и он бросил девушке монетку, которую та поймала на лету. Больше Эльжен на нее не смотрел. Ведь наконец-то показался замок маркизы Эльсейды.

* * *

Ветвь Бенна восходила к Эрвику I Эрелингу. Главой рода считался герцог Ишар. Его младший брат Альранд, владевший маркизатом, граничившим с неверингскими землями, женился на принцессе Неверинга Эльсейде Летольян, обеспечив себе и Мезеркилю мир с соседями. Молодая жена, в свою очередь, дала роду достойное продолжение. За годы супружества она родила шесть детей. Бездетный герцог Бенна мог надеяться, что ему удастся передать власть одному из племянников. Однако Господь распорядился иначе. Оспа забрала двух мальчиков. В живых остались четыре дочери Альранда и Эльсейды: Гамира, ставшая королевой Мезеркиля, Анна, Эларта и Эрна. Старшая дочь принесла короне маркизат Бенна, который отходил правителям Мезеркиля после смерти Эльсейды. Анна присоединяла к владениям мужа графства Эсельдейм и Гравентьер, свадебный подарок дяди.

Эльсейда Летольян, овдовев десять лет назад, старалась не покидать своего замка. Она окружила себя хорошенькими пажами, сладкоголосыми миннезингерами и неверингскими молоденькими живописцами, чей талант уступал их красоте. Ходили слухи о веселом вдовстве и расточительстве. Однако всему Мезеркилю было известно, что дочерей маркиза воспитывает в строгости, и до двенадцати лет каждая из них жила в монастыре. Говорили, будто это и сыграло решающую роль в выборе невесты для Рэссимонда Артехейского. Графства графствами, а на брачное ложе принца должна взойти благочестивая девушка, а не какая-нибудь вертихвостка вроде Эрны Мезеркильской.

Камергер замка маркизы Бенна, Шальдо Брейя, выполнявший также функции секретаря Эльсейды, вышел встречать армалонских гостей, выстроив почетную стражу от третьих замковых ворот до дверей дворца. Стража состояла сплошь из высоченных молодцов, как на подбор румяных и благообразных – маркиза ценила красоту. Сам Шальдо, привезенный еще совсем молоденькой Эльсейдой из Неверинга, был вполне хорош для своих лет, и помимо секретарских обязанностей он выполнял и другие, о чем в замке предпочитали не говорить.

В этот день Брейя отчего-то чувствовал некоторое беспокойство, коему не находил объяснения. Он то и дело, потирая руки и шею, оборачивался к дверям, над которыми был выбит в мраморе герб Бенна – золотые солнца и кабанья голова. Безумно хотелось выпить вина, но маркиза строго-настрого запретила прикасаться к живительной влаге, утверждая, будто от вина у него проявляются красные прожилки на носу. А стаканчик сейчас пришелся бы кстати. Позади щебетали младшие придворные дамы, делая ожидание совсем невыносимым. Беспокойство появилось с известием, что за принцессой Анной, помимо епископа и учтивого графа Вользуанского, едет герцог Гвернский. Каков этот самый герцог – в Бенна были наслышаны. Даже любопытно было взглянуть на легенду Сьера, разрушителя Арктера и самого веселого соседнего правителя, о чьих кальярдских развлечениях и полумифической роскоши ходили слухи. За семь лет соседства герцог так и не посетил Бенна, и потому все с интересом и волнением ожидали его приезда.

Стражник на башне крикнул, что посольство проехало вторые ворота. Шальдо почему-то задрожал. С чего бы? Всяких же гостей видел в замке. Он еще раз обернулся, окинув взглядом дворец – свою гордость. Ведь именно он подыскивал красивейший разноцветный мрамор для его отделки, лучших скульпторов и художников. Именно он занимался его обустройством, заказывая мебель, шпалеры, драгоценную утварь.

