Текст книги "Социальный интеллект. Новая наука о человеческих отношениях"

– Да как ты смеешь! Я с мэром знаком! Я сделаю так, что тебя выкинут с работы! – в ярости начал сыпать угрозами водитель “кадиллака”.

– Почему бы вам просто не взять талон и не уехать отсюда, пока я не вызвал эвакуатор? – ровным тоном предложил полицейский.

Водитель схватил штрафной талон, сел за руль и поехал прочь, продолжая ворчать.

Лучшие полицейские великолепно владеют техникой влияния: они умеют действовать конструктивно, полагаясь на чувство такта и самоконтроль, чтобы общение привело к желаемому результату. Образцовые защитники правопорядка используют минимум силы и лишь в случае крайней необходимости, однако ощущение силы, исходящее от них, придает веса их действиям. В общении со вспыльчивыми людьми они проявляют высокий профессионализм, ведя себя спокойно и внимательно.

В результате люди с большей охотой выполняют их требования. Например, инспекторы дорожной полиции Нью-Йорка, допускающие применение лишь необходимого минимума силы, реже прочих докладывают об инцидентах с агрессивными водителями, переросших в насильственные действия. Такие полицейские просто научились чувствовать, что их организм реагирует на хамство, – а это тревожный знак перехода инициативы к оппоненту – и спокойно, но твердо и в высшей степени профессионально отстаивают свой авторитет. Если бы они, напротив, пошли на поводу у своих инстинктивных, “кишечных” реакций, это привело бы к столкновению[274]274
  Brondolo E., Jellife T., Quinn C., Tunick W., Melhado E. Correlates of Risk for Conflict Among New York City Traffic Agents // Violence on the Job. Washington, D. C.: American Psychological Association Press, 1996.


[Закрыть].

Разумное применение силы может быть эффективной тактикой разрешения, а еще лучше предотвращения конфликта. Но истинное мастерство при использовании потенциальной угрозы физического насилия заключается не в применении силы, а в идеальной заточке и регуляции нейронных механизмов, тонко подстраивающих нашу реакцию к конкретным обстоятельствам. Эти механизмы увязывают самоконтроль (сдерживание внутренних агрессивных порывов), эмпатию (считывание состояния оппонента, позволяющее подобрать тот минимум силы, которым можно обойтись) и социальное познание (понимание, какое поведение будет нормативным в этих обстоятельствах). Инструкторы, обучающие гражданских и военных грамотному применению силы, на самом деле тренируют их нейронные сети, отвечающие за эту способность. Когда человек постигает навыки насилия, он обязан параллельно учиться обуздывать свою агрессию.

Чтобы умерять агрессию в повседневной социальной жизни, мы полагаемся, в общем-то, на те же нейронные сети, но требуем от их работы большей изощренности. Если мы хотим конструктивно влиять на людей, то должны выражать свои мысли и чувства так, чтобы это дало желаемый социальный результат – например, успокоило оппонента. Люди, искусные в самовыражении, воспринимаются окружающими как уверенные в себе и приятные в общении, и в целом производят выгодное впечатление[275]275
  Riggio R., Friedman H. Impression Formation: The Role of Expressive Behavior. Journal of Personality and Social Psychology. 1986; 50: 421–427.


[Закрыть].

Мастера влиять на других в своих действиях полагаются на социальную осведомленность: например, они понимают, когда лучше просто закрыть глаза на что-то ради благополучного развития отношений[276]276
  Представьте, что один из партнеров бестактно бросил в лицо другому голую правду, расстроившую его или причинившую ему боль. В подобной ситуации высокая эмпатическая точность может испортить отношения, вызвав излишние подозрения и спровоцировав ссору. В таких случаях Уильям Айкс рекомендует иной путь – “недопонимание во благо”: Simpson J. A., Orina M. M., Ickes W. When Accuracy Hurts, and When It Helps: A Test of the Empathic Accuracy Model in Marital Interactions. Journal of Personality and Social Psychology. 2003; 85: 881–893. О случаях, когда эмпатия не помогает, см. Ickes W., Simpson J. A. Managing Empathic Accuracy in Close Relationships // Empathic Accuracy. New York: Guilford Press, 1997.


[Закрыть]. Даже демонстрация эмпатической точности может быть контрпродуктивной: догадки типа “Тебе плевать на меня!” или “Ты меня не любишь!” иногда разумнее не высказывать вслух, а просто принять к сведению и учесть в своем поведении.

Выбор подходящей меры экспрессивности основывается, среди прочего, на социальном познании, то есть понимании того, какое поведение будет уместным в той или иной ситуации с точки зрения господствующих культурных норм (это, кстати, еще один пример взаимного усиления элементов социального интеллекта). Например, сдержанные интонации, идеально подходящие для Пекина, в Гвадалахаре покажутся слишком невыразительными[277]277
  Сравнительные исследования поведения американцев китайского и мексиканского происхождения показали, что они одинаково переживают одни и те же эмоции, но мексиканцы выражают их гораздо ярче: Soto J. A., Levenson R. W., Ebling R. Culture of Moderation and Expression. Emotion. 2005; 5: 154–165.


