Текст книги "Креольские ночи"

– Мне все равно, веришь ты или нет. Я отказываюсь от твоего «великодушного» предложения и не собираюсь молчать, если знаю правду.

Лицо Бонанжа исказилось от гнева. Он больно сдавил ей плечи.

– Думаешь, я позволю тебе вернуться в Новый Орлеан и распространять там свои нелепые выдумки? Конечно, нет! Значит, ты останешься здесь до тех пор, пока не образумишься.

– Отвези меня к судье, – попросила она. – Я предпочитаю тюрьму заточению здесь, рядом с тобой.

– Неужели? – Его руки скользнули с ее плеч на талию, а глаза были прикованы к ее губам. – Ты меня боишься? Но еще недавно ты испытывала ко мне совсем другие чувства. Или тогда, у меня в кабинете, ты просто играла?

– Ты – напыщенный и самоуверенный негодяй! Как ты мог даже предположить, что я пожелаю убийцу своего брата?! – закричала она, но, когда Рене провел большим пальцем по ее губам, Элина затрепетала.

Взбешенная тем, что тело так предательски подводит ее, Элина стукнула кулаками Бонанжа в живот, но он даже не почувствовал. Мускулы на его животе были словно каменными, и девушка лишь больно ушибла костяшки пальцев.

– Не вынуждай меня бросать тебя в тюрьму. Тебе там не понравится, – сказал он. Затем схватил ее запястья, завел их девушке за спину и грубо прижал ее к себе.

– Если судья выслушает меня, то не станет сажать в тюрьму! Я это точно знаю!

– С чего ты взяла? – прошипел он.

– Попытать счастья все равно стоит.

– Не стоит. Я тебе не позволю. Пока. Не сомневаюсь, что Оливейра – человек здравомыслящий. Но за его людей поручиться не Могу. – Он сощурил глаза. – Будь ты действительно дочерью Филиппа, не стала бы втаптывать его имя в грязь.

Пришлось Элине признать, что Бонанж прав.

Хотя отец не оставил им завещания, проявив полное равнодушие к их судьбе после его смерти, она не хотела, чтобы доброе имя Филиппа Ванье было запятнано.

Однако ситуация все усложнялась, и Элина не знала, что же ей теперь делать.

– Обещаешь подумать над моим предложением? – спросил Бонанж, видя, что девушка в замешательстве.

– Я не возьму у тебя денег, – решительно заявила она.

– Прекрасно. Тянешь время, чтобы набить себе цену? Весьма похвально, однако… – он замолк и понизил голос до зловещего шепота, – пока ты не приняла решения, ты останешься моей гостьей. И узнаешь, что со мной не так-то приятно жить под одной крышей, если ты собираешься украсть состояние и доброе имя моей семьи.

– Я хочу лишь того, на что имею право. Хочу справедливости.

– Если бы я дал вам то, на что вы имеете полное право, мадемуазель, вы давно сидели бы за решеткой. Поэтому впредь будьте крайне осторожны, когда требуете то, что вам причитается!

С этими словами он оттолкнул ее от себя и быстро направился к двери. Несколько минут Элина стояла ошарашенная, с бешено бьющимся сердцем. Какая ужасная ситуация! Он, Похоже, твердо намерен держать ее здесь, пока она не возьмет у него денег взамен на молчание. Да как он мог подумать, что она возьмет деньги у человека, который убил ее брата!

И, что еще хуже, он считает ее распутной. И не зря. Она буквально тает от его поцелуев. Он не мог этого не заметить. Она должна подавить в себе чувства, которые испытывает к нему. Точнее, не она, а ее тело. Сегодня она слишком утомлена, чтобы противостоять ему.

Завтра она заставит его поверить, что говорит правду. Он должен ее отпустить. Главное – не подпускать его близко к себе.

Глава 8

Не пытайся летать, пока не обзавелся крыльями.

Французская пословица.

