Текст книги "Проект 2012"

Глава 2

Две недели жары закончились…

Выдавливая влажную темноту ночного города двумя бьющими из фар искрящимися от дождя конусами света, проваливаясь в ямы и поднимая фонтаны брызг, оставляя за собой клубящийся туман мороси, дым и вонь отработанных газов да размазанное свечение габаритных огней, огромный внедорожник уверенно двигался по улицам Города.

Две недели удушающего зноя, желания бросить инструмент, забиться куда-нибудь в тень и пить, пить… пока не лопнешь. Четырнадцать дней жара сушила людей, забирая у жителей последние силы, и каплю за каплей выжимая вместе с потом безвозвратно испаряющийся оптимизм.

Вместе с ростом потребления воды возросло количество инфекционных заболеваний: очистные станции не справлялись с нагрузкой. Давно отжившие свой век механизмы выходили из строя и только люди… потные, в белых от проступившей соли, колом стоящих спецовках, продолжали трудиться (нормы и режим работы менять никто не собирался). Работа превратилась в ад: рискуя получить тепловой удар, передвигаясь со скоростью черепах, горожане выполняли обязанности, надеясь вечером добраться до единственного в городе пляжа и хоть немного прийти в себя.

Немногим больше повезло малышне. Ребятишки спасались в десятках полуразвалившихся фонтанов, половину из которых, к сожалению, пришлось сразу закрыть: состояние не соответствовало не то, что санитарным нормам – элементарной безопасности.

Триста тридцать шесть часов… испарившихся, словно утренний туман.

Провожая взглядом мелькающие за окном мыльницы автомобилей, сутулые крючки фонарных столбов и освещённые зеркала витрин, Михаил улыбался. Несмотря на приказ. Вспоминая не две недели зноя, а две недели счастья.

Впереди возникли россыпь мигающих огней. Быстро приблизилась, наплывая и приковывая к себе взгляд, и разрастаясь в размерах. Превратилась в большой и модный кинотеатр. Много света, нарядно одетых людей, автомобилей. Призывно горят неоновые вывески, высвечиваются новинки проката, звучит ритмичная музыка…

Джип пронёсся мимо, и улица вновь погрузилась во тьму.

Четырнадцать дней, сводившие население города с ума, превратились для него в короткий миг осуществления желаний. Для него и ещё одного человечка.

Лишь мечта делает нас чуточку счастливее. Врывается радужной надеждой, наполняя существование смыслом и превращая в тех, кем мы на самом деле являемся. Окупая долгие часы ожидания и миллионы нервных клеток. Возмещая потерянные и украденные чувства, и даря незабываемые эмоции.

Автомобиль снова подпрыгнул, и Михаил, оставляя на запотевшей поверхности смазанный след, ударился лбом о тонированное стекло. Одними губами беззвучно выругался, проклиная дороги и отсутствие освещения, пальцы исследовали ушибленное место, уже не сомневаясь, что небольшая шишка ему обеспечена. Вздохнул и перестал смотреть в окно: всё равно в темноте ничего не разглядишь. Но и видеть горящие от нервного возбуждения глаза Димкиного отца, тем более слушать, о чём он говорит – не хотелось ещё больше. Хватит, достаточно услышал. Сначала много хорошего… затем – столько же плохого. Поэтому и сидел сейчас, задумчиво уставившись в окно, в который раз пытаясь найти спасительное решение. И снова ничего не мог придумать, потому что если не получилось за месяц, вряд ли получиться за час.

Мечты… все ждут их с нетерпением, но многие подчас приносят боль.

Снова какое-то здание, уже незнакомое. Жёлтый свет в окнах, редкие фигуры на тротуаре, раскисший рафинад щебёнки. Да приглушённые усыпляющим шорохом шин голоса мужчин, потряхиваемых в салоне внедорожника.

Его мечты осуществились. Всё так. Великий день – и надо прыгать от счастья, или, по крайней мере, смеяться и трясти друга за руку. Не хочется… Не прыгает и не трясёт, даже не смотрит на довольную и временами встревоженную (когда Диман бросает на него взгляд) физиономию друга. Даже не прислушивается к разговору Вадима, его приятеля, или кем ему приходится помощник мэра, и белобрысого наёмника. Не слышит (хотя и не сомневается – если захочет, вспомнит всё до единого слова), потому что знает: ничего нового, вернее, более интересного и важного, чем услышал, когда кончились две недели жары, уже не услышит. Да и не говорят они вовсе – так, перебрасываются короткими фразами, потому что боятся сидеть в тишине.

