Текст книги "Социальный интеллект. Новая наука о человеческих отношениях"

Новостное сообщение об этой трагедии процитировали в научной статье, посвященной переживанию сожаления о неудачном решении[204]204
  О сожалении см. Camille N., Coricelli G., Sallet J. et al. The Involvement of the Orbitofrontal Cortex in the Experience of Regret. Science. 2004; 304: 1167–1170.


[Закрыть]. Подобные чувства возбуждают ОФК, провоцируя приступы раскаяния, а еще чаще – самообвинения, способные, как в случае с несчастным любителем лотереи, доводить до отчаяния. Однако пациенты с повреждениями ключевых нейронных сетей ОФК никаких сожалений не чувствуют. Как бы сильно они ни промахнулись, их ничуть не волнуют упущенные возможности.

ОФК осуществляет нисходящий контроль миндалины, источника бурных эмоций и импульсивных действий[205]205
  ОФК – не единственный инструмент, с помощью которого верхний путь регулирует активность миндалины. Для этого подходит и другая область префронтальной коры – вентромедиальная. Регуляция эта двусторонняя, поскольку миндалина тоже влияет на работу префронтальной коры. Факторы, определяющие, будут ли ОФК и миндалина тормозить друг друга или станут действовать заодно, еще предстоит уточнить.


[Закрыть]. Пациенты с повреждениями этих тормозящих сетей, будто маленькие дети, не могут подавить свои эмоциональные порывы – например, не могут не нахмуриться, увидев чье-то хмурое лицо. Без эмоционального предохранителя их разбушевавшаяся миндалина получает полную свободу действий.

Такие люди абсолютно не волнуются по поводу своих поступков, которые другим кажутся убийственными оплошностями в общении. Например, они могут повиснуть на шее незнакомца и расцеловать его в знак приветствия или вдруг отпустить сортирную шуточку, способную порадовать разве что трехлетнего ребенка. Они беспечно делятся самыми деликатными подробностями своей жизни с любым, находящимся в пределах слышимости, и даже не подозревают, что совершают что-то непристойное[206]206
  Эту своеобразную безалаберность, при которой человек не осознает неуместности собственных действий, называют социальной анозогнозией. О повреждениях ОФК и неадекватном поведении в обществе см. Beer J. B. Orbitofrontal Cortex and Social Behavior: Integrating Self-monitoring and Emotion-Cognition Interactions. Journal of Cognitive Neuroscience. 2006; 18: 871–880.


[Закрыть]. Хоть они и способны пересказать правила поведения в обществе, применить их к себе эти люди просто не в состоянии. Если ОФК неполноценна, верхний путь, по-видимому, не справляется с контролем нижнего[207]207
  ОФК, похоже, играет важную роль в бессознательной регуляции поведения, а дорсолатеральная префронтальная кора – в сознательной. Если дорсолатеральная префронтальная кора не повреждена, пациенты могут намеренно скорректировать свое поведение, если осознают, что поступают неприемлемо. Так что самое важное для них – ухитриться заметить свою промашку.


[Закрыть].

Похожие нарушения в работе ОФК происходят и у тех ветеранов, которые, увидев боевые действия в вечерних новостях или услышав звук автомобильного выхлопа, оказываются в плену травмирующих воспоминаний о пережитых ими военных кошмарах. В этом случае главный виновник – излишне активное миндалевидное тело, которое посылает потоки панических импульсов, ошибочно реагируя на знаки, как-то напоминающие о пережитой травме. У обычных людей ОФК анализирует это первичное чувство страха и делает вывод, что их покой нарушил телевизор или грузовик, а вовсе не вражеский огонь.

Пока системы верхнего пути сдерживают миндалину, она не может играть в мозге роль плохого парня. В состав ОФК входит один из нейронных комплексов, способных гасить исходящие из миндалины волны возбуждения, просто говорить “нет” лимбическим[208]208
  Речь идет об импульсах, идущих от лимбической системы – крупного функционального комплекса корковых и подкорковых структур, регулирующего множество важных функций организма, от обоняния и эмоциональных реакций до формирования памяти и работы внутренних органов в разных условиях. В эту систему включают и миндалину, и ОФК.