Когда Элина проснулась, стояло ясное холодное утро. С удивлением разглядывая полог кровати, она протерла заспанные глаза. Ей плохо спалось этой ночью, хотя застланная тонким льняным бельем постель была удобной и мягкой. Девушку не покидали тревожные мысли. Что ждет ее в будущем? У нее нет крыши над головой, ферма в Крев-Кёр сгорела. Нет денег, пропали все документы. Последняя надежда была на отца, но он умер, даже не оставив ни ей, ни Алексу, ни матери завещания. Никогда еще Элина не чувствовала себя такой одинокой и покинутой.

Но она должна взять себя в руки и найти выход из создавшегося положения. Если Бонанж не лжет и отец действительно не позаботился о них, ей остается каким-то образом доказать подлинность своего происхождения и жить на деньги отца либо выпутываться самой.

Опасаясь угроз Бонанжа и вместе с тем не желая очернить имя отца, она вполне допускала возможность оставить всякие попытки доказать, кто она такая, хотя для нее это обернулось бы работой на скотном дворе. Но на карту было поставлено больше, чем просто ее право наследования. Отказ от предъявления требований на то, что принадлежит ей по закону, шел вразрез с ее гордостью, чувством собственного достоинства. Она потеряла имя, положение в обществе, наследство, но отказываться от них не собиралась.

Элина была уверена, что Алекса убил Бонанж, и считала, что он должен понести наказание за свое преступление независимо от того, каковы были мотивы убийства.

Представив себе Алекса, распростертого на холодном мраморе, Элина с трудом подавила рыдания. Бедный милый Алекс. Зачастую он доставлял ей массу огорчений, но теперь она готова была оправдать многие его поступки. Он постоянно возмущался, что отец не берет его в свои деловые поездки, и был прав. Элина защищала отца и теперь сожалела об этом. Элина поднялась с кровати и подошла к окну. Отчаяние охватило ее при виде простирающейся внизу плантации. Без сомнения, Бонанж увез ее на много миль от города. Каким же образом сможет она убежать, если боится даже подойти к лошадям? Решив выглянуть в коридор, она тронула ручку, но оказалось, что дверь заперта.

Накануне Луи ей сказал, что комната Бонанжа соседствует с ее спальней, и, вспомнив об этом, девушка в панике стала одеваться. В этот момент дверь распахнулась, и появился Бонанж. Не обращая внимания на ее возражения, он ворвался в комнату, сверкая глазами, и она сжалась от страха при виде пачки бумаг, которую он держал в руке.

– Поскольку Луи говорит, что вчера днем ты «отдыхала» в моем кабинете, полагаю, именно тебя мне следует поблагодарить за разгром, учиненный в моем письменном столе.

– Разгром? – спросила она с притворным удивлением.

– Не изображай невинную овечку, Элина, тебе меня не провести! Немедленно отвечай, зачем ты это сделала?

– Просто хотела побольше узнать о вас. – Она равнодушно пожала плечами. – Но не запомнила, в каком порядке лежали эти бумаги, и поэтому сложила их, как сумела, хотя старалась сделать все наилучшим образом.

Он схватил ее и рывком повернул к себе.

– Не смей больше лгать мне! – в ярости проговорил он, сжав ее плечи. – Ты представляешь себе, сколько понадобится часов, чтобы привести все в порядок?

Элина поняла, что он разгневан гораздо сильнее, чем ей показалось.

«Отпусти меня!» – хотела она крикнуть, но из горла вырвался лишь хриплый шепот.

– Несомненно, ты самое большое несчастье, с которым мне пришлось столкнуться в жизни, – начал он.

Она попыталась стряхнуть его руки с плеч, но они лишь соскользнули ниже, увлекая за собой рукав ее сорочки.

Девушка застыла, в ужасе глядя на свое оголившееся плечо. Проследив за ее взглядом, он уставился на ее, обнаженное тело не в силах отвести глаз. Медленно опустив руки, он, наконец, по-настоящему разглядел ее. Ярость по-прежнему сверкала в его глазах, но что-то еще засветилось в них, когда он заметил, что она не одета.

Элина подтянула рукав на место, от смущения ее бросило в жар. Он наблюдал, как краска разливается по ее телу от шеи до округлости нежных грудей, виднеющихся в вырезе сорочки.

Он поднял глаза на ее лицо, и, когда взгляды их встретились, девушка, с трудом переведя дыхание, бросилась к кровати. В смятении она сдернула простыню и завернулась в нее.

