Текст книги "Вильгельм Завоеватель. Викинг на английском престоле"

При герцоге Вильгельме заложенные его предшественниками традиции были не просто сохранены, но и преумножены. Участие в возрождении религиозной жизни начинают принимать не только члены герцогской семьи, но и представители нормандской аристократии. Как уже говорилось, практически все монастыри, имевшиеся в Нормандии к 1035 году, были обязаны своим существованием правящей династии. Но постепенно начинает проявляться новая тенденция в восстановлении и создании монашеских общин. Так, еще в 1030 году по просьбе руанского виконта Госцелина и его жены Эммелины герцог Ричард I дает им специальную грамоту на основание в Руане обители Святой Троицы, в которую перевозят мощи очень почитаемой в Галлии святой Екатерины. Они же принимали активное участие в создании женского монастыря Сент-Аманд. Вскоре подобное религиозное подвижничество становится довольно типичным для Нормандии. Из церковных сооружений, возведенных в герцогстве в период между смертью Роберта I и 1066 годом, наиболее известны два собора в Кане, построенных герцогом Вильгельмом и его супругой Матильдой. Однако помимо них в это время появилось еще не менее двадцати монастырей и соборов, созданных благодаря пожертвованиям новой знати. Такое рвение, проявляемое довольно узкой группой связанных между собой семейств, еще недавно мало интересовавшихся религией, – явление примечательное. Оно, безусловно, требует дополнительного внимания.

Поражает внезапное изменение в настроениях новой феодальной элиты. До определенного момента каких-либо крупных пожертвований с ее стороны в пользу монастырей не отмечалось. Более того, многие аристократические семейства без всякого стеснения обогащались за счет церковных земель. Хроники Жюмьежа, Сен-Вандриля и Мон-Сен-Мишеля изобилуют жалобами на неприятности, причиняемые светскими феодалами. И вдруг в 1035–1050 годах, когда власть герцога ослабевает и Нормандию охватывает волна междоусобиц, те же самые люди начинают проявлять интерес к возрождению монастырей, а к 1066 году составляют в этом деле серьезную конкуренцию правящей династии. Причем речь идет не об отдельных фактах, а именно о массовом явлении. Успехи светских феодалов на ниве попечения монастырей были столь значительны, что и много лет спустя монахи прославляли их деяния. Хорошо известен пассаж Ордерикуса Виталиса, посвященный этому периоду. Он пишет, что в те времена знатные нормандцы, подражая своему герцогу, начали, соперничая друг с другом, делать пожертвования церкви. Причем это приобрело такие масштабы, что владетель, не сумевший основать в своих поместьях монастырь или хотя бы приход, чувствовал себя бедным и обделенным судьбой. Столь красочное описание «жертвовательного» энтузиазма нормандской знати может показаться излишне метафоричным. Однако фактический материал, собранный Робертом Тюрингским в самих монастырях, доказывает, что Ордерикус Виталис не так уж преувеличивает. Конечно, перечисляя только самые значительные пожертвования, трудно избежать монотонности. Тем не менее, рискнем рассказать о нескольких наиболее примечательных семействах новой нормандской знати, которые не преминули передать церкви часть своих владений.

В период близкий к 1035 году Роже III Тоснийский построил монастырь в Шатиллоне, и примерно в это же время Хамфри Вьейльский основал две обители в Прейю: мужскую – Сен-Пьер и женскую – Сен-Леже. Графиня Лесцилина и ее сын Роберт, граф Ора, выделили земли и средства для аббатства Сен-Пэр-сюр-Дивез, а чуть позже тот же граф Роберт основал аббатство Сен-Мишель-дю-Трепор. Виконт Контевиля Херлуин, его супруга Херлев и сын Роберт, граф Мортеньский, создают аббатство Грестайн. Ральф Тессонский, член одного из самых знатных родов центральной Нормандии, в 1055 году делает вклад, благодаря которому образуется монастырь в Фонтанье. Сын стюарда Роберта I Вильгельм фиц Осберн выделил средства на основание аббатства Лире, а некоторое время спустя принял участие в создании Кормелитского монастыря. В Верхней Нормандии, благодаря Роже Мортемерскому, создаются монастыри Сен-Виктор-ен-Кайе и Сент-Уан. Наконец, семейство Монтгомери в течение интересующего нас периода отводит земли для создания двух мужских монастырей в Се и Троарне (оба в честь святого Мартина) и одного женского – в Альменешезе. Это далеко не полный список, но и его достаточно, чтобы понять, что помощь семейств новой аристократии монашеству была грандиозной. А ведь она не ограничивалась созданием монастырей в собственных владениях. Существенные средства выделялись и для других общин. Так, Роже I Тоснийский не только основал обитель в Шатиллоне, но также делал крупные пожертвования для Лире, а его сын Ральф III был крупнейшим жертвователем аббатств Сен-Эврёль, Лакруа-Сен-Лефруа и Жюмьеж. Граф Эврё Ричард предоставлял большие средства в распоряжение Жюмьежа, а среди благодетелей монастыря Сен-Ванд-риль почетные места занимают граф Аркеза Вильгельм и Роже Бомонский. Большой земельный участок отдал руанской женской обители Сент-Аманд сын Жильбера Брионского Болдуин, а основатель Лире и Кормели Вильгельм фиц Осберн сделал не менее богатый подарок аббатству Святой Троицы.

