Текст книги "Эрелинги"

– Ты кто? – спросил герцог, рассматривая служанку.

– Обэли, ваша милость. Меня прислал господин Брейя, чтобы я помогла вам обустроиться.

– Тогда сходи к Брейя и скажи: пусть распорядится подогреть два больших чана с водой.

– Мне прислуживать вам, ваша милость, когда вы будете мыться?

– Уж больно ты невеселая, чтобы мне прислуживать. И к тому же, без сомнения, невинная девица. Я прав?

Слезы уже не ручейком, а водопадом хлынули из глаз девушки.

– Я так понимаю, ваша милость, вы недовольны мною, я скажу господину Брейя, и он пришлет другую служанку…

Герцог досадливо поморщился.

– Мне не нужна другая служанка. Скажи своему Брейя, пусть только о воде распорядится. А что до тебя, он ничего не узнает. Ступай. И прислуживать при мытье не надо, своих слуг достаточно.

Эльжен никогда не видел, чтобы люди с такой скоростью передвигались. Девушка словно испарилась из покоев, оставив ему разочарование и непонятную злость на самого себя. Эртер устало опустился в кресло и, мрачно глядя на оруженосца, сказал:

– Еще раз увижу, как ты пытаешься кого-то трахнуть в моей спальне, – прикажу высечь и не посмотрю, что ты дворянин и глава рода.

Летние сумерки проникли в комнату, тени сплелись в причудливые узоры. Огоньки свечей, вздрагивая, отплясывали дикий танец. Обнаженный Лертэно полулежал на ложе, вдыхая резкий запах настойки, пропитавшей его влажные волосы, и прислушиваясь к звукам, проникавшим в полуоткрытое окно. Паж, подперев голову кулачком, вдумчиво, но монотонно читал вслух дурацкий роман о похождениях храброго, но немного туповатого рыцаря, по ходу всего повествования спасающего одну и ту же возлюбленную даму. Туларо сидел на скамеечке у кровати герцога, пытаясь понять не всегда логичные поступки благородного героя. Зачем, к примеру, ему понадобилось убивать принца, жениха красавицы, по ее же наущению? Или после похищения дамы злодеем, вместо того, чтобы сразу броситься на ее поиски, уходить в какую-то пустыню, там долго кручиниться и калечить всех, кто пытался узнать, в чем же его горе? Или…

– Туларо, мои вши уже все сдохли?

Эльжен поднял глаза на герцога.

– Давно сдохли, ваша светлость, – ответил он. – Я их всех вычесал. Если запах не нравится, мы волосы мускусом обольем, он хорошо его перебивает.

– А может быть, розовым маслом?

– Нет, ваша светлость. Мускус лучше. Мне еще удалось раздобыть немного воска, так что вашу прическу не нужно будет закреплять жиром…

– Сходи к графу Вользуанскому, предложи ему мазь и воск.

– К графу?

Лицо Туларо вытянулось, демонстрируя недовольство.

– Он тебя не съест…

– Видите ли, ваша светлость, говорят, его сиятельство не только в военное время предпочитает мальчиков. И я знаю, что это действительно так… И вы знаете.

Герцог легонько пнул его ногой. Не больно, но очень обидно.

– Слушай, Туларо, зачем графу мой оруженосец, когда у него есть свой?

– Как это зачем, ваша светлость? Я красивый!

Лертэно удивленно посмотрел на него, будто впервые замечая неземную красоту оруженосца. Эльжен гордо повертел головой, демонстрируя вздернутый нос, редко встречающийся у гвернцев. Монотонное чтение пажа внезапно прервалось. Мальчик тихо посапывал, положив голову на раскрытую книгу.

Туларо быстро сообразил, как можно избежать покоев королевского советника.

– Ваша светлость, давайте, я почитаю. Я с выражением буду.

– Я сам себе почитаю. А ты иди сначала к графу Лескуло, у него наверняка все пажи вшивые вместе с оруженосцем. Они вместе с нами едут, и я не хочу, чтобы по мне опять что-нибудь ползало.

– Граф Лескуло сейчас, наверное, спит. К тому же он может отказаться. Они же все варвары, ваша светлость. Я недавно разговаривал с оруженосцем Форльдока, того, который старший сын. Так вот у них, оказывается, не принято жевать мятных палочек. И при этом у него так воняло изо рта!

