Текст книги "Социальный интеллект. Новая наука о человеческих отношениях"

Но вернемся к непростому вопросу. Если человеческий мозг устроен так, чтобы мы улавливали чужие страдания и спешили на помощь, то почему мы не всегда помогаем нуждающимся? Эксперименты в области социальной психологии предлагают множество ответов, но самый простой из них указывает на помеху в виде реалий современной жизни: между нами и нуждающимися обычно есть какая-то дистанция. На расстоянии можно “сочувствовать головой” – испытывать когнитивную эмпатию, – но прямого эмоционального заражения не происходит. Или, что еще хуже, мы можем просто симпатизировать несчастным, сожалеть об их страданиях, ни в малейшей степени эти страдания не ощущая[174]174
  Престон и де Вааль в работе “Коммуникация эмоций” (Communication of Emotions) предположили существование градиента эмоционального отклика на чужую беду. Эмоциональное заражение заставляет наблюдателя в полной мере перенять эмоциональное состояние человека, попавшего в беду, размывая границы между своим и чужим. Первичная эмпатия тоже заставляет наблюдателя испытывать те же чувства, но не столь ярко и с сохранением четкой границы. При когнитивной эмпатии наблюдатель погружается в сопереживание, задумавшись о чьей-то беде, и при этом сохраняет дистанцию. Сочувствие – это ощущение, что кому-то плохо, почти либо совсем не связанное с общностью эмоционального состояния. Чем сильнее мы разделяем эмоции человека, попавшего в беду, тем с большей вероятностью придем ему на помощь.


[Закрыть]. Отношения на расстоянии гасят естественные позывы помочь.

Престон и де Вааль замечают: “Сегодня, в эпоху электронной почты, ежедневных поездок, частых переселений и спальных районов, все больше факторов работает против автоматического и точного восприятия чужих эмоций, без которого эмпатия невозможна”. Современная социальная и виртуальная разобщенность внесла аномалию в человеческую жизнь, хоть она и кажется нам нормальной. Такая обособленность приглушает эмпатию, а без нее альтруизм сбоит.

Давно бытует мнение о том, что человек по натуре своей сострадателен и эмпатичен, невзирая на отдельные проявления низости, однако на нас обрушивается лавина печальных примеров из истории, заставляющая усомниться в этом, и слабый голос науки не может противостоять новостной шумихе. Но попробуйте провести мысленный эксперимент: представьте, сколько возможностей совершить антиобщественный поступок – от простой грубости или обмана до убийства или изнасилования – было у людей по всему миру сегодня. Поставьте это число в знаменатель дроби, а в числитель – количество реально совершенных за сегодняшний день антиобщественных деяний. Это отношение совершенных дурных дел к потенциальным в любой день года близко к нулю. А если в качестве числителя взять количество добрых дел, то отношение доброты к бессердечию всегда будет больше единицы (хотя, если смотреть новости, кажется, что всё наоборот).

Гарвардский профессор психологии Джером Каган предложил это мысленное упражнение, чтобы проиллюстрировать простой постулат: в целом доброты в нас куда больше, чем подлости. “Хотя люди унаследовали биологические черты, заставляющие их чувствовать гнев, ревность, эгоистические побуждения или зависть и, следовательно, вести себя грубо, агрессивно или жестоко, – пишет Каган, – они также унаследовали гораздо более выраженную биологическую склонность к доброте, состраданию, сотрудничеству, любви и заботе – в особенности по отношению к нуждающимся”. Это встроенное моральное чувство, по его словам, и есть “биологическая особенность нашего вида”[175]175
  О людской доброте Джером Каган рассуждает в сборнике Harrington A., Zajonc A. The Dalai Lama at MIT. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 2006.


[Закрыть].

Выяснив, что устройство наших нейронных сетей заточено в большей степени под эмпатию, обеспечивающую сострадание, нейронаука снабдила философов обоснованием вездесущности альтруистических порывов. Философам больше не нужно искать объяснение самоотверженным поступкам, зато они могли бы подумать над загадкой, отчего в несметном множестве случаев жестокие поступки все же не совершаются[176]176
  Есть в философии подход, который позволяет примирить эти точки зрения: Flanagan O. Ethical Expressions: Why Moralists Scowl, Frown, and Smile // The Cambridge Companion to Darwin. New York: Cambridge University Press, 2003.


[Закрыть].

Глава 5
Нейроанатомия поцелуя

Одна супружеская пара в красках вспоминает свой первый поцелуй, важную веху в их отношениях. Они много лет были друзьями и однажды встретились поболтать за чаем. Обмениваясь мнениями за столом, оба согласились, что найти человека, который тебе по-настоящему подходит, очень трудно. Тут в разговоре повисла напряженная пауза – их взгляды встретились, и секунду-другую они задумчиво рассматривали друг друга.

Позже, уже выйдя из-за стола и прощаясь, они вновь посмотрели друг другу в глаза. И вдруг каждый из них почувствовал, будто какая-то мистическая сила заставляет их поцеловаться. Ни он, ни она не помнят, чтобы проявляли инициативу, но даже спустя много лет описывают ощущение, будто их подтолкнули навстречу друг другу.