Повозки подъехали к дворцу, с ними конные. Двор заполнился чужими людьми, чужими голосами. Из эртеровской повозки выскочил паж, опустил складную лесенку и откинул полог. Оруженосцы и рыцари спешились подле нее, самый молоденький и смазливый на вид подал кому-то руку. Сперва Брейя увидел белый шаперон-буреле[8]8
  Шаперон-буреле – мужской головной убор позднего Средневековья с длинным хвостом, который драпировали на манер тюрбана, спуская узкий «хвост» на плечо.


[Закрыть] с покачивающимися черными и красными перьями. Потом и всего молодого чернокудрого красавца в белом упелянде, вытканном серебром.

Красавец одним движением расправил широкие и длинные, чуть не до земли, рукава, которые тут же легли почти скульптурными складками. За спиной камергера послышались женские вздохи и приглушенные перешептывания. Шальдо даже злость взяла. Вот курицы, вот дуры! Будто мужчин не видали! Мало ли таких красавчиков в замке? Да полно! Песнопевцы с художниками толпами по дворцу слоняются. Но ведь этот – герцог, принц крови, и к тому же с синими глазами. Такого в рыцарский роман засунь – любая обрыдается, сразу начнет представлять себя плененной принцессой. Хорошо, его госпожа – не дура. Или дура? Как увидит, тоже начнет вздыхать, ахать и глаза закатывать? Не может такого случиться, никак не может. И еще не мог представить Брейя, каким образом этот павлин стал сьерским героем да ко всему прочему от целого города камня на камне не оставил.

Камергер-секретарь сложился в низком поклоне, попутно произнося витиеватую приветственную речь, на которую ему учтиво ответил лишь епископ, вставший рядом с Эртером. Лертэно Гвернский рассеянно смотрел за спину Шальдо, изучая герб Бенна, будто видя в его первый раз.

– Откуда сиреневый мрамор? – Голос герцога оказался ниже, чем предполагал неверинжец.

– Простите – что, ваша светлость? – с запинкой переспросил Брейя.

– Из какого карьера сиреневый мрамор?

Значит, смотрел не на герб, а весь фасад изучал.

– Из Эппанайи, ваша светлость. Только там сейчас можно встретить такой оттенок.

Взгляд синих глаз все-таки остановился на камергере. К удивлению Шальдо, в них даже промелькнул интерес.

– Вы знаете все карьеры Неверинга?

– Все, ваша светлость. И осмелюсь добавить, что в Гверне тоже есть карьер, где добывают мрамор удивительного розового цвета.

Герцог теперь улыбался. Он с одобрением посмотрел на Брейя и, обращаясь к епископу, сказал:

– Это единственный карьер во всем Гверне, ваше преосвященство. Мрамор, который из него извлекают, действительно, достоин восхищения. Маркизе повезло, что ей служит такой человек.

Шальдо вдруг смутился, порозовел, как тот самый гвернский мрамор. Дабы скрыть смущение, камергер еще раз поклонился, взмахнул широким рукавом, приглашая посланников короля следовать за собой.

Маркиза Бенна встречала гостей в церемониальном зале. Трон с очень высокой спинкой, на котором восседала Эльсейда, показался Лертэно крайне замысловатым. Такого узора молодой герцог еще не видел в Мезеркиле. С изумлением, подойдя ближе, он разглядел слонов и крылатых человекоподобных монстров, покрытых разноцветной эмалью. Обстановка самого зала никак не вязалась с восточной роскошью трона. Белоснежные пилястры с простыми изящными капителями, строгий орнамент, выложенный бледным разноцветным мрамором, вполне привычные гербы – и такое чудо!

