Текст книги "Эрелинги"

Тяжело дыша, чувствуя подступающую тошноту, девушка смотрела на убитого ею человека и не могла пошевелиться. Наконец она опомнилась и, не выпуская кинжала, выбежала из оружейной. У самого выхода из дома стояли гвернцы, слегка оторопевшие при виде нее. До призрачного спасения оставалось всего несколько шагов, которые, как она с отчаяньем понимала, ей сделать не дадут. Позади раздался истошный крик:

– Лортар! Эта сука зарезала капитана!

Дользанина почувствовала, как ее хватают за волосы, и пронзительно завизжала. Сквозь пелену слез она увидела, как в дверном проеме появился белокурый высокий рыцарь. Наемник, державший дочь оружейника, от неожиданности ослабил хватку, что дало ей возможность вырваться и броситься к своему спасителю. Тот с готовностью прикрыл ее собой, обнажив меч. Девушка, толком не успевшая его разглядеть, облегченно вздохнула и прижалась лбом к его спине, закованной в латы. И тут ее взгляд упал на растерзанную, неподвижно лежащую Тэму. Дользанина ахнула, всхлипнула и, отпрянув, попала в чьи-то стальные объятия. Она начала вырываться, заливаясь слезами и отчаянно крича. Чей-то спокойный голос твердил:

– Тихо, тихо, сударыня. Успокойтесь.

Перестав плакать, дочь оружейника посмотрела в зеленые глаза, обрамленные рыжеватыми ресницами, и, шмыгнув носом, спросила:

– Вы кто?

Молодой человек улыбнулся и ответил:

– Вы не помните меня? Барон Ишар Барса.

– Да-да… Вы спасли меня.

– Увы, эта честь принадлежит господину Форльдоку.

Дользанина обернулась к белокурому рыцарю, который что-то грозно выговаривал гвернским наемникам. Те огрызались и бросали ругательства в адрес Форльдока, барона и артехейской сучки, убившей Лортара. Конечно, они требовали ее отдать. Но, прижимаясь к груди Барсы, девушка вдруг уверилась в своей безопасности.

Откуда-то появился курносый черноволосый юноша, надменно бросивший гвернцам:

– Ваш господин Эртер здесь.

Наемники разом замолчали, но их угрюмые, злые лица красноречиво говорили о том, что бы они сделали с дочерью оружейника, не окажись здесь по счастливой случайности благородных господ.

Барса, осторожно отстранив девушку, произнес:

– Господин Форльдок, уведите вашу даму.

Белокурый рыцарь повернулся. «Боже милостивый, ангельская красота», – почему-то с сожалением подумала Дользанина и, пристально взглянув на барона, твердо и тихо сказала:

– А все-таки жаль, что эта честь принадлежит не вам.

Армондэ Форльдок, бережно взяв дочь оружейника за руку, вывел ее из дома. Он держал в своей ладони длинные, тонкие пальцы и думал, что эта девушка – единственная осуществившаяся мечта артехейской кампании. Взятие города, сулившее ему несомненную славу, обратилось горьким разочарованием. И только она, прекрасная артехейка, была подарком судьбы посреди разрушающихся иллюзий. Ах, если бы он знал, если бы знал!.. Выбери герцог Гвернский другую улицу, чтобы проехать к замку наместника, замешкайся Армондэ хоть на мгновение, услышав крик из дома Нормаров – его жизнь сложилась бы иначе. Да что его жизнь – вся история Мезеркиля пошла бы по другому пути.

Герцог Гвернский в полном доспехе с откинутым забралом салада[11]11
  Салад – шлем полусферической, рельефной формы с загнутым на конце затылком.


[Закрыть] восседал на вороном жеребце. Он напряженно разглядывал дочь оружейника, подведенную Форльдоком, и наконец спросил:

– Вы дочь господина Нормара?

– Нет, ваша милость, я его племянница.

– Племянница?

– Да, ваша милость, я дочь его сестры.

Если бы не ночь и отблески огней, все бы очень удивились, увидев, как Эртер побледнел.

* * *

В замке наместника было удивительно тихо. Печальный, бледный паж, небрежно одетый и непричесанный, освещая дорогу небольшим факелом, повел герцога Гвернского в зал для приемов, за ними последовали бароны Эльм и Барса. Дользанина Нормар, которую рыцарям пришлось взять с собой, осталась у балюстрады внутреннего дворика, принявшись рассматривать статуи святых. Это была виртуозная работа мастера, оживившая мрамор. Необычайно легкие фигуры, облаченные в струящиеся, трепещущие одеяния, заполняли узкие ниши. Их грустные прекрасные лица склонялись к зрителям, будто призывая помнить о скором суде и надеяться на спасение. Девушка провела пальцем по желтоватому мрамору.

