Текст книги "Никто не выйдет отсюда живым"

Итак, троица отправилась в путь на видавшей виды развалюхе Фила – «шевроле» с откидным верхом, у которого не было ни первой, ни задней передачи. Когда они проезжали Хоторн, неподалеку от Лос-Анджелеса, Джим с визгом затормозил, выпрыгнул из машины, подбежал к проходившей мимо молоденькой девушке, поцеловал ее и бросился обратно к «шеви», но в это время дорогу им преградила патрульная полицейская машина. Выходка Джима не осталась без внимания. Полицейский попросил его предъявить документы, затем поговорил с девушкой и выяснил, что ей всего четырнадцать.

– Ну че, давай, – крикнул Джим, – пристрели меня на фиг! Не бзди, бля, стреляй!

Почему полицейский отпустил его, лишь сделав замечание, – так и осталось загадкой. Путешествие на юг продолжилось.

Два дня спустя, когда Джим с Феликсом вернулись без Фила, покрытые синяками и ссадинами, начались рассказы об их приключениях. Одним Джим рассказывал, что они доехали до Аризоны, встретили там индейцев, отправились вместе с ними в пустыню, чтобы, встав в круг, пострелять из лука по кактусу, потому что если ты можешь натянуть лук и выпустить стрелу (пояснял Джим), то ты достаточно силен, чтобы выдержать хороший трип. Затем они попробовали пейот, после чего Фил решил отправиться в Мексику.

Другие услышали совершенно иную историю, которая объясняла, откуда взялись синяки. По этой версии Джим с Филом и Феликсом не встречали никаких индейцев, не нашли никакого пейота, зато возле Колорадо наткнулись на крутых «чиканос»[22]22
  Презрительное прозвище мексиканцев.


[Закрыть], которые обожали чесать кулаки о длинноволосых белых парней.

«Columbia» молчала. Контракт был подписан, и в доме Робби состоялся праздничный ужин, на котором обмыли это событие, но после этого наступило затишье. Билли Джеймс никак не мог привлечь внимание штатных продюсеров «Columbia». «Doors» продолжали репетировать, иногда подрабатывали на вечеринках и ходили на прослушивание при каждом удобном случае.

В декабре в кинематографической школе Калифорнийского университета прошел показ фильмов, среди которых была прошлогодняя учебная лента Рэя, и «Doors» играли на сцене – их первое выступление перед широкой публикой – с импровизированным акустическим сопровождением к фильму. Затем они участвовали в прослушиваниях в клубе в Вестчестере, который был «домашней площадкой» группы «Turtles» из Лос-Анджелеса, чрезвычайно популярной в то время, и получили отказ. Получили они от ворот поворот и в «Bido Lito», крошечном, но стильном клубе, где долгое время выступала группа «Love». Как им объяснили, проблема в том, что у них слишком слабый бас.

Ребята начали приглашать к себе на репетиции басистов, но звук получался слишком насыщенным, как у «Rolling Stones» (в их репертуаре было много похожих песен) или у групп, играющих электрический блюз. Они все еще размышляли над радикальным изменением звука и продолжали ходить по прослушиваниям без басиста, когда в конце января им предложили постоянную работу в клубе «London Fog», небольшом заведении на бульваре Сансет, совсем рядом с клубом «Whiskey a Go Go», владелец которого носил невероятное имя Джесси Джеймс[23]23
  Легендарный разбойник.


[Закрыть]. Афиша клуба гласила: «„Doors“ – группа из города Венис», и ребята были в экстазе. В первый вечер, когда они играли на сцене, в клуб не зашел ни один посетитель.

Самое первое рекламное фото группы (публикуется впервые). 1966 г. Фото «Elektra Records»

Хозяин клуба предложил такой жалкий гонорар, что создавалось впечатление, будто он собирается покрыть его, заработав на друзьях «Doors» из университета, которые пришли в тот вечер, когда проходили прослушивания. Поскольку клуб «Fog» не входил в профсоюз, как «Bido Lito's», там могли играть музыканты, не являющиеся членами профсоюза, и клуб мог платить меньше минимальной ставки, предусмотренной профсоюзом. «Doors» играли с девяти до двух, по пять выходов за ночь, с пятнадцатиминутным перерывом каждый час, шесть вечеров в неделю. За это они получали 5 долларов по будним дням и 10 по пятницам и субботам. Наличными, в конце вечера, – если они у хозяина были.