Таким же чудом была и маркиза. Платье золотой парчой струилось к подножию трона. На темноволосой голове возлежала корона маркизата, переливаясь драгоценными камнями. Сияли перстнями тонкие пальцы, покоившиеся на подлокотниках трона. И правы были поэты, воспевавшие ее величественную красоту. Лертэно знал, что в этом году Эльсейде исполнилось сорок четыре, возраст вполне почтенный. Однако лицо маркизы поражало молодостью и свежестью, словно она принимала волшебный эликсир. Лертэно, похабно про себя усмехнувшись, предположил, чем могло являться зелье. Но всё же…

Подле Эльсейды на маленьких складных стульчиках расположились три девушки. Две темноглазые в голубых легких платьях, перехваченных золотыми поясами под грудью. Третья, зеленоглазая брюнетка, очевидно, и была Анной Бенна. Невесту Рэссимонда облачили в цвета маркизата. Нижнее бледно-зеленое платье целомудренно закрывало грудь по горло, верхнее, без рукавов, золотисто-желтое, с глубоким вырезом, было рельефно расшито вепрями, гербовой фигурой Бенна. Волосы просто заплели в косу, и единственным их украшением являлась спущенная на лоб нитка жемчуга с крупным изумрудом. По дороге в замок маркизы Ноарион Вользуанский с чувством рассказывал о неземной прелести Анны, о ее хрупкости и невинности. Лертэно же нашел девушку заурядной. Нежное, бледное от переживаний личико, безмерно испуганные, грустные глаза, белая тонкая шейка. Маленькая, тревожная, да и только.

Бесшумные слуги поставили гостям стулья. Эльсейда жестом пригласила посланников сесть. Слегка поддавшись вперед, маркиза низким, немного хриплым голосом спросила:

– Ваше преосвященство, герцог, как вы добрались?

Епископ собрался ответить, но Лертэно его опередил:

– Прекрасно, маркиза. Да и могло ли быть иначе, если мы ехали по вашим землям? Единственное, что несколько портило мое путешествие, – нетерпение. Я никак не мог дождаться, когда же, наконец, достигну вашего замка.

Красные, подкрашенные губы сложились в лукавую улыбку. Удивительный голос вкрадчиво произнес:

– Вам не терпелось увидеть невесту Рэссимонда Артехейского?

Герцог Гвернский улыбнулся в ответ:

– Безусловно, посетить Бенна, что дарит Армалону удивительных красавиц, было моим давним стремлением, и принцесса Анна, без сомнения, как солнце, затмит все звезды Армалона. Однако я томился желанием увидеть ту, которую называют розой Мезеркиля, драгоценнейшим рубином короны.

Эльсейда усмехнулась. Брейя, не сводивший глаз с госпожи, уловил в ней то, чего опасался с самого начала. Она, разумеется, не вспыхнула румянцем, не залилась смущенным смехом, не произнесла застенчивого «ах». Но на одно мгновение в ее взгляде блеснула радость, так многое ему объяснившая.

Маркиза медленно поднялась. Карбункул в центре короны вспыхнул, как язычок пламени. Золотые нити на платье заискрились в лучах солнца. «Как же у нее все продумано», – с восхищением подумал граф Вользуанский. Заметив такое же восхищение в глазах Лертэно, Ноарион снова согласился со своим королем: дурная это затея – отправить Эртера в Бенна.

Как и полагается гостеприимной хозяйке, Эльсейда произнесла вполне закономерную фразу:

– Полагаю, ваше преосвященство, герцог, вы разделите с нами трапезу?

Лертэно, всю дорогу от Гверна до Бенна томившийся скукой и периодически впадавший в уныние, вдруг ощутил душевный подъем. Он расточал улыбки и был не только любезен с епископом, но и всячески поддерживал его высказывания, казавшиеся удивительно верными. Святой отец, сидевший за трапезой по левую руку маркизы, даже начал с удивлением на него поглядывать. Эртер тем временем с интересом разглядывал принцесс. Герцог уловил едва заметную дрожь, охватившую Анну, иногда бросавшую на него взор. Невозмутимая Эларта могла бы соперничать красотой с Шарликой Форльдок, но в ней было так много холода, что кудри, обрамлявшие безукоризненное лицо, не могли придать жизни мраморному облику. Зато Эрна… Вот у кого жизнь била ключом! Самая младшая, почти девочка, она с непосредственностью и любопытством вертела головой. Улыбалась направо-налево не хуже самого герцога. Прелесть, а не девочка! Верно, так же считали и гвернские рыцари, все как на подбор молодые красавцы, с горящими глазами. Они перехватывали взгляды принцессы-девочки и скалили в улыбке крепкие белые зубы, явно не находя ее малышкой. Эрна с восторгом ловила их внимание и, что удивительно, совсем не краснела. Лертэно это вовсе не понравилось, он повертел в руках заячью кость и метнул ее в самого рьяного красавца, попав ему точно в лоб.

