Текст книги "Мистер Монстр"

Я ушел еще глубже в себя, стараясь не замечать ни Курта, ни обеда. Вместо этого я принялся размышлять об агенте Формане, пытался представить план его действий: был ли я основным подозреваемым, или у него имелись другие? И вообще, подозревал ли он меня или просто пытался припугнуть, чтобы я выдал больше информации? Не скомпрометировав себя, а просто позволив ему нащупать недостающую улику. Масса вопросов оставалась без ответов, и я знал, что со временем они донимают его все больше и больше. Как долго миссис Кроули находилась связанной? Мог ли один и тот же человек связать ее и убить доктора Неблина? Почему мистера Кроули так и не обнаружили, хотя во всех остальных случаях появлялись выпотрошенные тела? Даже если Форман и не подозревал меня, он, видимо, догадывался, что я знаю больше, чем говорю.

– Вообще-то, кекс сегодня приготовил Джон, – сказала мама.

Я поднял глаза и увидел, что все четверо смотрят на меня. О чем они тут беседовали?

– Джим? – переспросил Курт.

– Джон, – хором произнесли мама, Маргарет и Лорен.

Я кивнул.

– Черт подери. Это что, домашнее задание?

– Он часто делает дома всякую выпечку, – объяснила мама. – Он у нас очень хороший, и ему это нравится.

– Да здравствует выпечка! – провозгласил Курт, поднимая кулак в знак издевательской солидарности. – Истинно мужское занятие.

– А почему бы и нет, – заметила Лорен.

Она впервые за все время возразила Курту.

– Мне бы хотелось, чтобы и ты мне что-нибудь испек.

– Это потому, что в нашем жалком городке и ресторана-то приличного нет.

– А еще потому, – гнула свое Лорен, – что женщинам нравится, когда мужчины их балуют.

– Я тебе купил пару туфелек.

– Такие классные туфельки! – воскликнула Лорен, восторженно запрокинув голову.

– Еще бы, – хохотнул Курт. – Они дорого стоят.

– Как только девчонки узна́ют, какой Джон у нас кулинар, от них отбою не будет, – сказала мама, вставая, чтобы сполоснуть тарелки.

– Ну, давайте, что там у вас. – Курт потер руки. – Правда ведь, мужики, как ни крути, готовят лучше? Никакого нытья о калориях, ожирении и прочей фигне – только горы разной вкуснятины.

Он посмотрел на кухонный стол и потянул носом воздух:

– Курицу тоже он готовил?

Мы с мамой переглянулись, внезапно поняв, что отвечать правду не стоит. Я прекратил готовить мясо шесть недель назад, потому что это рушило всю идею. Вместо того чтобы отвлекать меня от мыслей о трупах, оно, напротив, только и наводило меня на эти мысли, стоило мне начать отбивать мягкое красное мясо или погрузить пальцы в массу говяжьего фарша. Я вообще перестал есть мясное.

– Джон вегетарианец, – сказала мама.

Сам я о себе так никогда не думал. «Вегетарианец» представлялось мне куда более четкой жизненной позицией, чем «не ест мяса». Я же никак не связывал мясо с убийством. Я просто… нет, вообще-то, связывал. Применительно к самому себе. Но сколько вегетарианцев лелеет мысли об убийстве себе подобных?

– Вегетарианец! – воскликнул Курт. – Да что может здравомыслящего человека подвигнуть на такую глупость?

«Желание не прикончить идиота вроде тебя», – подумал я.

– Он готовит сладкое, а мясом занимаюсь я, – отозвалась мама от кухонного стола, выкладывая на тарелки куриные грудки одну за другой. – Я теперь тоже почти не ем мяса, чтобы не готовить два блюда, но в особых случаях не отказываюсь.

Она положила в каждую тарелку по горке риса и поставила их попарно на стол. Последняя тарелка предназначалась мне: вместо курицы – чечевичный суп, который нравился мне все больше.

– Парень, – сказал Курт, с серьезным видом наклоняясь ко мне над столом и пронзая взглядом, – это ведь даже не еда. Это то, что еда ест.

Он разразился смехом в восторге от собственной шутки, и Лорен рассмеялась вслед за ним. Маргарет вежливо улыбнулась, и по тому, как она это сделала – чуть приподняла уголки губ, тогда как ни одна мышца у глаз не шевельнулась, – я понял, что ее внимание напускное и ни одно слово, произнесенное Куртом, ее не волнует. Я улыбнулся и отправил в рот кусочек брокколи.