Близость клуба «Whiskey» никак не повлияла на размер или состав аудитории ранних «Doors». Несмотря на ультрамодное название, основной публикой «London Fog» были матросы, сутенеры, проститутки и мафиози в черных костюмах; лишь изредка сюда из любопытства заглядывали туристы. Все искали себе на голову приключений, но найти можно было в другом месте.

В перерывах между своими выступлениями «Doors» ходили в клуб «Whiskey», где им разрешали постоять в проходе и посмотреть выступления знаменитых групп, мечтая стать, как Джим выразился позже, «такими же великими, как „Love“», самая популярная на тот момент андеграундная группа в Лос-Анджелесе.

Но все же эта работа пошла им на пользу: добавила уверенности в себе и дала возможность отполировать оригинальный материал. Поначалу Джим прерывал пение инструментальными соло на губной гармошке или брякал на клавишных, пока Рэй играл на флейте. Но затем Джим стал делать основной акцент на своем визуальном представлении и перестал играть на инструментах. Рэй открыл для себя клавишный бас «Fender», на котором она мог играть левой рукой, продолжая брать аккорды и исполнять соло правой рукой на органе «Vox», который им купила «Columbia Records». Дилемма с басом была решена.

В феврале репертуар группы насчитывал не менее сорока песен, около двадцати пяти – собственных, включая «Конец», который поначалу был всего лишь красивой балладой об увядшей любви:

 
Это конец, милый друг.
Это конец, мой единственный друг. Конец
Наших тщательно продуманных планов. Конец
Всего, что имеет значение, конец.
Ни спасения, ни удивления, конец.
Я больше никогда не взгляну в твои глаза.
 

За исключением «Алабамской песни», которая была взята из мюзикла Брехта и Вейля «Взлет и падение города Махагони» о славе и деградации довоенной нацистской Германии, группа исполняла старые добрые блюзы или признанные рок-хиты, такие как «Деньги», «Человек черного хода», «Глория» и «Луи, Луи». Теперь почти все песни пел Джим.

С каждой неделей Джим становился все больше уверен в себе. Он не считал, что у него сильный голос. «Я не пою, а кричу», – говорил он – но голос становился намного лучше, и Джим это чувствовал. Пока шла проверка звука, он производил театральные манипуляции с черным шейным платком, повязывая его на микрофон и чувственно проводя им по лицу.

Самым важным для «Doors» было растущее чувство «единства». Благодаря ежедневным репетициям, а теперь и совместным выступлениям перед публикой, трое музыкантов и солист в мельчайших подробностях изучили партии друг друга, и их совместная игра становилась все лучше. Напористый, в чем-то церковный, в стиле Флэша Гордона, орган Рэя; джазовая манера игры на ударных Джона, прекрасно подчеркивающая пение Джима; искусные, нарочито небрежные блюзы и виртуозное фламенко Робби; неровный, с хрипотцой, но чувственный тенор-баритон Джима – все это вместе сливалось в стиль, лишь намеки на который были слышны на демо-записи. Джим бóльшую часть выступления стоял спиной к слушателям, глядя на остальных участников группы, как во время репетиций, когда, по предложению Рэя, они становились в кружок, чтобы «направлять свою энергию друг на друга». При помощи ЛСД, говорит Рэй, «Doors» достигли «общего сознания». Многие музыканты, которые долгое время играют вместе и уважают музыкальные таланты друг друга, ощущают близость, которую не-музыкантам и не-певцам не понять.

– Да, – признается Рэй, – так оно и было. Но чувствовалась также и невероятная мощь.

Ребята заключили необычное партнерское соглашение, согласно которому все делилось поровну. Джим сочинял большинство песен, но, когда они записывались, он настаивал, чтобы в качестве композитора были указаны «Doors», и все гонорары и другие доходы делились на четыре равные части. Все творческие решения принимались не большинством голосов, а единогласно.