– Где не принято? В Армалоне? Насколько я помню, при дворе уже несколько лет в моде мятные драже, с тех пор как лакрассарка стала женой его высочества.

– Нет, я Армалон не имею в виду. Я про весь Мезеркиль.

– Ах, это… Да, они, действительно, варвары.

Туларо с готовностью закивал:

– Да, ваша светлость, и моются они, дай бог, раз в месяц, вместо того, чтобы каждую неделю.

– Туларо, а почему ты еще здесь?

Эльжен терпеть не мог оруженосцев Вользуана и Лескуло. В принципе, те питали к нему похожие чувства, поэтому в полном молчании юноши посыпали порошком подушки дорожных повозок. Рядом стоял гвернский солдат в небольшой черной шапочке, плотно обтягивающей голову, и с интересом наблюдал за их действиями.

– Что, совсем господ вши зажрали?

Оруженосец Лескуло, толстячок с мучнистым лицом, что-то буркнул в ответ. Оруженосец Вользуана, длинноносый парень, засыпающий на ходу, даже не обратил на солдата внимания. Туларо бросил быстрый взгляд и с досадой подумал, что герцог наверняка помнит, как зовут этого человека.

– Да-а, – протянул солдат, не дождавшись ответа, – надо же чего выдумают. Что, помогает эта штука?

– Помогает, а герцог велел всем своим людям мазать голову настойкой и все вещи посыпать вот этим порошком.

– А зачем нам, маленький господинчик? Мы вопрос со вшами быстро и просто решаем.

– Это как?

Солдат снял шапочку, обнажив абсолютно лысую голову.

– Нам ведь красоваться не надо.

Когда Эльжен вернулся к герцогу, горела всего одна свеча. Паж спал на сундуке, покрытом ковром. Лертэно, прикрывшись златотканым покрывалом, читал книгу. Так, как Эртер, никто не делал. Где это видано – читать в постели?! Туларо присел на скамью, на которой ему предстояло провести ночь, и спросил:

– Вашей светлости требуется еще что-нибудь?

Принц поднял голову и осторожно закрыл книгу.

– Нет, Туларо. Ложись.

Оруженосец вытянулся на скамье и прикрыл глаза. А все-таки странный замок у маркизы. Какой-то ненастоящий. Все здесь казалось хрупким, истонченным. Может быть, дело в мраморе, из которого построен дворец? Шпалеры на стенах бледненькие, покрытые паутинками золотых и серебряных нитей, и вроде бы серебра больше.

В дверь тихонечко поскребли. Туларо бесшумно вскочил и рывком распахнул дверь. Перед ним стояла Обэли, смущенно теребившая передник. Эльжен с опаской оглянулся на своего сюзерена. Лертэно поднял голову, оторвавшись от книги, и с удивлением взглянул на гостью. Оруженосец неожиданно для себя покраснел и пробормотал:

– Ваша светлость, ко мне… Она не знала… То есть знала, но не думала.

– Нет-нет, – торопливо перебила его девушка. – Я к его светлости. Прошу, впустите меня, господин рыцарь.

Эртер кивнул. Обэли осторожно вошла и, стараясь не скрипеть, закрыла дверь. Неловко поклонившись, она робко произнесла:

– Ваша светлость, моя госпожа пожелала видеть вас… сейчас.

Лертэно присвистнул и улыбнулся:

– И кто твоя госпожа, я слышал только о господине Брейя?

– Ее сиятельство, маркиза Эльсейда.

Лертэно поднялся, отложив книгу. Паж проснулся и недовольно осмотрелся по сторонам. Принц почти шепотом бросил:

– Спи.

Мальчишка удовлетворенно закрыл глаза и засопел, подложив руки под щеку. Эльжен накинул на плечи герцога упелянд и протянул пояс. Эртер приблизился к служанке и приподнял ее голову за подбородок.

– Смотри, Туларо, какие глаза – серые звезды! Милая, если я правильно понимаю, из этой комнаты есть тайный ход к спальне твоей госпожи?

Обэли кивнула. Лертэно ласково потрепал ее по щеке.

– Веди.