– Красиво, да? – спросил оказавшийся рядом Армондэ Форльдок.

Дользанина кивнула.

– Но вы красивее, – продолжил рыцарь, чуть краснея.

Нормар удивленно на него посмотрела. Набравшись сил, Армондэ выпалил:

– У вас вот кожа белее.

«Господи, – подумала девушка, – да он еще больший идиот, чем Тория». От воспоминания о двоюродном брате екнуло сердце. Ей хотелось заплакать, но рядом стоял Форльдок, не собиравшийся уходить. Одна мысль о том, что он примется ее утешать, приводила в уныние и иссушала слезы, готовые брызнуть из глаз. Положение спас наместник герцога Артехейского, в сопровождении многочисленной свиты бодро шествующий в зал, куда до этого удалился Эртер.

Жортэ Арисиль по тем временам считался довольно молодым человеком. Ему шел тридцать четвертый год. Его наместничество продолжалось десять лет. При армалонском дворе у него был кузен, интендант королевства, где-то в провинции оставалось семейство – целый выводок Арисилей, знатных и нищих, двоюродные, троюродные братья и сестры, дядюшки и тетушки, некоторых из них он вообще никогда не видел, но которые отчего-то упорно просили денег. Его собственная семья, как и сановный кузен, жила в Армалоне. Откуда, пока была жива, приезжала жена, чтобы вернуться в столицу беременной и родить ему очередного отпрыска. Покойная супруга, помимо запаха благовоний и женской суеты, привозила придворные сплетни и слухи, из которых наместник по крупицам создавал облик и характер своего принца. Арисиль до конца не понимал, отчего герцог Артехейский, в то время слишком юный и неопытный, чтобы самому управлять городом, настаивал на его назначении. Покойный король с удивлением принял кандидатуру, не став перечить любимому сыну. Впрочем, Жортэ считал, что сюзерен весьма и весьма удобен: за все десять лет Рэссимонд посетил свои владения лишь однажды, когда шла последняя война с Рользатом.

Нужно отдать должное наместнику – он не был плохим человеком и как мог честно служил своему принцу. Недостатки, разумеется, были. А у кого их нет? Кто, будучи поставлен на такую должность, не захочет воспользоваться своей властью, чтобы улучшить благосостояние? Конечно, Арисиль улучшал.

Когда Жортэ перешагнул тридцатилетний рубеж, в нем проснулась страсть к юным девушкам, которую он начал с жадностью удовлетворять. Со смертью супруги он тут же принялся за поиск новой суженой, руководствуясь в выборе невесты ее возрастом. Год назад его внимание привлекла дочь рыцаря Нормара. Через некоторое время он обнаружил, что влюблен. Убедить себя в этом ему не составляло труда – девушке было пятнадцать лет, и она была удивительно хороша собой. Возможно, сватовство закончилось бы свадьбой, если бы Тория в отсутствие отца не спустил Арисиля с лестницы, выкрикивая угрозы, беспрестанно повторяя, что старик в зятья ему не нужен. Наместник не растерялся и приказал выпороть мальчишку на главной площади Артехея. Нормар оскорбления сносить не собирался. Мальчишеская выходка в результате дорого обошлась обоим.

Последняя ночь едва не свела Арисиля с ума – его терзала мысль о судьбе Тэмы. Увидев Дользанину в галерее, он обрадовался: ему нравилось эта девушка живостью нрава и остроумием. В ней напрочь отсутствовала робость и стеснительность, свойственная другим девицам из благородных семей. Он остановился перед дочерью оружейника и ласково проговорил:

– Сударыня, какое счастье, что вы живы!

Дользанина поклонилась. Наместник чуть помолчал и задал вопрос, ответ на который очень боялся услышать:

– Что с Тэмой?

Арисилю показалось, что глаза девушки наполнились слезами.

– Ваша милость, ее больше нет в живых.

Жортэ сокрушенно покачал головой и все так же ласково произнес:

– Сударыня, вы наверняка устали, ваш дом разорен. Вам сейчас приготовят комнату и разогреют воду.

