Текст книги "В сердце тьмы"

Но собравшиеся в шатре знали другое. Независимо от величия Шандагупты, имелся другой, обладавший большей властью. Ведь над Богом-На-Земле в конце концов еще есть небеса.

С требованием Дамодары согласились. Отдать должное, с неохотой, со злостью – со стороны Венандакатры. Но согласились, потому что выбора не было.

Вопрос Велисария поставят перед самой душой династии. Великим разумом, управляющим судьбой малва. Перед божественной сущностью по имени Линк.

Линк, или Связующее Звено. Странное имя, но подходящее. Потому что, как божественная сущность часто объясняла, она является только лицом, которое великие новые боги показывают человечеству. Она осуществляет между ними связь.

Позднее тем же вечером, после того как все остальные раджпуты заснули, Рана Шанга стоял у входа в свой шатер. Он стоял там уже несколько часов, почти не двигаясь, и просто смотрел вперед. Какое-то время он смотрел на Луну. Дольше смотрел на мерцающие огни костров, которые все еще горели тут и там в той куче обломков, которая когда-то была Ранапуром. Он смотрел и не видел ничего. Он размышлял.

Теперь Ранапур был погружен в тишину и мысли Шанги не прерывали никакие шумы. Да, вонь смерти Ранапура проникала ему в ноздри. Но раджпут уже давно познакомился с этим особенным запахом. Его разум автоматически заблокировал его.

Наконец Шанга отвернулся. В последний раз взглянул на Луну, висевшую высоко в небе и светившую серебряным светом, и зашел в свой шатер.

Последней его мыслью перед тем, как он вошел во тьму, была та же, за которую он держался на протяжении долгих часов:

«Я дал клятву»

На следующее утро императорские курьеры отправились в различные концы огромного лагеря с объявлением, что император возвращается в Каушамби. Объявление пришло гораздо раньше, чем кто-либо ожидал, поэтому приготовления к отъезду получились неорганизованными и поспешными.

Иностранцы в лагере, по давней и впитавшейся в кровь привычке, завершили приготовления за час. По крайней мере очевидные простые приготовления. Другие приготовления отняли гораздо больше времени, больше суток, но у них имелось достаточно времени. Достаточно, чтобы обеспечить передвижение многих отличных, быстрых лошадей и нескольких маленьких, спокойных слонов. Достаточно времени даже чтобы сделать так, словно эти передвижения не имеют к ним отношения.

Достаточно времени. Еще три дня никто не покидал лагерь. Только через три дня небольшая армия – на самом деле большая армия по стандартам всех народов за исключением малва – начала долгий марш на юг. Эту армию передали в подчинение Венандакатре, которого объявили гоптрием Деканского плоскогорья. Это была великолепная должность, даже по стандартам Венандакатры, поэтому великий господин смягчился, несмотря на неподобающую быстроту, с которой ему пришлось отправиться в путь.

У малва имелись различные типы губернаторов, но ни одна должность не считалась такой престижной, как должность гоптрия (Наиболее точным переводом на языки западных стран был бы хранитель болот.) Венандакатру не сделали обычным губернатором небольшой спокойной провинции. И даже не сделали обычным сатрапом большого и спокойного региона. Нет, Венандакатру благословил сам император и дал ему в управление все Деканское плоскогорье. Император доверил ему подчинить эту беспокойную землю.

Несмотря на свое презрение к Венандакатре, многие официальные лица малва, наблюдая за его отъездом, почти испытывали к нему жалость.

Через три дня армия самого императора тронулась в путь. Наверное, было бы лучше сказать: торжественно выступила. Ей предстоял более короткий путь на восток. Самому императору и его окружению, конечно, не придется маршировать, совсем не придется. Император и высокопоставленные малва с комфортом отправились по реке Джамне на самых роскошных в мире баржах, сопровождаемые флотилией узких военных галер.

Однако большая часть императорской армии шла пешком. Как и орда увязавшихся за армией личностей. И небольшая группа иностранцев, которая напоминала щепку в медленно движущемся океане людей.

Глава 9

Дарас

Лето 530 года н. э.