Минуту он медлил, уставившись на нее так, словно намеревался совершить нечто непристойное.

– Оденься! – наконец приказал он. – Я жду тебя внизу через пять минут.

Элина без колебаний подчинилась ему, опасаясь, что, если она ослушается, он может передумать и вернуться. В безумной спешке она оделась, все еще сгорая от стыда. Никогда в жизни ей не приходилось общаться с мужчиной в столь… непрезентабельном виде!

Вместе с тем она не могла не признать, что в глубине души ожидала чего-то подобного, и унижение, которому ее подверг жестокий тюремщик, было наказанием за совершенный ею опрометчивый поступок. Впервые она пожалела о том, что выбрала накануне столь изощренный способ продемонстрировать свой гнев.

Поспешно причесавшись и уложив волосы в мягкий пучок на затылке, Элина бегом спустилась по широкой мраморной лестнице мимо молоденькой служанки, глазевшей на нее с откровенным любопытством. Внезапно она резко остановилась на последней ступеньке, заметив Луи и Бонанжа.

Стоя к ней спиной, Бонанж давал какие-то распоряжения Луи. Его силуэт четко вырисовывался на фоне дверного проема. Он был неотразим в своем черном элегантном сюртуке, изумрудно-зеленых обтягивающих брюках и начищенных до блеска ботфортах. Темные густые волосы волнами обрамляли лицо. Глядя на его широкую спину, Элина проклинала его за то, что он так привлекателен. О, почему она обречена, испытывать к нему физическое влечение? Какой демон завладел ею?

Постепенно до нее дошло, что он одет на выход. «Он что, собирается повезти меня куда-то?» От страха к горлу подступила тошнота. Элина подкралась ближе, стараясь выяснить, как он собирается ее перевозить. Но едва она заметила двух верховых лошадей, из которых одна была под женским седлом, он обернулся и увидел ее.

– Я не поеду с вами, – попятившись, прошептала она с округлившимися от страха глазами. Она решила сопротивляться до последнего.

– Непременно поедешь, – сказал он спокойно, – Мы отправимся по тем местам, которым ты с таким пренебрежением нанесла вчера большой урон, учинив разгром в моем столе. Я хочу, чтобы ты увидела, сколько человеческих жизней и средств к существованию затронула твоя мелкая пакость и какой она нанесла ущерб. – Он схватил ее за руку и потащил за собой на террасу.

Страх оказаться верхом на лошади боролся в ней с желанием показать ему, что она не раскаивается в содеянном и не испытывает никаких угрызений совести. Она не могла заставить себя сесть на лошадь. Но он не должен видеть ее страх, потому что воспользуется этим.

– Мадемуазель умеет ездить верхом? – участливо спросил Луи, заметив, что она смотрит на лошадь с нескрываемым ужасом.

– Конечно, – ответила она, вся дрожа.

Элина понимала, что, если откажется ехать верхом, Бонанж никогда не поверит, что она дочь Филиппа, поэтому усилием воли заставила себя выпрямить спину. Она должна побороть этот глупый страх навсегда. И она сделает это.

Не говоря ни слова, Бонанж помог ей подняться в седло. Она, было, подумала, как это женщины вообще могут удерживаться в такой штуковине. Но Бонанж не оставил ей времени для размышлений. В считанные секунды он вскочил на коня и направил его вперед по проселочной дороге. Она неуверенно последовала за ним, пытаясь припомнить те немногие знания о езде верхом, которые получила в детстве. Позднее Алекс пытался давать ей уроки верховой езды, но безумный страх помешал ей усвоить большую часть того, чему он старался ее научить. Подавляя все усиливающиеся приступы тревоги, она, вцепившись одной рукой в луку седла, другой рукой несмело пыталась управлять поводьями.