Долгие взгляды могли быть необходимой прелюдией для поцелуя. Сегодняшняя нейронаука нашла некоторые подтверждения поэтическому выражению “глаза – зеркало души”. Глаза действительно позволяют молниеносно считывать самые потаенные чувства. Точнее сказать, зрительная информация проецируется нейронами в орбитофронтальную зону префронтальной коры – область мозга, играющую ключевую роль в формировании эмпатии и в эмоциональной подстройке под собеседника.

Взгляд “глаза в глаза” объединяет людей петлей обратной связи. Романтику таких моментов легко низвести до уровня нейробиологических механизмов: когда два человека смотрят друг другу в глаза, устанавливается связь между их орбитофронтальными зонами, особенно восприимчивыми к зрительному контакту и другим сигналам в общении лицом к лицу. Эти социальные нейронные пути играют важнейшую роль в распознавании чужих эмоций.

Как и при покупке жилья, в топографии мозга расположение говорит о многом. Орбитофронтальная кора (ОФК) находится над и немногим за глазницами (отсюда и название). Это стратегически важное место, на стыке самых верхних эмоциональных и самых нижних мыслительных областей мозга. Если представить себе мозг как сжатую в кулак руку, то извилины коры будут приблизительно соответствовать пальцам, подкорковые центры – нижней части ладони, а ОФК – месту соприкосновения ладони и кончиков пальцев.

ОФК напрямую, нейрон с нейроном, соединяет три важнейших области мозга: кору (“мыслящий мозг”), миндалину (стартер многих эмоциональных реакций) и ствол (“рептильный мозг”, которому мы обязаны вегетативными функциями). Такой загруженный узел предполагает мощную и быструю связь, без которой мгновенная координация мыслей, чувств и действий была бы невозможна. В этом нейронном автобане переплетаются полосы, по которым мчатся входные данные нижнего пути, полученные от эмоциональных центров, частей тела и органов чувств, и сигналы верхнего пути, которые наделяют смыслом все эти данные, выдавая на выходе планы дальнейших действий[177]177
  Орбитофронтальную кору называют основной зоной нейронной конвергенции и интеграции. С ОФК тесно связаны такие структуры, как: дорсолатеральная префронтальная кора, управляющая вниманием; сенсорная кора, отвечающая за восприятие; соматосенсорная кора и ствол, которым мы обязаны телесными ощущениями; гипоталамус, нейроэндокринный центр мозга, регулирующий гормональный статус организма; вегетативная нервная система, контролирующая физиологические функции, включая сердцебиение и пищеварение; медиальная часть височной доли, отвечающая за память; ассоциативная кора, без которой невозможно абстрактное мышление; стволовые центры, включая ретикулярную формацию, регулирующую уровень возбуждения в мозге. О функциях ОФК и связанных с ней мозговых структур см. Schore A. Affect Regulation and the Origin of the Self: The Neurobiology of Emotional Development: Hillsdale, N. J.: Erlbaum, 1994; Baron-Cohen S. Mindblindness: An Essay on Autism and Theory of Mind. Cambridge, Mass.: MIT Press, 1995; Damasio A. Descartes’ Error: Emotion, Reason and the Human Brain. New York: Grosset/Putnam, 1994.


[Закрыть].

Эта связь корковых и подкорковых областей головного мозга делает ОФК местом встречи высокого и низкого, эпицентром постижения социального мира вокруг нас. Совмещая наш внешний и внутренний опыт, ОФК совершает мгновенные социальные вычисления, позволяя нам понять, что мы чувствуем по отношению к собеседнику, что он чувствует по отношению к нам и как действовать в зависимости от его реакции.

Взаимопонимание, тактичность и гладкость общения в значительной степени зависят от работы этой нейронной системы[178]178
  Орбитофронтальная область (поля Бродмана № 11, 12, 14 и 47) регулирует много видов социального поведения. Она образует обширную сеть связей с миндалиной, переднепоясной и соматосенсорной корой, а также с височной долей, играющей важнейшую роль в идентификации объектов и определении их значимости. Все эти области помогают нам нормально общаться с другими людьми. ОФК имеет обширную сеть проекций по всем эмоциональным центрам, что позволяет ей регулировать эмоциональный ответ. Похоже, одна из основных функций этих сетей при социальном взаимодействии – тормозить эмоциональные реакции, соотнося их с данными о текущей ситуации, чтобы наш ответ был адекватным: Schore A. Affect Regulation and the Origin of the Self: The Neurobiology of Emotional Development: Hillsdale, N. J.: Erlbaum, 1994, а также: Beer J. B., Heerey E. A., Keltner D. et al. The Regulatory Function of Selfconscious Emotion: Insights from Patients with Orbitofrontal Damage. Journal of Personality and Social Psychology. 2003; 85: 594–604; Beer J. B. Orbitofrontal Cortex and Social Behavior: Integrating Self-monitoring and Emotion-Cognition Interactions. Journal of Cognitive Neuroscience. 2006; 18: 871–880. (Поля Бродмана – это 52 области коры головного мозга приматов, различающиеся клеточной архитектурой (то есть гистологически).)


[Закрыть]. Например, в ОФК есть нейроны, которые распознают эмоции по выражению лица или интонации и соотносят эту внешнюю информацию с внутренним опытом, в результате чего двое чувствуют, что их симпатия взаимна[179]179
  ОФК напрямую связана с вегетативной нервной системой, что делает эту область мозга центром, контролирующим поддержание тела в активном либо расслабленном состоянии. Проекции вегетативной нервной системы есть также в переднепоясной и медиальной префронтальной коре.