[Закрыть] импульсам. Когда сети нижнего пути высылают примитивные эмоциональные импульсы (“Ох, заору!” или “Как же она меня бесит! Пора валить!”), ОФК оценивает их с учетом обстоятельств, формируя более глубокое понимание ситуации (“Да ведь я же в библиотеке” или “Но это всего лишь наше первое свидание”), и в соответствии с этим, словно эмоциональный тормоз, модулирует их.

Когда же тормоза отказывают, мы ведем себя неадекватно. В одном исследовании разбили на виртуальные пары незнакомых друг с другом студентов колледжа, чтобы они познакомились в онлайн-чате, сидя в индивидуальных кабинках[209]209
  Об эксперименте в кабинках см. Niederhoffer K. G., Pennebaker J. W. Linguistic Style Matching in Social Interaction. Journal of Language and Social Psychology. 2002; 21: 337–360.


[Закрыть]. Примерно каждая пятая из интернет-бесед быстро приобрела сексуальную направленность, с откровенной лексикой, графическим обсуждением половых актов и даже прямым соблазнением собеседника.

Когда экспериментатор потом читал эту переписку, он был поражен. Насколько он мог заметить, провожая студентов в кабинки и обратно, все они вели себя сдержанно, скромно и вежливо, не выказывая ни малейших признаков той виртуальной распущенности.

Вряд ли кто-то из них отважился бы на такой откровенно сексуальный разговор с едва знакомым человеком, если бы они общались вживую. В том-то все и дело: при общении лицом к лицу мы находимся в единой петле обратной связи с собеседником и преимущественно по его мимике и интонациям понимаем, правильно ли мы себя ведем.

Нечто подобное этим неуместным разговорам о сексе наблюдают в интернете с первых лет его появления – так называемый флейминг: взрослые приверженцы этой стратегии общения забрасывают друг друга глупыми оскорблениями, словно дети[210]210
  Типичное проявление интернет-расторможенности у девочек-подростков – кибертравля, в арсенале которой грубые подкалывания, распускание слухов и жестокие издевательства, доводящие жертву до слез: Palpini K. Computer Harassment: Meanness Bottled in a Message. Daily Hampshire Gazette. 2005. Еще более аморальное и отвратительное проявление киберраспущенности – когда взрослые подбивают подростков за деньги заниматься сексом перед веб-камерами: Eichenwald K. Through His Webcam, a Boy Joins a Sordid Online World. New York Times. 2005.


[Закрыть]. В реальной жизни верхний путь обычно не дает нам выйти за рамки, но онлайн-общение лишено типичной обратной связи, без которой ОФК не может корректировать наше социальное поведение.

По здравом размышлении

“Как печально… Эта бедная женщина одиноко стоит перед церковью и рыдает. Должно быть, там кого-то провожают в последний путь. И видимо, она оплакивает дорогого ей человека… Стоп. Если подумать, это вовсе и не похороны. Глядите-ка, перед церковью стоит белый лимузин, украшенный прелестными цветами, – да это же свадьба! Как мило…”

Примерно так можно описать мысли участницы эксперимента, которая разглядывала фотографию плачущей у церкви женщины. С первого взгляда испытуемая решила, что видит похороны. Ей стало грустно, и к ее глазам подступили слезы сочувствия.

Но поразмыслив, она начала воспринимать фото совершенно иначе. Когда испытуемая решила, что женщина пришла на свадьбу, и вообразила эту счастливую сцену, ее собственная печаль превратилась в радость. Получается, меняя восприятие, мы можем изменять и свои эмоции.