Не страшно только Костру, наверное, рассчитывает реабилитироваться в глазах отца, возможно, всего города, но скорее всего – своих собственных. Пытается таким образом доказать, что исправился. Заявить, что стал другим, а после возвращения станет ещё лучше.

Придурок…

Кому нужно дурацкое исправление (нечего исправлять, всё давно в порядке), тем более самопожертвование. Во всяком случае, Мишке точно не надо. А вот его отцу, несмотря на волнение, очень довольному, его бледному, будто мукой обсыпанному товарищу из мэрии, и возможно, хотя вряд ли, охраннику – похоже, сгодится. Да так сильно, что они чуть из штанов не выпрыгивают от нетерпения.

Автомобиль снова сильно подбросило, и в районе переднего левого колеса чавкнуло, затем взвизгнуло, на секунду замолчала магнитола и мигнули фары. Водитель нажал на тормоз, сбавил скорость и стал прислушиваться к стонам и скрипам своей «ласточки», пытаясь определить, не случилось ли чего непоправимого и не придётся ли останавливаться и лезть под машину. Видимо, ничего криминального не услышал, поскольку пожал плечами, и, как ни в чём не бывало, снова вдавил педаль газа в пол.

Мотаясь взад-вперёд, задевая плечо друга, Михаил пытался делать вид, что с ним всё в порядке, всё замечательно, мечта осуществилась. Даже две. Получалось… пока Костёр с расспросами приставать не начал. Что да как? Грустит почему? Пришлось сказать, что за Ленку волнуется. Неплохо придумал, заметил насторожённый взгляд Вадима, и, ни хрена себе – охранника, – зло усмехнулся: «А вы как хотели»? Главное, не подкопаешься, всё сказанное – правда. Действительно волнуется, боится осуществления угроз, если не выполнит поставленную, будь она неладна, задачу. А Костёр пускай ни о чём не догадывается, пускай думает, что выполняет великую миссию – спасает грёбаное человечество.

Не удержавшись, Михаил снова посмотрел в окно. Заметил в неярком свете одинокого прожектора недостроенные коробки кирпичных зданий, покосившиеся, наспех сколоченные хозяйственные постройки, ощетинившуюся ковшами и лопатами технику, сложенные в беспорядке бетонные плиты, и неровные, местами свалившиеся с поддонов, пирамиды кирпичей. Убедился, что окончательно запутался, и не знает, где находится: кажется, сначала они ехали на северо-запад, затем, после кинотеатра, свернули, попадая в промышленную зону, направо. Ещё с полчаса, рискуя оставить в грязи колёса, плутали между облезлыми заборами каких-то заводов. И вот теперь двигались по узкой, теряющейся в высоких деревьях, но, главное, асфальтированной трассе, всё удаляясь и удаляясь от дома.

– Нервничаешь? – услышал Михаил друга. Отвернувшись от окна, посмотрел в блестевшие в темноте салона глаза. Хотел промолчать, но кожей почувствовал ещё один взгляд:

– Да… Есть немного. – Слабо улыбнулся. – А ты?

– Не знаю, – ответил Костров. – У меня такое чувство, что всю жизнь к этому готовился.

Откуда-то справа, с того места, где сидел белобрысый и Костров-старший, послышался то ли приглушённый вздох, то ли скрип дверной панели.

– Бывает…

– Не переживай. – Костёр вспомнил, почему печалится Спирин. – Я, между прочим, тоже с Машкой расстался.

– У тебя всегда с головой хреново было. – Снова не то вздох, не то скрип, уже с переднего сиденья. – Не мог дома остаться.

– Остаться? – не поверил Дмитрий. – Ты чего? Это же…

Мечта всей его жизни, подумал Михаил, уже не слушая товарища. Конечно, мечта, ему ли не знать, только мечтой и останется. Подменили её, подсунули мечту Димкиного отца и подполья (вот откуда чай, хлеб и другие прелести жизни), можно бы и простить, одно «но» смущает… возможность погибнуть.