Джим начал употреблять наркотики во время выступлений. Иногда он принимал их заранее – зрачки его были расширены, чувственное восприятие то затуманено, то обострено, личность разбита на осколки. Иногда Джим проносил наркотики на сцену в кармане: выхватывал дозу амфетамина, когда Рэй начинал соло на органе, и разламывал ампулу у него под носом. Однажды он угостил «амфом» всю группу перед песней «Красный петушок», и, когда они дошли до слов «собаки начали лаять, а гончие – выть», Рэй начал лаять, Джон – выть, а Джим и вовсе свалился со сцены. Другим вечером, напившись в стельку, Джим вдруг понес подростковую похабень, экспромтом выдав новые слова в песне «Глория»: «…вот легла она на пол, вот завалилась на кровать, вот села мне на лицо…».

У Джима по-прежнему не было почтового адреса, он ночевал на диванах и раскладушках у друзей. Памелу Джим считал девушкой номер один, но он не был сторонником моногамии. Они собирались снять квартиру в районе Лаврового Каньона, но в то время Джим ночевал по всему Западному Лос-Анджелесу. Не было у Джима и машины, поэтому он зависел от древнего желтого «фольксвагена» Рэя или «сингера-газели» Джона. Проголодавшись, все участники группы отправлялись домой к Джону, потому что у его мамы был самый кроткий характер из трех живших по соседству матерей ребят из «Doors».

К апрелю для «Doors» настали тяжелые времена. Они были на мели. Сорока долларов на всех не хватало на жизнь, а часто и того не было. Джиму предложили перейти в другую группу. Джон и Робби были арестованы за хранение марихуаны, и Джим, который прошлой осенью незаконно получил отсрочку от армии, снова подлежал призыву и должен был проходить новый медосмотр в мае. «Columbia» включила их в «список на вылет».

Один из штатных продюсеров «Columbia», Ларри Маркс, однажды заглянул в «London Fog» и представился продюсером группы, но больше они его видели. И от Билли Джеймса ничего слышно не было. Это Джон заметил название «Doors» в «списке на выбывание» на столе Билли. Группа потребовала немедленно расторгнуть контракт.

– Расслабьтесь, ребята, – ответил Билли. – Если компания за шесть месяцев не выпустит ни одной вашей песни, вы получите тысячу баксов.

Ребята покачали головами. Билли вздохнул и позвал кого-то из юридического отдела. «Doors» получили официальную свободу.

Через пару дней владелец «London Fog» освободил «Doors» окончательно – он попросту уволил их.

Удача повернулась к группе лицом в мае.

Во-первых, Джим при помощи большого ассортимента и количества химических средств устроил себе повышенное давление, сахар в крови, проблемы с дыханием, зрением и речью, а на медосмотре в призывном пункте заявил врачам, что он гомосексуалист и если они все-таки заберут его в армию, то будут последними педерастами на всем белом свете. В результате Джим получил белый билет. Затем, на последнем выступлении группы в клубе «London Fog», к ребятам подошла красивая брюнетка и спросила, не могут ли они отыграть в понедельник вечером в клубе «Whiskey a Go Go». Это была Ронни Харан, которая отвечала за поиск талантов для своего клуба.

– Всего один вечер, – сказала Ронни, – но на нем будут присутствовать владельцы клуба. Я уже замолвила за вас словечко, – продолжала она, – и мы ищем группы на постоянную работу. Если получится подписать контракт на постоянную работу, то он будет предусматривать два выхода за вечер (а не четыре-пять, как в «Fog») по профсоюзной ставке – 499,50 долларов на четверых.

Джим и его товарищи старались не выдать волнения при ответе, но внутренне они прыгали от радости.

– Ага, – кивнул Джим – Думаю, мы согласны. В понедельник, да? Ух ты, это же завтра! Поздновато вы к нам подошли.

Человек, который принимал решения и был совладельцем двух заведений: «PJ's» близ бульвара Сансет и «Whiskey a Go Go», был бывшим полицейским лет тридцати пяти из Чикаго, с именем, как у героя произведений Раньона[24]24
  Американский журналист и писатель.