Эта небольшая деталь нашей повседневной жизни была разобрана на уровне нейронных механизмов в нейровизуализационном исследовании Кевина Окснера[211]211
  Ochsner K. N., Bunge S. A., Gross J. J. et al. Rethinking Feelings: An FMRI Study of the Cognitive Regulation of Emotion. Journal of Cognitive Neuroscience. 2002; 14: 1215–1229. Мысли женщины реконструированы по описанию эксперимента.


[Закрыть]. Окснер в свои 30 с небольшим уже успел стать авторитетом в этой молодой области науки. Когда я встретился с ним в его уютном кабинете, настоящем оазисе порядка в этой замшелой кроличьей норе, Шермерхорн-холле, где размещается психологический факультет Колумбийского университета, Окснер описал мне свою методику.

В его эксперименте, проходившем в Колумбийском центре фМРТ-исследований, доброволец неподвижно лежал в камере томографа – длинной и темной трубе. На голове у этого отважного страдальца было надето нечто вроде птичьей клетки – устройство, регистрирующее радиоволны, испускаемые атомами мозга. Контакты с другими людьми имитировали с помощью зеркала, закрепленного над этой “клеткой” под углом 45 градусов: в нем испытуемый мог видеть отражение всего, что демонстрировали у дальнего конца томографа, из которого торчали его ноги[212]212
  В некоторых МРТ-исследованиях на участников надевают специальные очки для демонстрации изображений.


[Закрыть].

Такие условия трудно назвать естественными, однако в результате томограф создает подробнейшие карты реакций мозга на те или иные стимулы, будь то изображение человека в состоянии крайнего ужаса или детский смех в наушниках. Используя этот подход, нейробиологи смогли с недостижимой ранее точностью определить зоны мозга, которые организованно действуют во время самых разных контактов с другими людьми.

В эксперименте Окснера женщинам показывали ту самую фотографию и давали прочувствовать все эмоции, которые она у них вызывала. Потом их просили целенаправленно переосмыслить увиденное так, чтобы оно меньше огорчало.

И вот, похороны превратились в свадьбу. Стоило женщине поразмыслить, как ее нейронные механизмы подавили активность эмоциональных центров, нагонявших на нее печаль. Немного углубившись в случившееся, мы поймем, что в ее мозге произошло несколько последовательных событий. Вначале правая миндалина, как и положено “рассаднику” негативных эмоций, мгновенно, автоматически расценила запечатленное на фото как похороны и активировала нейронную сеть грусти.

Первый эмоциональный отклик происходит так быстро, что когда миндалина уже запустила свои реакции и активировала другие области мозга, корковые центры мышления еще даже не завершили анализ ситуации. Пока миндалина генерирует эмоции из спектра “будь готов”, системы, соединяющие эмоциональные и мыслительные центры, проверяют и уточняют ее реакцию, добавляя эмоциональных тонов нашему восприятию. Так формируется наше первое впечатление (“Как грустно: она плачет на похоронах”).

Сознательная переоценка фотографии (“Это не похороны, а свадьба”) заменяет первоначальное впечатление новым, а неприятные ощущения – радостными, запуская последовательность механизмов, которая усмиряет миндалину и связанные с ней сети. По данным экспериментов Окснера, чем больше в этот процесс вовлечена передняя поясная кора (ППК), тем лучше человеку удается переосмыслить увиденное и, соответственно, изменить свое настроение к лучшему. Кроме того, чем выше активность определенных префронтальных областей, тем сильнее тормозится миндалина в ходе переоценки увиденного[213]213
  Видимо, дорсолатеральная префронтальная кора (ПФК) подключается, когда мы задействуем речь и рабочую память, чтобы найти новое решение эмоциональной проблемы. Эта зона ПФК поставляет нам четкую, сознательную аргументацию рекомендательного характера. А вот ОФК, судя по всему, регулирует эмоции с помощью репрезентаций социальных контекстов и правил, которые трудно сформулировать осознанно. По мнению Кевина Окснера, механика этого процесса заключается в том, что ассоциативные репрезентации привязывают к действиям эмоциональную значимость. Дорсолатеральная ПФК может хранить в памяти описания таких ассоциаций и в соответствии с ними руководить нашими поступками: Ochsner K., Gross J. The Cognitive Control of Emotion. Trends in Neuroscience. 2005; 9: 242–249.