Экраном кинотеатра промелькнул справа большой белый щит. В слепящем свете фар удалось прочитать «Стой» и «Запретная зона», всё остальное заляпано грязью и изъедено ржавчиной. Почти приехали. Как сказал два дня назад Сергей Петрович: «Имеется допуск к законсервированной правительственной базе, с нулевого этажа которой открывается замечательный вид на пустошь». Нулевой этаж – это бункер, догадался Спирин. Из бункера за город ведёт трёхкилометровый подземный туннель. Так что ни документы, ни другое разрешение им не понадобится.

Наверняка, туннель для такого случая и задумывался, или чтобы в случае опасности власть предержащие могли по-тихому смыться. Впрочем, подпольщиков это интересовало мало, главное, если их каким-то образом сумеют заметить с вышек, ни стрельба, ни тем более погоня, на таком расстоянии уже не страшны.

Магнитола снова на секунду отключилась, мелодия прервалась.

Теперь вдоль обочины потянулась колючая проволока. Поддерживаемая метровыми спичками полосатых, как зебры, столбиков, она ржаво блестела в свете фар. Кажется, иногда попадались видеокамеры, но на такой скорости, в темноте, да ещё в дождь, доверять глазам было сложно. Один раз через дорогу пробежала кошка (по крайней мере, Мишке так показалось), отразив глазами голубоватый ксенон, вернула его двумя яркими вспышками. Остановилась на миг, будто разглядывая и запоминая тех, кто сидел в машине, и одним прыжком скрылась в высокой траве. Вместе с прощальным взмахом облезлого хвоста посылая забавную мысль, что только выглядит как мурка, а на самом деле – созданный человеческими руками механизм. Последней модели киборг, наподобие того, что предстояло взять с собой в путешествие. И словно взмахом волшебной палочки (хвост, это был хвост), возвращая на месяц назад, в день, когда Спирин встретился с Димкиным отцом и помощником мэра…

* * *

Жара стояла немилосердная. И тишина…

На улицах почти ни души. Ни людей, ни животных, пропали даже насекомые. Мухи и те, похоже, сдохли или улетели на север. Лишь иногда, пыля на всю округу, проносился по дороге редкий автомобиль, оглашая улицу летящей из открытых окон хитовой мелодией и быстро превращаясь на солнце в печь на колёсах со сваренной вкрутую головой водителя.

Выйти на улицу означало получить по темечку. Не в переносном, а буквальном смысле слова. Окунаясь в слепящий солнечный зной, переступая порог подъезда, ты словно получал тугой подушкой по голове. Дыхание останавливалось, глаза превращались в узкие щёлочки, а фигура приобретала форму вопросительного знака, вполне справедливого в данной ситуации вопроса: «действительно ли тебе так нужно куда-то идти»? Всё-таки за кирпичными стенами куда прохладнее. Но если ответ звучал положительно – делал первый шаг. Затем второй, и… тяжело дыша, ничего не видя от ярких лучей, обливаясь потом, уныло брёл по улице, напрасно стараясь убедить себя в некой исключительности, повышенной выносливости, и необходимости несмотря ни на что идти до конца.

Только если не влюблён.

В этом случае у тебя действительно появлялись удивительные способности, о которых остальным приходилось только мечтать (проклятое слово).

Остановившись напротив зеркальной витрины, Мишка посмотрел на своё отражение и отражение стоящей рядом девушки, в тысячный раз восхищаясь её красотой. Отражение девушки поймало восхищённый взгляд и улыбнулось. Той редкой открытой улыбкой, какой не улыбалось ни одному человеку в городе. Да что в городе! Такой улыбкой Лена не одаривала ни одного человека на свете. Спирин улыбнулся в ответ. Такой же странной улыбкой самого счастливого на земле человека. Затем повернулся к девушке и нежно поцеловал. Коснулся самых мягких на земле губ и самой тонкой на свете талии, тут же жалея, что не настоял после речки зайти сначала к нему. Задержались бы на часок, или больше… Лена всё поняла, прижалась ещё сильнее, наслаждаясь вспыхнувшей страстью и рвущимся наружу желанием.