[Закрыть].

Эти нейронные сети отслеживают аффективную значимость – как много люди, вещи или события значат для нас с эмоциональной точки зрения. Когда матерям в эксперименте демонстрировали фотографии их новорожденных детей вперемежку со снимками незнакомых младенцев, фМРТ показывала, что зона ОФК у испытуемых реагирует только на фото их детей. И чем выше была активность ОФК, тем более сильное чувство любви и душевного тепла они испытывали[180]180
  В моменты прилива материнской любви ОФК заметно подавляет другие зоны мозга, предположительно запуская поток приятных мыслей: Nitschke J. B., Nelson E. E., Rusch B. D. et al. Orbitofrontal Cortex Tracks Positive Mood in Mothers Viewing Pictures of Their Newborn Infants. NeuroImage. 2004; 21: 583–592.


[Закрыть].

Если рассуждать механистически, то выходит, что ОФК наделяет наше окружение своеобразной гедонистической ценностью, позволяя нам понять, что вот этот человек нам нравится, другого мы терпеть не можем, а третьего просто обожаем. Таким образом, эта область мозга отвечает на вопросы, от которых зависит, дойдет до поцелуя или нет.

Кроме того, ОФК оценивает эстетические свойства людей – например, запах, важнейший сигнал, вызывающий сильную симпатию или антипатию (эта биологическая реакция кормит парфюмеров испокон веков). Один мой приятель говорил, что может влюбиться в женщину, если только ему понравится вкус ее поцелуя.

Даже прежде, чем подобная информация доходит до сознания, прежде чем мы полностью понимаем, какие скрытые чувства зародились в нас, мы уже начинаем действовать по велению этих чувств. Вот почему поцелуй порой случается “сам собой”.

Разумеется, в этом процессе задействованы и другие нейронные сети. Нейроны-осцилляторы приспосабливают частоту разрядки наших нейронов и координируют двигательную активность, когда мы имеем дело с движущимся объектом. В случае поцелуя эти клетки, вероятно, работают на полную, соразмеряя скорость и траекторию, чтобы вместо зубодробительного столкновения губы влюбленных мягко соприкоснулись. Даже при первом поцелуе.

Скорость нижнего пути

Один знакомый профессор рассказывал мне, как выбирал ассистентку – единственного человека, с которым ему предстояло проводить на работе уйму времени: “Когда я зашел в приемную, где она ждала меня, мне сразу стало хорошо и спокойно. Я мгновенно почувствовал, что с ней мне будет легко. Конечно, я посмотрел ее резюме и все такое. Но на самом деле я сделал выбор, как только ее увидел. И ни минуты потом не жалел об этом”.

Первое интуитивное впечатление от человека – это, по сути, намек на то, сможем ли мы с ним поладить или хотя бы ужиться по мере развития отношений. Но каким образом мы сортируем множество потенциальных друзей, коллег или супругов на тех, кто нас привлекает, и тех, кто оставляет равнодушным?

Похоже, мы почти всегда решаем это в считаные секунды при первой встрече. В рамках одного исследования университетские студенты в первый день занятий проводили 3–10 минут с каждым из будущих однокурсников. Сразу после этого им предлагали оценить новых знакомых по шкале от “мы будем только кивать друг другу при встрече” до “мы можем стать близкими друзьями”. Девять недель спустя стало ясно, что отношения складывались примерно так, как подсказало первое впечатление[181]181
  О первом впечатлении см. Sunnafrank M., Ramirez Jr. A. At First Sight: Persistent Relationship Effects of Get-Acquainted Conversations. Journal of Social and Personal Relationships. 2004; 3: 361–379. Не удивительно, что развитие дружеских отношений зависит в основном от партнера, который меньше в этом заинтересован. Если один человек хочет поддерживать контакт, а другой – нет, то у второго есть право вето. Иными словами, насильно мил не будешь. При этом два фактора, интуитивно кажущиеся решающими, – изначальная привлекательность и ощущение “мы так похожи” – на самом деле никакого значения не имеют.


[Закрыть].

В подобных мгновенных оценках ведущую роль играет особый класс нейронов. Речь идет о клетках мозга, по форме напоминающих веретено: у них большое тело-луковица, на полюсах плавно переходящее в два длинных отростка. Именно благодаря веретенообразным нейронам[182]182
  Их еще называют нейронами фон Экономо (в честь австрийского психиатра и невролога Константина фон Экономо, который одним из первых обнаружил их в коре человеческого мозга и совместно с Георгом Коскинасом охарактеризовал).


[Закрыть], как полагают ученые, мы можем с такой скоростью интуитивно судить о людях. Эти нейроны привносят поспешность в поспешные суждения. Секрет их быстродействия кроется в строении: по объему они почти в четыре раза превышают другие клетки мозга, при этом из противоположных концов их удлиненного тела выходят протяженные, толстые у основания дендрит и аксон, которые обеспечивают межклеточную связь. Нейрон передает сигнал другой клетке тем быстрее, чем длиннее у него отростки. Соответственно, гигантские размеры веретенообразных нейронов обеспечивают максимальную скорость распространения нервных импульсов.