[Закрыть]. Чувство такта уравновешивает экспрессивность. Социальная осмотрительность позволяет нам вписываться в любой социальный контекст, гася самые неподобающие эмоциональные возмущения на нашем пути.

Участие

Обратимся снова к эксперименту со спешащими семинаристами и притчей о добром самаритянине. У каждого из семинаристов был переломный момент, когда он слышал стоны страдальца в дверном проеме на своем пути. Даже тот, кто мчался мимо, мог на миг ощутить сопереживание. Но сопереживание ничего не меняет, если мы не переходим к действиям[278]278
  Рувен Бар-Он в своих первых шкалах измерения эмоционального и социального интеллекта оценивал эмпатию и социальную ответственность по отдельности. Но дальнейшие тестирования показали, что они невероятно близки и, в общем-то, отражают одни и те же свойства. Эволюцию шкалы Бар-Она можно проследить, сравнив раннюю модель, которая приводится в книге Bar-On R., Parker J. D. A., Goleman D. The Handbook of Emotional Intelligence. San Francisco: Jossey-Bass, 2000, с более поздней версией в статье Bar-On R. The Bar-On Model of Emotional-Social Intelligence (ESI). Psicothema. 2006; 18 Suppl. 1: 13–25.


[Закрыть]. Семинаристы, которые все же остановились, чтобы помочь, продемонстрировали еще один аспект социального интеллекта – участие.

Как мы видели в главе 4, когда человек чувствует чьи-то нужды, это может подтолкнуть его к действию – так работает “беспроводная межмозговая связь”. Например, те женщины, которые легче улавливали детскую печаль при просмотре видео с плачущим ребенком, хмурились больше – а это верный признак эмпатии. Эти женщины не только “зеркалили” физиологическое состояние ребенка, но и сильнее прочих испытывали желание взять его на руки[279]279
  Wiesenfeld A. R., Whitman P. B., Malatesta C. Z. Individual Differences Among Adult Women in Sensitivity to Infants: Evidence in Support of an Empathy Concept. Journal of Personality and Social Psychology. 1984; 46: 118–124.


[Закрыть].

Чем больше мы одновременно сопереживаем и ощущаем участие, тем сильнее в нас желание помочь – эта зависимость наблюдается в любых ситуациях, когда люди стремятся облегчить чьи-то страдания. Исследование благотворительности, проведенное в Нидерландах, показало, что участие обычно служит предвестником пожертвований нуждающимся[280]280
  О пожертвованиях см. Schuyt T., Smit J., Bekkers R. Constructing a Philanthropy Scale: Social Responsibility and Philanthropy. Этот доклад был представлен на 33-ей конференции Ассоциации исследователей некоммерческих организаций и волонтерской деятельности (ARNOVA), которая состоялась в Лос-Анджелесе в ноябре 2004 года.


[Закрыть].

На работе участие побуждает нас брать на себя ответственность за то, что должно быть сделано, и этим развивает гражданственность коллектива. Участливые люди с большей готовностью тратят свое время на помощь коллегам. Они не ограничиваются исполнением собственных обязанностей, потому что понимают необходимость сотрудничества ради достижения общих целей.

Те люди, у которых физиологический отклик на чужое горе особенно силен – то есть наиболее восприимчивые к такого рода эмоциональному заражению – с большей готовностью приходят на помощь. И наоборот, те, кого эмпатия почти не беспокоит, с легкостью отмахиваются от чужих проблем. Одно лонгитюдное исследование[281]281
  Лонгитюдное исследование – длительное, чаще всего многолетнее, систематическое изучение одной и той же группы объектов (например, людей). – Прим. перев.


[Закрыть] показало, что дети 5–7 лет, спокойнее прочих наблюдавшие за тем, как расстраиваются их мамы, чаще вырастали антисоциалами[282]282
  Об эмпатической заботе см. Hastings P. D., Zahn-Waxler C., Robinson J. et al. The Development of Concern for Others in Children with Behavior Problems. Developmental Psychology. 2000; 36: 531–546.


[Закрыть]. Ученые предположили, что “воспитание у маленьких детей способности замечать и стремления удовлетворять нужды других людей” может предотвратить нарушения поведения в будущем.

Но одного беспокойства о других порой бывает недостаточно: им ведь надо еще и помогать, да не просто, а эффективно. Многие руководители благотворительных организаций испытывают трудности, потому что им не хватает элементарных управленческих навыков – делать добро тоже нужно уметь. Участие раскрывается в полной мере, когда опирается на способности верхнего пути: так к достижению цели привлекаются знания и опыт. Деятельность Билла и Мелинды Гейтс – прекрасный образец такого продвинутого участия. На основе лучших наработок из мира бизнеса они выстроили систему борьбы с самыми серьезными медицинскими проблемами беднейшего населения планеты. И они находят время для встреч с теми, кому помогают, будь то матери умирающих от малярии детей в Мозамбике или больные СПИДом в Индии. Такие встречи укрепляют их эмпатию.