Спальня маркизы напомнила герцогу его любимую комнату в Тельсфоре. Только вместо шествия волхвов на стенах развертывались бытовые сценки из жизни семейства Бенна. Вот – охота, а вот – игра в шахматы. На одной из стен были изображены все члены семьи, включая герцога Ишара. Младшие дочери Эльсейды, совсем малютки, облаченные во взрослые платья, старательно придавали торжественный вид своим личикам. Юная Гамира, расположившаяся рядом с отцом, казалась задумчивой и печальной, немного напоминая Анну. Фрески были выполнены в нежной розово-зеленой гамме, удивительной для Мезеркиля, предпочитавшего яркие краски. Лертэно поднял глаза к потолку и поразился увиденному. Вместо обычных кессонов, над ним застыло удивительной синевы небо с беленькими витиеватыми облачками. По четырем углам изящные ангелы с золотистыми крыльями играли кто на лютне, кто на флейте. Завороженный росписями герцог не сразу обратился к Эльсейде, которая сидела на небольшом стульчике около окна.

Маркиза поднялась, зашелестело простое платье цвета морской волны. Жестом она приказала Обэли удалиться. Очень медленно Эльсейда подошла к Лертэно и встала почти вплотную. Эртер уловил запах мускуса, исходивший от ее кос, собранных в тяжелый пучок. Одна прядь черной змейкой спускалась на щеку. Маркиза дотронулась до его волос, перехваченных лентой.

– А я думала, волосы у тебя сами вьются, – тихо сказала она.

– Совсем немного. А так это заслуга нагретых щипцов.

Эльсейда уверенно провела пальцем по его губам.

– Ну, красоты у тебя от этого не убавилось.

Ее рот едва изогнулся в полуулыбке. Морщинки на мгновение обрамили чуть сощурившиеся оценивающие глаза. И голос у нее был необыкновенный, женщины стараются говорить нежнее, выше.

– Я много о тебе слышала. И хотела узнать, правда ли то, что рассказывают.

Лертэно, поцеловав ее запястье, произнес:

– Главное, чтобы ты была готова узнать.

Аквамариновое платье соскользнуло с плеч. Маркиза тряхнула головой, шпильки бесшумно упали на пол, устланный оркальским шелковым ковром. Прежде чем поцеловать Эльсейду, герцог подумал, что у нее восхитительные плечи и что уезжать завтра совсем некстати.

Через три часа, когда мерцание свечей уступило место летнему сумраку, Лертэно гладил обнаженное тело Эльсейды, такое же молодое, как и лицо.

– Я могу часто приезжать, – сказал он.

Эльсейда лениво потянулась и ответила:

– Не нужно.

Герцог приподнялся на локте и свободной рукой притянул маркизу за волосы к себе.

– Почему? Ведь я люблю тебя.

Она лишь пожала плечами и спокойно произнесла:

– Я не люблю тебя.

Лертэно усмехнулся и отпустил ее темные пряди. Какая же у нее белая кожа, словно мрамор! А глаза в темноте совсем черные, огромные, как у дьяволицы. Он поцеловал ее в лоб. От тела, как и от волос, пахло мускусом. Ночь скрывала черты лица, четко очерченные губы, красные настолько, что они казались подкрашенными. Какого черта нужно возвращатся в Армалон! Рэссимонд как-нибудь проживет лишний день без своей бледной принцессы. Жаль, в темноте не разглядеть выражения ее лица.

– А я влюбился. И буду приезжать. Ты же не станешь прогонять меня?

Эльсейда рассмеялась. Смех у нее, как и голос, был низкий, немного хриплый.

– Ты не думал, что с каждым годом я не буду становиться моложе?

– Ну, кое-что у тебя до конца жизни останется… А если вдруг решишь меня прогнать, я возьму в осаду твой игрушечный замок, где вместо защитников – одни мазилы и виршеплеты.

Лертэно показалось, что маркиза наконец-то с удивлением на него взглянула, и он продолжил:

– Ты, наверное, думаешь, что на помощь бросятся Неверинг, Армалон и твой деверь? Пока они опомнятся, я уже буду в твоем дворце, и тебе ничего не останется, как вручить мне свое сердце. А потом я отвезу тебя в Кальярд… нет, лучше – в Тельсфор.