– Всё ему мало, – наконец выговорила она, задыхаясь после долгого поцелуя. – Кто бы мог подумать… – Весело рассмеялась. – Секс-машина.

– Сама виновата, – расплылся в довольной улыбке парень. – Веди себя скромнее…

– Ах, так? Не стыдно?

Стыдно, хотел сказать Мишка, но вместо этого снова потянулся к своей половинке. Лена игриво отпрянула, засмеявшись, взмахнула руками, отчего её и без того коротенькое платьице задралось ещё выше, демонстрируя худые, но идеально стройные шоколадные от загара ноги. Отражаясь в стёклах витрин, легко побежала по тротуару. Спирин бросился следом, но вдруг остановился, перед глазами мелькнуло чьё-то лицо, и послышались обрывки фраз, почувствовал головокружение. Помотал головой и несколько раз моргнул, руки упёрлись в бёдра, наклонившись вперёд, опустил голову, словно начал вдруг разглядывать выщербленный тротуар и пучки пожухлой травы, растущие прямо на асфальте. Пытаясь поймать ускользающий образ, закрыл глаза. Отвлекаясь на знакомый голос, звучащий сейчас издалека, словно из-за стены, почувствовал на лице чьи-то руки. Открыл глаза и непонимающе уставился на Лену, читая в её широко раскрытых глазах страх. Испугался сам:

– Лен? – Болезненно сглотнул. – Что с тобой, плохо? – Коснулся тыльной стороной пальцев пылающей щёки девушки и вдруг понял. Всё и сразу. ЛЮБИТ! Почувствовал, что дрожит, а по коже бегут мурашки, словно наступил ногой на оголённый сварочный кабель.

– Я тоже тебя люблю, – прошептал Михаил, замечая в глубине небесных глаз благодарность, поймал губами её губы, а шеей – загорелые шёлковые ладошки. Закрыл глаза, наслаждаясь вкусом и запахом… и в ту же секунду вздрогнул, с ужасом понимая, что находится в другом месте. Слышит журчание (чистого, кристально чистого, говорит кто-то) ручья, видит гладкие, искрящиеся в лучах проникающего сквозь отверстия в потолке света стены. Чувствует сухой жаркий воздух, отдающий песком и каменной пылью с едва заметной примесью полыни и мать-и-мачехи. А затем… видит перед собой улыбающегося пожилого человека с открытым приятным лицом и знакомыми родными серыми глазами. На кармане форменной рубашки отпечатана надпись «Сахалин 19». Мишкины губы, желая произнести заветное слово, вытягиваются буквой «О», но не успевают, коченеют от слов незнакомца, вспыхивающих в сознании расплавленным металлом: «Осторожнее, тебя хотят обмануть». – И где-то в самом конце, тихо, что трудно поверить, но парень верит сразу, звучит ещё одно слово: – «Сынок».

– Майкл? – Он узнал самый желанный в мире голос и через силу открыл глаза. – У тебя слёзы? Что с тобой?

– Не знаю, – ответил Михаил, и неожиданно резко обернулся, осматривая улицу. «Осторожнее», – звучало в голове, – «тебя хотят обмануть».

Улица была пуста. Снова посмотрел на девушку:

– Идём домой, по дороге расскажу. – Потянул её за собой.

Перетекая через ямы и поломанные бордюры, заскользили следом короткие тени. Едва заметно шевелились на солнце пыльные листья деревьев. Гремели железом далёкие цеха.

– Идём… – Лена зашагала рядом, изредка оглядываясь, словно ей передались Мишкины страхи.

Почему бы и нет? С некоторых пор они превратились в одно целое.

– Мне снятся сны. – произнёс, наконец, Спирин, не зная, с чего начать.

– Всем снятся.

– Мне снятья другие. – Мишка усмехнулся. – И скорее всего, не сны.

– Снятся, но не сны?

– Вроде того… Мне кажется, это послание. – Спирин замолчал, ожидая реакции и опасаясь показаться сумасшедшим. Осторожно покосился на Лену и встретился с девушкой взглядом, с удовольствием убеждаясь, что она будет последней, кто так подумает.