По счастью, лошадь – судя по всему, спокойная кобыла – была озабочена только тем, чтобы не отстать от своего спутника. Она почтительно поспешала рысью вслед за жеребцом Бонанжа, в то время как Элина была полностью поглощена тем, чтобы удержаться в седле. Ужас охватывал девушку все больше и больше, но она со всей решимостью старалась побороть его. Как только всадники достигли открытой дороги через поля, и Бонанж пустил Варвара галопом, лошадь Элины, последовав его примеру, тоже пошла в галоп. Внезапный рывок лошади заставил девушку запаниковать. Она резко натянула поводья, желая остановить лошадь, но испуганная ее странным поведением кобыла поднялась на дыбы.

Элина пронзительно вскрикнула. Бросив поводья, она обеими руками вцепилась в луку седла, а несчастная лошадь понесла. Элина ничего не соображала и не могла пошевелиться, а ее лошадь неслась напролом сквозь заросли сахарного тростника. Все, на что девушка была способна в этот момент, – это удерживаться в седле, вцепившись в него побелевшими пальцами, и шептать горячие молитвы Господу о спасении.

– Пожалуйста, Господи, не дай мне погибнуть, – шептала она, как и тогда, много лет назад, когда ее случайно заперли в конюшне.

Сначала Бонанж ничего не заметил, он все еще возмущался поступком Элины. Однако, услышав ее крик и увидев, как она несется прочь, проклял себя за то, что не следил за ней. Очевидно, она пытается сбежать. Но при этом портит посадки его сахарного тростника!

Кипя от ярости, он пришпорил коня и бросился за ней. Но когда расстояние между ними уменьшилось, он увидел волочащиеся по земле поводья и понял, что она потеряла управление. В считанные секунды он был уже рядом. Ловко схватил поводья и придержал своего жеребца. Лошадь Элины тоже убавила шаг. Она порядком устала.

Как только обе лошади остановились, Элина спрыгнула на землю и, подобрав юбки, с рыданиями бросилась через заросли тростника, не обращая внимания на то, что молодая поросль цеплялась за одежду. Мгновение Бонанж смотрел ей вслед с неописуемым удивлением, затем соскочил с коня и последовал за ней. Но раньше, чем он догнал ее, она споткнулась и упала на землю, словно подкошенная.

Когда он наклонился и хотел помочь ей, она отпрянула от него. Глаза ее были полны ужаса.

– Пожалуйста, не заставляй меня снова сесть на это животное! Я сделаю все, что ты хочешь, только не заставляй меня снова ехать на лошади!

Он поспешно опустился возле нее на колени и привлек к себе.

– Черт возьми, дорогая! Что случилось?

– Лошадь побежала так быстро, так ужасно быстро… Я натянула поводья… Она вскочила… Я… я отпустила…

– Тебе приходилось прежде ездить верхом? – спросил он, хотя не нуждался в ответе на этот вопрос.

Видимо, она не только никогда не ездила верхом, но боялась даже подойти к лошади.

Элина попыталась перевести дыхание.

– Алекс пытался меня учить, но я не могла после… – Она замолчала.

– После чего? – спросил он, поглаживая ее по спине.

– Ты сочтешь меня глупой, если я расскажу, – прошептала она. Он посмотрел на ее влажные ресницы, и почувствовала, как что-то сжалось у него внутри.

– Нет, я не сочту, милые глазки. – Он сжал ее ладонь. – Теперь расскажи, что тебя так напугало. Не сегодня, а когда-то давно.

Она вытерла слезы.

– Теперь… теперь со мной все в порядке, правда. Но если ты не возражаешь, я лучше пойду пешком в любое место, куда ты только захочешь меня отвести.

– Я снова посажу тебя на эту лошадь, если ты не расскажешь, почему так боишься лошадей. – Он тут же пожалел о сказанном, увидев, как она побледнела.

– Я… я расскажу, – торопливо сказала она. Затем глубоко вздохнула и уставилась на свои руки, прежде чем продолжить. – Мне было тогда пять лет. Я пошла вслед за папой, когда он отправился в конюшню. Уже смеркалось, поэтому он меня не заметил. Я старалась не попадаться ему на глаза, так как знала, что мне не разрешают туда ходить, но я так редко видела папу… – Она умолкла, глаза ее на мгновение наполнились болью. – Я заметила в конюшне котенка и начала играть с ним. Думаю, никто меня не заметил, а я не увидела, как папа ушел. И пока разыскивала котенка, помощник конюха запер конюшню на ночь.