[Закрыть] – Элмер Валентайн. Ронни Харан, которая уже несколько раз встречалась с Элмером, когда была старлеткой и зависала вечерами в клубе «PJ's», сейчас заведовала рекламой для обоих клубов и вербовала новых артистов. Она также была рекламным агентом шотландского певца Донована, в 1966-м, когда она искала фотографа, кто-то посоветовал ей Пола Феррара, который учился в Калифорнийском университете вместе с Джимом. Пол и посоветовал Ронни обязательно посмотреть на группу из «Fog». Он был не первый и не последний, кто говорил ей о «Doors», и Ронни, полагаясь больше на вкус толпы, чем на мнение «менеджеров», наконец-то наведалась в «Fog».

По признанию Элмера, именно Ронни Харан уговорила его послушать «Doors» еще раз, потому что поначалу они ему абсолютно не понравились. Элмер сказал Ронни, что Джим – любитель без всякого потенциала, который своим отвязным позерством прикрывает недостаток таланта. Кроме того, он считал Джима грязным матерщинником. Но Элмеру нравилась Ронни, поэтому он согласился оставить «Doors» еще на два дня.

«Doors» выступали в «Whiskey» с середины мая до середины июля, и за это время они так часто выводили из себя владельцев клуба, что те выгоняли их как минимум раз в неделю. Хотя «Doors» произвели благоприятное впечатление на хедлайнеров – «Rascals», «Paul Butterfield Blues Band», «Animals», «Beau Brummels», «Them», «Buffalo Springfield», «Captain Beefheart», – они в то же время стремились согнать их со сцены, вынуждая партнера Элмера, Фила Танзини, кричать на них: «Слишком громко играете! Слишком громко! Я сейчас вышвырну вас на улицу на глазах у всех! Тише, я сказал, тише!» В отместку Рэй каждый раз в песне «Несчастная девчонка» тянул самую высокую ноту до тех пор, пока орган, а в унисон ему Танзини, не начинали визжать. Эксцентричные выходки Джима еще больше усугубляли ситуацию. Иногда он так накачивался спиртным или наркотиками, что не мог выступать. Или еще хуже – выскакивал на сцену между выступлениями с криками: «На хер Элмера! На хер „Whiskey“! На хер Фила!»

Всякий раз, когда «Doors» выгоняли из клуба, Ронни Харан звонила одной четырнадцатилетней девчушке с Беверли-Хиллз, которая была одной из самых больших фанаток группы – ей разрешали лишь стоять у кассы, но не пускали внутрь, – и та обзванивала всех своих подружек, которые бросались звонить в «Whiskey» с просьбами вернуть «Doors» на сцену. Элмер старался отвечать на звонки в клуб, чтобы быть в курсе происходящего, примерно как Ронни прислушивалась к разговорам на улицах.

– Каждый раз было одно и то же, – говорит Элмер, который до сих пор не знает, что его отчасти водили за нос. – Девчонки, девчонки, девчонки без конца, и все спрашивают, будет ли на сцене этот сексуальный засранец в черных штанах. Знаете, моя мать своих детей не идиотами вырастила, так что он у меня выступал второй группой.

На улицах же говорили примерное следующее: «Обязательно сходи посмотреть на „Doors“ в „Whiskey“, у них отпадный солист».

Имидж «Doors» на сцене был кричаще сексуальным – худощавый солист седлал микрофонную стойку и недвусмысленно терся об нее, – но в то же время это была интеллектуальная группа. Галерея гротескных образов в текстах песен Джима очаровала поклонников группы в середине шестидесятых. Их песни вроде «Когда кончается музыка» были то скорбными, то возмутительными, то утешающими, требующими, и всегда мучительными.

Четкой программы выступления у «Doors» не было. Часто они минут пять тратили на то, чтобы определить, какую песню играть дальше.

– Может, «Хрустальный корабль»? – предлагал Джим.

– Да ну ее, – отвечал Рэй, – давай что-нибудь другое.

Джон предлагал какую-нибудь песню, где у Робби было длинное соло, и Робби качал головой.

– Давай «Когда кончается музыка», – предлагал Джим.

Рэй на секунду погружался в раздумья, расплывался в коронной улыбке Генри Фонды – не обнажая зубов, – затем кивал. Джон говорил «О'кей», и Робби согласно кивал. Решение принято единогласно. В духе «Doors».