Первый день после возвращения в Дарас Антонина провела с сыном. Фотий страшно обрадовался матери после нескольких месяцев отсутствия, в особенности после того, как увидел небольшую гору подарков, которую она привезла ему из сказочного Константинополя. Тем не менее, несмотря на то, что мальчик одним глазом постоянно и нетерпеливо посматривал на удивительные новые игрушки, он весь первый день провел, прижимаясь к матери.

Семилетний мальчик просто радовался от воссоединения с матерью, а не испытывал облегчения от ее приезда. С ним во время ее отсутствия, очевидно, хорошо обращались. На самом деле, как подозревала Антонина, заметив, как он поправился, его откровенно баловали.

Конечно, ко второму дню желание поиграть в новые игрушки перевесило всю сыновнюю преданность. На рассвете Фотий уже играл. Когда его мать появилась примерно час спустя, мальчик поприветствовал ее чисто формально. Матери ведь всегда матери. Это нечто приятное и неизменное, как солнце на небе. А вот игрушки – кто знает, когда они могут исчезнуть, например, вернуться в то же волшебное царство, из которого появились?

Антонина какое-то время наблюдала за его игрой. В другом случае она могла бы опечалиться из-за невнимания сына. Но на самом деле Антонине не терпелось приступить к своим делам. Поэтому она вскоре направилась в мастерскую, где ее ждал Иоанн Родосский.

Она сразу же заметила, что мастерская значительно расширилась за месяцы ее отсутствия. Когда подошла ближе, поняла: Иоанн больше не работает один. Сквозь открытую дверь мастерской до нее донеслись голоса.

Вначале это привело ее в замешательство. Ей стало неуютно. Последние недели в. Константинополе усилили ее осознание необходимости сохранять тайну и соблюдать осторожность.

Однако через несколько секунд замешательство и беспокойство сменились другими эмоциями. Только одна причина могла побудить Иоанна привлечь к работе других людей.

Поэтому надежда, а не беспокойство, заставила ее ускорить шаги.

То, что она увидела, войдя в мастерскую, мгновенно соединило оба чувства в одно.

Громкий треск заставил се дернуться.

К счастью. Дернувшись, она отскочила в сторону.

К счастью. Летящая с шумом неизвестная ракета пролетела мимо ее головы.

В отличие от срикошетившей, которая ударила ее аккурат по мягкому месту.

Однако у срикошетившего предмета не было такой силы. Антонина упала на пол в основном от удивления, а не от боли.

– Ради всего святого, Антонина! – заорал Иоанн Родосский. Неужели ты не в состоянии прочитать простую надпись?

Морской офицер поднялся из-за перевернутого стола и широкими шагами направился к ней. По ровному и аккуратному положению становилось очевидно, что стол перевернули преднамеренно.

Иоанн протянул руку и поднял Антонину на ноги. Затем, не выпуская ее запястья, потащил ее назад, через дверной проем, которым она только что воспользовалась.

Там он развернул ее и заорал:

– Вот! Здесь! Чтобы все видели!

И победно показал на место над дверью.

– Просто и ясно! На греческом! Говорится…

Молчание. Антонина потерла мягкое место и нахмурилась.

– Да, Иоанн? Что говорится?

Молчание.

– Эйсебий! Иди сюда! – заорал Иоанн.

Мгновение спустя в дверном проеме появился настороженный молодой человек – невысокого роста, плотного телосложения, со смуглым цветом кожи. На самом деле выглядел он несколько зловеще. Совсем не походил на образ невинного херувима, который отчаянно пытался создать.

Иоанн обвинительно показал на пустое место над головой.

– Где надпись, которую я велел тебе здесь повесить? – спросил он.

Эйсебий явно оробел. Виновато улыбнулся.

– Забыл, – пробормотал он.

Иоанн сделал глубокий вдох, выдохнул воздух, упер руки в бока, затопал ногами и стал носиться по всему двору.

Антонина знала эти признаки. Она не была в настроении выслушивать очередную тираду морского офицера.

– Неважно, Иоанн! – воскликнула она. – Ничего не пострадало, кроме моего достоинства.

