Текст книги "Силентиум"

Глаза болели, живот крутило. Студент попробовал перевернуться, но сил не было, поэтому он так и остался лежать полуразвернувшись к стене, положив руки на живот.

Мозг упорно твердил, что ему не хватает энергии и вообще, питание – важная вещь. Нужно хотя бы попробовать подняться. После недолгой внутренней борьбы, Итан уставился на электронные часы над кроватью.

17:50

Ужин начинался через десять минут. Терра сел на кровати, тут же хватаясь за голову и склоняясь вперед. Вспышки боли окольцовывали череп, заканчивая свой путь в висках. Ужасно хотелось пить.

Итан поднялся и неровной походкой направился к двери, нажал на зеленый треугольник справа, и вышел в коридор. Стены пульсировали, то сжимая студента между собой, то расходясь снова. Он старался не упасть ничком, поэтому расставлял руки в стороны и широко раскрывал глаза.

Дойти до столовой оказалось целой проблемой. Взять в руки поднос и поставить на него чашки с едой и напитком – подвигом. Итан не знал, что будет, если разбить свою порцию. Может, выдадут новую, а может, оставят без ужина, но спать на голодный желудок – плохая идея, особенно, когда организм измотан, а нервов просто не осталось.

Терра с трудом ощущал собственные пальцы, пока нес еду до свободного квадратного стола в конце столовой, где обычно и сидел.

Студенты, шурша одеждой и стуча ботинками, понемногу заполняли длинное помещение, покашливая и вздыхая, брали подносы, клали на них тарелки и стаканы, и рассаживались за столы, сбиваясь в группы.

Итан всегда ел один. В последний месяц уже никто не смотрел в его сторону, как если бы он слился с серыми стенами кампуса, потеряв свой человеческий облик. Весь месяц студенты переглядывались друг с другом и тщательно пережевывали свою еду, громко чавкая. И Терра привык быть «никем», игнорируемым, отчужденным ото всех. Так спокойнее. Спокойнее, когда тем, кто хотел сожрать его заживо, наконец, всё равно. Итан неторопливо ел, рассматривал макароны в супе или катал помидор черри по тарелке, затем шел в душ и купался в одиночестве с двумя пустыми кабинками по бокам. Правда, больше не пел.

После произошедшего разговора с Томасом, еда в горло не лезла, казалась безвкусной и тяжелой. Итан заставлял себя жевать, запивал молочным напитком и сжимал колени руками, и когда тарелка наполовину опустела, закашлялся от поразившей его картины.

Студенты смотрели на него. Почти все из них.

Итан покосился на поднос и вновь на студентов, чтобы убедиться, что не показалось. Но нет. Они на самом деле смотрели, издевательски медленно двигая челюстями. Те, кто сидел дальше, отклонились назад, выглядывая из-за своих соседей. Те, кто находился ближе – ссутулились, их туловища оставались на месте, пока головы были повернуты в сторону Итана. Сотня глаз, не имеющих ни одной читаемой эмоции, только пустота.

Терра медленно поднялся со своего места, забывая про поднос и пустые тарелки, и на негнущихся ногах пошел на выход. Пронизывающие до внутренних органов взгляды потянулись за ним. Головы студентов поворачивались вслед своей цели. Никто не двинулся, просто смотрели, пока Итан как в замедленной съемке переставлял свинцовые ноги. Даже его шаги, казались пугающе громкими.

Как только двери столовой оказались позади, Терра опустился на пол и ударил себя кулаком в грудь, чтобы задышать вновь.

Глава 11. Тени Силентиума.

Они смотрели. Открыто, прямо, без единой эмоции. Но странно было не это, потому что Итан привык к их взглядам. Самое жуткое заключалось в том, что раньше в их глазах мешались насмешка и презрение, высокомерие и ненависть. А теперь – беспроглядное ничего.

Каждый его шаг отражался от стен кампуса, невидимыми волнами пробираясь дальше, задевая их барабанные перепонки, а потом сотни голов поворачивались Итану вслед, давая понять, что он услышан, замечен. Пустота их глаз устремлялась на студента, где-то на середине преобразуясь в его страх.