– Нет, серьезно, – продолжал Курт, покосившись на Лорен. – Может, тебе есть то же, что и он? А то, если будешь лопать, как сейчас, никогда не влезешь в обтягивающие джинсы.

– Нет, в самом деле! – возмутилась мама, ударяя вилкой по столу. – Ну кто же говорит такие вещи?

– Но ведь так оно и есть! – вступилась Лорен. – Я уже давно не могу натянуть те джинсы.

– И все равно это не повод говорить о тебе подобным образом.

– Мне не нужен повод, если это правда, – сказал Курт.

По его ухмылке я понимал: ему кажется, будто он пошутил, чтобы разрядить атмосферу. Поразительно, даже я знал, что он ляпнул глупость.

– Но она же сидит рядом с вами. – Мама указала на Лорен. – Да проявите немного вежливости. Это же уму непостижимо!

– Я так и знала, – произнесла Лорен, закрывая глаза. – Черт возьми, ма, ну почему ты хотя бы на один обед, на пол-обеда не можешь сдержаться и вести себя прилично? Мы только двадцать минут как пришли.

– Это я веду себя неприлично? Как вы появились, он только и сыплет оскорблениями в твой адрес.

– Да прекрати же! – воскликнула Лорен, бросая салфетку и вставая. – Он пытается хоть немного оживить атмосферу. А вы здесь все – покойники. Джон вообще ни слова не вымолвил!

«Это потому, что я умный, а не потому, что я мертвый».

– Она меня предупреждала, что у вас не складываются отношения, – проговорил Курт, вперившись взглядом в маму, – но я и представить не мог, до какой степени.

– Поразительно, – сказала мама, складывая руки на груди и устремляя взгляд на Лорен. – Он самый чуткий человек в мире. И где ты только нашла такое счастье?

– И ты мне будешь рассказывать, как выбирать мужчин! – вспыхнула Лорен, тыкая пальцем в маму. – Тоже мне эксперт! Уж ты-то выбрала прекрасно – ничего глупее за всю жизнь не сделала!

– Все, мне это не нужно, – сказал Курт, вставая. – И тебе тоже.

Он взял Лорен под локоть и повел к двери.

– Не уходи! – крикнула мама.

– А на кой черт мне оставаться?

Лорен вырвалась из хватки Курта и, чеканя шаг, вернулась к столу:

– Ты всю жизнь вставляешь мне палки в колеса, словно я… Что ты вообще обо мне думаешь? Что я не могу принять ни одного хорошего решения? Я что, неудачница, которая с утра до ночи творит одни глупости?

Мама сложила руки на груди:

– Как я должна отвечать при таком отношении?

– Да мне твои ответы меньше всего нужны.

Курт снова взял Лорен под локоть и сопроводил к двери – теперь, когда две женщины схватились между собой, он молчал, и его молчание не предвещало ничего хорошего. На этот раз Лорен не вырвалась, он вывел ее за порог и закрыл дверь.

– Вернись сейчас же! – велела мама, потом развернулась и изо всех сил ударила ладонью по дверце шкафа. – Опять! – прорыдала она. – Я опять ее потеряла.

Она закрыла лицо руками, уперлась головой в шкаф и заплакала.

Глава 5

Шесть часов спустя мама наконец улеглась, а я выскользнул из дому, взял велосипед и кратчайшим путем покатил к старому складу. Она весь день рыдала, разговаривала с Маргарет, в тысячный раз обсуждая случившееся: Лорен была права, Лорен была не права, Лорен совершила громадную ошибку, мама совершила громадную ошибку – и так без конца. Я спрятался у себя в комнате и натянул лыжную маску, чтобы приглушить голоса.

Все было как прежде, когда все ссорились, плакали и, хлопнув дверью, уходили из наших жизней. Как прежде, только хуже, потому что теперь Форман пытался проникнуть в мою голову, а мистер Монстр – выцарапаться оттуда. Я не знал, сколько еще может растягиваться эта пружина, прежде чем лопнуть. В голове у меня рождались планы: как выяснить, где живет Курт, как его обездвижить, как резать, медленно и вдумчиво, чтобы сделать как можно больнее. Я начал ходить по комнате, напевая приходившие в голову мелодии: старые песни, которые слушал отец, новые, которые слушала по утрам Брук, – что угодно, лишь бы занять мысли и увести их как можно дальше от смерти. Не помогало.