– Не в этом дело! – рявкнул Иоанн. – Эти штуковины достаточно опасны сами по себе. А тут еще какой-то глупый мальчишка – снова! – забывает принять необходимые меры предосторожности и повесить…

– Что опасно само по себе? – спросила Антонина и радостно улыбнулась. – О, это звучит возбуждающе!

Иоанн прекратил бегать по двору. Теперь просто размахивал руками.

– Мы его получили, Антонина! – воскликнул он возбужденно. – Мы его получили! Порох! Пошли – я тебе покажу!

Он бросился назад в мастерскую. Эйсебий отошел с дороги и благодарственно улыбнулся Антонине.

Антонина во второй раз вошла в мастерскую.

Бах! Взиик! Удар. Клац-клац-клац.

Она быстро пригнулась и опять выскочила наружу.

За ее спиной орал Иоанн:

– Эйсебий! Ты – идиот! Разве я не сказал тебе, что нужен длинный огнепроводный шнур?!

– Забыл, – прозвучало бормотание.

– Если не считать, что у него девичья память, на самом деле он мне очень помогает, – сказал Иоанн позднее. В задумчивости отпил глоток вина. – Химия на самом деле не является моей сильной стороной. А Эйсебий в ней разбирается лучше, чем кто-либо, кого я знаю.

– В таком случае лучше найми кого-нибудь, кто будет следить за тем, чтобы он все помнил, – улыбаясь предложила Антонина.

Иоанн уверенно поставил кубок. Твердо положил руки на стол. Резко расправил плечи.

– Мы не можем себе этого позволить, Антонина, – объявил Иоанн. – Нет смысла спорить по этому вопросу. – Он нахмурился. – Теперь. Прокопий уже неделю радостно потирает руки. С тех пор как он прибыл сюда впереди тебя и просмотрел бухгалтерию. – Иоанн сильно нахмурился. – Он только и ждал, чтобы нажаловаться тебе. Я потратил все деньги. Все. Не осталось ни одного солида. Ни одного. – Он мрачно нахмурился. – А Ситтас – жирная жадная свинья! – больше ничего не дает. Он назвал меня транжирой в последний раз, когда я попросил у него денег.

Улыбка не сошла с лица Антонины.

– Сколько раз тебе удалось выжать из него деньги?

– Восемь, – мрачно ответил Иоанн.

– Поздравляю! – рассмеялась она. – Это рекорд. Никому еще не удавалось выжать из него деньги более двух раз подряд, насколько мне известно.

Иоанн улыбнулся очень кисло.

– На самом деле это не смешно, Антонина. Мы не можем про должать без денег, и я не представляю, откуда их взять. Я ничего не могу получить от Антония Александрийского. У епископа свои проблемы. Патриарх Ефраим в последнее время много воет о растрате церковных средств не по назначению. Его дьяконы ползают по Антонию, как блохи по собаке. Они даже пересчитали его личное серебро.

– В чем дело? – фыркнула Антонина. – У Ефраима износились шелковые одежды?

Теперь улыбка Иоанна стала более веселой. Совсем чуть-чуть.

– Не то чтобы я заметил. Конечно, трудно уследить, если учесть, какое количество мантий у него имеется. Думаю, он недоволен, что на пальцах левой руки на кольца было потрачено не столько золота, сколько на кольца на правой. Поэтому его клонит набок во время прогулок по улицам Антиохии, когда он благословляет бедных.

Морской офицер фыркнул и вздохнул. Обвел взглядом комнату. Они сидели в главном зале дома, за столом в углу.

– Я бы предложил продать один из великолепных гобеленов, только… – пробормотал он.

– У нас нет ни одного.

– Вот именно.

Антонина улыбнулась очень весело. И покачала головой.

– Мне следует прекратить тебя дразнить. Мне стыдно за себя. Дело в том, мой дорогой Иоанн, что деньги больше не представляют проблемы. Я нашла новое лицо, готовое профинансировать наш проект.

Она опустила руку вниз и с трудом вытащила мешок. С большим трудом. Столик зашатался, когда она опустила мешок на него.

Глаза Иоанна округлились. Антонина, все еще улыбаясь, схватила мешок за низ и перевернула. Небольшой поток золотых монет рассыпался по столу.