Грудь сдавливало всё чаще. Обычно перед сном или самой первой лекцией. Итан дышал глубоко, отрывисто, и давал ногам сигнал двигаться. Проходя мимо толпы студентов, он превращался в чучело, набитое ватой, слишком легкое, с неуправляемым телом. И соломой в голове.

«Они меня не тронут. Им нельзя. Они не тронут, потому что нельзя» – мысль переливалась, как маслянистая лужа. Затем стихала.

Всё шло не так, как Итан предполагал. Учиться в Силентиуме, где любые контакты и общение запрещены, вышло сложнее, чем, если бы такого запрета не существовало вовсе. Он мог бы уже сотню раз задать студентам вопрос «Чего вы хотите? Почему так смотрите?», учись он в любом другом заведении. Но в Силентиуме приходилось быть маленькой раздражающей букашкой, которую заприметили огромные люди. Но убить пока так и не решились. Просто толпились вокруг, разглядывали, чесали подбородки, но никаких действий не предпринимали.

Мерзкое ледяное чувство расползалось в груди, росло и цеплялось за ребра, отравляя, словно ядовитый плющ. Итан ощущал эту горечь, пробовал её и сжимал зубы, продолжая двигаться. Головы студентов поворачивались на него, под механические звуки следящих камер. Они делали это одновременно, как единый механизм, настроенный на одного особенного студента. Слились в единую систему. Тревога нарастала, поднималась к горлу, смешиваясь с горьким привкусом наступающей беды. Итана тошнило, он хотел бежать до единственного здесь убежища – комнаты. К широкой кровати, встроенному наполовину заполненному шкафу, тумбочке, рабочему столу и ноутбуку. Убежище маленькое, но надежное. Хотя, он уверен, и там где-то была камера. Но Итан её не нашёл.

Каждое утро один и тот же путь. Завтрак, лекции, обед, новые лекции, ужин за отдельным столом, душ в одиночестве (Терра выжидал, пока все студенты уйдут), и долгожданный вечер в комнате наедине с домашним заданием.

В один из вечеров по пути в комнату, Итан заметил, что его шаги стали быстрее и тише. Терра двигался плавно, по-кошачьи мягко. И если бы обладал способностью сливаться со стенами и полом, то давно принял бы все необходимые оттенки черного.

Раньше Терра не обращал внимания на то, что в Силентиуме вообще нет ковров. Нигде. Только металл, пластик, резина и совсем немного дерева. И как только это осознание к нему пришло, стало холоднее. Итан поёжился и накрылся одеялом с головой.

Прошла всего неделя с тех пор, как Томас разъяренной царской особой носился по кабинету куратора Пэла и орал на Терра, а тот трепетал под силой чужих слов. Всего две недели с тех пор, как Итан трясся от ужаса в ожидании прихода Коэло. Но теперь воспоминания об этом не вызывали у Терра ни страха, ни сожаления.

Итан хотел, чтобы Томас вернулся. Орал на него, бил, швырял о металлические стены, двери, пол. Что угодно, но только делал хоть что-нибудь. Выражал эмоции, жестикулировал. Жил рядом с Итаном. Потому что каждый день с камерами-головами студентов начинал казаться Итану чистилищем. Терра вдруг испугался мыслей, что умер. Нет Силентиума, его такой далекой теперь семьи, скучающего Макса и злого Томаса. Всё это осталось там наверху. Там, где Итана уже нет. А сам он спустился на сотню уровней ниже самого нижнего этажа Силентиума. Его душа существует в неописуемо страшном для него кошмаре. Где нет объятий, эмоций, чувств. Только пустые души, пустые открытые рты и пустые глазницы.

«Макс бы не боялся. Точно. Он бы не испугался их».

Для Итана вошло в привычку вспоминать Макса, когда было особенно не по себе. Сложно объяснить, почему этот мальчишка из правящей семьи стал для него образцом мужественности. Итан считал его борцом, возможно, поэтому школьник всё чаще приходил в его мысли.