– Благодарю, ваша милость.

Наместник обратился к пажу, такому же печальному и небрежно одетому, как и первый:

– Распорядитесь найти новое платье для девицы Нормар. И быстрее! Все надо делать быстрее, черт побери!

Смерть некогда любимой девушки не потрясла Арисиля, хотя он и метался ночью, как раненый леопард. Он предполагал, что это может случиться. Гораздо больше его сейчас заботил разговор с герцогом Гвернским.

Когда стало ясно, что мятеж не подавить собственными силами, Арисиль не стал просить помощи у Армалона. Он понимал: его могут вернуть в столицу или отправить заниматься собственными угодьями. Поэтому Жортэ отправил гонца именно к Рэссимонду в робкой надежде, что тот, не изменив своему своеволию и гордыне, не прибегнет к помощи короля. Узнав о герцоге Гвернском под стенами Артехея, двадцатитрехлетнем, слишком молодом, чтобы быть опасным, Арисиль поначалу обрадовался. Однако в памяти всплыло, как Лертэно прошелся по Гверну, утверждая свою власть. И вот теперь Артехей взят за одну ночь, а мальчишка, казавшийся безобидным, отдал город на разграбление.

Наместник приказал свите оставаться в галерее и, изобразив самую любезную улыбку, вошел в зал, где его уже ожидал Эртер с баронами.

Эльм и Барса, не смея сидеть в присутствии принца крови, безучастно рассматривали гобелены, развешанные по стенам, и едва повернули головы, завидев Арисиля. Лертэно Гвернский, все еще облаченный в доспехи, со снятым саладом, стоял, облокотившись о спинку кресла. Мокрые от пота смоляные волосы чуть вились у щек, делая лицо совершенно белым. «Хорош мальчишка, очень хорош», – подумал Жортэ и сел в кресло таким образом, чтобы герцог оказался за его спиной. Наместник про себя улыбнулся, заметив удивленно взлетевшие брови Барсы. Однако Эртер даже не шевельнулся.

После длительного молчания мокрая прядь волос коснулась щеки Жортэ, голос Лертэно прозвучал тихо и мягко:

– Что вы не поделили с Нормаром, господин Арисиль?

– Разумеется, деньги, ваша светлость.

– Так не поделили, что дошли до мятежа?

– А что вас удивляет?

Герцог не ответил, его волосы, пахнущие потом, продолжали касаться лица наместника. И Арисиль сдался.

– Еще его дочь, – проговорил он. – Нет, не подумайте, ваша светлость, я ее не соблазнял. Был всего один поцелуй.

Эртер издал короткий смешок, от которого у Жортэ все похолодело внутри.

– О! – воскликнул герцог. – Из-за поцелуя было вырезано две тысячи человек, а девушка, подарившая вам поцелуй, и ее брат погибли. Какова цена, однако… Вы меня считаете за идиота? В такое даже Форльдок не поверит.

«Хотя Армондэ может», – тут же подумалось Лертэно, и он не смог сдержать смеха. Для Арисиля это было уже слишком. Он встал и, поклонившись, холодно сказал:

– Ваша светлость, я полагаю, вы очень утомились за время похода. Вам и баронам уже отведены покои, где вы можете отдохнуть. Что же до отчета в делах города… Я ждал его высочества герцога Артехейского. И именно перед ним я за все готов держать ответ.

Лертэно зло улыбнулся и насмешливо проговорил:

– Вы правы, я очень утомился. Мне действительно хотелось бы смыть с себя всю артехейскую грязь. А завтра… да, завтра мы с вами все же поговорим о жалобах, что посылал город его высочеству, о приезде Нормара в Армалон. Я не сомневаюсь, вы всё сможете объяснить. Принц очень рассчитывает на это. Поэтому сюда приехал я, друг герцога Артехейского, которого он наделил всеми полномочиями. Для всех было бы хуже, если бы под стенами вашего города оказалась королевская армия.

Побледневший наместник собирался было ответить принцу, но в зал влетел запыхавшийся Туларо и, глубоко поклонившись, выпалил:

– Ваша светлость, ваша милость, простите мне мою дерзость. Но Фрейк спрашивает, что ему делать с рыцарем Нормаром?

– А разве он не погиб? – в один голос спросили Эртер и Арисиль.