Эльсейда снова рассмеялась.

– Разве устраивают войны из-за женщин?

– Когда-то очень и очень давно великая война, погубившая царство, случилась из-за одной красавицы.

– Но это было очень и очень давно. Теперь лишь в рыцарских романах прекрасный герой бросает вызов королевствам, чтобы спасти возлюбленную, да и то не в каждом. Кто сейчас разрушит хотя бы город ради любви?

Эртер задумался и ответил:

– Одного безумца точно я знаю. Армондэ Форльдоку не хватает только плененной дамы. Что до меня, то я похитил бы прекраснейший цветок Бенна и…

– Не нужно. Ярчайший рубин короны всегда тебя примет в своем игрушечном замке.

* * *

Солнечные лучи, пробиваясь сквозь мутные зеленоватые стекла, выкладывали на полу плетеный орнамент. Рисунок теней получался скучным, неинтересным, холодным. Почти серые шпалеры серебрились на стенах, и застывшие на них герои сказочного повествования казались призраками. Если распахнуть окно, то солнце вольется в комнату и своею жизнью напоит стены, ткани, мебель. Правда, оно разрушит все волшебство и удивительную прохладу покоев.

Туларо сидел на кровати, свесив ноги, и вертел в руках красную шапочку с длинным белоснежным пером. Белоснежным, конечно, оно быть давно перестало, но в таком освещении казалось прямо-таки удивительной белизны. Эльжен приложил шапочку к невысоким сапожкам и с удовольствием отметил, что цвет – один в один. Жаль, что при въезде в Армалон придется переодеться в цвета герцога. Черный оруженосец не жаловал, уж больно унылый в нем вид, будто все домашние переумирали. А когда Эртер со своими рыцарями принимал участие в особо торжественных, официальных приемах, получалась целая траурная процессия, оживляемая одним Лертэно, чей упелянд был выткан золотыми леопардами. В таких случаях самыми нарядными оказывались придворные короля Эрвика, облаченные в пурпурные одежды. Вассалы герцога Милертского, очевидно, отвечали за чистоту короны, ослепляя белизной своего облачения. Преданность и справедливость олицетворяли синие сантарцы. Бенна зелеными костюмами являли собой верность и галантность. Зато артехейцы в черном зачастую сливались с гвернцами. Исключением был граф Морксар, появлявшийся в золотом, несмотря на вассальную присягу Рэссимонду и свой синий гербовый цвет.

Размышления прервал паж герцога, который, подпрыгивая и напевая песенку, влетел в покои. Следом за мальчишкой вошла Обэли, покрасневшая при виде оруженосца. Зловредный паж вместо того, чтобы убраться, приплясывал возле ступенчатой горки и с нескрываемым интересом поглядывал то на оруженосца, то на служанку. Девушка принялась складывать в сундучок флакончики и статуэтки, мальчишка давал указания, кося глазом на Эльжена.

Туларо, не отрываясь, смотрел на смуглую шею служанки. «Если обернется, когда я досчитаю до десяти, тогда точно будет моей», – загадал юноша. Она обернулась раньше и улыбнулась.

– Меня зовут Эльженом Туларо. Запомнишь?

Девушка снова улыбнулась и кивнула.

– Запомню, господин рыцарь.

После ее слов стало гораздо веселее. Даже гримасы пажа, закатывающего глаза, хватающегося за сердце, не могли испортить настроения. Дождавшись, когда слуги вынесут оставшиеся сундуки и они с мальчишкой останутся наедине, Эльжен добродушно дал ему подзатыльник.

Посланники Эрвика V ожидали невесту Рэссимонда Артехейского перед замковой капеллой Бенна, поскольку маркиза изъявила желание помолиться наедине с дочерью. Шальдо Брейя, вышедший провожать гостей, пребывал в прекрасном расположении духа. Да, нелегкое это дело – быть тайным супругом такой женщины, как Эльсейда. Но красавчики приезжают, уезжают, а он остается. Ревнует, как без этого? – порой с ума сходит от ярости, однако муж-то – он. Вон – Лертэно Гвернский неотрывно наблюдает за дверью капеллы, нервно теребя перчатки, подлец. Как есть подлец! Спросить бы у Эльсейды, где синеглазый принц провел ночь, так не ответит. Взглянет недоуменно, пожмет плечами – и всё. Эртер коротко бросил смазливому оруженосцу, что поедет верхом. Подвели вороного жеребца. Герцог ловко вскочил в седло. Конь звонко перебирал копытами, фыркал. Переживает принц, ох как переживает, глаз с капеллы не сводит. Шальдо почувствовал, как тепло удовлетворения растекается по сердцу. Ведь как мало надо человеку, чтобы хоть на мгновение почувствовать себя счастливым!