Чуть больше чем через полгода Макс тоже должен поступить в Силентиум, как полагается выходцу из высшего класса и семьи основателей учебного заведения. Пусть черты его лица слабо вырисовывались в памяти Итана, по большей части они были додуманными, но его затемненный облик обязательно имел мягкий светлый ореол вокруг, как если бы позади него включили огромный прожектор. Совсем не четкий образ, но такой знакомый, привычный. Итану не обязательно видеть друга. Всегда было достаточно хотя бы слышать, на большее он не надеялся.

Итан не собирался сдаваться, не собирался проигрывать. За его спиной не только Макс, но и семья. Была бы здесь сестра, то она точно влепила бы Итану подзатыльник, произнесла безапелляционное «Врежь им всем по очереди, Итан Терра!» и гордо удалилась восвояси. Отец предложил бы бороться и не сдаваться. Кристиан согласился бы с отцом. Младший брат, хоть и был еще совсем ребенком, но никогда бы не позволил обидеть себя или свою семью. Кристиан научен, что нельзя показывать слабость, даже тем, кто очевидно сильнее. Вся их семья всегда умела за себя постоять и знала себе цену. Макс бы отлично в неё вписался.

От мыслей о семье и потерянном друге защемило в груди. Но это придало ему сил, до того, как одним вечером Итан вернулся в свою комнату и обнаружил все содержимое тумбочки на полу.

– Что за хрень? – дверь за ним с шумом закрылась, и такой уже привычный звук заставил вздрогнуть.

Итан обернулся на закрытую дверь, заставил себя успокоиться и подошел к вывернутым в другую сторону тетрадям, листкам, куда записывал шпаргалки, набору карандашей, один из которых торчал из-под свешенного с кровати одеяла и открытой красной коробке конфет, которую когда-то подарил Томас. Конфеты вывалились из упаковки и валялись на полу, словно кто-то нарочно подкинул их вверх.

Ноутбук стоял на рабочем столе лишь наполовину. Другая его половина нависала над полом, а шнур зарядки одной стороной всё еще был воткнут в розетку, а другой стороной лежал на кровати, словно кто-то силой выдернул его из ноутбука и небрежно откинул.

Шкаф с одеждой оказался нетронутым.

– Нет-нет, – зашептал Терра и кинулся к свалке вещей на полу, разгребая тетради и листы, в поиске одного единственного куска бумаги. – Пожалуйста, окажись здесь.

Итан схватил красную коробку, собрал туда все конфеты и закинул обратно в тумбочку. Затем хватал по очереди каждую тетрадь и тряс ими над полом, ожидая, что искомый листок выпадет. Отчаявшись, Терра навел исходный порядок, обыскав перед этим тумбочку, кровать и рабочий стол, поправил ноутбук и закрыл дверку тумбы, когда все вещи оказались внутри в первозданном виде.

Заветного листка нигде не было.

– Ну что такое? Почему? – на грани истерики пищал Итан, трогая ладонями прорезиненный пол, будто бумага могла становиться невидимой и определялась лишь на ощупь.

Попытки найти вещь не увенчались успехом. Итан встал и сделал несколько кругов по маленькой комнате, вращая глазами и потирая руки о свои бедра. Неужели они забрали его? Но кто они? За этим ли они приходили?

– Черт, – студент сел на пол, опираясь спиной на кровать, и подтянул ноги к себе.

Чувствовал, что вот-вот расплачется. Слезы сами напрашивались, но Итан стойко выдерживал их натиск, морща нос и надавливая пальцами на внутренние уголки глаз. Терра должен взять себя в руки, должен что-нибудь придумать. Может рассказать куратору? Или попросить позвонить Томасу, чтобы тот пришел. Хоть Коэло и был зол на Итана, но он всё равно относился к нему с теплотой. Терра чувствовал. Возможно, стоит рассказать Томасу о недавнем переполохе в комнате. Хотя, Итан не сможет признаться в том, что у него украли кое-что, потому что Томасу не понравится сам факт того, что именно Терра хранил в своей комнате. Но это не так важно. Томас в ответе за Силентиум, он участвует во всех внутренних и внешних делах учебного заведения, и вот так вламываться в чужую комнату и наводить там беспорядок явно против правил.