Эти клетки создают чрезвычайно крепкие связи между ОФК и передней поясной корой (ППК), высшей частью лимбической системы. ППК управляет вниманием и координирует мысли, эмоции и физиологические реакции на те или иные чувства[183]183
  У ППК много функций: она участвует в управлении вниманием, формировании чувства боли, обнаружении ошибок и регуляции работы внутренних органов (например, дыхания и сердечных сокращений). Эта часть мозга тесно связана с эмоциональными центрами, включая расположенную ниже миндалину. Некоторые нейроанатомы предполагают, что ППК развивалась в ходе эволюции как интерфейс для взаимодействия наших мыслей и чувств. Их стыковка в ППК наделяет эту зону первостепенной ролью в социальной осведомленности.


[Закрыть]. Этот важнейший узел связи представляет собой своеобразный нейронный командный центр. Отсюда отростки веретенообразных нейронов тянутся в самые разные участки мозга[184]184
  О веретенообразных нейронах см. Allman J. M., Hakeem A., Erwin J. M. et al. The Anterior Cingulate Cortex: The Evolution of an Interface Between Emotion and Cognition. Annals of the New York Academy of Sciences. 2001; 935: 107–117.


[Закрыть]. При этом особые химические вещества, выделяемые аксонами, заставляют предположить, что веретенообразные нейроны играют главную роль в установлении социальных связей. Эти клетки богаты рецепторами серотонина, дофамина и вазопрессина – гормонов, играющих ключевую роль в формировании ощущения удовольствия, привязанности, любви, плохого и хорошего настроения.

Некоторые нейроанатомы считают, что именно веретенообразные нейроны выделяют нас среди прочих биологических видов. У людей примерно в 1000 раз больше этих нейронов, чем у человекообразных обезьян (у которых их несколько сотен), а у других млекопитающих, похоже, их нет вовсе[185]185
  Веретенообразные нейроны позже все же нашли у китообразных, слонов и некоторых других животных.


[Закрыть][186]186
  В человеческом мозге сотни типов нейронов, и почти все они есть и у других млекопитающих. Веретенообразные нейроны – редкое исключение. Кроме нас, людей, они есть только у наших ближайших родственников – человекообразных обезьян. Из них у орангутанов, генетически самых удаленных от нас, таких нейронов всего несколько сотен, а у самых близких нам – горилл, шимпанзе и бонобо – намного больше. Однако больше всего их у людей – почти сотня тысяч.


[Закрыть]. Есть мнение, что именно веретенообразные нейроны ответственны за лучшую социальную осведомленность одних людей (или видов приматов) по сравнению с другими[187]187
  Craig A. D. Human Feelings: Why Are Some More Aware Than Others. Trends in Cognitive Sciences. 2004; 8: 239–241.


[Закрыть]. Нейровизуализационные исследования показывают, что у более чутких в межличностных отношениях людей – то есть адекватно оценивающих не только саму ситуацию, но и ее восприятие другими людьми, – ППК функционирует активнее[188]188
  О ППК и социальной интуиции см. Lane R. D., Reiman E. M., Axelrod B. et al. Neural Correlates of Levels of Emotional Awareness: Evidence of an Interaction Between Emotion and Attention in the Anterior Cingulate Cortex. Journal of Cognitive Neuroscience. 1998; 10: 525–535. У людей с хронической депрессией, настолько серьезной, что не помогают даже лекарства, активность ППК, как правило, исключительно низка.


[Закрыть].

Веретенообразные нейроны сконцентрированы в той части ОФК, которая принимает участие в наших эмоциональных реакциях на других людей, особенно в мгновенной эмпатии[189]189
  О социальных эмоциях см. Bartels A., Zeki S. The Neural Basis of Romantic Love. NeuroReport. 2000; 17: 3829–3834. В зоне F1 ОФК и зоне Z4 ППК очень много веретенообразных нейронов.


[Закрыть]. Например, на снимках мозга видно, что эта зона активируется, когда мать слышит плач своего ребенка или когда мы ощущаем страдания своих близких. То же самое происходит в эмоционально насыщенные моменты вроде тех, когда мы смотрим на фотографию любимого, ощущаем влечение к кому-то или подозреваем, что нас обманывают.

Веретенообразных нейронов много и в другой части ОФК, которая играет не менее важную роль в нашей социальной жизни. Она отвечает за выражение нашего лица и распознавание чужих эмоций по лицу и активируется в минуты сильных переживаний. Эта область тесно связана с миндалиной, запускающей множество эмоциональных реакций, и частью мозга, где зарождаются первые эмоциональные суждения[190]190
  О роли ППК и ОФК в социальных суждениях см. Tucker D. M., Luu P., Desmond R. E. Jr. et al. Corticolimbic Mechanisms in Emotional Decisions. Emotion. 2003; 2: 127–149.


[Закрыть].

Похоже, именно эти потрясающие нейроны в ответе за высокую скорость нижнего пути. Например, мы уже знаем, нравится ли нам что-то, еще до того, как подберем для него нужное наименование[191]191
  Chartrand T., Bargh J. The Chameleon Effect: The Perception-Behavior Link and Social Interaction. Journal of Personality and Social Psychology. 1999; 76: 893–910.


[Закрыть]. Возможно, работой веретенообразных нейронов объясняется способность нижнего пути выносить суждения типа “нравится – не нравится” за миллисекунды до того, как мы понимаем, что вообще перед нами[192]192
  Возможно, ППК – лишь один из множества участков мозга, составляющих обширную сеть, где формируются решения типа “нравится – не нравится”. Среди других кандидатов – островковая доля.