– Солдаты Лортара, которого барышня зарезала, рассказывали, что сына-то его вроде сразу зарубили, как тот в казармы явился. А отец отчаянно защищался. Но что он мог против стольких-то противников – обезоружили, конечно. Они его по городу на конях за собой потаскали, потом сюда привезли. Сейчас он в каземате.

Герцог и наместник переглянулись. Они оба, в какой-то степени из человеколюбия, в какой-то – из благородства, надеялись, что Нормару повезет умереть в бою. Провидение, даровавшее рыцарю жизнь в эту ночь, уготовило ему более страшную участь. «Четвертование» – это жуткое слово вертелось на языке каждого, кто был в зале.

На следующий день посреди главной площади Артехея, как и предвидел Лертэно, было возведено два помоста. Один из них был эшафотом, где на виселице уже болтались тела прево[12]12
  Прево – в Средние века королевский чиновник, выполнявший судебные, фискальные и военные функции, с XV века – только судебные.


[Закрыть] и тех горожан, кто особенно рьяно ратовал за мятеж. Второй, окруженный гвернцами, предназначался для герцога и наместника, чтобы они с удобством могли наблюдать за казнью. В первом ряду рядом с Эртером и Арисилем сидели бароны Эльм и Барса и отчего-то затесавшийся к ним младший Форльдок, которому никак не полагалось находиться среди этих господ. За их спинами стояли: Фрейк, капитан морксарцев, Туларо, неотлучно находившийся при своем герцоге, оруженосцы баронов и Дользанина Нормар. Дочь оружейника сама изъявила желание присутствовать при страшном наказании своего дяди, чем удивила и младшего сына первого маршала, и господина Арисиля. Герцог Гвернский, напротив, впечатлен этим не был и машинально дал девушке разрешение сесть во второй зрительский ряд.

Опасения наместника насчет возможных волнений совершенно не оправдались. Горожане, которым повезло уцелеть ночью, будто позабыв о недавней резне, уже с утра сотнями стекались на площадь, чтобы увидеть, какое наказание понесут мятежники. Еще пару дней назад эти люди, с воодушевлением приветствовавшие Нормара и последними словами поносившие Арисиля, теперь теснились у эшафота и, шумно переговариваясь, с интересом глядели на происходящее. Когда на плаху стали ложиться благородные головы верных друзей непокорного рыцаря, толпа радостным гулом приветствовала каждый взмах топора.

Последним на помост под руки втащили Эрка Нормара. После того как морксарские наемники проволокли его, привязанного к лошадям, по всему городу, этот полуседой, высокий, некогда крепкий мужчина самостоятельно не мог стоять и ходить. Священник, причащавший приговоренных к казни, спросил: не хочет ли рыцарь покаяться в своих преступлениях? Мятежник попытался разлепить запекшиеся от крови губы и покачал головой. Пока подручные палача раздевали его догола, чтобы положить на крест, Нормар не отрывал взгляда от помоста, где сидел Эртер. И молодой герцог, всматриваясь в фигуру непокорного рыцаря, вспоминал прошедшую ночь, когда он нашел в себе силы встретиться с этим человеком. В темнице замка, склонившись над покалеченным Эрком, Лертэно увидел только кривой насмешливый оскал и услышал хриплое: «А! Знаю, знаю тебя… Кальярдский выблядок!» «Вот и встретились, дядя», – прошептал в ответ Эртер и коротко бросил гвернцам, стоявшим за его спиной:

– Вырвать язык.

Нормара привязали к кресту, и на площади воцарилась звенящая тишина. Перед тем как палач приступил к своей работе, было объявлено, что, лишенный чести и достоинства Эрк Нормар умышлял против своего сюзерена, открыто подстрекал к мятежу, льстивыми речами погубил доверившихся ему честных людей. А потому зачинщика бунта должно подвергнуть четвертованию: его чрево будет вскрыто, внутренности сожжены, затем тело рассекут на четыре части, а отрубленную голову, вместе с головами других изменников, выставят на воротах города.

Толпа одобрительно загудела. И этот гул перекрыл пронзительный, нечеловеческий вопль Нормара.