Но что, если станет только хуже? Ведь, если кто-то навёл бардак в комнате Итана, значит Итан чем-то провинился перед тем человеком? Но чем? Тем, что Терра из низшего класса?

– Они просто меня ненавидят, – сказал Итан сам себе. – Просто запугивают. Они больше ничего не смогут сделать. Не смогут прикоснуться. Да. Не смогут. Они хотят, чтобы я боялся.

Итан поднялся на ноги и поправил одеяло на кровати, собираясь лечь сверху. Но как только часть пола, уходившая под кровать, оказалась открытой взору, его взгляд привлек листочек с криво выведенными цифрами. Это был он.

– Боже! – облегченно вздохнул студент, схватил находку и прижал к груди, словно та была живой. – Вот ты где!

Терра упал на кровать и просто смотрел в потолок, с неимоверным количеством вопросов в голове, стараясь отгонять мрачные мысли. Могли ли те люди, устроившие беспорядок в маленькой комнате, навредить ему? Добиваются ли они его ухода? Стоило ли Итану вообще поступать в Силентиум?

Его семья не знает, насколько ему здесь тяжело. Они не представляют, насколько ему здесь страшно. И, возможно, это к лучшему.

Мысли беспокоили, разрушали и без того тонкую пелену неустойчивого спокойствия, пока не рассеялись сероватой дымкой и не превратились в еле заметные полосы. «Макс» – возникли в голове четыре неровных буквы и тут же исчезли, когда Терра закрыл глаза, так и уснув поверх одеяла с прижатым к груди помятым листком.

Утро привычно встретило Итана трелью электронных часов над кроватью и шумом шагов за дверью комнаты. Студент с трудом поднялся, кривясь от гула в голове и высохшей кожи лица, вспоминая, что всё-таки плакал ночью. Быстро переоделся в чистую футболку с эмблемой Силентиума. Штаны и носки после недолгих раздумий оставил.

Завтрак выдался спокойным и на удивление отличным от предыдущих. Студенты на него не смотрели, и Терра начинал думать, не была ли предыдущая неделя игрой его воображения. И если это так, то к концу четвертого года обучения Итан рисковал устроить в Силентиуме кровавую резню или пустить слюни от приобретенного слабоумия. В любом случае, вчерашняя разруха в его комнате совершенно точно была реальностью, а значит и прошедшая неделя – не исключение.

Пока преподаватели на разные лады из занятия в занятие читали лекции, Терра исподтишка рассматривал студентов, кусая колпачок ручки и втягивая голову в плечи. Но реакции на его исследование не было никакой. Все внимательно слушали преподавателя, иногда делая пометки в тетрадях. Ничего необычного.

Ужин, как и обед, также прошел непримечательно. Итан сидел за отдельным столом, наматывал лапшу на вилку, клал её в рот, затем подносил вилку к лицу и смотрел на студентов сквозь металлические зубцы. Никто не обращал внимания на парня, сидящего в углу, как и на то, что он иногда громко кашлял, нарочно стараясь привлечь их внимание.

«Что тут вообще творится?» – Итан не имел ни единой догадки о том, какие помыслы обитают в их головах.

«Я просто схожу с ума».

Когда пришло время принимать душ, Итан решил не дергаться и как всегда выждать момент, когда все студенты покинут душевые кабинки, вытрутся, оденутся и разойдутся по своим комнатам.

Как только помещение опустело, Терра мышкой заскользил в резиновых тапочках по кафельному полу и, даже мяукая что-то себе под нос, пошел к одной из кабин, одетый лишь в полотенце на бедрах.

Повесив полотенце на крючок и настроив воду, Итан встал под душ и постоял немного под теплыми струями, согреваясь. Недалеко послышался стук закрываемой двери, затем всё стихло. Итан прислушался, напряженно вглядываясь в дверь своей кабины и, задумавшись, принялся тереть тело мочалкой.