– А кто посылает эти послания? – Глаза лучились любопытством и тревогой.

Вполне закономерный вопрос, и с первого взгляда не такой сложный. Во всяком случае, ответить на него не намного труднее, чем, например, признаться в любви.

– Отец, – едва слышно пробурчал он и почему-то (перебор, вот почему) опустил голову.

– Отец? – растерялась Лена. – Чёрт… извини, но…

– Кажется невероятным. – Взглянул на девушку. – Ну, да… полный бред. Только, правда. Вернее, не совсем. Может не отец, а дед, или прадед. – Михаил вздохнул. – Я у родителей спрашивал, они сначала отнекивались, потом вообще ругались… короче, прилип конкретно… – Парень на секунду замолчал, ему понравился конец фразы, разумеется, в сочетании с Леной, подумал, как скачут порой мысли, особенно если рядом та, кого готов съесть. Понял, что если не перестанет об этом думать, ничего не сможет рассказать, а рассказать нужно обязательно (расскажи ей, шепнул кто-то третий) и чуть ли не силой заставил себя продолжить. – В общем, не выдержали они и признались: не знают своих родителей. Представляешь, ни мама, ни отец. Оба росли в приюте, где и познакомились.

– Ты говорил, у тебя не было бабушек и дедушек. Я думала, они рано умерли.

– Я тоже. А оказалось… И это не всё. – Парень снова обернулся. – Знаешь, почему люди попадают в приют?

– Родители отказываются?

Спирин улыбнулся: «Наивная». А вслух произнёс:

– Отказываются? Прикалываешься? В Пензе и так рождаемость на нуле. Нет… такое случается, если людей забирают на переработку…

Девушка ойкнула, всё поняла, открыла рот, собираясь что-то сказать, но прижала к нему ладошку.

– Прости, я не хотел. – Мишка не ожидал такой реакции.

– Страшно как. Даже думать не хочу, я… – Лена заметила незнакомое выражение в глазах любимого. – Что? Не права?

– Да нет, ты ни при чём. Это я так, о своём задумался.

– О чём?

– О том, что в Городе творится.

– Опять ты об этом? Такие порядки, их не изменишь.

Мишка остановился, посмотрел на прозрачно-голубое, как глаза любимой, небо, и неожиданно улыбнулся:

– Все так думают. – Снова помрачнел. – Ошибаются только… – Уцепился указательным пальцем за ворот футболки и потряс, отлепляя от мокрого тела. – Ну и жара. – Увидел в глазах девушки страх. Не за себя, за того, кому подарила своё сердце, за него, ненормального…

– Значит, так надо…

– Кому? – зло усмехнулся он, снова задавая, казалось простой вопрос, но девушка надолго замолчала, не находя ответа. И, правда? Кому? Кому нужны киборги, убийства, игра? Разве нельзя обойтись без них? Жить как раньше, как, наверное, жили предки, в гармонии с природой и друг другом.

Если только…

– Может, по-другому нельзя? – решилась она озвучить свои сомнения. – Может, так устроен мир.

Спирин удивлённо посмотрел на девушку, мысль его обескуражила.

– Ты думаешь? А как же раньше? – попытался найти он выход.

– А ты знаешь, как было? – теперь Лена поставила его в тупик. – Откуда нам знать, что было раньше, если история Города начинается в двадцать втором веке?

– Справедливо… (Не верь, не верь, осторожно…). Только неправда.

– Да почему?

– Потому, – выдохнул Мишка, неожиданно чувствуя себя, будто камень с плеч свалился, все сомнения разом испарились. – Теперь я много чего знаю. Идём. – Взял девушку за руку и уверенно потащил к дому.

– Идём, – послушно согласилась Лена, подстраиваясь под широкий шаг, и только теперь вспоминая, что на улице тридцатиградусная жара. – Ты хотел мне… что-то… рассказать, – жадно хватая ртом раскалённый воздух, добавила она спустя несколько минут, не желая бежать, тем более молча.

Мишка снова посмотрел по сторонам, тряхнул головой, как бы говоря «в другой раз», с волос и бровей полетели капельки пота, и ещё больше прибавил шагу.

– Чего ты… головой… мотаешь? – Девушка больше не могла бежать. – Давай помедленнее… жарко же.