– Недавно отчеканены, надеюсь, ты это заметил, – весело заявила она.

Иоанн смотрел на кучку, как сова. Однако его внимание привлекли не сами монеты. Он понял, что стоит за ними.

Власть. Чистая власть.

После правления императоров Валентиниана и Валента золотая монета – солид, введенная Константином Великим, служила твердой римской монетой на протяжении двух веков, и на ее чеканку имелась монополия.

В Римской империи было много легальных монетных дворов. Больших, в Фессалониках и Никомедии, и ряд небольших в других городах. Но они ограничивались выпуском серебряных и медных монет. По закону только император мог чеканить золотые монеты. В Константинополе, в самом Большом Дворце.

– Ты сказала Феодоре, – объявил он.

Антонина кивнула.

– Это разумно? – спросил он.

В вопросе не прозвучало обвинения, просто любопытство.

Антонина пожала плечами.

– Думаю, да. При сложившихся обстоятельствах у меня не было особого выбора. Я оказалась глубоко втянута в императорскую интригу, пока находилась в Константинополе. Ирина не вернулась вместе со мной потому, что теперь – фактически, если не официально – является начальницей шпионской сети Феодоры.

Иоанн смотрел на нее с большим интересом.

– Малва?

– Да. Они строят какой-то предательский заговор, Иоанн. Насколько нам известно… – она замолчала. – Неважно. Это долгий рассказ, и мне не хочется повторять его дважды за один день. Антоний, Михаил и Ситтас сегодня приедут ужинать. Также будут Маврикий и Гермоген. Теперь они оба вовлечены. Тогда я все и объясню.

Она протянула руку и стала заталкивать монеты назад в мешок.

– В любом случае я считаю, что сказать Феодоре было необходимо. И к тому же это правильно. Мы вскоре узнаем. Этим летом, но попозднее, она сама приедет сюда. Чтобы полностью ознакомиться с проектом.

– Что? – взревел Иоанн. – Этим летом? – Он вскочил на ноги. Яростно стал размахивать руками – Невозможно! Невозможно! У меня к тому времени ничего не будет готово! Невозможно! – Он стал носиться из угла в угол, яростно топать ногами – Сумасшедшая! Нет чувства реальности – совсем нет. Невозможно. Порох все еще непредсказуем. Гранаты не протестированы. А ракеты вообще в зачаточном состоянии!

Он топнул ногой, снова топнул и еще раз.

– Безумные женщины! Думают: химия подобна выпечке хлеба. Что-то не так с тем, как горит порох. Я знаю, что не так. Мне нужно поэкспериментировать, проверить несколько способов изготовления этой дряни.

Он топнул ногой, снова топнул и еще раз.

– Идиотки! Может, стоит его перемолоть, если мне удастся придумать, как это сделать так, чтобы самому не взорваться. Может, вначале его следует смочить и в этом все дело. Черт побери, надо попробовать.

Он топнул ногой, снова топнул и еще раз.

– Хотя вообще-то опасно. Этот придурок Эйсебий может взорвать все. Даже взорвать кучу коровьего дерьма, если за ним не следить. Он неосторожен, как женщина.

Время в начале вечера, до и во время ужина, было в основном посвящено Прокопию. Это не представляло сложности. После нескольких месяцев практики Антонина развила навыки искушения Прокопия до высшего мастерства.

На самом деле она в основном зря тратила усилия. К этому времени. Прокопий уже был так хорошо выдрессирован, что фактически все, что бы ни говорила и ни делала Антонина, служило ее целям. Он напоминал запряженного тупого мула, который не видит перед собой ничего, кроме натоптанной дороги. Антонине стоило только сказать что-то о прекрасном жеребце, как Прокопий тут же списывал это на постыдное скотоложство. Поболтает с крестьянкой – тут же с уверенностью жди трактата о древнем грехе Сапфо.1818
  Сапфо (конец 7—6 вв. до н. э.) – др.-греч. поэтесса. Жила на острове Лесбос.


[Закрыть] Взяла сына на колени – а! Великолепно! – Прокопий всю ночь будет жечь лампу, создавая трактат о педофилии и инцесте.