Участие – это то, что движет врачами, социальными работниками и представителями других профессий, связанных с оказанием помощи людям. По сути, эти профессии и есть общественное воплощение участия – заботы о нуждающихся, будь то больные или бедные. Представители таких профессий преуспевают, если со временем их способность к участию развивается, и профессионально выгорают, если она ослабевает.

Участие отражает способность человека к состраданию. У людей-манипуляторов могут быть развиты другие аспекты социального интеллекта, но только не этот. Неспособность к участию может служить самым верным признаком антисоциальных элементов, которые плюют на нужды и страдания других и уж подавно не стремятся кому-то помочь.

Обучаем нижний путь

Теперь, когда мы изучили карту социального интеллекта, возникает вопрос: можно ли развивать все эти важные способности? Эта задача может показаться трудной, особенно если интересующие способности определяются нижним путем. Но Пол Экман, признанный мастер в чтении эмоций по лицу (о нем мы говорили в главе 3), разработал методику совершенствования первичной эмпатии, несмотря на ее сверхскоростной и бессознательный характер.

В основе тренинга Экмана лежат “микровыражения” лица – эмоциональные сигналы, задерживающиеся на лице менее чем на треть секунды, то есть всего на миг. Поскольку эти микровыражения появляются спонтанно и не контролируются сознанием, по ним можно понять, что на самом деле чувствует человек – и не важно, какое впечатление он при этом пытается произвести.

Хотя отдельное диссонирующее с навязываемой “маской” микровыражение не обязательно означает обман, откровенная ложь никогда не обходится без таких проявлений. Чем лучше человек улавливает микровыражения, тем с большей вероятностью он определит, когда от него попытаются скрыть правду. Сотрудник посольства, заметивший раздраженное микровыражение на лице пришедшего за визой преступника, кстати, тоже прошел обучение по методу Экмана.

Поскольку микровыражения выдают истинные чувства, навык их распознавания особенно важен для дипломатов, судей и полицейских. И опять же, умение считывать эмоциональные сигналы полезно в личных отношениях, в бизнесе, в педагогике – да практически в любой сфере.

За эти мимолетные выражения отвечает нейронная система нижнего пути – иначе они не появлялись бы так быстро и автоматически. Улавливать сигналы чужого нижнего пути можно лишь с помощью собственного, а это требует тонкой настройки способности к сопереживанию.

Экман выпустил на компакт-дисках обучающую программу под названием “Тренинг распознавания микровыражений” (MicroExpression Training Tool), которая, по его словам, может помочь почти каждому значительно улучшить этот “микродетективный” навык. Подготовку по ней прошли уже десятки тысяч людей, благо занимает она меньше часа[283]283
  Относительно обучения распознаванию микровыражений см. MicroExpression Training Tool (METT) – приложение, которое можно приобрести на сайте www.PaulEkman.com. Пока не опубликовано исследований, подтверждающих эффективность этой программы, однако на сайте приводятся оптимистичные предварительные данные. Необходимы дальнейшие исследования, чтобы оценить, насколько устойчив достигнутый в ходе обучения результат и насколько на него можно полагаться в реальной жизни.


[Закрыть].

Я опробовал этот тренинг сегодня утром. Вначале вам показывают череду лиц, на каждом из которых застыло нейтральное выражение. А потом, на одно-единственное мгновение, лицо посещает какая-то из семи эмоций: грусть, гнев, страх, удивление, отвращение, презрение или счастье.

Я должен был угадывать, что за выражение промелькнуло, но мне казалось, что я видел лишь неразборчивое движение. Улыбки и сдвинутые брови мелькали, задерживаясь всего на пятнадцатую долю секунды. Как раз такая безумная скорость соответствует скоростному режиму нижнего пути и сбивает с толку верхний.

Потом я проделал серию из трех упражнений с “работой над ошибками”. Передо мной еще быстрее пролетели 60 подобных изображений: каждое задерживалось лишь на тридцатую долю секунды. После каждого моего ответа программа показывала то же самое выражение, но статично, позволяя разобраться в нюансах, отличающих грусть от удивления или отвращение от гнева. А главное, она сообщала, правильно ли я угадал, то есть предоставляла обратную связь (которой мы почти всегда лишены в реальной жизни), позволяющую обучить торопливые нейронные сети лучше решать такие хитрые задачки.

Угадывая, я иногда мог отчетливо сформулировать для себя, что именно я видел и почему: если на миг показались зубы – это была улыбка, если промелькнула кривая усмешка – презрение, глаза распахнулись – страх. Но гораздо чаще мой рассудок был совершенно сбит с толку и искренне удивлялся, когда вроде бы слепая догадка попадала в цель.

Но когда я пытался объяснить самому себе, почему вот это едва различимое движение означало ту или иную эмоцию – “вон, бровь приподнялась – конечно, это было удивление”, – то обычно ошибался. Доверившись интуиции, я чаще оказывался прав. Как утверждает когнитивистика, мы знаем больше, чем можем сказать. Другими словами, нижний путь работает лучше, когда верхний помалкивает.