– Извини. – Мишка сбавил темп. – Сам не знаю, что на меня нашло.

– Угу…

– Такое чувство, будто следят.

– Нет! Всё же утряслось.

– Наверное, только (осторожнее, осторожнее) сомневаюсь я.

– Ладно. – Лена поняла: сейчас лучше не спорить. – А что ты хотел рассказать?

– Рассказать? – Лена заметила, как Спирин поморщился. – Нечего больше рассказывать.

– Ну, хватит… – закапризничала девушка. – Сначала напугал до смерти…

– Напугаешь тебя, – попытался свести всё к шутке Михаил, прекрасно зная, что ничего не получится. Только не с Ленкой.

– … А теперь увиливаешь. Ты чего? А? Так не пойдёт.

– Правда, Лен…

– Нечего было начинать.

– Хорошо. – Мишка посмотрел на девушку, вздохнул и решился. – Всего я тебе не расскажу, сам не понимаю. Но тот человек во сне…

– Твой отец?

– Неважно. – Спирин снова замолчал, решая, как лучше выразиться, ничего не придумал и выпалил одним махом. – Короче, он говорит, что все они живы.

– Кто? – удивлённо взмахнула длинными ресницами Лена. – Дедушка с бабушкой?

– Да… дедушка с бабушкой, остальные… Очень много людей, все…

– Но столько лет прошло!

– Они живы по-другому. – Мишка только сейчас понял, о чём говорит. – Охренеть… – Вырвалось у него.

– Что? Что ещё? – заволновалась Лена, но Аспирин не услышал.

– Выходит, они превратились во что-то ещё… без тела… – Глаза парня лихорадочно блестели, слепо уставившись на закрытый торговый павильон. – Ты понимаешь? Это ж… это… новый виток эволюции…

– Чего виток? Революции? – нахмурилась Лена, окончательно сбитая с толку. – Что ты бормочешь, говори нормально.

– Да… – Мишка по-прежнему ничего не слышал. – Твою мать, коллективный разум. Без тела. Твою мать… Но… где же мозг? – продолжал разговаривать сам с собой.

– Ты же говорил, из них сделали киборгов, – как нельзя кстати подсказала Лена.

– Киборги. – Взгляд Спирина обрёл осмысленное выражение и остановился на девушке. – Точно. Благодаря этому они и живы (ты ошибаешься, так было в самом начале), или… – Мишка посмотрел на Лену, не понимая, кто ему подсказал. – Сначала так и было, но теперь они обладают такой мощью, что могут создать себе благоприятную среду в любом месте, даже в космосе.

Ты прав, но сейчас у нас нет раковины, и мы заперты…

Мимо проехал большой чёрный внедорожник, а следом, точно привязанная, потрёпанная легковушка.

Спирин перестал смотреть на девушку, и в страхе, словно увидел ядовитый газ, уставился на пыльный хвост, вьющийся следом за кортежем. Даже от обочины подальше отошёл, на втором шаге спохватился, схватил Лену за руку, притягивая к себе.

Почему-то у него возникла именно такая ассоциация, и он долго не мог от неё избавиться, и не мог ничего сказать. Так они и стояли, прижавшись друг к другу, не говоря ни слова. Даже Лена, пусть и не видела в автомобилях ничего страшного (разве что пассажир на заднем сиденье показался чуточку знакомым), не спешила нарушить тишину. Честно говоря, ей вообще расхотелось о чём-то говорить, будь то обсуждение предстоящей свадьбы или угроза нашествия мутантов. Да и кому бы не расхотелось после таких заявлений: слышу голоса, вижу сны, и знаю… ЗНАЮ, что все, кого считают погибшими – живы, и превратились в какой-то супермозг. И мало что без ног и рук, отсутствие которых им совсем не мешает, так и без тела. А теперь посылает сигналы, как какой-нибудь ламповый радиоприёмник.

Лена неожиданно улыбнулась, превращаясь в прежнюю, никогда не унывающую Димкину сестру. Очень уж понравилось сравнение с ламповым приёмником. Сама она такой не видела, но по рассказам представляла. Что-то большое, с банками, вроде тех в каких огурцы крутят, мигающее, гудящее и потрескивающее электричеством. И с губами, повторяющими на экране слова.