[Закрыть]. Когда слово берет верхний путь, он отбирает микрофон у нижнего.

Когда мы воспринимаем неприятную ситуацию сознательно, верхний путь может управлять миндалиной посредством любой из нескольких префронтальных сетей. Какая именно сеть активируется, зависит от выбранной стратегии переоценки. Одна нейронная сеть работает, когда мы наблюдаем чужое горе – например, страдания тяжелобольного – с медицинской отстраненностью, будто нас с ним ничего не связывает (к этой стратегии обычно прибегают медработники). Другая сеть активируется, если мы начинаем смотреть на ситуацию более оптимистично – например, думаем, что пациент болен не смертельно, что он крепкий и наверняка поправится[214]214
  Об альтернативных путях см. Ochsner K. N., Ray R. D., Cooper J. C. et al. For Better or for Worse: Neural Systems Supporting the Cognitive Down– and Up-regulation of Negative Emotion. NeuroImage. 2004; 23: 483–499.


[Закрыть]. Меняя смысл того, что воспринимаем, мы меняем и эмоциональный эффект воспринятого. Как сказал Марк Аврелий почти две тысячи лет назад, “боль существует не сама по себе, а лишь в твоем представлении, и в твоей власти в любой момент отбросить ее”[215]215
  Более образно это высказывание римского императора Марка Аврелия (121–180 гг.) перевел Чехов в “Палате № 6”: “Боль есть живое представление о боли: сделай усилие воли, чтоб изменить это представление, откинь его, перестань жаловаться, и боль исчезнет”. – Прим. перев.


[Закрыть].

Появляющиеся данные о такой намеренной переоценке ставят под сомнение широко распространенное заблуждение, будто мы практически не можем управлять своей внутренней жизнью, потому что, мол, слишком много мыслей, чувств и действий происходит автоматически, в мгновение ока[216]216
  Ochsner K. How Thinking Controls Feeling: A Social Cognitive Neuroscience Approach // Social Neuroscience. New York: Oxford University Press, 2006.


[Закрыть].

“Идея о том, что все происходит «на автомате», звучит депрессивно, – замечает Окснер. – Переоценка меняет нашу эмоциональную реакцию. Когда мы делаем это целенаправленно, мы берем свои эмоции под сознательный контроль”.

Даже если просто назвать про себя эмоции, которые мы ощущаем, миндалина успокаивается[217]217
  О наделении испытываемых эмоций названиями см. Hariri A. R., Bookheimer S. Y., Mazziotta J. C. Modulating Emotional Response: Effects of a Neocortical Network on the Limbic System. NeuroReport. 2000; 8: 11–43; Lieberman M. D., Eisenberger N. I., Crockett M. J. et al. Putting feelings into words: affect labeling disrupts amygdala activity in response to affective stimuli. Psychological Science. 2007; 5: 421–428.


[Закрыть]. Такая переоценка имеет множество последствий для наших отношений с окружающими. Прежде всего, это доказывает, что мы всегда можем пересмотреть свою автоматическую негативную реакцию на человека, более тщательно всё взвесить и начать относиться к нему иначе – так, как будет лучше для нас обоих.

С помощью верхнего пути мы вольны сами выбирать, как нам реагировать, даже если речь идет о нежелательном эмоциональном заражении[218]218
  Хотя в первый момент попадания в петлю обратной связи мозг заставляет нас испытывать чувства собеседника, верхний путь затем предоставляет нам на выбор два типа реагирования. В одном случае мы продолжаем разделять чувства визави, радоваться или печалиться вместе с ним. А в другом мы, например, завидуем его радости или злорадствуем по поводу его горя.