Звук шагов раздался сразу близко. Кто-то нарочно громко топал ногами, приближаясь к кабине, в которой купался Итан. Терра опять прислушался и ощутил, как бьется собственное сердце где-то в висках. Выключил воду, превращаясь в одно огромное ухо.

Шаги растворились за дверью, перед которой сжался Итан. Студент схватил полотенце с крючка и обмотал бедра. Вода на его теле остывала и прохладными каплями катилась по телу. Дверь кто-то дернул, но она ожидаемо не поддалась, запертая изнутри. Терра закрыл себе рот ладонью и отступил назад. Страх раскаленным шаром пульсировал в голове, пока мотор глухо ухал под ребрами. Итан побоялся, что человек за дверью услышит, как колотится его сердце.

Терра открыл, было, рот спросить кто там, но вовремя одернул себя, вспоминая, что общаться нельзя. Мог ли это быть просто студент, тоже припозднившийся с купанием? Но рядом столько пустых кабин, зачем ломиться туда, где слышен шум воды? Нет. Этот человек знал, что Итан внутри.

Дверь снова дернули. Единожды. Шум эхом отразился от кафельных стен. Итан сделал еще один шаг назад и зашипел от соприкосновения голой кожи с ледяной стеной. Убрал руку ото рта. Вновь взглянул на дверь и почти что вскрикнул, когда та заходила ходуном. Железная задвижка затряслась. Итан подскочил к двери и вцепился в круглую ручку. Невидимый человек по ту сторону прилагал уйму усилий, очевидно намереваясь сорвать деревянную дверь с петель. В абсолютной тишине, нарушаемой только шумом неподдающейся двери, разразилась молчаливая борьба за единственное препятствие, разделяющее Итана и незримого врага. Терра мог поспорить, что это был именно тот человек, кто разбросал вещи в его комнате днем ранее. Это точно был он. И когда Итан собирался закричать, чтобы его оставили в покое, а его руки заболели от того, как сильно он вцепился в дверную ручку, всё стихло. Остался только звук тяжелого дыхания Итана.

«Он ушел?» – подумал Терра и задрал голову вверх, испугавшись, что неизвестный человек мог перелезть в пространство между потолком и кабиной, но там оказалось пусто.

В конце душевой захлопнулась дверь.

Итан еще долго стоял в кабине, считая собственные вдохи и выдохи, пока, наконец, не решился выбраться наружу, оглядывая помещение. Тишина и не единой души. Терра двигался медленно, шаг за шагом, готовый в любой момент закричать. Странное ощущение – находиться на грани.

До собственной комнаты Итан бежал. Быстро, даже не переодевшись, сжимая вещи в руках. И только в комнате смог вздохнуть с облегчением, оседая на кровати. Его лоб покрылся испариной, а колени подрагивали. Было страшно засыпать, страшно даже просто закрывать глаза. Студент смотрел на входную дверь, переводя взгляд на дверь шкафа, где хранилась его одежда. Хотелось встать и распахнуть её, но конечности не слушались, тело отказывалось двигаться, буквально врастая в кровать. Заложило уши. Итан сжал челюсть, боясь лишиться слуха. Терра обязан был слышать всё, что происходит в комнате и за её пределами. Тот человек мог идти за ним, мог стоять по другую сторону двери.

Только к утру Итан забылся тревожным сном, в котором всё еще сидел в душевой кабинке, раскрыв рот в беззвучном крике, смотря наверх, где над дверью выглядывало нечто. На него нацелились два уголька глаз, свергающих на земляного цвета лице. Безжизненном, одутловатом, с беззубой широкой улыбкой.

***

Томас с самого утра находился не в духе. Каждая его часть ненавидела встречи с депутатами, не считая встреч с собственным дядей, Робертом Кайли, но тот был частью семьи, поэтому не действовал на нервы настолько сильно. Роберт был своим. Это другое.