Она посмотрела на Бонанжа, моля взглядом о понимании.

– Сначала я немного испугалась. Стала звать папу, но, конечно же, он меня не слышал. Мое присутствие обеспокоило лошадей, они задвигались в стойлах. Мне никогда не приходилось долго находиться возле, лошадей, так что производимый ими шум напугал меня. Я расплакалась, лошади все больше нервничали, и когда никто не появился, я запаниковала. Ощупью обошла конюшню, надеясь отыскать дверь и как-то открыть ее. Но вместо двери в темноте открыла задвижку в стойло жеребца.

Она задрожала, и он теснее прижал ее к себе.

– Он… он вышел из стойла вслед за мной. Я почувствовала на щеке прикосновение его шкуры. И мне стало страшно. Мне следовало забиться куда-нибудь в угол, пока мое отсутствие не заметят и не отыщут меня, но вместо этого я продолжала искать дверь. Очевидно, я подошла к жеребцу сзади. Все, что я помню, – прикосновение к его прохладной шкуре. Потом удар – и я лечу по воздуху. К счастью, он не поранил меня сильно, когда лягнул, но это ужасно меня напугало. Я пролежала там, как мне показалось, несколько часов, задаваясь вопросом, когда же он придет и убьет меня, убежденная, что он затопчет меня до смерти. Бедное животное, наверное, так же боялось меня, как и я его, но тогда я этого не понимала. Во всяком случае, прошло много времени, прежде чем меня нашли. Я… я даже не могла говорить об этом в течение многих дней. И… с тех пор я боюсь близко подойти к лошади.

Бонанж с содроганием вспомнил, как привез ее верхом в Кур-де-Сипре. Как она, не сгибаясь, неестественно прямо сидела в седле, изо всех сил вцепившись в поводья, отказываясь расслабиться. Должно быть, она была скована ужасом.

Его гнев на нее за умышленный разгром письменного стола временно угас. Он начала гладить ее волосы.

– Ты должна была рассказать мне. – Он откинул с ее лица прядь волос.

Элина вдруг подумала, что излила душу своему врагу. Сжав губы, она отвела взгляд и принялась разглядывать участок посадок сахарного тростника, вытоптанный ею во время недавнего бегства.

– Почему ты мне не рассказала? – продолжал он настаивать.

Она слегка нахмурилась.

– И что бы ты на это сказал? Дочь Филиппа не может бояться ездить верхом. Это послужило бы еще одним лжедоказательством против меня.

– В конце концов, тебя все равно заставили ехать верхом, так какая разница? – Он широко улыбнулся. Ее лицо словно окаменело.

– У меня, знаешь ли, есть гордость, – ответила она и добавила едва слышно: – Кроме того, я думала, что смогу побороть страх.

– Страхи подобного рода не проходят сами, – сказал Бонанж, взяв ее лицо в ладони. – Ты должна терпеливо бороться с ними в открытую и победить их. Вот только не всегда знаешь, каким оружием воспользоваться.

– Я не хочу с ними бороться, – прошептала она, глядя на него снизу вверх. – Просто не хочу приближаться к лошади.

– Боюсь, это невозможно, дорогая. Нам необходимо ехать верхом, чтобы снова вернуться домой.

– Я пойду пешком! – поспешно сказала она, задышав учащенно при одной только мысли о том, чтобы еще раз сесть верхом на лошадь.

Он посмотрел на ее встревоженное лицо и вздохнул.

– Это слишком далеко, чтобы идти пешком, да еще в такой одежде, как у тебя, Пока ты пройдешь тростниковые поля, твое платье превратится в лохмотья. И возможно, при этом тебе придется столкнуться со всеми мышами, какие только здесь есть. Кроме того, в твоей жизни обязательно наступит момент, когда тебе просто необходимо будет ехать верхом. Так что самое время начать учиться преодолевать свой страх.

Гордость и чувство собственного достоинства взяли верх. С трудом, встав на ноги, она принялась грациозными движениями приводить в порядок свои юбки. Он поднялся с колен и встал возле нее.