Епископ запнулся на полуслове. Эрна залилась звонким смехом и захлопала в ладошки, правда, тут же смолкла под суровым взглядом матери. Ноарион Вользуанский лишь приподнял одну бровь, а старый Лескуло ничего не заметил.

Лертэно улыбнулся младшей принцессе и обратился к Эльсейде:

– Дикость нравов, приписываемая гвернцам, не столь уж и преувеличена. К счастью, вы, маркиза, не видели моих «свободных сынов». Вот где величие порока и свободы.

Епископ скривил губы и произнес:

– Величие! Страшное это величие, ежели целый город да с землей сравнять, а всех его жителей вырезать! И не чужой город – свой. Мы ведь не в дикие времена живем, в наш век достаточно разрушить крепостные стены.

Герцог потеребил серьгу и нарочито тяжело вздохнул.

– Вот так, маркиза, – Лертэно якобы случайно накрыл руку Эльсейды своей ладонью. – Скоро мною начнут пугать детей. Хэрдоком уже пугают, причем небезосновательно…

Маркиза удивленно переспросила:

– Небезосновательно?

– О, маркиза, я не о том, что Рользатский Лис собирается вторгнуться на наши земли. К тому же вам можно не опасаться – Гверн и Бенна далеко от западных границ. Я говорю о слухах, которые ходят вокруг его семейной жизни…

Герцог выдержал паузу. Анна перестала дрожать и прямо на него посмотрела, а Эрна в предвкушении открыла рот.

– Так что же происходит в его семье? – спросила Эльсейда.

– Говорят, будто Хэрдок мало того, что сожительствует со своими невестками, так еще и собственноручно пытает своих жен…

Граф Вользуанский покачал головой и проговорил:

– Ваша светлость, позволю заметить, что это всего лишь слухи. Я не хочу защищать нашего врага, но приписывать ему возможно не существующие зверства не совсем справедливо.

«Вот гад», – подумал Лертэно и ответил:

– Однако эти слухи естественно проистекают из того факта, что король Рользата похоронил четырех жен. Одна из них умерла в заключении и вроде бы не своей смертью. Не везет что-то Хэрдоку с сужеными, а им с ним и подавно.

Епископ задумчиво погладил ножку кубка, инкрустированную аметистами, и сказал:

– Печально, если слухи имеют подтверждение. Но пока это лишь слухи. А действительность такова, что через два года нам придется столкнуться с Хэрдоком на поле боя. И смею заверить, что нам будет не до его воображаемых или же реальных грехов.

Маркиза чуть сдвинула брови и спросила:

– Разве будет война? Но ведь через два года только начнутся переговоры.

Эртер не замедлил ответить:

– Переговоры приведут лишь к одному – войне. В Мезеркиле не найдется ни одного честного человека, кто согласится отдать Сьер Рользату.

Единодушие между Лертэно и епископом испарилось. Святой отец нахмурился и мрачно произнес:

– А вам-то зачем эта война, герцог? Вы ратуете за нее так, как будто рользатцы собираются отобрать у вас Тельсфор. Вы же сами успокоили маркизу – до ваших земель Хэрдок не дойдет.

Лицо Эртера окаменело. Он с силой сжал золотой кубок, отчего на металле появились вмятины, и проговорил:

– Я и четверо моих братьев девять лет назад вышли из Кальярда и отправились на северо-запад, чтобы защищать Мезеркиль. Спустя год мы подошли к Сьеру втроем. После боя, который вы воспеваете, как героическую битву за Сьер, я собственноручно выкапывал могилы для двух братьев. И вы спрашиваете меня: зачем мне эта война? Достаточно того, что там мои могилы.