[Закрыть]. Например, вместо того чтобы удариться вместе с кем-то в панику, мы можем, сохраняя спокойствие, прийти на помощь этому человеку. Если мы не хотим разделять чьи-то бурлящие эмоции, мы можем противостоять заражению, оставаясь в том настроении, которое выбрали сами.

Жизнь в ее бесконечном многообразии постоянно подсовывает нам что-нибудь новенькое. Первую реакцию нам всякий раз предлагает нижний путь, но окончательный выбор остается за верхним.

Перестраиваем нижний путь

Дэвиду Гаю было 16, когда его первый раз накрыла боязнь публичных выступлений. Это случилось на уроке английского, когда учитель попросил его прочитать вслух свое сочинение. Перед внутренним взором Дэвида тогда неожиданно пронеслись лица одноклассников. Сам-то он уже решил стать писателем и экспериментировал со стилями, но остальным ученикам в классе на писательство было решительно наплевать. Они с типичным подростковым презрением относились к любым притязаниям, а в сарказме не знали пощады. Отчаянно пытаясь уклониться от того, что нарисовало его воображение, то есть от неизбежных насмешек и издевательств, Дэвид вдруг обнаружил, что не может выдавить из себя ни слова. Страх публичности буквально парализовал его: лицо горело, ладони потели, сердце билось так быстро, что он задыхался. И чем больше он пытался заговорить, тем сильнее паника сжимала его в своих объятьях.

Страх выступлений так и не покинул его. В год выпуска Дэвида номинировали на “должность” президента класса, но он отказался, потому что иначе ему пришлось бы произносить речь. Даже много лет спустя, когда ему было уже за 30, Дэвид не мог найти в себе силы предстать перед публикой и зачитывать отрывки из своего первого, только что опубликованного романа[219]219
  О страхе публичных выступлений см. Guy D. Trying to Speak: A Personal History. Tricycle. 2003; Summer.


[Закрыть].

Дэвид Гай далеко не одинок в своей боязни публичных выступлений. По данным опросов, это самая распространенная фобия, она одолевает каждого пятого американца. Но боязнь выступлений – всего лишь одна из форм социофобии, как именует любые тревожные состояния в присутствии других людей диагностическое руководство по психиатрии. Социофобия может принимать самые разные формы, от боязни знакомства с новыми людьми и разговоров с незнакомцами до неспособности есть при посторонних или пользоваться общим туалетом.

Как и в случае с Дэвидом, первый приступ фобии обычно происходит в подростковом возрасте и страх остается на всю жизнь. Люди прилагают огромные усилия, лишь бы избежать пугающих ситуаций, поскольку даже от одной мысли о том, чтобы оказаться в таких обстоятельствах, их охватывает сильнейшая тревога.

Страх публичности может оказывать впечатляющее физиологическое влияние. Достаточно вообразить себе презрение аудитории, как активируется миндалина, заставляющая организм вырабатывать огромное количество гормонов стресса. Дэвиду хватило представить насмешливые лица одноклассников, чтобы в нем разыгралась настоящая физиологическая буря.

Такими выученными страхами мы отчасти обязаны нейронной сети с центром в миндалевидном теле. Саму миндалину нейробиолог Джозеф Леду часто называет Центральным вокзалом страха[220]220
  Относительно миндалины и социофобии см. Stein M. B., Goldin P. R., Sareen J. et al. Increased Amygdala Activation to Angry and Contemptuous Faces in Generalized Social Phobia. Archives of General Psychiatry. 2002; 59: 1027–1034.


[Закрыть]. Леду знает ее нейронную карту не понаслышке: это скопление клеток он не одно десятилетие изучал в Центре нейронауки Нью-Йоркского университета. Как он выяснил, картина разрядки нейронов миндалины, регистрирующих сенсорную информацию, и соседних нейронов, порождающих страх, заметно меняется с момента, когда страх становится выученным[221]221
  В латеральной части миндалины находится место первичной регистрации всей информации, поступающей от органов чувств. Согласно Леду, в непосредственной близости от этого места, в центральной части миндалины, расположены клетки, отвечающие за страх.