Я супермозг. Я-а су-у-пе-ер-мо-озг. Ламповый я губошлёп.

Улыбка стала шире.

Нет, это какой-то телевизор получается…

– Ты чего? – спросил Мишка. – То от страха трясёшься, теперь лыбишься.

Лена фыркнула:

– Телевизор твой представила. – И махнула рукой. – Ладно, проехали. Идём, что ли?

– Идём. – Ничего не понимая, парень провёл рукой по волосам. Какой телевизор? О чём говорит? Хотя какая разница, главное улыбается и не боится.

Молодые люди вышли к древнему, не один раз реанимированному зданию, давным-давно носившему гордое название «Дворец водного спорта». Старинный крытый бассейн с зеленоватой воняющей хлоркой водой и через одну отколотыми плитками кафеля. Прошли мимо потрескавшегося крыльца, где за стеклянными панелями маялся от безделья обслуживающий персонал, спасаясь от жары в комнатке кафетерия, оборудованной кондиционером. По-прежнему держась за руки, миновали бассейн, прошли мимо давно ставшей привычно пустой (машин в городе почти не осталось) парковочной стоянки, и вышли к кирпичной десятиэтажной свечке, где на пятом этаже проживали Костровы. Обогнули здание, направляясь к единственному подъезду, и резко остановились (осторожнее, горячо), наткнувшись на Ленкиного отца, ссутулившегося на заднем сиденье недавно проехавшего внедорожника. Свесив на раскалённый тротуар ноги, мужчина жадно ловил ртом горячий воздух, лицо покрывали пупырышки пота, а взгляд знакомых карих глаз не предвещал ничего хорошего.

Светлая легковушка стояла рядом.

* * *

Цель их ночного путешествия появилась перед машиной неожиданно. Мелькнули под колёсами в свете фар нарисованные на асфальте предупредительные полосы (зелёная, жёлтая и красная). Пролетели мимо высокие, то ли металлические, то ли бетонные столбы, к которым давным-давно крепились тяжёлые створки (Мишка успел разглядеть что-то похожее на петли) и вынырнул из мрака приземистый силуэт вытянувшейся влево и вправо, терявшейся в темноте одноэтажной громады.

Бесконечной длины здания.

Несмотря на мерцавшие по периметру тёмно-красные стоп-сигналы фонарей, размеры «правительственного объекта» скрадывались покровом ночи. Слева и справа, глухие, почерневшие от времени и дождя стены, без единого намёка на двери и окна, терялись в густой чернильной темноте. Расползались, будто гигантские руки, готовые в любой момент сомкнуться и похоронить в бетонных объятьях потревоживших их незваных гостей.

Михаил не заметил, как вцепился в спинку водительского сиденья, а кожа покрылась мурашками. Мало того… в машине давно никто не разговаривал, магнитола придушенно шипела, а стрелка спидометра застыла на цифре «20».

Автомобиль подъехал ближе, выхватывая фарами по ходу движения огромные, лоснящиеся стальным блеском ворота, упрятанные в глубокую арку и проглатывающие конец трассы. Единственная массивная, как скала, бронированная створка освещалась продолговатыми выступающими из стен фонарями, ребристыми плафонами смахивающих на жуков. В их неярком свете клёпаная, без единого ржавого пятна, холодно блестевшая серебристая поверхность казалась нереальной, словно на заброшенном пустыре натянули огромную простыню, и, как в кино или театре, транслировали записанное на плёнку изображение.

Прямо на глазах, подтверждая безумную догадку, простыня-экран вдруг заколыхалась, и Спирин буквально ощутил, как напрягся сидевший рядом друг, а у водителя зашевелились на затылке волосы.

Плафоны-жуки временами подмигивали (видимо, садились генераторы, или коротила проводка), покрывая клёпаную поверхность тёмными пятнами, создавая эффект «колыхания» и заставляя поверить во что угодно.

Фары окончательно разогнали тьму и сказочная атмосфера развеялась. Послышались короткие реплики, немного нервные смешки и напряжение спало. Но почему-то Мишка не сомневался, что каждый из них долго будет помнить эти секунды, и не раз проснётся ночью от крика, пытаясь избавиться от навеянного зданием кошмара.