Поэтому ее похотливые взгляды, обращенные на собравшихся за столом мужчин, ее завуалированные замечания, головокружительный смех, хитрые намеки, даже шутка о четырех солдатах и паре священнослужителей, которых ни одна женщина не может обработать за раз – смех, смех – стали полной потерей усилий. Она могла бы сидеть за столом одна, при холодном свете только поднимающегося из-за горизонта солнца, и молча есть. К середине утра Прокопий бы стал заверять всех, кто стал бы слушать, что шлюха мастурбировала за завтраком.

Вскоре Прокопий встал из-за стола и отправился в свои покои. Антонине не было необходимости отправлять его под каким-то предлогом. Человека фактически распирало от желания побыстрее добраться до пера.

– Боже, как меня от него тошнит! – рявкнул Ситтас.

Мгновение полководец выглядел так, словно собирался выплюнуть вино. Но только мгновение. Он передумал, проглотил, налил себе еще один кубок.

– А это необходимо? – проворчал. Михаил Македонский.

Антонина сморщилась. Но до того, как она смогла ответить, заговорил епископ Антоний. Резко.

– Да, Михаил, необходимо. Это мерзкое создание – хотя он слишком глуп, чтобы это понимать – является главным шпионом малва, приставленным к Антонине. Он – акведук, который доставляет им воду знания. Только этот акведук при помощи Антонины на самом деле является сливной трубой, по которому в их резервуары течет только дерьмо. – Он улыбнулся. Вообще-то это была слишком хитрая улыбка для епископа. Почти дьявольская. – У нас тут не совещание по вопросу, как справиться с малва. У нас тут оргия!

Затем он улыбнулся по-другому.

– А что тебя так беспокоит – твоя репутация?

Македонец гневно уставился на него.

– Вся репутация – чушь, – объявил он.

– И она подкармливается гордыней, что еще хуже, – завершил фразу епископ. Его улыбка стала еще шире. – На самом деле, Михаил, ты должен расширить свой репертуар поговорок.

Антонина откашлялась.

– Как я говорила…

Ты ничего не говорила, Антонина, – разумно заметил. Антоний Александрийский. – Поэтому я не видел причины, почему бы мне не занять время безвредным…

– Хватит приставать к Михаилу, – проворчал Маврикий. – Он сотворил чудеса с местными ребятами, их женами и родителями. Даже деревенские старейшины воют не громче, чем средний морской шторм.

– Ну конечно сотворил! – весело воскликнул. Антоний – Он – святой человек. Должна же быть от него какая-то польза.

Антонина разогнала собирающийся шторм.

– Скажи мне, Михаил, как ты оцениваешь ситуацию? – обратилась она к нему серьезно – Михаил?

Македонец прекратил попытки (бесполезные) испепелить епископа гневным взглядом.

– Прости, Антонина? Я не уловил, что ты сказала.

– Крестьяне, – повторила она – Как ты оцениваешь ситуацию?

Михаил махнул рукой. Это не был легкий жест. Скорее наоборот. Так камень может подчеркнуть твердость.

– Проблем не будет. Никаких.

– И это еще не все, – добавил Маврикий – Большое их число, как я думаю, ухватится за возможность присоединиться к новому полку. – Он посмотрел на Иоанна Родосского – При условии, что для них найдется какое-то достойное занятие, кроме как гнать овец на врага.

Иоанн не отреагировал на приманку.

– Прекрати волноваться, Маврикий. Ты соберешь свой новый полк, я подготовлю для них оружие. По крайней мере гранаты.

– А ракеты? – спросил Гермоген.

Иоанн сморщился.

– Не стоит на них рассчитывать. Проклятые штуковины гораздо сложнее сделать, чем я думал – Он осушил кубок и налил себе еще один. Затем добавил ворчливо. – На самом деле проблема не в том, как их делать. У меня в сарае кучей сложено штук двадцать. И каждая из них полетит и довольно зрелищно взорвется. Проблема в том, что нельзя сказать, где.

Он снова сморщился.

– Одна проклятая штуковина – и я говорю чистую правду – фактически сделала круг и почти снесла мне голову.

– А как их нацеливают малва? – спросил Ситтас – Должен быть способ.

Иоанн пожал плечами.