[Закрыть]. Но особенно важны такие мгновенные суждения, если они касаются людей. Можно сказать, что веретенообразные нейроны накрепко вплетены в нашу систему социальных ориентиров.

Он понимает, что она понимает

Мэгги Вервер, героиня романа Генри Джеймса “Золотая чаша” (The Golden Bowl), выходит замуж и вскоре после свадьбы приезжает навестить своего давно овдовевшего отца. В его загородном имении кроме нее останавливаются и другие гости, в том числе несколько незамужних дам, которые проявляют интерес к Адаму, отцу Мэгги.

Мэгги довольно одного взгляда на отца, чтобы понять: хотя он и не обращал внимания на женщин все то время, пока растил ее, теперь он готов жениться снова. И в тот же миг, заглянув в глаза дочери, Адам понимает, что она угадала его невысказанные чувства. Не перемолвившись с Мэгги ни словом, просто стоя рядом, он ловит себя на ощущении, что “она понимает, о чем размышлял он”. В их беззвучном диалоге “ее лицо не могло скрыть этого от него; она – как всегда быстро – поняла, что на уме у них обоих”.

Смысл, стоящий за этим кратким обменом взглядами, раскрывается на нескольких страницах в начале романа; да и потом, на протяжении всей книги, вплоть до женитьбы Адама, чувствуются последствия этого мгновения взаимопонимания[193]193
  James H. The Golden Bowl. New York: Penguin, 1987.


[Закрыть].

Генри Джеймс в этом отрывке очень точно подметил, сколько всего мы можем прочитать в уме собеседника, опираясь на мельчайшие детали: промелькнувшее на лице выражение способно рассказать нам невообразимо много. Быстрота, спонтанность подобных суждений может отчасти объясняться тем, что ответственные за них нейронные цепи всегда начеку, в состоянии готовности. Даже когда все остальные отделы мозга пребывают в покое, четыре нейронные зоны остаются в режиме фоновой активности, будто моторы на холостом ходу, на случай, если понадобится быстро отреагировать. Примечательно, что три из них отвечают за суждения о людях[194]194
  О нейронной сети суждения о людях см. Mitchell J. P., Heatherton T. F., Macrae C. N. Distinct Neural Systems Subserve Person and Object Knowledge. Proceedings of the National Academy of Sciences. 2002; 23: 15238–15243. В состав нейронной сети, формирующей суждения о людях, входят: дорсальная и вентральная части медиальной префронтальной коры, правая внутритеменная борозда, правая веретеновидная извилина, левая верхняя височная и медиальная височная кора, моторная кора левого полушария и отдельные участки затылочной коры. Три зоны, которые остаются активными, когда мозг отдыхает: дорсальная и вентральная части медиальной префронтальной коры и отдельные участки внутритеменной борозды.


[Закрыть]. Активность этих зон возрастает, когда мы думаем о человеческом общении или наблюдаем его.

Эти зоны методом фМРТ исследовали ученые из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе под руководством Марко Якобони, одного из первооткрывателей зеркальных нейронов, и Мэттью Либермана, одного из основателей социальной нейронауки[195]195
  Мэттью Либерман – директор Нейробиологической лаборатории социально-когнитивных исследований в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. В 2001 году они с Кевином Окснером добились неслыханного профессионального успеха: будучи скромными гарвардскими аспирантами, они написали статью, которую опубликовали в престижнейшем психологическом журнале The American Psychologist, куда нелегко пробиться даже заслуженным профессорам. В этой статье они провозглашали слияние социальной психологии, когнитивистики и нейробиологии в новую дисциплину – социальную нейронауку. В 2006 году Либерман стал редактором первого научного журнала, посвященного этому направлению, – Social, Cognitive, and Affective Neuroscience.


[Закрыть]. Они пришли к выводу, что деятельность мозга в пассивном режиме – то есть то, что происходит у нас в мозге, когда там ничего не происходит, – в основном сводится к мыслям об отношениях с другими людьми[196]196
  О пассивном режиме работы мозга см. Iacoboni M., Lieberman M. D., Knowlton B. J. et al. Watching Social Interactions Produces Dorsomedial Prefrontal and Medial Parietal BOLD fMRI Signal Increases Compared to a Resting Baseline. NeuroImage. 2004; 21: 1167–1173.


[Закрыть].

Повышенный уровень метаболизма этой “человекочувствительной” нейронной сети[197]197
  Эту нейронную систему называют сетью пассивного режима работы мозга (СПРРМ, default mode network) или сетью оперативного покоя – в противовес сети оперативного решения задач (executive control network), контролирующей исполнительные функции и активной при решении внешних задач. СПРРМ активнее работает тогда, когда человек не фокусируется на внешнем мире, а занят, например, самонаблюдением, воспоминаниями, фантазированием и размышлениями о будущем. Иными словами, мозг в это время не мобилизован на решение конкретной внешней задачи, а в спокойном, фоновом режиме занимается собственными, внутренними делами.


[Закрыть] говорит о том, что в устройстве мозга механизмам социального взаимодействия отведена особо важная роль. Когда мозгу больше нечем заняться, он предпочитает крутить мысли о нашей социальной жизни, словно любимый телесериал. На самом деле социально-ориентированные цепи унимаются только тогда, когда мозг переключается на обезличенную задачу вроде подведения баланса в чековой книжке.