Армондэ Форльдок вздрогнул. Да, ему приходилось видеть смерть, в том числе смерть насильственную. Собственно, в те времена это считалось делом обыденным. Но вид розовых кишок Нормара вызвал тошноту, и младший сын маршала совсем не благородно бросился к краю помоста опорожнять желудок. Утерев рот, он увидел, как пожелтевший Туларо, не сдерживая рвоту, склонился над парапетом. Вернувшись на свое место, Форльдок посмотрел на остальных. Невозмутимый Барса сначала побелел, а потом посерел. На шее юного Эльма нервно дергался кадык. Арисиль прижимал к носу надушенный платок, и Армондэ догадывался, что наместнику сейчас отчаянно хочется присоединиться к Эльжену. Дользанина Нормар, казалось, совсем не обратила внимания на позорный проступок младшего Форльдока. Она, не отрываясь, смотрела на эшафот полными слез глазами, и подбородок ее предательски дрожал.

Герцог Гвернский, с ледяным спокойствием наблюдавший за казнью, обернулся к капитану Фрейку и спросил:

– Тело Тории Нормара нашли? Его голова должна быть выставлена рядом с отцовской.

Морксарец кивнул и ответил:

– Труп, конечно, обезображен, но мальчишку вроде бы опознали.

Эртер вновь перевел взгляд на эшафот, где груда дымящегося плохо пахнущего мяса уже не напоминала человека, требующего справедливости Рэссимонда Артехейского. «Боже мой, я его палач…» – подумал Лертэно и с удивлением обнаружил, что не испытывает даже тени раскаянья.

Едва с площади смыли кровь бунтовщиков, Артехей зажил своей привычной, по-весеннему прекрасной жизнью, и лишь головы казненных на воротах напоминали о неудавшемся мятеже.

* * *

Когда белые стены города остались позади, герцог Гвернский вздохнул с облегчением. Лертэно молил Бога, чтобы ему больше не довелось посещать вотчину кровного брата. Глядя на понурых Туларо и Форльдока, Эртер подумал, что не он один увозит с собой тягостные воспоминания. Белое перо на шапочке Эльжена поникло и печально свисало у щеки. Вздернутый нос молодого гвернца был опущен, как и уголки по-детски пухлых губ. Лертэно поднял руку и крикнул:

– Туларо!

Оруженосец подъехал и поклонился в седле. Герцог весело спросил:

– А не пора ли становиться рыцарем, Туларо?

Лицо Эльжена вспыхнуло, привычная улыбка расцвела на румяном лице, и белое перо на красной шапочке, казалось, стало распрямляться.

– Вернемся в Кальярд, я посвящу тебя в соборе Архангелов.

К ночи кортеж герцога Гвернского добрался до постоялого двора. Лертэно растянулся на пахнувшей клопами кровати. «Если еще вшей подцепить – так ночка вообще удалась», – подумалось ему. За стеной слышалась возня лениво переругивающихся Барсы и Форльдока. Туларо, подложив под голову мешок со своими вещами, лег у самой двери. Он пребывал в самом прекрасном расположении духа и, как чувствовал Эртер, очень хотел поговорить. Оруженосец приподнялся на локте и прислушался к происходящему в комнате барона и маршальского сына. «Совсем распирает», – решил Лертэно. В другое время он бы поговорил с юношей, но сейчас на него нашла смертельная усталость из-за двух бессонных ночей в Артехее.

– Спи, Туларо, – сказал герцог. – К Армалону мы должны быть свежими и бодрыми.

– Ах, ваша светлость, поскорее бы уже доехать.

Оруженосец кивнул в сторону стены, за которой еще раздавались голоса, и продолжил:

– Хорошо, что барон утром собирается с нами распрощаться. Иначе не довезти нам младшего Форльдока… Или же Барса к себе не доедет. Ведь зарезать друг друга могут.

Лертэно рассмеялся и ответил:

– Барон, конечно, не питает светлых чувств к Форльдокам, все-таки Гьюрту удалось получить некоторые из его земель. Но ему скоро достанется графство, так что нет ему нужды из мести резать Армондэ.

Эльжен махнул рукой и сказал:

– Так дело не в землях, ваша светлость. Были б земли… Из-за барышни они грызутся.

Эртер резко сел на кровати.

– Какой барышни? – спросил он.

Туларо изумленно вытаращил глаза и проговорил:

– Девицы Нормар. Да неужто вы ничего не замечали? Как привезли ее в замок наместника, так и стали они подле нее кругами ходить. То платочек подадут, то руку подставят, чтобы она оперлась. И в последнюю артехейскую ночь я видел…

– Что ты видел? – нетерпеливо спросил герцог.

– Барышня в свою комнату ушла. А через какое-то время к ее дверям барон подошел. Постоял, постоял…

– И?!