«Когда кончается музыка» был номером-импровизацией длительностью одиннадцать минут, а то и дольше, в зависимости от инструментальных проигрышей и вставок поэзии Джима. Во многих отношениях это была классическая песня «Doors»: она исполнялась в высоком драматическом стиле, который показывал не только музыкальные, но и сценические достижения группы.

Песню открывали энергичные органные рифы и подстегивающий, почти запыхавшийся, голос Джима: «Да… да-ва-а-ай…» Затем Джон Денсмор принимался утрированно широко размахивать руками, добавляя метрономный ритм ударных, и неожиданно, заставляя всех вздрогнуть, Джим подпрыгивал с микрофоном и орал «Да-а-а-а-а-а!!!». Орган поддерживал нить мелодии, Робби расставлял акценты, а Джим затягивал вполголоса фаталистичную элегию:

 
Когда кончается музыка,
Когда кончается музыка,
Когда кончается музыка,
Выключи свет,
Выключи свет,
Выключи свет.
 

Затем окрепшим голосом:

 
Ведь музыка – твой добрый друг.
 

Затем еще более убедительно, почти на крике:

 
Танцуй в огне, как пристало…
 

Потом с утешением (и предостережением):

 
Ведь музыка – твой лучший друг.
 

Проигрыш на ударных.

 
Вплоть до конца,
Вплоть до конца,
Вплоть до конца.
 

И тут в унисон вступал Робби с заводным психоделическим гитарным соло, Джон переключался на тарелки, Рэй поддерживал ритм пронзительными аккордами на органе, и посреди этой какофонии Джим корчился на полу, ударяя микрофоном в грудь, дергая ногами или сворачиваясь в позу эмбриона и застывая в полном оцепенении. Музыка замедлялась, музыканты успокаивались. Джим поднимался.

 
Отмените мою подписку на воскрешение,
Отправьте мои рекомендации в тюрьму,
У меня там друзья.
Лицо в зеркале не остановится
Девушка в окне не упадет
Празднество друзей продолжается, кричит она,
Ожидая меня
Снаружи.
 

Последнее слово выкрикивалось что есть сил. Музыка приобретала гипнотическое звучание:

 
Пока я не погрузился в вечный сон,
Я хочу услышать,
Я хочу услышать
Крик бабочки.
 
 
Вернись, детка,
Снова в мои объятия.
 

В голос Джима закрадывалась нетерпеливая нотка, намек на жестокость:

 
Нам надоело слоняться вокруг,
В ожидании склонив головы к земле.
 

Жестокость из голоса улетучивалась, и он становился таким же гипнотизирующим, как и музыка:

 
Я слышу очень нежный звук,
Он очень близок и далек;
Очень мягкий, очень чистый.
Приходи сегодня, приходи сегодня.
 

В нем ясно слышалась грусть, переходящая в гнев:

 
Что мы сделали с Землей?
Что они сделали с нашей прекрасной сестрой?
Опустошили и разграбили ее, разрезали и избили ее,
Истыкали ее ножами на стороне зари,
Обвязали ее оградами и погубили ее.
 

Из музыки оставался только сердечный ритм органа Рэя: две ноты, тук-тук, с апокалиптическими вторжениями ударных. Тук-тук. Тук-тук.

 
Я слышу очень нежный звук,
Приложив ухо… к земле.
 

Джим подносил микрофон к лицу, почти любовно гладил его левой рукой, а правой закрывал ухо. Выставив правую ногу вперед, сгибал ее в колене, прижимая микрофонную стойку. Левая нога оставалась прямой, поддерживая равновесие.

 
Мы хотим мир, и хотим его…
Мы хотим мир, и хотим его…
 

Барабанная дробь, и:

 
Сейчас!
Сейчас?
 

Ударные смолкали. Джим подпрыгивал. И кричал:

 
Сееееееееееееейчааааааааааааас!
 

Вновь вступал орган, мощно до неистовства:

 
Персидская ночь;
Посмотри на огонь,
Спаси нас, Иисусе, спаси нас!
 
 
Когда кончится музыка,
Выключи свет.
 
 
Ведь музыка – твой добрый друг.
Танцуй в огне, как пристало,
Ведь музыка – твой лучший друг
Вплоть до конца,
Вплоть до конца,
Вплоть
ДО КОНЦА!
 