После 20–30 минут тренировок я прошел тест по результатам обучения и набрал достойных 86 %, тогда как предварительный тест осилил всего на 50 %. По данным Экмана, большинство людей с первой попытки угадывает, подобно мне, 40–50 % микровыражений. Но после примерно 20 минут обучения почти все дают 80–90 % верных ответов.

“Нижний путь исключительно обучаем, – сказал мне Экман. – Почему мы не знали этого раньше? Да потому что у нас не было правильной обратной связи”. Чем больше люди упражняются, тем лучше у них получается. “Вы непременно захотите довести этот навык до совершенства”, – утверждает Экман.

Он убедился, что люди, прошедшие обучение, лучше распознают микровыражения в реальной жизни – скажем, выражение глубокой печали, промелькнувшее на лице британского шпиона Кима Филби в последнем интервью перед его побегом в Советский Союз, или тень отвращения на лице Като Кэлина, когда тот давал показания в суде по делу О. Джей Симпсона, обвиняемого в убийстве.

Естественно, множество следователей, бизнес-переговорщиков и людей других профессий, где необходимо умение распознавать подвох, ухватились за возможность пройти тренинг Экмана. Но в контексте нашей книги важнее другое: этот экспресс-курс доказывает, что нейронные сети нижнего пути прямо-таки жаждут учиться. Просто им нужны уроки на понятном им языке, а этот язык не имеет ничего общего со словами.

С точки зрения науки о социальном интеллекте программа Экмана – это модель развития способностей, за которые отвечает нижний путь, в частности, сопереживания и расшифровки невербальных сигналов. Хотя прежде психологи в большинстве своем сказали бы, что такое быстрое, спонтанное и бессознательное поведение невозможно корректировать, Экман доказал обратное: его модель обучения минует верхний путь и обращается напрямую к нижнему.

Переосмысление социального интеллекта

В начале XX века один невролог провел эксперимент с участием женщины, страдающей амнезией. Ее дела были так плохи, что ей приходилось заново знакомиться с врачом при каждой встрече, то есть почти каждый день.

Однажды врач перед ее приходом зажал в руке канцелярскую кнопку. Когда он, как обычно, представлялся пациентке, они пожали друг другу руки, и кнопка уколола ладонь женщины. Потом врач вышел, вернулся в кабинет и спросил, встречались ли они раньше. Она сказала, что нет. Но когда врач заново представился и протянул руку для пожатия, свою руку пациентка отдернула.

Джозеф Леду (с ним мы познакомились в главе 5) рассказывает об этом случае, чтобы проиллюстрировать работу верхнего и нижнего путей[284]284
  Джозеф Леду рассказывал о случае с врачом и кнопкой в интервью для сайта www.Edge.com в ноябре 1997 года.


[Закрыть]. Амнезию у той женщины вызвало повреждение височной доли, где пролегает часть верхнего пути. Ее миндалевидное тело, центральный узел нижнего, было в порядке. И хотя височная доля не помнила, что только что произошло, угроза уколоться запечатлелась в нейронных цепях миндалины. Пациентка не узнавала врача, но знала, что доверять ему не стоит.

Сейчас мы можем пересмотреть понятие социального интеллекта в свете достижений нейронауки. Социальная архитектура мозга представлена переплетенными сетями верхнего и нижнего путей. В здоровом мозге эти системы работают параллельно, и обе они необходимы для жизни в обществе.

Традиционные представления о социальном интеллекте слишком часто ограничивались плодами работы верхнего пути, особенно социальным познанием – способностью усваивать правила, протоколы и нормы, предписывающие, как себя вести в той или иной ситуации[285]285
  Леду критиковал исследователей эмоций, игнорирующих нижний путь. “Широко признанный факт, – писал он, – что большинство когнитивных процессов протекает бессознательно, что в сознание попадают только конечные результаты этих процессов, да и то далеко не всегда. Однако исследователи эмоций проигнорировали этот концептуальный переход”. Игнорируют его и те теоретики, которые упорно заталкивают социальный интеллект в рамки социального познания. Критику Леду см. в статье LeDoux J. Emotion Circuits in the Brain. Annual Review of Neuroscience. 2000; 23: 156.


[Закрыть]. Такая трактовка сводит талант к общению к простому применению общего интеллекта во время взаимодействий с людьми[286]286
  Jones K., Day J. Cognitive Similarities Between Academically and Socially Gifted Students. Roeper Review. 1996; 18: 270–274; Kihlstrom J., Cantor N. Social Intelligence // Handbook of Intelligence (2nd ed.). Cambridge, U. K.: Cambridge University Press, 2000.


[Закрыть]. И хотя этот когнитивный подход отлично показал себя в лингвистике и разработке искусственного интеллекта, он слишком узок для описания человеческих отношений.