Тем временем в капелле маркиза, молившаяся у алтаря, поднялась с колен.

– Пора, – промолвила она, и дочь послушно последовала за матерью.

Эльсейда с улыбкой погладила Анну по щеке и обняла. Девушка уткнулась носом в материнское плечо и судорожно вздохнула. Маркиза мягко оттолкнула дочь от себя и сказала:

– Иди.

Анна подняла на мать глаза, полные слез, и прошептала:

– Матушка, мой муж будет таким же, как…

– Как Лертэно Эртер? Нет, не будет, – Эльсейда отвечала сухо и устало. От этого стало горько, однако Анна все-таки сдержалась и не всхлипнула. Хотя так хотелось! Еще раз прижаться к материнскому плечу и просто помолчать, а Эльсейда, как когда-то в детстве, погладила бы ее по голове и ласково поцеловала бы в темечко.

Маркиза подтолкнула дочь к выходу и твердо сказала:

– Иди.

Анна, даже не посмев оглянуться, быстро вышла из капеллы. Оттого-то она и не видела, как Эльсейда, закрыв лицо руками, заплакала.

Черноволосый герцог, из-за которого невеста Рэссимонда не могла ночью уснуть, гарцуя на красивом жеребце, с удивлением спросил:

– Разве ваша матушка не будет провожать вас, графиня?

Анна покачала головой. Эртер с досадой передернул плечами и хлестнул себя перчатками по ноге. Любезный граф Вользуанский, стоявший ближе всего к капелле, подал девушке руку и подвел к повозке. Изящная придворная дама, следующая с Анной в Армалон, села рядом с госпожой и подала любимую левретку.

Герцог Гвернский отдал приказ отправляться.

Анна закрыла занавесь и обратилась к придворной даме:

– Анже, почитайте мне.

Молодая женщина достала небольшую книжечку. Ее голос зазвучал мелодично и напевно, под стать тем романсам, что слетали с ее губ. В воображении принцессы прекрасные слова любви сплетались с не менее прекрасными образами. Она положила головку на плечо придворной дамы и мечтательно вздохнула.

Маркиза Бенна наблюдала за удаляющейся процессией с одной из башен замка. Шальдо Брейя, все еще пребывая в прекрасном расположении духа, стоял позади Эльсейды, положив руку на ее плечо.

– Дорогая… – начал было он.

Но маркиза раздраженно сбросила его ладонь и резко сказала:

– Не сейчас, Шальдо.

– Что с тобой? – спросил Брейя, подозревая, что сегодня будет ночевать один.

– Дурные предчувствия, милый.

Глава 2

Король Мезеркиля Эрвик V неподвижно сидел в кресле, страдая под тяжестью одежд. Лицо государя еще хранило остатки былой красоты, однако недуг, некогда сожравший изнутри его отца, уже превращал самого короля в живые мощи. За физической слабостью следовала слабость ума, пугавшая гораздо больше, заставлявшая болезненно сжиматься и без того горящие внутренности. Незаметно для себя Эрвик привык к легкой брезгливости, мелькавшей во взгляде жены и приближенных, привык к безвкусному вареву, к запаху лекарств и даже боли. Однако до сего дня он чувствовал, что живет. Этим же утром пришло осознание конца, сопровождавшееся запахом тления.