А вот области, ответственные за суждения о неодушевленных объектах, напротив, набирают обороты практически с нуля. Это объясняет, почему мы оцениваем людей на десятую долю секунды быстрее, чем вещи: социально-ориентированные части мозга всегда стартуют раньше. При любом взаимодействии с человеком эта сеть мгновенно активируется, чтобы вынести решение, нравится он нам или нет. А этот вердикт способен предсказать, как сложатся наши отношения и сложатся ли они вообще.

Наращивание мозговой активности начинается с принятия быстрого решения, которое зарождается в поясной коре, а затем посредством веретенообразных нейронов передается в другие, тесно связанные с ней зоны, особенно в ОФК. Импульсы, идущие по этим обширным сетям нижнего пути, вызывают ответ всех зон, участвующих в формировании эмоций. Так появляется общее смутное ощущение, которое в случае подключения верхнего пути преобразуется в более осознанную реакцию, будь то непосредственные действия или просто молчаливое понимание, как у Мэгги Вервер.

Цепь ППК – ОФК активизируется всякий раз, когда мы решаем, как лучше отреагировать. Она поднимает весь наш жизненный опыт, давая событиям оценку – нравилось нам что-то или не нравилось, – и таким образом наделяет смыслом происходящее сейчас. Такое эмоциональное исчисление, как полагают некоторые ученые, представляет собой фундаментальную оценочную систему, на которую опирается мозг, организуя нашу деятельность, пусть даже это простое сиюминутное распределение приоритетов. Неудивительно, что этот нейронный узел критически важен в принятии социальных решений: он постоянно прогнозирует успешность наших отношений с людьми[198]198
  Об эмоциях как оценочной системе мозга см. Siegel D. J. The Developing Mind: How Relationships and the Brain Interact to Shape Who We Are. New York: Guilford Press, 1999.


[Закрыть].

Только подумайте, с какой потрясающей быстротой мозг принимает решения в нашей социальной жизни: стоит нам столкнуться с кем-то, как мозг тут же, за двадцатую долю секунды, составляет положительное или отрицательное мнение об этом человеке[199]199
  Такая бинарная оценка выносится благодаря тому, что нейроны активируются либо по шаблону “да”, либо по шаблону “нет”, выдавая на своем языке подобие лайка или дизлайка. Эти нейроны активируются всего на одну двадцатую секунды, то есть сообщают о своем решении ровно столько, сколько нужно для его прочтения другими отделами мозга. Для окончательной фиксации этих “да” или “нет” в ОФК требуется примерно в 10 раз больше времени – около 500 миллисекунд. Таким образом, на первоначальное решение “нравится – не нравится” уходит примерно полминуты.


[Закрыть].

А далее решается вопрос, как на него реагировать. Как только решение типа “нравится – не нравится” четко зафиксировано в ОФК, в этом отделе мозга активность поддерживается еще пятую долю секунды. При этом соседние префронтальные области действуют параллельно: они поставляют информацию о социальном контексте, руководствуясь более специализированной чувствительностью, заточенной, например, под выбор поведения, приемлемого в данных обстоятельствах.

С учетом этой информации ОФК находит компромисс между первым побуждением (“свалить немедленно”) и наилучшим образом действий (“распрощаться под благовидным предлогом”). Мы сами воспринимаем решения ОФК не как сознательно обоснованные мысли, а просто как ощущение “так будет правильно”.

Короче говоря, ОФК руководит нашим поведением с того момента, как у нас оформилось чувство относительно другого человека. ОФК тормозит первоначальный импульс и организует наши действия, чем служит нам добрую службу – как минимум помогает не ляпнуть или не вытворить что-нибудь такое, о чем потом придется жалеть.

В ходе любого общения эта последовательность действий проигрывается не единожды, а постоянно. Таким образом, первичные механизмы, определяющие наше поведение в обществе, опираются на сырые эмоциональные предпочтения: в зависимости от того, нравится нам человек или же он нам противен, мы будем действовать по-разному. А если наши чувства изменятся в ходе общения, то социальный мозг быстренько подстроит под них наши высказывания и действия. Все эти события происходят в мгновение ока, но именно они определяют то, как складывается наши отношения с людьми.

Верхний путь: возможность выбирать

Одна знакомая жалуется мне на свою сестру, которая из-за психического расстройства склонна к приступам ярости. Бывает, они общаются тепло и доверительно, как вдруг сестра ощетинивается и начинает бросаться параноидальными обвинениями.

“Каждый раз, когда я к ней приближаюсь, она ранит меня”, – говорила моя знакомая. И она попыталась отгородиться от того, что переживала как “эмоциональную атаку”. Она перестала немедленно перезванивать сестре и начала проводить с ней меньше времени. А если ее голос на автоответчике звучал гневно, то перезванивала только через день-другой, чтобы дать ей остыть.

И все-таки она беспокоится о сестре и не хочет рвать с ней отношения. Поэтому, когда они все-таки беседуют и сестра вдруг срывается с катушек, моя знакомая напоминает себе о психической болезни сестры и старается не принимать ее злобные излияния на свой счет. Так мысленное упражнение помогает ей не заражаться токсичными эмоциями.

Хотя автоматическая природа эмоционального заражения и делает нас уязвимыми для отрицательных эмоций окружающих, мы вполне способны принимать стратегические решения, препятствующие заражению. Если отношения стали деструктивными, правильные психологические тактики помогут создать защитную эмоциональную дистанцию.