Подход, концентрирующийся на познании техники общения, упускает из виду такие важнейшие некогнитивные способности, как сопереживание и синхронность, а также способность к участию. Чисто когнитивистский взгляд игнорирует ту незримую субстанцию, которая “склеивает” наш мозг с чужим, составляя основу любого взаимодействия[287]287
  Я нахожу обезоруживающими доводы Колвина Тревартена, специалиста по психологии развития из Эдинбургского университета, который утверждает, что распространенное представление о социальном познании порождает грубейшие заблуждения относительно человеческих отношений и места эмоций в социальной жизни: Trevarthen C. The Self Born in Intersubjectivity: The Psychology of Infant Communicating // The Perceived Self: Ecological and Interpersonal Sources of Self-knowledge. New York: Cambridge University Press, 1993.


[Закрыть]. Полноценная схема социального интеллекта включает способности, обусловленные как верхним, так и нижним путем. Господствующая концепция социального интеллекта и методики его оценки пренебрегают слишком многими тропинками нижнего пути, а значит, не учитывают социальные способности, которые были ключевыми для выживания человека.

В далеких 1920-х, когда Торндайк впервые предложил методику оценки социального интеллекта, почти ничего не было известно о нейронной основе IQ, не говоря уже о навыках общения. Теперь социальная нейронаука требует от теоретиков такого определения нашего дара к общению, которое охватывало бы и “подопечных” нижнего пути – способности к синхронизации, сонастройке и эмпатическому участию.

Эти базовые элементы, поддерживающие отношения между людьми, необходимо учитывать в любой полноценной теории социального интеллекта. Без них останется лишь сухая концепция, придающая значение холодному расчету, но упускающая из виду достоинства доброго сердца.

В этом мнении мы сходимся с психологом Лоуренсом Кольбергом, утверждавшим, что попытка изучать социальный интеллект в отрыве от человеческих ценностей обедняет наши представления о нем[288]288
  Лоуренс Кольберг, предисловие к изданию Gibbs J., Widaman K. Social Intelligence. Englewood Cliffs, N. J.: Prentice-Hall, 1982.


[Закрыть]. Ведь при таком подходе этот вид интеллекта сводится к прагматичным вопросам влияния и контроля. Сейчас, в эпоху анонимности и обособленности, мы должны всячески противостоять распространению такой бездушной позиции.

Часть II
Разорванные связи

Глава 7
Ты и Оно

Женщине, у которой недавно умерла сестра, позвонил друг, который несколько лет назад тоже потерял сестру. Он принес соболезнования, и женщина, тронутая словами сочувствия, стала делиться с ним животрепещущими подробностями долгой болезни сестры и описывать собственное чувство опустошенности от пережитой утраты.

Но пока она говорила, из телефона доносилось постукивание кнопок компьютерной клавиатуры, и постепенно до женщины дошло: беседуя с ней в минуты ее горя, он отвечал на электронные письма. По мере продолжения разговора его реплики становились все более формальными, бессодержательными и неуместными.

Когда разговор закончился, женщина чувствовала себя такой подавленной, что предпочла бы, чтобы друг не звонил ей вовсе. Она получила удар под дых от взаимодействия, которое философ Мартин Бубер назвал “Я – Оно”[289]289
  С философскими взглядами Мартина Бубера можно познакомиться и на русском языке: Бубер М. Два образа веры. М.: АСТ, 2014.


[Закрыть].

При взаимодействии “Я – Оно”, писал Бубер, один человек не подстраивается под субъективную реальность другого, не испытывает подлинной эмпатии. Для второй стороны такого взаимодействия отсутствие связи может быть даже слишком очевидным. Возможно, друг женщины, похоронившей сестру, и чувствовал себя обязанным выразить соболезнования по телефону, но отсутствие эмоционального контакта с его стороны превратило этот звонок в бессмысленный жест.

Термином “Я – Оно” Бубер обозначил весь спектр подобных отношений, от простого равнодушия до чистейшей эксплуатации со стороны одного из участников. Этот участник воспринимает других людей как объекты и обращается с ними скорее как с вещами.

Психологи используют термин “субъектный” для обозначения подобного бездушного подхода к окружающим, когда человек-субъект видит в них лишь инструменты для достижения собственных целей[290]290
  О субъектности и общности см. Bakan D. The Duality of Human Existence. Boston: Beacon Press, 1966. С начала 1950-х теории межличностных отношений рассматривали субъектность и общность как две основных оси, по которым строится человеческое поведение. Это повелось еще с популярной в свое время “круговой модели” Тимоти Лири: Leary T. Interpersonal Diagnosis of Personality. New York: Roland, 1957. Позднее эта традиция пережила ренессанс: Horowitz L. M. Interpersonal Foundations of Psychopathology. Washington, D. C.: American Psychological Association Press, 2004.


[Закрыть]. Я “субъектен”, если мне нет дела до того, что вы чувствуете, мне важно лишь получить от вас желаемое.

Противоположность такого эгоцентрического подхода – “общность”, состояние глубокой взаимной эмпатии, при котором ваши чувства не просто важны для меня, а изменяют меня. Когда между нами образуется общность, мы синхронизированы и сцеплены петлей обратной связи. А когда включается субъектность, связь между нами рвется.