– Ну… постоял и ушел.

Лертэно вздохнул и откинулся на подушку. Но оруженосец явно не собирался останавливаться. Выдержав паузу, он многозначительно сказал:

– Только зря они по девице Нормар вздыхали. Наместник-то безо всяких вздохов обошелся. Мне его служаночка – может, помните, рыженькая такая – рассказала, будто Арисиль к барышне с предложением подходил: мол, оставайся ты со мной, в шелках-бархате ходить будешь, с золота-серебра есть, и никто слова худого про тебя не скажет.

– А она что?

– Ничего, ваша светлость. С нами в монастырь едет.

– Туларо, не собирал бы ты бабские сплетни. И давай спать.

Вот только теперь сон к герцогу не шел. В голову настойчиво лезли мысли о последней встрече с женщиной, которую он не видел восемь лет. Память хранила чувство странной неловкости, которое охватило его, едва мать зашла в ограбленную, заплеванную таверну. А еще – аромат мускуса, перебивший запах забродившего вина. Они не бросились друг другу в объятия, как он представлял себе сотни раз, на ее лице не было радости от наконец-то случившегося свидания, и лишь в прозрачных глазах металась тревога. Мария Нормар провела рукой по расколотому секирами столу и тихо произнесла:

– Ты стал мужчиной. И теперь очень похож на отца – кровь Эртеров берет свое.

– У меня твои глаза… мама, – последнее слово далось ему с трудом.

Она прикусила нижнюю губу и тихо сказала:

– Да, глаза Нормаров.

Он усмехнулся и только покачал головой. Мария вздохнула и спросила:

– Что же ты наделал, Лертэно?

Герцог подошел к ней и прижался губами к ее лбу. Мать отстранилась. Она села на скамью и, рассматривая свои руки, сухо сказала:

– Я слышала, Дользанина жива.

– Да, ей повезло… У нас с ней один отец?

– Она дочь моего мужа. Что с ней будет?

– Сегодня я верну ее в твой дом.

– Не нужно, – торопливо проговорила Мария.

Герцог удивленно посмотрел на мать.

– И что же мне с ней делать? – спросил он.

– У нее нет приданого. После той ночи, когда твои гвернцы прошлись по улицам знати, ее здесь никто не возьмет замуж. Уже шептаться стали… Я никогда ни о чем тебя не просила, никогда не напоминала о своем существовании. А сейчас попрошу. Отвези Дользанину в монастырь… любой… подальше… В Артехее ей жизни не будет.

«Будь проклят этот город», – подумал Лертэно. Спать молодой герцог не мог. Им овладевала необъяснимая тревога. Он не чувствовал опасности, но отчего-то сердце нестерпимо ныло. Эртер встал и вышел из комнаты, жестом запрещая Туларо следовать за ним.

Во дворе было тихо. Выставленные часовые сидели у костра, тихо переговариваясь. Заметив какое-то движение у конюшен, герцог достал кинжал и почти бесшумно скользнул в темноту. Столкнувшись с Дользаниной Нормар, прижимающей к груди узел с платьями, Лертэно опешил. Он схватил ее за локоть и прошептал:

– Вы что творите?!

Девушка отбросила его руку и с вызовом, зло ответила:

– Возвращаюсь в Артехей. Я не поеду в монастырь! Ни за что! Я жить хочу… и любить.

Герцог схватил ее за горло и затащил в конюшню. Два гвернца, разместившиеся там на постой, если и удивились, то вида не показали. Эртер, бросив Дользанину на сено, тихо приказал:

– Вон! И никого не впускать!

Ничего, кроме ярости, Лертэно в тот момент не испытывал. Ударив дочь оружейника по щеке, он произнес:

– Жить хочешь?! Ну, давай, попробуй… Как раз и полюбишь!

Дользанина молча вырывалась, царапалась и кусалась. Такого сопротивления от женщины герцог еще не встречал. Наконец, видимо, решив, что все ее попытки тщетны, девушка поцеловала Лертэно в губы. И этот поцелуй подействовал на него, как ушат холодной воды.

– Нет, – сказал он, – нет, этого я делать не буду.

Эртер откинулся на сено и положил ладонь себе на горящий лоб, чувствуя, как пульсирует кровь в висках. Нормар села, обняв колени руками, и Лертэно услышал, как она всхлипывает. Неожиданно для самого себя он погладил ее по плечу и уже спокойно проговорил:

– С вами бы это обязательно произошло, отойди вы чуть дальше от постоялого двора. Вы хотите, чтобы случайный человек с большой дороги завершил то, что не успел Лортар?