И даже танцовщицы, которые видели все их номера как минимум дважды, были в экстазе.

Глава 4

Когда стало понятно, что «Doors» задержатся в клубе «Whiskey» на какое-то время (ребята перестали воспринимать свои увольнения всерьез недели через две), все четверо переехали на новые квартиры. Джин и Робби наконец-то оставили родителей и сняли на двоих небольшую квартирку в Лавровом каньоне, где пытались найти для группы новые заказы. Рэй с Дороти сняли квартиру на пляже. В ней была всего одна комната шестьдесят футов длиной, которая идеально подходила для репетиций. Джим переехал к Ронни Харан, в ее квартирку за 75 долларов в месяц в паре кварталов от «Whiskey», и именно там Ронни начала вести разговоры о том, чтобы Джим подписал контракт, по ее выражению, с «менеджером по раскрутке». Она также стала обзванивать звукозаписывающие компании, приглашая их представителей посмотреть на группу, которую она называла не иначе как «Американские „Rolling Stones“». Некоторые действительно приходили. Продюсеру «Beach Boys» Нику Венету «Doors» совсем не понравились. Лу Адлер, у которого уже были «The Mamas and Papas», остался столь же равнодушен, как и девять месяцев назад, когда Джим и Рэй приносили ему свои демо-записи. Когда «Rolling Stones» приезжали в город, кто-то из них сходил на «Doors» и также не был впечатлен. Как не был впечатлен и Джек Хольцман, тридцатишестилетний фанат электроники, продюсер фолк-музыки, основатель и президент «Elektra Records». «Elektra» была тогда небольшой компанией, которая только пробивалась на рынок рок-музыки с группой «Love». Когда Джек вышел из «Whiskey» в тот первый вечер в середине июня, он вынес вердикт: «В этой группе нет изюминки».

Хольцмана уговорили сходить посмотреть на «Doors» еще раз. Уговаривала, конечно же, Ронни, а также Артур Ли, лидер «Love». Итак, Джек пришел еще раз и решил, что в игре Рэя на органе есть что-то притягательное. Придя в четвертый раз, он решился предложить «Doors» контракт. По его словам, он собирался поработать с ними год, с возможностью продления контракта еще на два года, – или пока группа не запишет шесть альбомов, в зависимости от того, что случится раньше. Взамен «Doors» должны были получить 2 500 долларов аванса в счет их будущего гонорара, 5 процентов от продаж записей.

Джек акцентировал внимание на двух наиболее очевидных характерных чертах лейбла «Elektra»: его открытой политике и небольшом размере. Он хотел донести до парней, что «Elektra» – маленькая компания единомышленников, и любой из артистов, подписавших с ней контракт, может запросто обратиться к любому из ее сотрудников в любое время дня и ночи и немедленно получить ответ… А поскольку «Elektra» подписала контракты с немногими (по сравнению, скажем, с «Columbia») артистами, то ее сотрудники могли более плотно участвовать во всех необходимых мероприятиях по раскрутке.

Звучало неплохо. Когда-то «Doors» хотели стать такими же великими, как «Love». Теперь они хотели большего, и свежий лейбл, возможно, мог им это дать. Кроме того, это был единственный реальный контракт, который у них имелся. Ребята настороженно относились к контрактам после неудачного опыта с «Columbia Records», но им не терпелось выпустить свои записи. Они сказали Джеку, что обдумают его предложение, и он улетел обратно в Нью-Йорк.

Первым человеком, которому они показали контракт, был Билли Джеймс, их друг из «Columbia». Он признался, что не может объективно оценить контракт, потому что как раз собирался уволиться из «Columbia», чтобы возглавить офис «Elektra» на западном побережье. Билли пообещал, что, если они решат подписать контракт с «Elektra», он сделает все от него зависящее, чтобы группа получила все, что хочет. Кроме того, он посоветовал им нанять адвоката, который мог дать стоящий совет.

Когда ребята показали контракт Ронни Харан, она отправила их к своему адвокату, Элу Шлезингеру, который пообещал заняться ими, однако предостерег, что в случае конфликта с Ронни он встанет на ее сторону. Это заставило парней занервничать, поэтому Робби поговорил со своим отцом, который иногда давал им дельные советы, и тот отправил их к своему юристу, элегантному седовласому адвокату с именем как у еще одного героя произведений Раньона: Макс Финк.