Нижний путь сверхскоростной, он действует в мгновение ока. Но мы не обязаны отдаваться на милость обрушивающейся на нас лавине. Если мгновенные реакции нижнего пути причиняют боль, верхний путь может встать на нашу защиту.

Верхний путь предоставляет нам выбор действий, и делает он это в основном благодаря подключению к цепям, “питающимся” от ОФК. Пока одни сообщения снуют туда-сюда между центрами нижнего пути, обеспечивая эмоциональные реакции (и в том числе банальное заражение), ОФК направляет другой поток импульсов в высшие отделы мозга, чтобы запустить обдумывание этих реакций. Это верхнее ответвление позволяет нам реагировать взвешенно, принимая в расчет все обстоятельства. Таким образом верхний и нижний пути управляют любым нашим общением, а ОФК работает как стрелка, переводящая бегущие по ним потоки сигналов.

Нижний путь с его скоростными зеркальными нейронами действует наподобие шестого чувства, заставляя нас переживать то же, что и другой человек. При этом мы лишь смутно сознаём, что настроились на него. Нижний путь мгновенно погружает нас в эмоциональное состояние собеседника, без посредничества мыслей. Такова моментальная первичная эмпатия – сопереживание.

Верхний путь, напротив, вступает в игру, когда мы наблюдаем в себе перемену настроения и намеренно обращаем внимание на собеседника, пытаясь разобраться, что происходит. Так мы вовлекаем в процесс мыслительные отделы мозга, в особенности префронтальные центры. Верхний путь вносит поразительное разнообразие в крайне ограниченный репертуар реакций нижнего пути: в течение миллисекунд он активирует множество своих разветвленных нейронных цепочек, и число вариантов реагирования возрастает экспоненциально.

Таким образом, если нижний путь дает нам мгновенное ощущение эмоциональной близости, то верхний формирует более изощренное восприятие социальной ситуации, которое позволяет нам реагировать адекватно. Этой гибкостью мы обязаны возможностям префронтальной коры, исполнительного центра нашего мозга.

В 1940–1950-х психиатры повально увлекались префронтальной лоботомией, предполагающей хирургическое рассечение связей ОФК с другими отделами мозга. (Эта “хирургия” зачастую поражала примитивностью: вдоль глазного яблока в податливое мозговое вещество втыкали инструмент наподобие отвертки.) В то время неврологи имели весьма смутное представление о функциях основных зон мозга, не говоря уже об ОФК. Однако они заметили, что буйные пациенты после лоботомии становились смирными – а чего еще желать сотрудникам, тонущим в хаосе огромных психлечебниц, где тогда держали больных?!

Хотя лоботомия и не вредила когнитивным способностям пациентов, у нее обнаружилось два загадочных побочных эффекта: эмоции прооперированных сильно притуплялись или вообще сходили на нет, и в незнакомых им социальных ситуациях пациенты не знали, как себя вести. Сегодняшняя нейробиология уже знает, отчего это происходило: ОФК увязывает социальную реальность с нашими чувствами, тем самым подсказывая, как себя вести. Лишенные способностей к этой межличностной математике, лоботомированные пациенты совершенно терялись в новых для них обстоятельствах общения.

Дорожные войны в экономике

Представьте, что вам и какому-то незнакомцу дали 10 долларов. Вы можете поделить эту сумму как угодно. Незнакомец говорит: “Бери два или проваливай!” Казалось бы, логично взять предложенное – это вам любой экономист подтвердит. Но если вы возьмете два, незнакомцу достанутся аж восемь. И у большинства людей, резонно это или нет, такое предложение вызывает возмущение, а предложение удовольствоваться одним долларом – настоящую ярость.

И так происходит снова и снова, когда люди играют в придуманную специалистами по поведенческой экономике игру под названием “Ультиматум”. По ее условиям, один игрок делает предложение, другой может либо принять его, либо отвергнуть. Если предложение не будет принято, оба останутся ни с чем.

Слишком скупое предложение может вызвать у второго игрока состояние, аналогичное “дорожной ярости”[200]200
  Дорожная ярость (англ. road rage) в широком смысле – это агрессивное поведение водителя во время управления транспортным средством (агрессивное вождение) или вследствие сложной дорожной ситуации либо ДТП (вербальное или физическое насилие в отношении другого водителя или пешехода). – Прим. перев.


[Закрыть][201]201
  Если игра состоит из нескольких раундов, то есть можно торговаться снова и снова, отказ удовольствоваться малым становится рациональным (и частым) решением, поскольку способствует отстаиванию своей позиции в последующих раундах. Отказ нерационален только в случае “одноразового” торга без свидетелей, когда в перспективе уже не придется договариваться с тем же партнером.


[Закрыть]. Долгое время игру “Ультиматум” использовали в моделировании ситуаций с принятием экономических решений, но Джонатан Коэн, директор Центра изучения мозга, разума и поведения в Принстонском университете, нашел ей применение и в социальной нейронауке. В исследованиях его научной группы мозг участников сканируют прямо в процессе игры.

Коэн одним из первых начал осваивать нейроэкономику – область нейронауки, посвященную анализу скрытых нейронных механизмов, управляющих принятием рациональных и нерациональных экономических решений. Уже известно, что наша экономическая жизнь опирается на оба нейронных пути – верхний и нижний. Большинство текущих исследований сфокусировано на областях мозга, активных в ходе человеческих взаимодействий, и их результаты приближают нас к осмыслению иррациональных сил, управляющих рыночными процессами.