Когда мы отвлекаемся в ходе разговора на посторонние задачи или заботы, собеседнику достаются лишь крохи нашего внимания, ровно столько, сколько необходимо для поддержания общения на автопилоте. Если посторонняя задача потребует еще больше нашего участия, возникнет ощущения, что мы с собеседником “разъединились”.

Отвлекающие факторы наносят немалый урон общению, выходящему за рамки формального, особенно когда разговор сильно затрагивает наши эмоции. Справедливости ради, тот парень, что выражал соболезнования, занимаясь посторонними делами, не хотел обидеть подругу. Просто когда мы выбираем многозадачность, попадаясь в сети этой массовой современной зависимости, разговор становится лишь одной из наших активностей, и мы сползаем в режим “Я – Оно”.

Я – Ты

Однажды в ресторане я случайно подслушал часть разговора, который вели за соседним столиком: “Моему брату ужасно не везет с женщинами. Его первый брак был настоящей катастрофой. Сейчас ему 39, и он типичный ботан: здорово разбирается в технике, но в общении – полнейший ноль. Последнее время он стал ходить на блиц-свидания. Ну, это когда женщины сидят за столиками, а мужчины ходят от стола к столу и говорят с каждой ровно по пять минут. В конце каждой пятиминутки раздается звонок, и оба оценивают, насколько сильно они хотели бы встретиться еще раз. Если оба друг другу понравились, они обмениваются адресами электронной почты, чтобы договориться о свидании. Но у моего брата и тут ничего не выходит. Я знаю, как он себя ведет: садится за стол и начинает без умолку трещать о себе. Уверена, он не задает женщинам ни единого вопроса. И еще ни одна не захотела встретиться с ним снова”.

По той же причине оперная певица Эллисон Чарни до своего замужества придумала “тест для свиданий”: она засекала, сколько времени пройдет, прежде чем мужчина задаст ей вопрос со словом “ты”. Адам Эпштейн, за которого она вышла замуж через год после знакомства, прошел тест блестяще: она не успела даже запустить секундомер[291]291
  О вопросах со словом “ты” см. Fischler M. S. Vows: Allison Charney and Adam Epstein. New York Times. 2004; 9: 11. О том, что она даже не успела запустить секундомер, Эллисон Чарни-Эпштейн сообщила мне по электронной почте.


[Закрыть].

Этот “тест” выявляет способность человека настраиваться на одну волну с другим, желание заглянуть в чужой внутренний мир и понять его. Психоаналитики для обозначения подобного слияния внутренних миров используют довольно громоздкий термин “интерсубъект(ив)ность”[292]292
  Об интерсубъект(ив)ности в психоанализе см. Stern D. The Present Moment in Psychotherapy and Everyday Life. New York: W. W. Norton, 2004.


[Закрыть]. Ту же самую эмпатическую связь чуть более поэтично описывает выражение “Я – Ты”. Мартин Бубер в своей книге о философии человеческих отношений, опубликованной в 1937 году, пишет, что это особая связь, гармоничная близость, которая часто – хотя, конечно, не всегда – возникает между супругами, близкими родственниками и друзьями[293]293
  О “Я – Ты” см. Buber M. I and Thou, trans. Walter Kaufmann 1937. New York: Simon & Schuster, 1990. В этом полном афоризмов труде Бубер делает акцент на подходе, превращающем повседневное общение в возвышенное, и на связи человека с духовной составляющей бытия. Немецкое местоимение Du формально следовало бы переводить как фамильярное английское Thou. Однако в наши дни оно устарело и ассоциируется уже не с дружеским обращением, а напротив, с официально-церемониальным, поэтому я использую современное соответствие – местоимение you.


[Закрыть]. Бубер родился в Австрии, а в немецком языке местоимение Du (“ты”) означает неформальное обращение, используемое лишь близкими людьми[294]294
  Гоулман подчеркивает это, потому что в английском языке, как известно, есть лишь местоимение you, означающее и “вы”, и “ты”. – Прим. перев.


[Закрыть].

Бубер был не только философом, но и мистиком, и в слове “ты” он усматривал еще и трансцендентную составляющую. Отношения человека с божеством – это связь “Я – Ты”, которую можно поддерживать бесконечно, высший идеал для столь несовершенного человечества. Повседневное же “Я – Ты” простирается от обычной вежливости и уважения до восхищения и привязанности – да вообще до любого из бесчисленных способов проявления нашей любви.

Безразличие и отстраненность отношений “Я – Оно” – прямая противоположность слаженной общности “Я – Ты”. Когда мы действуем в первом режиме, люди для нас – лишь средство достижения цели, тогда как второй режим предполагает, что сами отношения и есть цель. Для “Я – Оно” достаточно работы верхнего пути с его рациональным мышлением, а для “Я – Ты” нужно настраиваться на другого человека, следовательно, без нижнего пути не обойтись.

Граница между “Оно” и “Ты” проницаема и изменчива. Каждое “Ты” иногда превращается в “Оно”, но может быть и наоборот. Когда мы ожидаем, что с нами будут обращаться как с “Ты”, отношение в духе “Я – Оно” ранит – как в том случае с телефонным звонком. В таких ситуациях “Ты” буквально усыхает до “Оно”.