Пока Макс вел переговоры с Хольцманом, Джим был в невероятном напряжении. Он две недели беспробудно пил, потому что в клубе «Whiskey» играла британская группа «Them», солист и автор песен которой, Ван Моррисон, не только был однофамильцем Джима, но и обладал многими схожими привычками. Джим и Ван сошлись во мнении, что они родственники, и бурно это обмывали.

За запоем последовал период большего, чем обычно, приема наркотиков. Ронни видела, что Джим почти каждый день принимает кислоту, а однажды, клянется она, он выкурил за сутки шесть унций травы – не спал полночи и все дымил косяками толщиной с палец. Вся квартира была усыпана семенами и стеблями травы, и Ронни была вне себя. Джим не обращал внимания, утверждая, что с тех пор, как Робби с Джоном попали за решетку, все стали параноиками в отношении наркотиков и донимали Джима, чтобы тот завязал.

– Только потому, что эти парни занимаются медитацией… – Джим не закончил предложение. Он не был готов к медитации, но сходил на одну лекцию Махариши, чтобы заглянуть ему в глаза и посмотреть, счастлив ли он. Решив, что Махариши счастлив, Джим посвятил ему песню «Принимай все как есть»: «Не спеши, / Тебе это понравится больше и больше. / Принимай все как есть, / Сосредоточься на радости». Но заниматься медитацией он и не думал.

К этому времени «Doors» уже собирали в «Whiskey» своих верных фанатов. В какой-то вечер Джим не пришел на первое отделение, поэтому Рэй, Робби и Джон отыграли без него. Все песни спел Рэй. Потом Робби пошел обратно в гримерку, а Джон с Рэем поспешили в «Тропикану», где они надеялись найти Джима.

Во время десятиминутной поездки Рэй с Джоном говорили о Джиме и наркотиках. Джон был заметно расстроен, почти разгневан. Рэй был спокойнее.

– Тебе просто кажется, что у Джима серьезные проблемы с наркотой, потому что ты сам стал принимать намного меньше, – заметил он.

– Да? Знаешь, я ведь никогда кислотой не балуюсь чаще раза в неделю, – ответил Джон, – а Джим ходит под ней каждый день, а то и чаще.

Они припарковали машину у дома Джима.

Теперь Джон признаётся, что никогда по-настоящему не понимал Джима.

– Он действительно каждый раз стремился убежать от самого себя, дойти до самого края, куда только можно забраться. Хотел знать! Я никогда не понимал этого, потому что я сторонник индийского варианта метафизики, светлой ее стороны. А Джим всегда был ницшеанцем, вечно задавал вопросы и стремился изведать окружающую реальность.

Вздохнув, Рэй направился через парковку к комнате Джима (8 долларов в день), напевая под нос строчку из песни: «Прорвись на другую сторону…»

Джон с Рэем подошли к двери Джима и постучали. Ответа не последовало, но за дверью послышалось какое-то движение.

– Джим? Выходи, это Рэй и Джон.

Наконец Джим открыл дверь и уставился на друзей остекленелым взглядом.

– Десять тысяч единиц, – только и выдавил он из себя.

Рэй расхохотался. Он просто не поверил. Это было невозможно. Обычная доза ЛСД составляла от 350 до 500 микрограмм.

– Пошли, посмотрим, что там у тебя. Ты уже пропустил первое отделение. Давай устроим Танзини незабываемый вечер.

Джим, качая головой, почапал обратно в комнату:

– Нет, чувак, нет. Вот… – Он открыл ящик стола. – Вот, угощайтесь…

Джим зачерпнул две пригоршни небольших пурпурных ампул ЛСД и протянул их Джону и Рэю. Рэй заметил в ящике еще и пакет травы. Целый килограмм.

Второе отделение прошло в полном хаосе, но, когда «Doors» нужно было выходить на последнее сорокаминутное выступление, Джим был вполне адекватен.

– Сейчас будет «Конец», – сказал он, кивая, словно был поглощен своими мыслями.