Дользанина покачала головой.

– Я думала лошадь взять, – ответила она.

– А! Вам это показалось более разумным, чем идти пешком?.. К кому вы хоть собирались ехать?

– К Арисилю.

– Так вы решили вернуться в Артехей, чтобы стать шлюхой? Неплохое решение для девушки, в которой течет благородная кровь Нормаров. Какое у вас интересное понятие о чести…

Нормар рассмеялась и сказала:

– О чести, которой лишился наш род? К тому же вы забываете, ваша светлость, я ведь дочь оружейника, а не благородная дама… Ах, почему же я не родилась мужчиной!

– Если бы вы родились мужчиной, то были бы уже мертвы.

Она с наивной доверчивостью легла рядом с ним и положила голову ему на плечо, будто и не было между ними чудовищной разницы в положении, а он почему-то воспринял это как должное. «Что же мне с тобой делать… сестра? – подумал герцог – Везти в Армалон? В Кальярд?» Дользанина, словно отвечая на его вопрос, твердо произнесла:

– Я не поеду в монастырь. Отвезете против моей воли – сбегу.

Лертэно вздохнул и, понимая, что совершает непростительную глупость, ответил:

– Обратно в Артехей я вас не пущу. Поедете с нами в Армалон. Там посмотрим, что можно сделать… Вам сейчас тяжело, но не совершайте больше таких несуразных поступков.

– Вы полагаете, я скорблю о дорогом дядюшке? – спросила девушка. – Ошибаетесь. Он был очень жесток… во всяком случае со мной.

Герцог нехотя встал и молча вышел из конюшни. Околачивающиеся рядом гвернцы даже бровью не повели – дело-то житейское, и господину расслабиться не помешает. А девчонка-то, по всему, военный трофей. Будто угадав их мысли, Лертэно проговорил:

– Проследите, чтобы барышня дошла до своей комнаты. И, если завтра услышу хоть одно дурное слово о ней, собственноручно языки вырву.

Подходя к дому, Эртер увидел Барсу, сидящего на ступеньках крыльца и держащего в руках пузатую бутылку. Лертэно опустился рядом и спросил:

– Что не спится, барон?

Ишар, поднеся бутыль к губам, ответил:

– Сон нейдет, ваша светлость… Девица Нормар…

– А! – усмехнулся герцог. – Это не то, что вы подумали. Сбежать хотела – я не дал. Так что отсутствующая честь Нормаров не была запятнана.

– Храбрая девушка, – задумчиво произнес Барса. – Такую в монастырь – точно в склепе замуровать. Ей бы жить да жить.

– Да какой тут монастырь, барон? К радости Форльдока, эта девица отправится с нами в Армакер. Кстати, вы женаты?

– Нет, жена умерла родами в этом году.

– Так возьмите жизнерадостную Нормар. Слышал, она вам приглянулась.

Барса искренне рассмеялся и снова отхлебнул из бутылки. Вытерев губы, он насмешливо произнес:

– У этой девушки, без сомнения, множество достоинств, которые осчастливят ее будущего мужа. Но я, как глава рода, обязан думать о чести своей семьи. Между бароном Барсой и дочерью оружейника лежит пропасть… Но, приехав в Армалон осенью, я буду рад ее там застать.

Ночной воздух был прохладен. На небе великолепным узором поблескивала звездная пыль. Звуки цикад мешались с птичьими трелями и привычным потрескиванием сторожевого костра.

Ишар протянул герцогу бутылку со словами:

– Местная дрянь, но пить можно. Будете?

– Буду.

– Ваша светлость, раз уж мы тут с вами сидим по-походному, я могу прямо сказать: что-то мы не то сделали в Артехее, не то…

Лертэно пожал плечами и сделал большой глоток из стремительно пустеющей бутылки.

– Действительно, дрянь, – сказал он. – Не то, говорите? Давайте утешимся тем, что у вас был приказ, а у меня не было другого выхода… И еще… Мой вам совет, Ишар, забудьте про Артехей, вычеркните из памяти эти три ночи.

Барса внимательно на него посмотрел и спросил:

– У вас когда-нибудь так получалось?

– Да, – ответил герцог, – получалось. И может даже статься, через некоторое время вы будете мнить себя героем.