Эмпатия открывает путь отношениям “Я – Ты”. Когда включается эмпатия, мы реагируем не поверхностно, а от всей души; как писал Бубер, “Я – Ты” можно сказать лишь всем существом. Определяющее свойство такой связи – “чувство, что тебя чувствуют”, отчетливое ощущение, возникающее, когда мы становимся объектом чьей-то эмпатии: в такие моменты мы чувствуем, что другой человек знает, каково нам сейчас, – чувствуем, что нас понимают[295]295
  Бубер заметил, что первый шаг навстречу может сделать любая из сторон. Не обязательно, чтобы это движение было сразу взаимным: даже если один человек настраивается на собеседника, возрастает вероятность, что между ними таки возникнет взаимопонимание. Когда участники шведского исследования ощущали себя объектами эмпатии, им казалось, что собеседник разделяет их чувства, понимает их и проявляет искреннее участие: Hakansson J., Montgomery H. Empathy as an Interpersonal Phenomenon. Journal of Social and Personal Relationships. 2003; 20: 267–284.


[Закрыть].

Как выразился один из первых психоаналитиков, терапевт и пациент начинают “колебаться в едином ритме”, когда между ними крепнет эмоциональная связь. В главе 2 мы видели, что это происходит и на уровне физиологии. Карл Роджерс, один из основателей гуманистической психологии, предположил, что терапевтическая эмпатия возникает тогда, когда врач настраивается на пациента и пациент начинает ощущать, что его понимают – воспринимают как “Ты”.

Чувствовать, что тебя чувствуют

Когда японский психиатр Такэо Дои впервые приехал в Америку, он довольно быстро попал в неловкое положение. Дои пришел в дом к человеку, с которым познакомился лишь недавно, и хозяин спросил его, не голоден ли он. “У нас есть мороженое, если угодно”, – добавил он.

Дои на самом деле очень хотел есть. Однако прямой вопрос из уст чужого человека, голоден ли он, был ему неприятен. В Японии его о таком никогда не спросили бы: их культурные нормы не позволяют признаваться в подобных вещах. Поэтому Дои от мороженого отказался.

В то же время он в глубине души лелеял надежду, что хозяин будет настаивать. Но тот разочаровал его, сказав: “А, понятно…”, и больше к этой теме не возвращался. В Японии, отмечает Дои, хозяин дома просто почувствовал бы, что гость таки голоден, и без вопросов поставил бы что-нибудь на стол.

Эта способность улавливать нужды и чувства другого человека и реагировать, не дожидаясь просьб, показывает, насколько высоко в японской культуре (и вообще в культурах Восточной Азии) ценятся отношения “Я – Ты”. Японское слово “амаэ” описывает эту восприимчивость, эмпатию, которую принимают как данность и действуют в соответствии с ней, не акцентируя на этом внимание.

Находясь в зоне действия амаэ, мы чувствуем, что нас чувствуют. Истоки этой высшей формы сонастроенности Дои видит в ласковых отношениях, связывающих мать и младенца: в таких отношениях мать интуитивно ощущает детские потребности. Амаэ пропитаны все формы близких отношений между японцами, благодаря чему создается доверительная атмосфера и рождается чувство общности[296]296
  Относительно амаэ см. Doi T. The Anatomy of Dependence. New York: Kodansha International, 1973.


[Закрыть].

В английском языке нет аналогов этого слова, хотя оно определенно пригодилось бы для описания таких глубоких и гармоничных отношений. Принцип амаэ отлично согласуется с тем эмпирическим фактом, что нам легче настраиваться на близких людей: родственников, членов семьи, возлюбленных, старых друзей. Чем ближе отношения, тем больше амаэ.

Амаэ, похоже, по умолчанию предполагает взаимное праймирование мыслей и чувств у людей, настроенных на одну волну. Неписаная установка выглядит примерно так: “Я чувствую это – значит, и ты это чувствуешь, и мне не нужно говорить о своих желаниях, ощущениях или потребностях. Ты должен быть настроен на меня достаточно точно, чтобы самому уловить их и учесть в своем поведении, не прибегая к словам”.

Эта концепция несет не только эмоциональный, но и когнитивный смысл. Чем крепче наши отношения, тем более мы открыты и внимательны к партнеру. Чем длиннее наша совместная история, тем скорее мы уловим его чувства и тем более сходной будет наша реакция на все, что может случиться.

В современных философских кругах считается, что Бубер устарел; его место на поприще описания человеческих отношений занял французский философ Эммануэль Левинас[297]297
  LÉvinas E. Martin Buber and the Theory of Knowledge // The Lévinas Reader. Oxford, U. K.: Blackwell, 1989.


[Закрыть]. По мнению Левинаса, “Я – Оно” – самая поверхностная форма отношений: один человек скорее думает о другом, чем настраивается на него. “Я – Ты” – это, наоборот, погружение в глубины. Левинас замечает, что “Оно” – это “Ты” в третьем лице, уже этакая отвлеченная идея, и подобные отношения максимально далеки от тесной связи.