«Конец» был наиболее запоминающейся работой «Doors» – или стал ею после этого выступления. Эта песня олицетворяла концепцию рок-театра даже больше, чем «Когда кончается музыка». Изначально это была всего лишь прощальная песня из двух куплетов, но теперь она длилась целых двенадцать минут, и каждый раз, когда Джим исполнял ее, он добавлял или убирал какие-то стихотворные отрывки. Этим вечером Джим приготовил новый сюрприз.

В черных джинсах и футболке, с локонами до плеч, похожий на небритого Боттичелли, Джим шел через всполохи света и тени по танцполу клуба «Whiskey a Go Go». И вдруг застыл, глядя на девушек в стеклянных клетках. В зале были Вито и его помешанная на музыке свита в прозрачных кружевах, которые славились раскруткой новых групп. Они нашли «Byrds» в клубе «Ciro» и группу «Love» в «Bido Lito», присоединились к «Mothers' Auxiliary» Фрэнка Заппы. Вито и его окружение пускали в «Whiskey» по будням бесплатно, потому что если приходил Вито, за ним подтягивалась состоятельная публика.

Джим поплелся к сцене – глаза полуприкрыты, голова почти лежит на одном плече. Джон, Робби и Рэй тем временем заняли свои места, и Джим присоединился к ним, встав рядом с органом Рэя. Прозвучала пара нестройных аккордов «для разогрева», после чего воцарилась тишина и темнота, скрывавшая Джима и остальных музыкантов.

Люди на танцполе замерли.

Джим повис на микрофонной стойке, как тряпка, закинув голову назад, закрыв глаза, одной рукой вцепившись в микрофон, а другой прикрыв ухо. Он поставил одну обутую в сапог ногу на основание стойки и начал мрачным речитативом:

 
Это конец, милый друг.
Это конец, мой единственный друг. Конец
Наших продуманных планов. Конец
Всего, что имеет значение, конец.
Ни спасения, ни удивления, конец.
Я больше никогда не взгляну в твои глаза.
Можешь ли ты представить, каково быть
Столь необузданным и вольным,
Отчаянно нуждаясь
В руке какого-нибудь незнакомца
В стране безысходности.
 

Музыкальный аккомпанемент был таким же гипнотическим, как и горький, тревожный голос Джима. Орган Рэя словно отбивал сердечный ритм, который прерывали неожиданные взрывы барабанов Джона и переливы звучащей как ситар гитары Робби.

 
Я заблудился в католической пустыне боли,
И все дети сошли с ума;
В ожидании летнего дождя – о да-а-а-а…
 

Джим отчетливо и осторожно произносил слова. Он делал паузы между слогами, как и при разговоре, словно подбирал слова и фразы так же тщательно, как хирург скальпель. В его манере речи и в музыке было ощущение чего-то скрытого, какое-то предупреждение, предчувствие, страх.

 
На краю города – опасность.
Поезжай по королевскому шоссе, де-етка.
Чудеса в золотых копях;
Езжай по шоссе на запад, де-етка.
 

Люди, заполнившие танцевальную площадку клуба до отказа, замерли в оцепенении, глядя на Джима, который не сделал ни единого движения с начала песни. Даже в баре все сидели неподвижно. Нигде в клубе не была слышна речь. Даже официантки были загипнотизированы этой фигурой на сцене.

Езжай на змее.

Езжай на змее к озеру,

К старому озеру.

Змей длиииииииинный… семь миль;

Езжай на змее.

Он старый… и у него холодная кожа.

Запад лучше всего.

Запад лучше вссссссссссссего.

Доберись сюда, и сделаем все остальное,

Синий автобус… зовет нас,

Сиииииииииииииний автоооообус… зовет нас.

Водитель, куда ты нас зовешь?

 
Езжай на змее.
Езжай на змее к озеру,
К старому озеру.
Змей длиииииииинный… семь миль;
Езжай на змее.
Он старый… и у него холодная кожа.
Запад лучше всего.
Запад лучше вссссссссссссего.
Доберись сюда, и сделаем все остальное,
Синий автобус… зовет нас,
Сиииииииииииииний автоооообус… зовет нас.
Водитель, куда ты нас зовешь?
 

Джим украдкой бросил косой взгляд на слушателей, затем снова зажмурил глаза и прислушался к тревожным звукам музыкального фона.