[Закрыть].

Наши воспоминания – это не совсем точное воспроизведение прошлого, а в какой-то мере реконструкция. Каждый раз, когда мы извлекаем что-то из памяти, наш мозг слегка переписывает эту информацию, приводя прошлое в соответствие с нашими нынешними интересами и представлениями. На клеточном уровне, как объясняет Леду, вызов воспоминания из памяти предполагает, что оно будет реконсолидировано, то есть закреплено заново с небольшими изменениями на химическом уровне из-за синтеза новых белков[222]222
  О реконсолидации памяти см. работу Карима Надера из Университета Макгилла, которую цитировал Джозеф Леду в докладе на встрече Консорциума по исследованиям эмоционального интеллекта в организациях (Кембридж, штат Массачусетс, 14 декабря 2004 года).


[Закрыть].

Таким образом, всякий раз, когда мы вызываем какое-то воспоминание, мы подправляем саму его “химию”: в следующий раз, когда мы обратимся к нему, оно окажется таким, каким стало в ходе последнего изменения. Какой именно будет новая консолидация, зависит от того, что мы узнаем, вызвав воспоминание. Если мы испытаем лишь приступ старого страха, то углубим нашу фобию.

Но верхний путь может призвать нижний “взяться за ум”. Если во время приступа страха вы скажете себе что-то такое, что ослабит панику, воспоминание перезапишется так, что в дальнейшем будет иметь меньше власти над вами. И постепенно вы добьетесь того, что травмирующее воспоминание уже не будет провоцировать приступы тревоги. Как утверждает Леду, клетки миндалины при этом перепрограммируются таким образом, что условный рефлекс, поддерживающий страх, исчезнет[223]223
  Эта стратегия работает как в когнитивной терапии, так и в медикаментозной – например, лечении пропранололом. По мнению Леду, когда нужно побороть страх, вызванный психологической травмой, необходима реконсолидация воспоминания с меньшей “дозой” страха – процесс, который непосредственно воздействовал бы на нейроны. Нейроны, хранящие связанный с воспоминанием страх, располагаются в той части миндалины, которая напрямую не взаимодействует с зоной префронтальной коры, извлекающей сознательный компонент воспоминания – информацию о том, что, где и с кем произошло. Но умышленное расслабление – как при терапии контр-обусловливанием (замещением) – задействует зону префронтальной коры, напрямую связанную с амигдалярным центром страха, и это дает возможность перекроить пугающее воспоминание путем реконсолидации. Леду предполагает, что каждый раз, когда мы вновь испытываем тот самый, связанный с травмой страх, у нас появляются два часа, чтобы реконсолидировать пугающее воспоминание. Если в этот промежуток времени удастся принять пропранолол, блокирующий активность клеток миндалины (но, видимо, можно и просто посильнее расслабиться, как в ходе замещающей терапии), воспоминание изменится настолько, что позже миндалина уже не будет реагировать на него таким всплеском страха.


[Закрыть]. Иными словами, одной из терапевтических целей можно считать постепенное изменение нейронов, отвечающих за выученный страх[224]224
  Согласно другой теории, терапия укрепляет префронтальную сеть, которая проецируется на тормозящий путь миндалины: Quirk G. J., Gehlert D. R. Inhibition of the Amygdala: Key to Pathological States? (см. пункт 23).


[Закрыть].

Иногда в ходе лечения пациенту предлагают напрямую “посмотреть в глаза” своему страху. В начале терапевтического сеанса пациенту помогают расслабиться – например, просят несколько минут медленно подышать, задействуя диафрагму и мышцы живота. Затем его погружают в травмирующую ситуацию, постепенно усугубляя ее до наиболее травмирующего варианта.