– Не знаю. Я испробовал все, что мог придумать. Стрелял сквозь трубки. Приделывал к ним флюгеры, даже перья! Ничего не срабатывает. Некоторые летят более или менее ровно, большинство – нет, и я черт побери, не могу никак объяснить причину, которая за этим кроется.

Маврикий шлепнул ладонью по столу.

– Так давайте не будем об этом волноваться, – предложил он. – Когда полководец вернется из Индии…

– Если, – поправил Иоанн.

– Когда он вернется, – продолжал Маврикий, – я уверен, он сможет открыть нам секрет нацеливания ракет. А пока давайте ограничимся гранатами. Их будет достаточно, чтобы занять новый полк из крестьян.

– Это мысль! – воскликнул Ситтас – Прекрасная мысль, я думаю Маврикий прав. А меня вы знаете – обычно я смотрю на новые идеи примерно так, как на коровье дерьмо.

– В чем дело? – спросила Антонина.

Маврикий провел рукой по голове. Он любил это делать. Хотя все волосы на его голове давно поседели, шевелюра нисколько не поредела и оставалась такой же, как и в юношеские годы.

– Я стал думать. Проблема с гранатами заключается в том, что вы хотите бросать их на достаточное расстояние, перед тем как они взорвутся. Тогда вам нужно решать между расстоянием и эффективностью Человек с хорошей рукой может бросать гранаты достаточно далеко, но если она слишком мала, то пользы от нее при приземлении почти никакой. Если он попытается бросить большую гранату, то ему нужно находиться ближе, менее чем в радиусе действия стрел. – Ветеран пожал плечами. – Во время большинства сражений мои катафракты прикончат его до того, как он в лучшем случае успеет метнуть одну. Я должен предполагать, что это могут сделать и враги. Персы определенно могут.

– Так какое решение ты предлагаешь? – спросил Иоанн – Катапульты?

Маврикий покачал головой.

– Нет. Учтите я двумя руками за то, чтобы развивать как артиллерию, так и гранаты. Не думаю, что будет сложно адаптировать катапульту, предназначенную для метания камней, для этой цели. Но это артиллерия. Сама по себе хороша, но она не заменит пехоту.

Гермоген улыбнулся. Он был одним из тех немногих римских полководцев, который специализировался по пехотной войне. Велисарий сам готовил молодого человека и направлял его.

– Или кавалерию, – проворчал Ситтас. Этот полководец, с другой стороны, был страстно предан традициям катафрактов.

– Забудьте о кавалерии, – сказал Маврикий – Эти ребята – только крестьяне, Ситтас. И, к тому же, сирийские крестьяне. У фракийских и иллирийских крестьян есть какое-то знакомство с лошадьми, а у этих ребят нет. Ты знаешь не хуже меня, что из них никогда не получится хороших наездников. Не за то время, которое у нас есть.

Ситтас кивнул, достаточно великодушно. Честь кавалерии поддержана, поэтому он не станет дальше спорить по вопросу.

– И это ключ, – заявил. Маврикий – Я пытался придумать лучший способ соединить сирийских крестьян и гранаты, начав с сильных и слабых сторон и тех, и других. Ответ очевиден.

Молчание. Иоанн взорвался.

– Ну – тогда выкладывай!

– Праща.

Иоанн нахмурился.

– Праща?

Он уже собрался спорить, больше по укоренившейся привычке, чем по какой-либо другой причине, но замолчал.

– М-м-м, – он отпил вина. – М-м-м.

Антонина улыбнулась.

– В чем дело, Иоанн? Не говори мне, что у тебя тут же не сложилось мнение.

Морской офицер скорчил гримасу.

– К сожалению, нет. На самом деле, хотя мне и не хочется это признавать, я ничего не знаю про пращу. Эти глупые штуки никогда не используются в морских сражениях.

– Ты никогда бы не назвал их «глупыми штуками», если бы оказался на поле брани против балеарцев, – проворчал Маврикий. Гермоген с Ситтасом усиленно закивали.

– Но это – не балеарские стрелки, Маврикий, – заметила Антонина. – Островитяне известны… уже несколько веков. А у нас – просто деревенские ребята.