Серийного убийцу на преступление толкает потребность – насущная необходимость. Что это такое? – Откуда оно берется? Прежде я всегда был в состоянии контролировать мою темную сторону, держал ее взаперти долгие годы, но сейчас она набирала силу. Я убил демона, мистер Монстр впервые почувствовал вкус смерти и требовал еще. Мог ли я по-прежнему контролировать его? Насколько влиятельным он станет? В какой момент эта потребность выплеснется через край и я убью кого-нибудь: маму, Маргарет или Брук?

Я выхаживал туда-сюда по спальне, чувствуя себя зверем в клетке. Пластинки жалюзи напоминали решетку, а за окном я видел большой и темный дом мистера Кроули. Сколько ночей я провел, крадучись пробираясь к этим стенам, заглядывая в окна, изучая жертву? Я тосковал по тем временам – мне их физически не хватало; это как непреходящий зуд в ампутированной ноге. Сумею ли я повторить это? Но ведь Кроули был демоном, а не человеком, и шпионил я за ним ради всеобщего блага. Тогда я тщательно взвесил вероятные последствия и принял решение, а теперь не мог оправдать подобное поведение, если ставил перед собой менее благородную цель.

Но если в городе на самом деле объявился новый демон?

Глупо было предполагать, что Кроули – единственный, не менее глупо – что все ему подобные действуют одинаково. У новой жертвы не пропали органы, но остались десятки мелких ранок на теле и одна серьезная на ноге. Неужели существовала какая-то сверхъестественная злобная сила, которой требовалось бить людей током, чтобы не умереть? А может, тот факт, что жертвой стала женщина, говорит, что и демон тоже женщина?

Нет-нет, я заблуждался, предполагая, что у всех демонов и методы, и мотивы одинаковы. Мистер Кроули убивал людей, похожих на него внешне, чтобы заменять изношенные части собственного тела. Речь шла о выживании. Новый демон, возможно, убивает ради еды, развлечения, самовыражения – сколько угодно причин. Как и у меня, у демона имелись свои внутренние потребности – этакая эмоциональная дыра, которую требовалось заткнуть.

Как я могу выяснить потребности демона, если в своих-то не уверен?

Я снова подумал о Курте – вот было бы здорово пытать его током, как ту девушку, и наблюдать за корчами, пока разряд не прожжет дыру в его плоти. Я тряхнул головой, прогоняя мысль. Нет, так дальше продолжаться не может – нужно что-нибудь сжечь.

Пришло время снова съездить на склад.

Выходя из дому, я прихватил кусок курицы – ведь никто так и не пообедал, – положил его в пакет и сунул в карман куртки. На сей раз кот меня не остановит.

Шел первый час ночи, и стояла такая темнота, что езда на велосипеде казалась не самой удачной идеей, но велосипед, в отличие от машины, бесшумен, а мне не хотелось разбудить маму. К тому же, воспользуйся я машиной, меня будет легче найти, если кто-то начнет расследовать пожар. Почти милю я ехал по темным улицам, потом слез и повел велосипед по петляющей среди деревьев тропинке, придерживаясь не освещенных луной участков. В руке я сжимал канистру с бензином.

Огонь звал меня.

Шлакобетонные стены склада отражали ярко-серый лунный свет, едва заметно мерцая на поляне. Я улыбался. В такие моменты границы внутри меня стирались и мистер Монстр делался просто Джоном Кливером: не убийцей, а подростком, не чудовищем, а человеческим существом. Если огонь служил мне великим очищением, то во время подготовки меня охватывало чувство абсолютной свободы – в эти краткие секунды отдыха не нужно было беспокоиться о желаниях мистера Монстра, потому что наши желания совпадали. Приняв решение развести огонь, я мирился с собственным «я», становился собой, и все вокруг обретало смысл.

Кот приветствовал меня безмолвным взглядом с подоконника разбитого окна, откуда открывался великолепный вид на его владения, как внутренние, так и внешние. Я положил велосипед у деревьев и тихо пошел вперед, вытащил курицу и оторвал от нее кусочек. Волокна разделялись без труда, пласты прожаренных мышц легко отслаивались друг от друга. Я встал у окна и помахал перед носом у кота – насколько мог дотянуться – куском курицы, чтобы он почувствовал запах мяса, потом уронил оторванный кусочек на землю, а остальное отбросил на несколько футов. Кошачьи глаза проследили за полетом куриного мяса и впились в него взглядом, словно лазерным прицелом. Я проскользнул внутрь склада сквозь пустой дверной проем.

Я снова посмотрел на окно: кот оставался там и даже обернулся в мою сторону, услышав, что я вхожу. Несколько мгновений он наблюдал за мной, потом снова отвернулся туда, где лежало мясо.