– Ты поедешь со мной, – сказал он, заметив по ее лицу, что она испытала огромное облегчение. – Но сначала, я думаю, тебе следует познакомиться с лошадью. – Он взял ее за руку и повел назад, к тому месту, где стоял Варвар, обнюхивая кобылу.

Когда они приблизились к лошадям, Элина невольно замешкалась. Он отпустил девушку и подступил к кобыле, с опаской косившейся на Элину. Несколькими словами, успокоив лошадь, он подал знак Элине подойти. Он видел, что она напряжена и скована. Однако Элина подошла, пытаясь скрыть страх за вымученной улыбкой.

– Прежде всего, – сказал Бонанж, – попытайся видеть в лошадях друзей. Не все лошади одинаковы. С одними приятно и легко работать, у других злобный нрав, и ими трудно управлять. Взгляни, к примеру, на Монику…

Он взял руку Элины и прижал ее ладонь к гриве лошади. Моника позволила Элине погладить себя.

– Видишь, она кроткая, как ягненок. Потяни слегка за поводья, и она сделает все, что ты хочешь.

– Ведь я сильно дернула поводья… – пробормотала Элина.

– Да ты сделала ей больно, и она испугалась.

Он отпустил руку Элины и с удовлетворением отметил, что она продолжает гладить кобылу. Но стоило Монике повернуться, чтобы обнюхать руку девушки, как Элина отскочила, словно ошпаренная.

– Спокойно, – прошептал он, обняв девушку за талию, – она тебя не укусит, ручаюсь.

– Я знаю, но ничего не могу с собой поделать.

– Потребуется некоторое время, чтобы преодолеть страх, – сказал он, подводя ее к своему коню. – Относись к лошадям, как к людям, и это тебе поможет.

Тут Элина заметила, что Бонанж довольно бесцеремонно приобнял ее за талию.

– Есть люди, которых я боюсь так же, как лошадей, – сказала она, отталкивая его руку.

– Возможно, со временем ты и их перестанешь бояться, – сказал он хриплым шепотом, не без удовольствия заметив, как она покраснела.

Не успела Элина опомниться, как он поднял ее, усадил на спину своего коня и в тот же миг оказался позади нее. Бонанж почувствовал, как напряглось ее тело от страха. Рене осторожно отвел в сторону ее волосы и запечатлел поцелуй на шее девушки. На какой-то момент страх уступил место гневу.

– Мы едем? – с вызовом спросила она.

– Как пожелаешь. – Рене потянул поводья и мягко тронул коня с места.

Элина так и не смогла расслабиться. Нахмурившись, он раздумывал, чем бы отвлечь ее и избавить от страха. Он стал рассказывать ей о работах на плантации, затем перешел к воспоминаниям детства. Элина немного расслабилась и даже несколько раз рассмеялась.

Весь оставшийся путь они ехали в дружелюбном молчании. Спешившись, Рене снял ее с лошади и поставил на землю.

– Твои старания напрасны. Я все равно не смогу преодолеть свой страх перед лошадьми. Однако благодарю тебя за понимание и участие…

– Не стоит беспокоиться, мне было очень приятно, – ответил он, а про себя добавил: «Действительно приятно».

– И прошу извинить меня за разгром в твоем письменном столе.

Улыбка исчезла с его лица.

– Не думай, что я забыл или простил это. Я еще должен найти подходящее наказание для тебя за столь безответственный поступок. – Он вовсе не хотел произносить это так резко и грубо, но ярость, охватившая его при виде перепутанных бумаг, все еще бушевала в нем.

Элина тоже не сдержала гнев.

– Если не будешь насильно держать женщин в своем доме, они не станут совершать «безответственных» поступков.

– Я не стал бы тебя держать, если бы ты сказала правду.

– Или ложь, за которую ты собирался мне заплатить. Он метнул в нее испепеляющий взгляд.

– Мое предложение остается в силе.

В ее холодных, зеленых, как море, глазах он прочел неприкрытую враждебность. Элина отступила, отталкивая его руки, обнимавшие ее талию.

– Если бы я не боялась лошадей, не задумываясь, вскочила бы на эту кобылу и отправилась прямо к судье.

– И навсегда запятнала бы репутацию своего отца. Она проглотила подступивший к горлу комок.