Маврикий пожал плечами.

– И что? Каждый из этих крестьян, в особенности пастухи, пользовался пращой с мальчишеских лет. Конечно, они не профессионалы, как жители Балеарских островов, но для наших целей это и не нужно. Единственная разница между наемником-профессионалом с Балеарских островов и крестьянским парнем – это точность. Это имеет значение, если стрелять железными пулями. Если стреляешь гранатами, не имеет, но крайней мере не такое большое.

Тут Иоанн начал приходить в возбуждение.

– Знаешь, а ты прав! Как далеко эти сирийские парни могут бросить гранату?

Маврикий покрутил толстыми пальцами одной большой ладони.

– Зависит от обстоятельств. Покажи мне гранату, о которой идет речь, и я дам тебе близкий к истине ответ. Грубо? Примерно, как средний лучник. Если же сделать качественную пращу, то как катафракт или перс.

– Кавалерия превратит их в фарш, – заявил Ситтас.

Маврикий кивнул.

– Если они одни – да. По крайней мере хорошая конница, которая не пришла в панику после первой партии гранат. Они погонят ребят с гранатами…

– Называй их гренадерами, – вставил Иоанн. – Так звучит более достойно.

– Пусть будут гренадеры, – он замолчал, задумался. – Гренадеры. Мне это нравится!

Гермоген тут же кивнул с энтузиазмом.

– Особое название укрепит их боевой дух, – заявил молодой полководец. – Мне тоже нравится. На самом деле я думаю, это очень важно.

– Значит, нам понадобится конница по флангам, – задумчиво произнес Ситтас.

– Также хорошая защита из пехоты, – вставил Гермоген.

Маврикий кивнул.

– Да, они тоже. В гранатах нет ничего магического. В правильной комбинации, используемые правильно…

– Может, фаланга1919
  Боевой порядок др.-греч. войск в виде тесно сомкнутого линейного построения с глубиной строя в 8—16 рядов.


[Закрыть], – сказал Гермоген.

– Полная чушь! – рявкнул Ситтас. – Фаланги так же устарели, как и возлежание на пирах. Нет, нет, Гермоген, но надо бы подумать насчет старых республиканских манипул.2020
  Тактическое подразделение пехоты в римском легионе. М. состояла из двух центурий по 30—60 воинов в каждой. В боевом построении легиона входившие в него 30 манипул располагались в 3 линии.


[Закрыть] Я думаю…

Епископ Антоний повернулся к Антонине.

– Могу ли я предложить тебе, дорогая, оставить этих мужчин играть в свои игры? Предполагаю, через минуту обсуждение станет настолько техническим, что мы в любом случае не сможем за ним следить. А я умираю, так хочу послушать о твоих подвигах в Константинополе.

Антонина встала и улыбнулась.

– В таком случае пошли в другой зал.

Она посмотрела на Михаила.

– Ты к нам присоединишься?

Монах покачал головой.

– Подозреваю, ваш разговор с Антонием тоже вскоре станет таким же техническим, как и разговоры этих мужчин, – сказал он уныло. – Боюсь, от меня не больше пользы при планировании дворцовых интриг, чем при обсуждении военной тактики и оружия.

Ситтас услышал слова монаха.

– В чем дело, Михаил? – на его лице появилась хитрая улыбка. – Ты, конечно, не утверждаешь, что вечной душе нет места в миру?

Монах посмотрел на полководца так, как только что насытившийся орел смотрит на мышь. Интерес есть, но спокойный.

– Ты и тебе подобные принесут в битву оружие и тактику, – сказал он тихо. – Антонина, Антоний и им подобные принесут знание врага. Но в конце, Ситтас, все, что вы принесете, окажется пылью, если крестьянский парень, которому вы отдадите свои подарки, не имеет души, способной противостоять Сатане во время бури.

Он встал.

– Я принесу вам крестьянина.

Выходя, Михаил задумчиво посмотрел на Ситтаса. Как только что насытившийся орел рассматривает мышь. Перспективы – отличные.

– Никогда не стоит дразнить святого человека, – пробормотал Маврикий. – Правда не стоит, – повторил он, не обращая внимания на гневный взгляд Ситтаса. Осушил кубок – Спроси у любого крестьянина.