«Все правильно, – подумал я, – иди и возьми его».

Я вытащил старый матрас из-за штабеля с поддонами. Он был плотный и плесневелый, покрытый грязью и следами животных, а снизу еще и влажный. Когда я встряхнул его, по складу поползло облако тягучего кисловатого запаха. Я бросил его сухой стороной вверх, потом решил, что лучше будет перевернуть. Еще я мог воспользоваться деревянными поддонами: положить матрас на них, чтобы внизу устроить топку. Сухая нижняя сторона схватится быстро и поможет высушить верхнюю, а дым от влажных пятен будет подниматься вверх, не гася пламя.

Кот по-прежнему торчал в окне, с интересом следя за мной. Я замер, притворяясь чем-то совершенно неинтересным, и тоже уставился на кота. Он не шелохнулся.

Я подождал немного – кот не двигался – и принялся собирать материал для растопки. Рано или поздно кот должен уйти.

Вдоль одной из стен стоял ряд металлических бочек, пустых, насколько я знал. Они не горели сами и не содержали ничего горючего, поэтому я прошел мимо. В дальнем углу хранились банки с краской, такие же банки хаотично валялись по всему помещению. В прошлые разы мне удалось систематизировать их: в большинстве своем это была негорючая латексная краска, но я нашел штабель белой эмали, которая вспыхнет, как ракетное топливо. Ключами я вскрыл одну из банок и вдохнул поднимающийся изнутри едкий запах спирта. Краску изготовили, наверное, несколько десятков лет назад, и пигмент осел, сгустился на дне, оставив сверху спиртосодержащую жижу. Я перенес банки в центр помещения, представляя, какое поднимется пламя.

Кот по-прежнему сидел на окне, наблюдая за мной. Я нахмурился, вышел наружу и нашел в кустах нетронутую куриную грудку. Оторванный кусочек тоже лежал, как прежде. Я поднял его и направился к коту:

– Хочешь?

Он смотрел на меня.

– Это же еда, котяра, ты что, не хочешь еды?

Нет, я не должен грубить ему – любое унижение, пусть даже словесное, запрещено моими правилами. Я подбросил кусок курицы так, чтобы он описал дугу перед кошачьим носом и упал на землю.

– Ну, прыгай с окна.

Дыхание у меня перехватило, и я заставил себя вдохнуть поглубже.

«Ты только не пугайся, – сказал я себе, – все в порядке. Будет тебе пожар. Кот удерет, и все станет хорошо».

Я задышал тяжелее и резко скосил глаза на… не знаю на что. Просто нужно было их скосить – два, три, четыре раза подряд. Я быстро вернулся внутрь – руки у меня чесались сделать что-нибудь еще. Дерево! На полу лежало дерево, и я мог уложить его как надо.

Строительная компания, которой раньше принадлежал склад, бросила здесь сколько-то досок и брусьев размерами два на четыре и один на восемь, и за двадцать с лишним лет дерево покоробилось. Некоторые доски искривились чуть-чуть, другие вспучились, третьи потрескались и раскололись. Прошлые посетители заброшенного склада сдвинули часть досок, перебрали штабеля или просто раскидали их, но бо́льшая часть оставалась нетронутой. Я взял три доски один на восемь и положил на шесть вскрытых банок с эмалью. От краски будет мало толку, пока огонь не разгорится по-настоящему, но, когда пламя доберется до нее, полыхнет здорово. На аккуратные ряды досок я свалил матрас, но слишком поспешно, и доски слетели с банок. Кот по-прежнему сидел на окне, и при виде его я нервничал. Следовало успокоиться. Я вернул доски на место, осторожно приподнял матрас и опустил его сверху, сухой стороной вниз. Матрас был более влажный, чем мне показалось сначала, и я, задумавшись, провел пятерней по волосам. Несколько секунд спустя я полил его бензином из канистры. Решение не самое красивое, но, вероятно, самое простое.

Кот оставался на месте. Я бросил канистру на пол и пнул штабель досок:

– Пошел вон!

Мой голос гулким эхом разнесся по помещению, а кот зашипел и агрессивно выгнул спину.

Я зажмурился, чувствуя, как подкатывает тошнота.

– Извини, извини, извини.

Я сделал несколько шагов вперед, потом развернулся и отошел, оставляя беспорядочные следы на грязном полу. Обернувшись к коту, я заглянул ему прямо в глаза.

– Я не причиню тебе вреда, – сказал я. – И не допущу, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое.

Я помолчал.