– Ну и жуть, – услышал Мишка Костра. В бок ткнулся локоть. – Чувствуешь запах? – Непонимающе уставился в смеющиеся глаза друга.

– Запах? Какой… – Тут же всё понял.

Громкий смех Кострова окончательно разрядил обстановку.

– Какой… Ха-ха… от тебя… Ха-ха… в штаны… наложил… – На глазах выступили слёзы. – Ну и рожа… Ха-ха… нет, я не могу.

Спирин тоже рассмеялся. Не смог удержаться, заражаясь Димкиным весельем и одновременно восхищаясь фантастической способностью справляться со страхом. Засмеялись и остальные. Мишке показалось, что машина качнулась от дружного гогота, хотя, возможно, водитель надавил на тормоз: они подъехали к воротам, и джип остановился, замер в нескольких метрах от гигантской створки. В ярком свете фар, искрящемся от капель дождя, можно было увидеть, что ворота не такие гладкие и блестящие, как показалось вначале. Стали видны мелкие вмятины, царапины и рваные сколы. Будто какое-то чудовище пыталось прорваться внутрь и долго скреблось и билось в бронированную махину.

Откуда в Городе чудовища?

Значит, гигантскую створку привезли из другого места, где подобные вещи случались.

Мишка перестал улыбаться, поражаясь творившемуся в голове. Откуда ему знать судьбу торчавшего здесь не одну сотню лет куска нержавеющего металла? Невероятно, но Спирин не сомневался: всё представленное им – правда, и виновато в этом не разыгравшееся воображение. Не удержавшись, нажал на кнопку и опустил стекло, жмурясь от ворвавшегося в салон волглого ветра. Вслушиваясь в тихий шёпот дождя, подставил лицо стылым каплям, глубоко вдыхая сырой воздух и чуя знакомые запахи мокрой земли, прелых листьев и битума. Напрягся, чувствуя в воздухе что-то ещё, неведомое, чужое, попавшее сюда вместе с воротами и расползавшееся по округе ядовитыми флюидами.

Сильно вздрогнул, заставляя подпрыгнуть и Димку, когда воротина с громким лязганьем, похожим на передёргивание огромного затвора, с гулом, заставившим асфальт мелко вибрировать, вдруг поползла вперёд и вверх. Заметил в руках помощника мэра маленькую коробочку и мигающий на ней зелёный огонёк, мгновение тупо его разглядывал, всё понял и снова уставился на ворота.

– Твою мать… – только и смог произнести Спирин, догадавшись, что мужчина только что привёл в действие скрытый за стенами подъёмный механизм. – В этот раз точно чуть не обосрался…

Кто-то коротко нервно хохотнул, и тут же замолчал: впереди показался чернеющий зев, заполненный вязкой, проглатывающий даже ксенон, бархатной тьмой.

– Твою мать, – повторил кто-то.

– Угу, – сказал Димка. – Охереть.

Других слов не было.

В темноте вспыхнули жёлтые аварийные маячки, больше очерчивая границы безопасной зоны, чем освещая. Теряясь в темноте, они казались алчно подмигивающими глазками исполинского зверя, зазывающими внутрь.

– Давай потихоньку, – сказал помощник мэра. – Свет зажжётся автоматически.

Водитель надавил на газ, и автомобиль медленно стронулся с места. С металлическим грохотом преодолел закрывающие сливные колодцы решётки, и, словно растворяясь, начал въезжать в темнеющий проём. На стёклах косыми полосками отражался свет аварийных ламп, воздух стал намного суше и отдавал смазкой и пылью.

Задние фонари преодолели границу света и тьмы, и автомобиль полностью погрузился во мрак. Свет фар терялся далеко впереди, выхватывая из беспросветной мглы смутные очертания чего-то большого и длинного; в ярких лучах вспыхивали пылинки.

Неожиданно на людей обрушился механический рокот, и только спустя несколько секунд оцепеневшие от ужаса заговорщики догадались: это многократно усиленный эхом (они, что в пещере?) звук работающего двигателя: водитель и не подумал глушить мотор, сидел, подавшись вперёд и крепко вцепившись руками в руль.