Одна сотрудница дорожной полиции Нью-Йорка призналась, что испытала приступ ярости, когда один водитель назвал ее убогой стервой. В ходе терапии погружением ее заставляли многократно выслушивать эту фразу: сначала слова произносили нейтральным тоном, затем все более эмоционально и наконец в сочетании с оскорбительными жестами. Терапию признали успешной, когда инспектор научилась сохранять спокойствие, как бы грубо ни звучала заветная фраза. Судя по всему, эта женщина сможет невозмутимо выписывать штрафы любым грубиянам[225]225
  О борьбе с гневом см. Brondolo E., DiGiuseppe R., Tafrate R. C. Exposure-based Treatment for Anger Problems: Focus on the Feeling. Cognitive and Behavioral Practice. 1997; 4: 75–98. В последнее время объекты гнева все чаще демонстрируют виртуально, как при симуляции пилотирования.


[Закрыть].

Порой психотерапевтам приходится прилагать огромные усилия, чтобы воссоздать травмирующие пациента социальные обстоятельства в безопасной обстановке. Один когнитивный терапевт, прославившийся как специалист по избавлению от тревожности, использует терапевтические группы в качестве публики для пациентов с боязнью выступлений[226]226
  О терапии социофобии см. Barlow D. Anxiety and Its Disorders. New York: Guilford Press, 1988.


[Закрыть]. Пациент учится применять методики расслабления и противостоять мыслям, вызывающим тревогу. Тем временем терапевт подговаривает группу вести себя так, чтобы усложнить эту задачу: бросать ехидные реплики, изображать на лице скуку или недовольство.

Разумеется, пациента можно погружать в проблемную ситуацию лишь в тех пределах, в каких он способен ее выдержать. Одна женщина, узнав, что ей предстоит выступать перед столь недоброжелательной аудиторией, отпросилась в туалет, закрылась там и отказалась выходить. В конце концов, правда, ее удалось уговорить продолжить терапию.

По мнению Леду, иногда бывает полезно даже просто неоднократно обсудить старую травму с человеком, который поможет взглянуть на события с иной точки зрения. Воспоминания при этом перекодируются и станут менее болезненными. Возможно, отчасти поэтому, когда пациент с помощью психотерапевта переформулирует проблему, он чувствует облегчение: во время разговора мозг иначе перезаписывает информацию о том, что нас тревожит.

“Это чем-то похоже на то, что происходит само собой, когда мы вновь и вновь перемалываем в голове тревожные мысли и в итоге начинаем воспринимать их по-другому”, – говорит Леду. То есть мы используем верхний путь для перестройки нижнего[227]227
  Леду использует здесь термины “нижний путь” и “верхний путь” в чисто техническом смысле, подразумевая сенсорные нервные пути, ведущие к миндалине из сенсорной зоны таламуса и из сенсорной коры соответственно. Нижний путь предоставляет нам быстрые, но весьма приблизительные сенсорные впечатления, в то время как верхний – более четкую и подробную сенсорную информацию. Нижний путь не в состоянии отличить палку от змеи, это задача верхнего пути. Нижний путь предпочитает перестраховаться: лучше лишний раз испугаться, чем потом жалеть. В трактовке, которой придерживаюсь я, верхний путь – это управляемая обработка информации, нижний – автоматическая. С этой точки зрения оба пути, о которых говорит Леду, “нижние” – автоматические и высокоскоростные.


[Закрыть].

СОЦИАЛЬНЫЙ МОЗГ

Любой нейробиолог скажет вам, что социальный мозг – это не шишка на черепе и не какой-то специфический узел в головном мозге. Скорее, это набор нейронных сетей, слаженно работающих во время человеческого общения[228]228
  Словосочетание “социальный мозг” известнейший нейробиолог Майкл Газзанига использовал в другом смысле: не в качестве общего названия всех участков мозга, активных в процессе общения, а как метафору мозга в целом, его структуры и работы. По его словам, мозг похож на небольшое сообщество, вполне самостоятельные члены которого – модули – кооперируются друг с другом для выполнения конкретных задач, в точности как люди работают вместе над отдельными проектами. Я же использую термин “социальный мозг” для обозначения модуля, управляющего межличностными взаимодействиями.