Владетель едва ли не самого могущественного королевства Запада очень боялся смерти. Он, когда-то бесстрашно взиравший в ее оскаленную пасть на поле боя, понял, как жутко так умирать. Чувствовать, как капля за каплей из тебя уходит жизнь. Знать, что для Армакера и семьи твоя скорая кончина – событие почти случившееся, уже данность. Видеть напряженное лицо королевы, быть может, считающей дни до вожделенного траура. В конце концов, как обидно умирать среди такого великолепия! Полыхающие витражи с лиственным орнаментом, ажурная резьба мебели, гобелены с изображением, увы, чужих побед. Все это останется. И всполохи красок на потолке, и мраморный плющ на каминном портале. Брат-наследник будет касаться руками бархатного полога с сияющими солнцами, всматриваться в вытканные лица героев. А он, Эрвик, растворится в полном небытии, как только проветрят его покои.

Окруженный сплошными поражениями, король жаждал совершить что-то значимое, дабы немного облегчить привкус смерти. Многого, конечно, не успеть, а потому оставалось лелеять надежду, что удастся дожить до заключения крепкого мира с Рользатом. Полубезумными ночами, когда сон его покидал, Эрвик до мелочей продумывал план мирных переговоров. Но каждый раз перед ним вставало стоглавое чудовище – его двор. Молодые львы Мезеркиля жаждали войны. Если переговоры с Хэрдоком о Сьере закончатся не в лучшую сторону для Эрелингов, Рэссимонд, Крестоланд и Лертэно (уж в этом-то они были заодно) начнут вопить о чести и требовать войны, которую допустить нельзя, ибо они проиграют – королевство к ней не готово… Война… Война… Сейчас нужно было держаться мира даже в том случае, если понадобится отдать Сьер.

Эрвик давно потерял иллюзии относительно своего царствования, которое в самом начале представлялось ему полным великих свершений. Всё тлен, всё дым! Не нужно было затевать и той первой кампании, уже тогда следовало отступиться от спорных земель. Но он был так молод, ему так хотелось перекрыть славу великого отца. Казна казалась неисчерпаемой, вера в победу неиссякаемой, а уж уверенность в своих талантах полководца…

Переговоры должны были состояться через два года, но подумать над создавшимся положением следовало уже сейчас, выяснив, что думает по этому поводу Королевский совет. Ведь если война – готовиться лучше заранее. Да и неизвестно, чего можно ожидать от Рользатского Лиса. А когда придет время… но проживет ли он эти два года?

Король с трудом встал и подошел к окну с открытыми нижними ставнями. Острая боль ударила под ребра, Эрвик застонал и покачнулся, ухватившись за деревянную ставенку.

«Сколько, сколько еще осталось? Сколько еще ждать!» – невзирая на безудержную жажду жизни и невыносимый страх смерти, боль заставляла порой взывать к Господу, прося избавлений от страданий.

Плешивый камердинер с головой, похожей на редьку (это сходство весьма забавляло Рэссимонда), объявил, что его высочество герцог Милертский и его высочество герцог Артехейский ожидают, когда его величество соизволит их принять.

– Принцы? – недоуменно переспросил король.

– Да, ваше величество, вы приказали им явиться.

– Пусть войдут.

Из-за недуга Эрвик отдавал приказы и забывал о них. С досадой он подумал, что вскоре во дворце начнут шептаться, будто его величество сходит с ума… если уже не шепчутся. А там недалеко и до площадей. Король снова сел в кресло и, превозмогая боль, выпрямил спину.

Принцы вошли в комнату и заняли небольшие креслица напротив Эрвика. Одинаковые прически со спиралевидными локонами и медовый цвет волос делали братьев на первый взгляд очень похожими. На второй сходства уже наблюдалось меньше.

Двадцатипятилетний герцог Артехейский, невысокий, жилистый, с мощными плечами, казался старше своих лет. Армалонцы с издевкой называли его «Красавчик», благодаря багровому шраму, пересекавшему левую щеку. Уродливая метка, оставленная принцу войной, в Армакере поэтически именовалась «сьерским поцелуем». Бешеный нрав Эрелингов, упрямство и своеволие горели в крови Рэссимонда, истинного сына своей эпохи. Всегда в оппозиции, всегда в распрях! Он был головной болью королевской семьи.

Артори Милертский, которому шел двадцать девятый год, являл собой полную противоположность младшему брату. Принц-наследник был изящен, высок, говорил мало, ровно и почему-то всегда оказывался прав. Последнее особенно выводило из себя герцога Артехейского и раздражало короля. Ледяное спокойствие, безукоризненное поведение создавали ему неплохую репутацию на Королевских советах, сановники и послы иностранных держав предпочитали иметь дело именно с наследным принцем, а не с болезненным королем. Но в отличие от безбашенного Рэссимонда, портившего жизнь армалонцам и семье, герцога Милертского в народе не любили, а это значило гораздо больше, чем признание Армакера и соседних королевств.