Так уж вышло, что отец Томаса допускал к себе только Совет – специально отобранных представителей семей высшего класса. Остальные же оставались на старшем сыне. Всегда старались выслужиться, надеясь на место в Совете, где Томас власти не имел. Как же Коэло их презирал! Даже Итан, мальчишка из бедного квартала, никогда не стал бы пресмыкаться перед ним, скорее наоборот – дрожал от страха, но поступал поперек приказов, будто назло. Томас вспомнил, как кричал на оробевшего подростка за разговор с Максом. Как Итан в привычной манере (что делал только рядом с Томасом) втягивал голову в плечи, трясся и будь его воля мышонком бы забился в угол. Как падали тени на впалые щеки. Как опустились трепещущие ресницы. С Максом Итан таким не был. Наоборот, с младшим братом Томаса Итан вел себя раскрепощенно, нежно, словно Макс самое большое благословение в жизни Терра. Да, Томас любил показывать силу. Любил, когда люди перед ним безропотно склоняли головы. Томас ненавидел, когда Итан делал то же самое. Раздражает! Лучше бы продолжал сопротивляться, дуть ошеломительные губы и весьма наглым образом дерзить. Конечно, Томас вышел из себя, рассердился, но никак не ожидал, что Итан поддастся. Как же глупо ворошить душу из-за ребенка низшего класса! Стоило предвидеть это еще тогда рядом с клубом. Томас знал, что белокурый ребенок в безразмерной футболке и с дурацкими одурманивающими глазами станет бедой. Знал и ничего не предпринял, а теперь сидит в своем кабинете со вздыбленными чувствами и не признается себе во многом.

– Господин Коэло, – спокойный голос женщины-секретаря зашелестел из телефонного аппарата, как раз в тот момент, когда Томас занес палец над кнопкой, чтобы попросить её сделать горячего чая.

– Ты читаешь мои мысли, – Коэло откинулся назад и завел руки за голову. – Но это явно не на счет чая, который я хотел у тебя попросить.

– Нет, Господин Коэло. К вам депутат Джозеф Канис.

– Я его ждал?

– Да, он записан.

– Он рядом?

– Нет, Господин Коэло, депутат Канис в комнате ожидания.

– Впусти этого старого ублюдка. И дай ему пинок под зад, я разрешаю.

– Хорошо, Господин Коэло, – рассмеялась в трубку секретарь. – Пинок приберегу для депутата Шульца из Совета. Он мне давно не нравится.

– На крупную шишку замахнулась, – цокнул Томас. – Ладно, запускай старика, а то он, скорее всего, уже протер костлявым задом наше дорогое кресло.

– Принято, – подтвердила секретарь и отключилась.

Она – одна из немногих, с кем Томас вёл себя свободно. Женщине недавно перевалило за сорок, и когда-то она работала в их доме управляющей прислугой, но старший из сыновей, выбирая себе секретаря, забрал женщину из отчего дома и назначил на соответствующую должность. С ней Коэло испытывал подобие спокойствия.

Джозеф Канис вошел в кабинет взволнованный и в приподнятом настроении, словно придумал новый путь в Совет и собирался воплотить его в жизнь.

Томас указал на кресло перед своим столом и опустился в свое собственное.

– Что привело вас ко мне?

– Всего лишь хотел поговорить об одной возникшей проблеме.

– Начинайте, – Томас потер лоб и пересилил себя, готовый вытолкнуть депутата за дверь и показательно захлопнуть оную перед горбатым носом.

– У вас много союзников, не так ли? – спросил депутат, щуря узкие желтоватые глаза.

Его огромные, совсем не подходящие сухому телу ладони, смирно лежали на коленях, а сутулая старческая спина глубоко уходила в мягкое кожаное кресло.

– Не жалуюсь, – ответил Томас с показательным спокойствием.

Депутат Джозеф Канис славился своим подхалимством и способностью совать уродливый нос в дела семьи Коэло. Не смотря на то, что Томас имел мало влияния на отца, а уж тем более не заправлял Советом, Канис всё равно посчитал нужным подхалимничать всеми известными ему способами, извиваясь вокруг старшего сына огромным желтоглазым змеем.

Каждому хочется жить в безопасности и пользоваться доверием у лидера, поэтому Томас не мог его винить, вот только не оставляло ощущение, что у депутата на уме было что-то еще.

– Это хорошо, когда есть люди единого с вами мнения, – продолжил Джозеф.