На следующее утро двое полководцев отправились вместе с Иоанном Родосским на тренировочное поле. Они горели желанием поэкспериментировать с гранатами. Маврикий ждал их там с дюжиной добровольцев из крестьян. Вначале сирийцы довольно сильно нервничали. Даже после того, как их мастерство в метании гранат получило одобрение полководцев, молодые люди терялись в компании таких благородных господ.

Однако вскоре появился Михаил Македонский. Он ничего не сказал ни полководцам, ни крестьянам. Но Маврикий с интересом наблюдал, как присутствие монаха изменило сирийских ребят, превратив их в молодых орлов в присутствии огромных мышей.

К середине дня молодые орлы уже свободно спорили с огромными мышами.

Конечно, не о тактике или военных построениях. (Хотя сирийцы на самом деле дали кое-какие ценные советы по практике метания гранат. Большая их часть касалась запалов и их длины.) Молодые люди не были дураками. Необразованными и неграмотными – да. Глупыми – нет. Они не притворялись, что лучше понимают военное дело, чем такие люди, как Ситтас и Гермоген. (И в особенности – они имели свой крестьянской взгляд на такие вещи – Маврикий.)

Но у них имелось вполне определенное мнение о казармах и военных лагерях. Их детям казармы не понравятся, хотя, не исключено, они получат удовольствие от проживания в шатрах лагерем. Их женам не понравится ни то, ни другое, но жены вытерпят лагерь. Они – простые женщины. Практичные.

Однако казармы просто не подойдут. Никакой личной жизни. Неприлично. Их жены – простые женщины, но приличные. Они не те шлюхи, которые увязываются за армией.

Сирийцам требовались хижины. Каждой семье – свою хижину. (Конечно, для походных лагерей подойдут шатры.)

Полководцы объяснили абсурдность такой организации. Нарушение военной традиции.

Крестьяне объяснили абсурдность военной традиции.

В конце, под пристальным взглядом монаха, молодые крестьяне переспорили полководцев. Монах улыбался.

Никаких хижин – никаких гренадеров.

В усадьбе тем временем проходило еще одно столкновение характеров. Другим образом.

– Это слишком опасно, Антонина, – настаивал епископ. – Я так думал прошлой ночью и думаю сегодня. А сегодня еще больше уверен в этом. – Он отодвинул тарелку с едой. – Смотри! – укоризненно кивнул на тарелку. – Я даже потерял аппетит.

Антонина улыбнулась, глядя на упитанного епископа. Несмотря на то, что Антоний Александрийский несомненно жил просто и скромно, его никто никогда не мог назвать аскетом. По крайней мере в том, что касалось приема пищи.

Она пожала плечами.

– Может быть, да. Однако уверяю тебя, Антоний, малва сейчас не принесут мне зла. Ни в коем случае. Я – их гордость и радость. Они во мне души не чают.

Епископ упрямо уставился на не съеденный завтрак. Антонина вздохнула.

– Неужели ты не можешь понять, Антоний? После того как Аджатасутра «поймал меня в капкан» – и какой это был капкан! – ведь целых два дьякона слышали, как я призывала к смерти Юстиниана! – малва держат меня в тисках. Как они это видят. Они попытаются выжать из меня все, что возможно. Перед моим отъездом из Константинополя они вытянули из меня все, что мне известно о внутренней политике ипподрома.

Антонина на мгновение замолчала и скорчила гримасу.

– Я до сих пор не знаю, почему их так заинтересовал этот вопрос. Матерь Божия, пока я росла, я только и слышала от отца о соперничестве на ипподроме. Этот из Голубых сделал это, а тот из Зеленых сделал то. Эти Голубые – просто клоуны, но следи внимательно за теми Зелеными.

Она вскинула руки в отчаянии.

– Мне даже пришлось расспросить нескольких старых приятелей отца – по крайней мере тех, кого удалось разыскать в. Константинополе, – чтобы мои знания о борьбе на ипподроме были свежими. Боже праведный, ну и жалкие бандиты!

– Они были рады снова увидеть тебя? – спокойно спросил Антоний. – После стольких лет?