Эрвик, будучи крайне подозрительным, не доверял обоим братьям. Немногословность и расчетливость Артори могла таить для короля ускоренную кончину, а буйный нрав непоследовательного Рэссимонда грозил потерей герцогства Артехейского. Однако не меньшим злом ему казался дядя, маркиз Сантарский, со своим отпрыском Крестоландом. Будь Крестоланд один, на него можно было бы махнуть рукой. Но он был свиреп, мстителен и злопамятен, а искусный интриган и тонкий политик Мавирлин Сантар мог всегда направить его в нужное русло. Король одно время подозревал дядю в связях с Рользатом, но доказательств заговора не было. А то, что кто-то когда-то куда-то опоздал… Так ведь все бывает на войне.

Бенна и Гверн также беспокоили вго Величество. Герцог Ишар и маркиза Эльсейда вызывали неудовольствие уже тем, что не считали нужным появляться в Армалоне, дабы демонстрировать вассальную зависимость и верность сюзерену. Лертэно Эртер, напротив, раздражал своим постоянным присутствием при дворе, но отправить герцога Гвернского в Кальярд было бы гораздо худшим решением.

Порой несчастному королю начинало казаться, будто все пять герцогств состоят в заговоре против него и хотят оставить от Мезеркиля один лишь Армалон с прилегающими к столице землями. Приходя в исступление от этой мысли, Эрвик тут же гнал ее от себя. Ведь думать так было признаком безумия. Младших принцев больше занимали девки, взаимная дружба или ненависть. Брату-наследнику заговоры ни к чему, в скором времени он получит вожделенное королевство. Дядя и герцог Бенна… тут следовало подумать, крепко подумать…

Артори, бесстрастно перебиравший сердоликовые четки, наконец, прервал молчание:

– Вы звали нас, ваше величество.

«А когда-то он звал меня по имени», – подумал Эрвик. Зачем ему нужны были братья, король уже не помнил. Губы герцога Милертского дрогнули в едва заметной усмешке.

– Итак, Ваше Величество, – более настойчиво произнес он.

Эрвик медленно проговорил:

– Рэссимонд, ваша невеста прибывает через два дня.

Герцог Артехейский раздраженно бросил:

– Если вы звали меня, чтобы еще раз узнать мое мнение или вдруг решили прислушаться к моим желаниям, то я снова повторю: я не вижу смысла в этом союзе.

Король очень не хотел повышать голос, совсем не хотел, однако не смог сдержаться.

– А смысл только один – земли, Рэссимонд! Земли, которые получит Мезеркиль! Личные лены Эльсейды. Хотя бы из-за этого Анна должна вам весьма и весьма нравиться.

– А мне не нравится! – лицо принца стало приобретать багровый оттенок, а шрам побелел. – Я принц Мезеркиля, и мне всегда казалось, что я смею претендовать на лучшую партию, чем полунищая Бенна с ее полунищими землями. Да, я знаю, что последние пять лет дела маркизы, да и самого герцога, идут не самым лучшим образом. Маркиза не может справиться со своими вассалами. Мне придется подавлять мятежи, что совсем не входит в мои планы… Моя первая супруга, Царствие ей Небесное, была не красавица, но в ней текла кровь императоров Лакрассара.

Эрвик чувствовал, как начинает кружиться голова, а показывать слабость не хотелось. Он попытался сглотнуть слюну, и герцог Милертский увидел, как дернулся кадык на тощей шее царственного брата. Артори едва заметно вздохнул и резко прервал младшего принца:

– Рэссимонд! Прислушайтесь, наконец, к тому, что вам говорят. Анна – любимая племянница герцога Ишара и любимая дочь маркизы. Герцог отдает за ней два графства, не входящие в Бенна, а мать – половину своих ленных земель, а это немало. Другая половина отходит Эларте Бенна и ее возможному мужу. Мы даже не сможем оспорить решение герцога в пользу Ее Величества, так как в Бенна свои законы наследования – герцог сам выбирает своего приемника и наследника. Оказывать давление силой на Бенна также бесполезно. Брак – лучшее решение этого вопроса. Кстати, у вас неверное представление о том, как идут дела Ишара.