– Слушай, я же хочу тебе помочь. Ты, наверное, просто не знаешь, что делать.

Я мог бы забраться на окно и осторожно снять кота, но с пола я бы не дотянулся. Я схватился за одну из металлических бочек; даже пустая, она была тяжелой, и пришлось упереться в стену, чтобы перевернуть ее набок. С гулким звуком она ударилась об пол, и я нетерпеливо покатил ее к окну, объезжая доски, банки и мусор на полу.

– Я не причиню тебе вреда, – повторял я по дороге. – Я хочу помочь. Отнесу в безопасное место.

Я оттащил в сторону два поддона, прислоненные к стене под окном, и загнал туда бочку. Поставить ее вертикально казалось практически невозможным, но я прижал ее к стене, подсунул руки под днище и сумел поднять. Кот безучастно смотрел на все мои манипуляции.

Я осторожно забрался на бочку и начал медленно распрямляться. Стоило мне приблизиться к коту, как он снова зашипел и обнажил клыки, не сводя с меня взгляда. Я замер, пытаясь его успокоить:

– Не бойся. Я только сниму тебя и аккуратно вынесу наружу.

Я еще выпрямился, и кот зашипел на меня в третий раз, теперь уже громче.

– Слушай, сейчас здесь все будет гореть, тебе это не понравится. Ты не знаешь, что такое огонь, а это страшно. Это плохо.

Я выпрямился почти полностью, когда шерсть на коте встала дыбом. Я различал в нем знакомые черты домашнего кота, но в глубине крылось, прорываясь наружу, что-то еще: что-то от леопарда или тигра, пробудившееся наследие предков. Откуда бы ни пришел этот кот, кто бы его ни воспитывал, все наносное исчезло. Угрожавшее мне существо было диким, опасным зверем.

Я замер, вглядываясь в его морду, словно в колодец памяти. Кот снова зашипел и присел на задние лапы, готовясь к прыжку.

Я отпрянул.

Нет, мне нельзя этого делать. Одно правило я нарушал безнаказанно, сжигая ненужные вещи, когда хотелось выпустить пар, но сейчас я заходил слишком далеко. Остальные правила должны оставаться незыблемыми. Если я прикоснусь к коту и он набросится на меня, я отвечу ему тем же и, причинив вред, нарушу самое главное правило. На это я пойти не мог, а потому вынужден был остановиться.

Я спрыгнул с бочки, взвинченный и опустошенный. Голова кружилась, и я сел на штабель досок перевести дыхание. Нет, я никому не причиню боли.

Ничего не буду сжигать.

Напряжение никуда не делось. Бешенство, страх, отчаяние – я не мог выпустить их наружу. Не таким способом, слишком уж это лихо. Думаю, в глубине души я хотел спровоцировать кота на нападение, тогда у меня появилось бы оправдание покалечить его. Но я не позволю себе этого.

Попытки сбрасывать напряжение понемногу становились слишком опасными, требовалось найти способ получше. Но копить напряжение, держать в себе тоже не получалось. Наконец, я определенно не мог просто отпустить тормоза. Нужно было придумать промежуточный вариант.

Мне требовался еще один демон.

Я никогда не чувствовал себя так хорошо, как зимой, когда выслеживал демона, наводившего ужас на городок. В моей жизни появилась цель, и благодаря этой цели все, что я делал, обретало смысл. Я выпустил на свободу мистера Монстра и впервые за долгие годы уживался с самим собой. Но теперь, когда демона не стало, исчез и клапан для сброса психологического давления.

Я медленно вышел со склада, заставляя себя глубоко дышать. Жертва у нас появилась, не было только убийцы, которого я мог бы выслеживать; мы имели дело не с демоном, не с серийным убийцей, а скорее с пьяным мужем или ревнивым бойфрендом…

Ревнивый бойфренд. Форман сказал, что на теле повсюду нашли мелкие раны: проколы, царапины, ожоги, волдыри и бог знает что еще. Злой ревнивый бойфренд способен на такое; злой ревнивый бойфренд, не уважающий женщин и относящийся к ним как к грязи. Ни минуты не колеблясь, он готов причинить боль женщине.

Я точно знал, где искать такого человека.

Я понимал, что это чистой воды домысел, но у меня появилось хоть что-то. Ясная достижимая цель – понаблюдать за человеком, который может оказаться убийцей, и выяснить, так это или нет. Я снова заживу прежней жизнью, и цели мистера Монстра совпадут с моими собственными.

Итак, пора познакомиться с Куртом гораздо, гораздо ближе.