Томас опустил подбородок и теперь смотрел на депутата так, что лоб покрылся морщинами, а брови взметнулись вверх.

– Вам стоит говорить прямо, депутат Канис.

– Понимаете, ходят слухи, что этот мальчишка из низов… – депутат сделал вид, что подбирает слова, но Томас понимал, что это лишь пауза, чтобы заставить его напрячься, – …Итан, если я не ошибаюсь, что он не просто благотворительный проект, как вы заявляли. Безусловно, о нем теперь говорят абсолютно все. Я слышал, что даже Совет восхищен, хотя ваш отец не высказывался по этому поводу. Столько людей рвется взглянуть на ребенка из низов. Так сказать, оценить его потенциал. Сдать экзамен в Силентиум для его уровня – непосильная задача. Но вот в чем проблема. – Канис погладил подбородок карикатурно огромными пальцами. – Его успех, как и ваш, собственно говоря, может быть омрачен.

– Я, кажется, попросил вас говорить прямо.

– Господин Коэло, ваша семья – это вершина нашего общества. Вы же понимаете, что любой слух, любое упущение, может обойтись вам очень дорого.

– Что за слух? – Томас был готов вскочить со своего места и надавать скользкому ужу по лысине.

Смешно то, что Джозеф Канис тут же спохватился и провел вздутой ладонью по собственной плешивой голове, словно умел читать чужие мысли.

– Якобы, этот мальчишка ваш… как сказать… он ведь работал у вас до поступления в Силентиум, поэтому…

– Кто-то думает, что я с ним сплю?

– Вы не кажетесь удивленным.

– Депутат Канис, давайте будем говорить откровенно. Вокруг меня ходит много слухов, домыслов и прочей ерунды, но неужели вы думаете, что это перерастет в нечто большее?

– Господин Коэло… – сухое тело депутата задвигалось в кресле.

– Я не договорил, – прервал его Томас.

– Извините.

– Во избежание волнения в низших слоях, иногда нам с вами нужно проявлять благотворительные жесты. Нам хуже не станет, а беднякам будет на что надеяться. Понимаете? Один из них в рядах высшего класса – чем не надежда на светлое будущее?

– Я понимаю. Но если бы у меня был шанс взять это в свои руки, господин Коэло, – депутат сверкнул хитрыми глазами и нагнулся вперед.

– Спасибо за предложение вашей кандидатуры, – на лице Томаса не дрогнул ни один мускул. – До свидания.

Джозеф Канис молча глазел на Коэло, выжидая. Это было в его стиле – закинуть удочку, столкнуться с отказом и просто ждать, может подачка в виде снисхождения со стороны представителя правящей семьи свалиться на его лысую голову в ту же секунду.

Томас не сомневался, что желтоглазый не раз крутился у ног его отца, выполняя любые поручения и бестолково добиваясь должности повыше, но в Совете давно прижились персонажи куда хитрее и умнее, коих насчитывалось пять. Джозефу Канису путь туда априори был закрыт, но старик не сдавался, упорно посыпая песком, сыплющимся из его старческой плоти, пороги кабинетов семьи Коэло. В последнее время слишком уж упорно. Томас размышлял. Подпирал кулаком голову, сидя в своем кабинете, откидывался на подушки в квартире, где жил уже три года, отпивал из стакана крепкий алкоголь и задумывался. Коэло чувствовал, что надвигается темнота, как если смотреть на солнце и кто-то медленно заслонит его собой. Впереди вырастала громадная тень. Тень приближалась, становилась шире и выше. Если бы только у Томаса получилось понять, кто осмелился затмить то солнце, что всегда светило над его семьей. Являлся ли таким человеком Джозеф Канис или у того были более мелкие причины вести себя страннее обычного. Если бы только Коэло понял, то уже бы начал действовать. Томас не знал, кто эта тень и чего она хочет, но он точно знал, что она уже близко.