Философы рассматривают наши глубинные представления о мире, руководящие нашими мыслями и поступками, как невидимые швартовы в создаваемой нами социальной реальности. Мы можем скрыто обмениваться этой информацией в рамках одной культуры, или отдельно взятой семьи, или когда просто встречаются два мозга. По мнению Левинаса, такие обобществленные представления “рождаются в общении двух человек”, то есть истоки нашего личного, субъективного мироощущения лежат во взаимодействии с другими.

Как давным-давно сформулировал Фрейд, когда люди находят какие-то точки соприкосновения, рождается взаимная симпатия. Это знает по собственному опыту каждый, кому хоть раз удалось договориться о свидании, продать что-то по телефону или просто поболтать с попутчиком во время долгого перелета. Но если в таких поверхностных отношениях возникает мощная обратная связь, считал Фрейд, они могут перерасти в нечто большее, вплоть до взаимного отождествления, когда у двоих возникает ощущение, будто они практически один и тот же человек.

На нейронном уровне процесс узнавания друг друга выражается в совмещении наших эмоциональных шаблонов и мыслительных карт. И чем больше совпадают эти карты, тем сильнее ощущение тождественности между нами и тем шире создаваемая нами общая реальность. Чем сильнее мы отождествляемся друг с другом, тем больше совпадает у нас образ мыслей, и наши представления о самых близких нам людях почти совпадают с представлениями о самих себе. Например, супругам проще сказать, что между ними общего, чем перечислить различия – но это касается только счастливых браков. В несчастливых различия выходят на первый план.

Еще одно, несколько нелепое, проявление сближения ментальных карт заключается в распространении на другого человека такой когнитивной ошибки, как эгоистичная предвзятость: мы склонны переносить собственные искажения самовосприятия на тех, кто нам дорог. Например, для нас вполне типична чрезмерно оптимистичная иллюзия неуязвимости: нам кажется, будто что-то плохое скорее случится с кем-то другим, чем с нами – или с нашими близкими[298]298
  О ментальном подобии см. Baumeister R. F., Leary M. R. The Need to Belong: Desire for Interpersonal Attachments as a Fundamental Human Motivation. Psychological Bulletin. 1995; 117: 497–529.


[Закрыть]. Обычно мы считаем, что вероятность заболеть раком или попасть в автомобильную аварию у нас и наших близких значительно ниже, чем у чужих людей.

Мы накапливаем опыт единения с другими людьми каждый раз, когда пытаемся посмотреть на явление или событие чужими глазами, и чем чаще мы принимаем точку зрения другого человека, тем сильнее ощущаем общность – чувствуем, будто наши идентичности сильно сближаются или даже сливаются[299]299
  Некоторые ученые объясняют именно этим чувством тождественности то, что многие люди готовы напрягаться ради помощи другим – например, подлежащим выселению. Исследования показывают, что готовность помочь в равной мере зависит от двух параметров: насколько близкими помогающему видятся его отношения с человеком в беде и насколько серьезными ему видятся проблемы этого человека. Для того чтобы мы ощутили внутреннюю связь с человеком в беде, он не обязан быть членом семьи или другом – достаточно, чтобы мы воспринимали его как близкого нам: Cialdini R. B., Brown S. L., Lewis B. P., Luce C., Neuberg S. L. Reinterpreting the Empathy-Altruism Relationship: When One into One Equals Oneness. Journal of Personality and Social Psychology. 1997; 73: 481–494.


[Закрыть]. Особенно мощный резонанс наблюдается в момент, когда эмпатия становится взаимной. Двое, постоянно ощущающие обратную связь, мыслят практически одинаково, даже с легкостью договаривают друг за другом фразы – этот признак активных, живых отношений в психологии брака называется высокоинтенсивной валидацией[300]300
  Под валидацией психологи обычно подразумевают умение понимать и принимать чужие чувства, мысли и действия – грубо говоря, понимать и признавать “чужую правду”. Валидация может быть разного уровня (интенсивности), вплоть до глубочайшего понимания личности другого человека, чувства единения с ней. Вообще, это понятие может относиться и к собственной внутренней жизни человека, ведь далеко не все умеют верно распознавать свои эмоции и мотивы.


[Закрыть][301]301
  О высокоинтенсивной валидации см. Katz L. F., Woodin E. Hostility, Hostile Detachment, and Conflict Engagement in Marriages: Effects on Child and Family Functioning. Child Development. 2002; 73: 636–652.


[Закрыть].

“Я – Ты” – объединяющие отношения, при которых на какое-то время мы в своем восприятии вычленяем того, особенного человека из массива прочих и признаём его со всеми отличительными чертами. Такие глубокие контакты оставляют самые яркие воспоминания в любых близких отношениях. Бубер подразумевал как раз такие контакты с полноценной обратной связью, когда писал: “Вся настоящая жизнь есть встреча”[302]302
  Buber M. I and Thou, trans. Walter Kaufmann 1937 (см. пункт 4).


[Закрыть].