– Да, если именно это необходимо, чтобы добиться справедливости и избавиться от тебя.

Хотел бы он знать, действительно ли она способна на это. И, глядя в ее упрямое, пылающее гневом лицо, решил, что способна.

– Тебе не удалось бы уйти далеко. Я настиг бы тебя прежде, чем ты добралась бы до города.

Она пожала плечами:

– В любом случае это не имеет значения, поскольку я не могу ездить верхом. И, конечно же, я не возьму твоих денег в уплату за то, чтобы забыть о своем происхождении и твоих преступлениях.

Ему хотелось хорошенько встряхнуть ее, задать ей хорошую трепку. Почему он так обходителен с ней, ведь он знает, что она представляет собой. Он знает ответ на этот вопрос. Он не мог забыть, как накануне ее нежные губы прильнули к его губам и как совсем недавно, будучи смертельно напугана, она бросилась искать у него утешения.

И все же лучше бы ему об этом забыть. Если бы ему удалось устоять, продержаться какое-то время, она бы передумала, изменила свои намерения. Ведь в ее интересах принять его предложение. В настоящий момент ее гордость сильно уязвлена и еще не угас гнев из-за смерти ее дружка. Но через некоторое время она образумится. Ему надо набраться терпения и подождать.

– Поскольку ты, судя по всему, полна решимости упрямо стоять на своем, милые глазки, я вынужден искать способы развлекать тебя во время твоего пребывания здесь.

– Не мог бы ты начать с того, что перестанешь величать меня этим дурацким прозвищем и начнешь называть по имени? – огрызнулась она. – Я – мадемуазель Ванье, а не «милые глазки».

– Да ну! А я думал, тебе больше нравится мое прозвище чем то, которым наградил тебя твой дорогой Алекс. Или ты предпочитаешь, чтобы я называл тебя «киска»?

На ее лице отразились боль и чувство оскорбленного достоинства, но он не стал утешать ее: взыграла ревность к трусливому мошеннику Уоллесу.

– Ладно, раз тебе не нравится «киска», пусть будет «милые глазки». Согласна?

Не обращая внимания на то, что она едва не задохнулась от гнева, он с преувеличенной учтивостью предложил ей руку. Но она, стремительно отвернувшись от него, в ярости направилась к дому.

Бонанж последовал за ней.

– Как я уже сказал, пришла пора развлечений. Мы можем начать с разборки моих бумаг. – Он вздохнул. – Жаль, что ты мало, чем сможешь помочь, потому что весьма кстати забыла, в каком порядке лежали эти бумаги, но ты можешь составить мне компанию.

Когда она в холодном молчании пересекла террасу, Бонанж добавил:

– А так как в моем кабинете очень жарко, ты можешь носовым платком стирать пот с моего лба или же подкармливать меня лакомствами, когда у меня будут заняты руки. И конечно, время от времени мне нужен глоток вина.

Она обожгла его яростным взглядом и уже собиралась дать ему гневную отповедь, но тут заметила усмешку на его лице и из гордости предпочла промолчать.

– Боюсь, тебе будет скучно со мной, – язвительно сказала она, как только они вошли в дом. – На меня не действуют чары лукавых креольских джентльменов, и я не похожа на тех леди, которые, как говорил мне Луи, находят тебя весьма привлекательным.

– Ты бы предпочла, чтобы я отыскал этих леди? – спросил он, взяв ее за руку и направляясь в кабинет.

– Мне все равно, главное, чтобы ты, наконец, оставил меня в покое.

– Я вряд ли оставлю тебя в покое, дорогая. Я с трепетом предвкушаю наши маленькие тет-а-тет. Почему я должен искать компанию где-то еще, когда у меня дома живет такая девица? Я все еще помню наш восхитительный поцелуй и с нетерпением ожидаю такого же в будущем.

– Не будет больше никаких поцелуев! И не называй меня девицей! – Она покраснела и попыталась высвободить руку.

Когда они вошли в кабинет, он ничего не сказал, лишь подумал: «Будет очень много поцелуев, милые глазки, уверяю тебя». И с самодовольной улыбкой на лице запер за собой дверь.