Как только старик, кряхтя и кланяясь, вышел из кабинета, Томас отстраненно посмотрел на закрывшуюся дверь. Депутат Канис оказался прав в том, что слухов о Томасе в последнее время появилось подозрительно много. Раскрывались его отношения, чернились имена девушек, с которыми встречался старший сын семьи Коэло. Но за себя Томас вовсе не беспокоился. Последней каплей стало то, что охрана отца обнаружила человека с камерой на подземной парковке жилого комплекса, где жил его младший брат – Макс.

О брате до сего момента обществу не было известно ровным счетом ничего. Малое количество приближенных к семье Коэло людей знало младшего ребенка в лицо. Даже в школу мальчишка ходил под другой фамилией. Макс никогда не спрашивал почему, просто жил так, как говорила ему семья. Просто доверял им. Семья Коэло находила свои причины охранять младшего ребенка, но тот самый журналист, застуканный на подземной парковке и позже непонятным образом пропавший из-под охраны, дал понять, – опасность становилась почти что осязаемой. Кто-то нацелился не просто на Томаса Коэло. Кто-то выбрал своей целью и второго ребенка – ту часть правящей ячейки общества, которая должна оставаться нетронутой.

Сотовый телефон, лежавший на рабочем столе, зазвонил, и Томас с долей опасения глянул на имя звонящего.

Куратор Пэл. Куратор Итана Терра.

– Да, – ответил Томас, внимательно слушая голос по другую сторону телефонной трубки. – О чем вы? Как такое вообще могло произойти?

Телефон заскрипел в плотно сжатых пальцах.

– Я еду.

Томас вышел из офиса, кутаясь в длинное черное пальто, и направился к автомобилю. Сбоку Коэло уловил очертания человека, быстрыми шагами идущего к нему, намеренно ускорился и поднял ворот плотного пальто вверх, закрывая лицо.

– Господин Коэло, – окликнул женский голос. – Подождите, пожалуйста.

Томас обречённо вздохнул и остановился, оглядывая густо накрашенную темноволосую барышню недовольным взглядом.

– Дана, давно не виделись.

– Вы в курсе, что творится в СМИ? Почему ничего не предпринимаете? – женщина выглядела обеспокоенной.

Дана Вулп – редактор в крупном городском издании. В самом крупном. На страницах их выпусков гуляли новости и статьи на все известные миру темы. От взора их журналистов не укрывалось ничего, что позволило «Лиге» заработать авторитет. Если когда-нибудь Томас начнет покупать другую марку трусов, то об этом непременно напечатают в «Лиге». На первой странице.

– Если ты про мальчишку в Силентиуме, то да, – Коэло приблизился к автомобилю и открыл заднюю дверь. – Садись.

Дана яростно застучала каблуками и юркнула на кожаное сидение. Щеки на круглом лице надулись, а нижняя ярко-красная губа выпятилась вперед.

Коэло обошел Мерседес, поглаживая его по черному боку, и сел с другой стороны.

– Откуда пошел слух? – Томас дал водителю сигнал выйти.

– Около месяца назад во дворце Совета проходил ужин. Вы, наверное, в курсе. И кто-то пустил слух о том, что студент из низшего класса попал в Силентиум не случайно. По крайней мере, дело не в благотворительности. Он работал на вас до поступления, все об этом знают.

– Кто это начал? – Томас злился.

У верхушки общества свои правила жизни. Плести интриги, создавать тайные договоренности, смещать с мест неугодных людей – всё это было в порядке вещей. Но никто никогда не вставал против семьи Коэло. Если появился человек, у которого хватило смелости или глупости на подобный шаг, ему лучше сбавить обороты. Идти против правящего класса всё равно, что идти голышом на танк. Нелепо, безрассудно и бесполезно. Если этот неразумный человек хочет услышать, как дробятся его кости, то так тому и быть.

– Невозможно отследить, – женщина пожала плечами. – Куча пьяных политиков. Они даже не поняли, кто начал говорить о вас первым.

– Ублюдки, – Коэло поправил воротник пальто и сцепил руки в замок. – Ладно, я разберусь. Хочу знать вот еще что.

– Да, я слушаю.

– Недавно в жилом комплексе, где живет мой брат, видели репортера. Он ваш?