“Если первый игрок предлагает всего один доллар, – говорит Коэн, – второй вполне может послать его к черту. Согласно общепринятой экономической теории, это решение нерационально, так как доллар все же лучше, чем ничего. Оно буквально сводит экономистов с ума, ведь в их теориях люди всегда стремятся получить максимальное вознаграждение. На самом же деле люди часто готовы пожертвовать даже месячной зарплатой, лишь бы наказать того, кто сделал несправедливое предложение”.

Когда “Ультиматум” проходит всего в один раунд, нечестные предложения часто вызывают гнев. Однако если игрокам дать провести несколько раундов, они с большей вероятностью приходят к обоюдовыгодным условиям сделки.

“Ультиматум” не просто делает двух человек соперниками, он еще и устраивает перетягивание каната в голове каждого из них – там, где пересекаются верхний и нижний пути, мыслительная и эмоциональная системы. Верхний путь опирается преимущественно на префронтальную кору, играющую важнейшую роль в рациональном мышлении. Орбитофронтальная кора, как мы уже знаем, расположена в ее нижней части и охраняет границу между префронтальной корой и центрами нижнего пути вроде миндалины, которые лежат в среднем мозге и отвечают за импульсивные, эмоциональные реакции.

Наблюдая за тем, какие нейронные сети включаются в работу во время микроэкономического взаимодействия, когда два пути соперничают, Коэн сумел отделить влияние рациональной префронтальной коры от безрассудных “посланий в разные места”, генерируемых нижним путем – в данном случае островковой корой, которая при зарождении ряда эмоций активируется не меньше миндалевидного тела. Чем сильнее была реакция нижнего пути, зафиксированная нейровизуализацией, тем менее разумными с экономической точки зрения были поступки игроков. А чем активнее работала префронтальная кора, тем результат был взвешеннее[202]202
  Чем активнее префронтальная кора, тем лучше результаты в “Ультиматуме”: Sanfey A. G., Rilling J. K., Aronson J. A. et al. The Neural Basis of Economic Decision-making in the Ultimatum Game. Science. 2003; 300: 1755–1757.


[Закрыть].

В эссе “Вулканизация мозга” (The Vulcanization of the Brain; название отсылает к сверхрациональному персонажу “Звездного пути”, Споку с планеты Вулкан) Коэн уделяет основное внимание взаимодействию сухой обработки информации по верхнему пути, который тщательно и целенаправленно взвешивает все за и против, и операций нижнего пути, где сильны эмоции и склонность к поспешным действиям. Какая из систем возобладает, пишет Коэн, зависит от активности префронтальной коры, играющей роль проводника рационального мышления.

В ходе эволюции префронтальная кора человека значительно превзошла по размерам те же области у других приматов, и именно это в основном и выделило нас из их числа. Префронтальная кора, наделенная обязанностями “исполнительного директора”, работает чуть медленнее других отделов мозга, имеющих узкую специализацию. Зато, подобно многоцелевому мозговому тренажеру, она отличается удивительной гибкостью, способствуя решению гораздо более широкого спектра задач, чем любая другая нейронная структура.

“Префронтальная кора, – однажды сказал мне Коэн, – до неузнаваемости изменила мир людей в физическом, экономическом и социальном отношении”.

И какое бы умопомрачительное множество изменчивых реалий ни порождал человеческий гений – будь то прожорливые автомобили или нефтяные войны, агропромышленные гиганты или высококалорийная пища, электронная почта или хищение персональных данных, – наша изобретательная префронтальная система нейронов помогает нам маневрировать среди опасностей, отчасти ею же созданных. Многие из этих угроз вырастают из более примитивных влечений нижнего пути, когда верхний путь позволяет им обмануть себя или проявляет к ним снисхождение. Но в не меньшей степени мы обязаны верхнему пути и выживанием среди таких угроз.

Как утверждает Коэн, “нам сейчас доступно все, что пожелаем, да хоть те же сахар с жиром. Но нам необходимо находить компромисс между сиюминутными и долгосрочными интересами”.

К этому компромиссу мы приходим тоже благодаря префронтальной коре, во власти которой говорить “нет” нашим порывам – например, отказывать нам во второй порции шоколадного мусса или в излишне жестоком ответе в перебранке[203]203
  В дорсолатеральной префронтальной коре находятся системы торможения, которые запускаются, когда мы сознательно противостоим порыву. Другой тормозящий путь пролегает через медиальную область префронтальной коры: там находятся возбуждающие нейроны, которые активируют тормозящие нейроны миндалины. См. Quirk G. J., Gehlert D. R. Inhibition of the Amygdala: Key to Pathological States? Annals of the New York Academy of Sciences. 2003; 985: 263–272. Однако относительно особенностей тормозных путей ученые расходятся во мнениях.


[Закрыть]. В такие минуты верхний путь всецело управляет нижним.

Скажем импульсу “нет”

Один англичанин упорно, неделя за неделей делал ставку на одни и те же числа в национальной лотерее: 14, 17, 22, 24, 42 и 47. Однажды он увидел по телевизору, что в розыгрыше выпала та самая комбинация, и выигрыш составил два миллиона фунтов. Но как раз на той неделе он забыл обновить лотерейный билет, и срок его действия истек всего пару дней назад. От расстройства бедняга покончил с собой.