Рэссимонд угрюмо ответил:

– Допустим… допустим… Но зачем вы спрашиваете, что я думаю об этом союзе? Выбора-то все равно нет. Вы упорно не даете разрешения на брак с Шарликой. Конечно, я женюсь на Бенна, деваться-то мне все равно некуда.

– Ваши ухаживания за Шарликой Форльдок совершенно недопустимы, – сказал король. – Вы даже не представляете, к чему привели знаки внимания, которые без конца вами оказываются! Ее отец и старший брат в бешенстве, поскольку эта дама так и не стала вашей женой. Мне стоило и стоит определенных усилий сгладить двусмысленность ее положения. Гьюрт обзаводится новыми землями, Армондэ просто так становится рыцарем. Из-за столь пристального внимания к этой женщине нам придется вскоре искать ей второго мужа. Но вы же об этом не думаете, как и о пересудах за ее спиной!

Герцог Артехейский пожал плечами.

– Так вы же и не даете мне разрешения на этот брак!..

Солнце приобрело красноватый оттенок, пробивающийся сквозь верхние витражи. На полу складывался пламенеющий рисунок. В комнате похолодало, король укутался в упелянд. Братья молчали. Наконец король произнес:

– Нужно приказать, чтобы разожгли камин. Мне постоянно холодно.

Рэссимонд тяжело вздохнул. Герцог Милертский подпер подбородок рукой и медленно проговорил:

– Ваше величество, вы же звали нас не для того, чтобы обсуждать сердечные пристрастия нашего брата… Я слышал, от Хэрдока Рользатского вам пришло письмо. Там ведь есть что-то о переговорах?

– Разумеется, он хочет, чтобы мы отдали Сьер, – королю очень не нравилось произносить эти слова, даже вспоминать о Хэрдоке не хотелось.

– И как вы полагаете, что мы будем делать?

– Думать. Впереди у нас еще два года.

Герцог Артехейский принял важный вид и сказал:

– Я полагаю, двух мнений быть не может. Мы обязаны сохранить те земли, где пролилась мезеркильская кровь. Сьер изначально был наш, и восемь лет назад мы это доказали.

Артори покачал головой и возразил:

– Все-таки следует хорошо подумать, прежде чем принимать опрометчивое решение. Исходя из ваших слов, Рэссимонд, единственное, что мы должны сделать, – прямо сейчас укреплять оборону Сьера и стягивать на северо-запад основные силы. Лазутчики Хэрдока тут же об этом доложат в Рользат, и война начнется раньше, чем мы можем предположить. Но желание, ваше величество, отдать Сьер во что бы то ни стало, сохраняя мир, вызовет недовольство баронов, и это приведет к далекоидущим последствиям. По крайней мере Гверн и Артехей жаждут этой войны. В любом случае необходимо собрать Малый королевский совет в самое ближайшее время. Кстати, что думает по этому поводу наш дорогой дядюшка?

– Молчит, – Эрвик развел руками, показывая, что вряд ли от Сантара можно ожидать чего-то большего.

– А Крестоланд при каждом удобном случае напоминает ему о необходимости войны, – продолжил герцог Милертский. – Пока Мавирлин колеблется, так как особой выгоды от военных походов для него нет – только траты. И хотя Сантар может понести такие расходы, не прибегая к займам, – к чему это герцогу? Оставим Гверн и Артехей – с ними все понятно. Что решит герцог Бенна – тоже интересно. Маркиза, разумеется, будет против войны. А мы, ваше величество? Насколько я понимаю, казна… (Эрвик умоляюще поднял руку)… Тогда нам придется поднимать налоги или обращаться к банкирам…

Король тяжело вздохнул и тихо произнес:

– Если мы ввяжемся в эту войну, то последствия…

Рэссимонд нетерпеливо прервал брата:

– Можно долго гадать, что случится, если мы откажем Рользату. Но если мы согласимся отдать Сьер, то все будут знать – Мезеркиль слаб, и вот тогда последствия будут самыми разнообразными!