[Закрыть]. И хотя некоторые области мозга, похоже, играют особенно важную роль в управлении отношениями, ни одна из основных зон, судя по всему, не специализируется исключительно на социальных механизмах[229]229
  Каждая область мозга принимает участие в исполнении множества функций, поэтому ни одну область нельзя назвать исключительно социальной, кроме разве что специализированных структур вроде систем зеркальных нейронов. Если какая-то область активизируется в ходе какого-то процесса взаимодействия, это еще не значит, что она вызывает этот процесс: участие ведь никак нельзя приравнять к причине. Подробнее о проблемах соотнесения нейронной активности с социальными процессами см. Willingham D., Dunn E. What Neuroimaging and Brain Localization Can Do, Cannot Do, and Should Not Do for Social Psychology. Journal of Personality and Social Psychology. 2003; 85: 662–671.


[Закрыть].

Некоторые ученые приписывают такое широкое распределение по мозгу ответственности за нашу социальную жизнь тому, что групповые отношения обрели ключевое значение для выживания только у приматов, к моменту появления которых природа уже почти закончила формировать мозг. Чтобы создать механизм управления функциями, возможности которых открылись лишь в последний момент, ей пришлось обойтись тем, что было, и просто объединить разрозненные участки в общую систему нервных путей, которая могла бы управиться с любыми вызовами столь сложных отношений.

Мозг использует каждую свою частицу для решения множества задач. Но, рассматривая активность мозга с точки зрения специфических функций, в частности, управления человеческими взаимодействиями, нейробиологи надеются разобраться в работе без малого 100 миллиардов нейронов и приблизительно 100 триллионов связей между ними – самом сложном хитросплетении, известном науке. Эти нейроны объединены в модули, которые ведут себя как сложные подвесные игрушки-мобили: активность в одной части такой системы мгновенно вызывает отклик во всех остальных.

На самом деле всё еще сложнее, потому что природа очень экономна. Например, серотонин – нейромедиатор, благодаря которому в мозге создается чувство, что нам хорошо. Антидепрессанты СИОЗС (селективные ингибиторы обратного захвата серотонина), как известно, повышают доступное количество этого нейромедиатора, отчего поднимается настроение. Но то же самое вещество регулирует и работу кишечника. Около 95 % серотонина находится именно в пищеварительном тракте, где семь разных видов серотониновых рецепторов управляют рядом процессов, от секреции ферментов до перистальтики[230]230
  О серотонине см. Gershon M. The Second Brain. New York: Harper, 1999; Gershon M. Plasticity in Serotonin Control Mechanisms in the Gut. Current Opinion in Pharmacology. 1999; 3: 600.


[Закрыть].

Точно так же, как эта молекула одновременно регулирует и настроение, и пищеварение, практически все нейронные пути, составляющие социальный мозг, совмещают несколько функций. Но когда они работают сообща – скажем, при личном общении людей, – протяженные сети нашего социального мозга объединяются в общий информационный канал[231]231
  Какие именно нейронные сети задействуются, зависит от рода деятельности. Все эти сети в совокупности образуют социальный мозг. О нейронной магистрали взаимодействий см. Preston S. D., de Waal F. B. M. Empathy: Its Ultimate and Proximate Bases. Behavioral and Brain Sciences. 2005; 25: 1–20.


[Закрыть].

Некоторые важнейшие участки нейронных сетей социального мозга

Карты социального мозга составлялись в основном по данным нейровизуализаций. Однако, как турист, приехавший в Париж всего на несколько дней, ученые вынуждены снимать только самые значимые для них “достопримечательности”, а не все подряд. Мелкими деталями приходится жертвовать. Так, например, фМРТ-исследования мощно освещают “социальный автобан” между орбитофронтальной корой и миндалиной, но оставляют в тени 14 (или около того) ядер самой миндалины, функционально отличных друг от друга. Это новое научное направление предоставляет огромное поле для исследований (подробности см. в приложении Б).