Эльсейда осторожно высвободила руку из-под ладони Лертэно и положила ее сверху, чуть сжав его пальцы.

– Я оплакиваю вместе с вами, герцог, наших рыцарей, отдавших свои жизни в той войне. Я оплакиваю ваших братьев, хоть и не знала их. И каждый в Бенна примет вашу боль от потери, как свою. Его преосвященство, как и вы, был под Сьером, как и вы, держал в руках меч. И он не забыл того боя… А еще я, как хозяйка этого замка, хотела бы напомнить вам, что вы прибыли в Бенна вовсе не затем, чтобы ссориться и прочить нам скорую войну.

Лертэно покорно склонил голову, епископ произнес что-то примиряющее, и трапеза продолжилась в легкой приятной беседе. Герцог, бросая ничего не значащие фразы, рассматривал профиль маркизы. Гамира была очень похожа на мать. Та же статность, величавость. И почему Эльсейда не стареет? В косы, конечно, вплелись серебряные нити. И морщинки вокруг глаз, около губ. От улыбки они становились более заметными. Но такая гладкая кожа. Нет, не врали поэты, в кои веки не врали.

* * *

Туларо на этот раз не прислуживал своему герцогу за столом. Ему поручили заняться обустройством принца в отведенных ему покоях. Собственно обустройством занимались слуги, перетаскивающие вещи из повозки в спальню, и паж, старательно расставляющий флакончики и безделушки по уступам горки в виде замка с башенками. Сам Эльжен стоял у окна, стучал пальцем по кованым замысловатым переплетам и выводил буковки по мутноватому зеленому стеклу. По-хорошему, ему следовало заняться порошком и бальзамом, которые могли бы избавить Лертэно от вшей. Но в голову лезли всякие мысли, не дававшие заняться делом. Вот, например, как было бы замечательно оказаться сейчас в трапезной зале. На принцесс посмотреть. Или поймать себе большого ежа, чтобы поить его молоком и проверить, правда ли он топает по ночам, как лошадь. И к нему поймать ежиху, так как очень интересно узнать, каким образом ежи сношаются, ведь у них почти везде колючки. Или…

– Господин рыцарь…

Нежный женский голос прозвучал так неожиданно, что оруженосец ойкнул. Он повернулся и с изумлением воззрился на девушку, которую по дороге к замку сбил конем. Платьице на ней было новое, передник беленький, из-под косынки выбивалось два русых завитка, забавно лежащих на смуглых щеках.

– Господин рыцарь, господин Брейя прислал меня, чтобы я помогла вам устроиться.

Зачарованно Эльжен наблюдал, как ее щеки покрываются пунцовым румянцем. Все интересные мысли о ежах и принцессах сразу вылетели из головы, потому что вырез платья был ну очень глубокий, и она неловко пыталась прикрыть грудь руками. Именно эта не показная стыдливость возбудила в нем желание. Слуги и паж очень вовремя куда-то подевались. Туларо перевел взгляд со служанки на кровать. Девушка поняла его намерения, отчего испуганно захлопала ресницами и что-то протестующе залепетала. Лепет не помешал юноше ее обнять и даже поцеловать в шею. Когда же она попыталась робко отстраниться, Эльжен потащил ее к кровати, на ходу задирая ей юбку. Девушка тихонько заплакала и все так же робко старалась высвободиться из его объятий.

Дальнейшему помешал не вовремя вернувшийся паж. Услышав за спиной громкое «ой» мальчишки, Туларо досадливо выругался и глянул за плечо, чтобы послать его подальше. Однако рядом с пажом, распахнувшим рот, стоял Эртер, невозмутимо наблюдающий за происходящим. Девушка, всхлипывая, отскочила от оруженосца и принялась поправлять платье, попутно вытирая льющиеся слезы.