В результате такого патронажа уже до 1066 года Нормандия по количеству монастырей могла соперничать с любым другим государством Северо-Западной Европы. Но по территории герцогства монашеские общины были распределены неравномерно. Как минимум, восемь из десяти монастырей, основанных герцогами, располагались в районе Руана, причем три – непосредственно в самой столице: Сент-Уан, Святой Троицы и Сент-Аманд. Чуть ниже по течению Сены находились Жюмьеж и Сен-Вандриль, в самом ее устье – Монтивиллье, а в пятнадцати милях к северо-востоку от него – Фекан. По другую сторону от столицы, опять же недалеко от нее, стоял Бернье. Только Мон-Сен-Мишель, восстановленный на месте древнейшего христианского святилища Галлии, возвышался на своем как бы плывущем в Атлантику острове в некоторой изоляции от других герцогских монастырей. Еще один «отшельник», Сери-Лефоре-а-Байе, появился уже позже. Короче говоря, восстановленные или основанные правящей династией монашеские общины были сконцентрированы в районе, непосредственно прилегавшем к столице герцогства.

Ареал распространения монастырей расширился благодаря патронату со стороны новой нормандской аристократии, поскольку каждый стремился привлечь монашествующих на свои земли. Тем не менее, основная масса монастырей была сосредоточена в центральной части Нормандии. Почти все новые обители оказались собранными на территории, ограниченной реками Сена, Риль, Тукез и Дивез. Не более двадцати миль отделяло Лебек от Жюмьежа, а до двух обителей Прейю от него было миль пятнадцать. Расположенные между Рилем и Тукезом монастыри Прейю, Кормели и Грестайн попадали в окружность диаметром примерно пятнадцать миль. Чуть большая окружность объединяла находившиеся между Рилем и Сеной Шатиллон, Сен-Торин и Лире. В двадцати милях от Лире, только немного в другую сторону, был возведен Сен-Эврёль, еще меньшее расстояние отделяло последний от Альменешеза и Сен-Мартин в Се. На берегах Дивеза находился также монастырь Троар, а примерно в двадцати милях от него – аббатство Сен-Пьер. Довольно значительное количество обителей для одной Центральной Нормандии.

Гораздо меньше твердынь веры создавалось за пределами этого района. Правда, между 1059-м и 1066 годами наблюдалось стремление к расширению конгрегации Фекана. Часть ее монахов отправилась в Бонневилль-сюр-Тукез и основала там общину Сен-Мартин-дю-Бос, другая группа переехала еще дальше на запад, где на землях, выделенных владетелем Крёлли, был построен монастырь Сен-Габриэль. В епархии Байе, помимо Фонтенье, выросшего неподалеку от Сери-Лефоре, непосредственно у стен епархиальной столицы была создана обитель Сен-Вигор. Графы Ора возвели монастырь в своих владениях, на самом востоке герцогства, в Летрепо. А на крайнем западе герцогства примерно в это же время строилась обитель в Лизье, ставшая своеобразным символом выхода Нормандии к Атлантическому океану. Отдаленные Лизье и Летрепо были скорее исключением, основная масса новых монастырей строилась все-таки в центральной части герцогства.

Итак, в период между 1035-м и 1066 годами нормандские феодалы передали монахам весьма значительные земельные владения. Вполне естественно задуматься о мотивах, которые их к этому побудили. Дело в том, что в XI веке монашеские конгрегации осваивали роль своего рода кредитных учреждений, обеспечивающих сохранение и приумножение благосостояния светских владетелей. Известно, что во второй половине XI века крупнейшие монастыри внесли значительный вклад в развитие денежной системы герцогства. Но и до 1066 года многие представители новой нормандской элиты использовали их в качестве своеобразных экономических институтов, с помощью которых можно было превратить земельную собственность в наличные деньги. Часть земель передавалась монастырям в пользование, а те регулярно делились с «жертвователями» доходами. Монахи оказались очень хорошими хозяевами, и не исключено, что скрытой целью светских феодалов могло быть желание улучшить состояние поместий, в которые они приглашались. Косвенно это подтверждается тем, что значительную часть пожертвований составляли целинные земельные участки, которые еще только предстояло заселить и начать обрабатывать.

Но нельзя объяснить бурную попечительскую деятельность аристократии лишь соображениями экономической выгоды. Правильнее говорить о целом комплексе мотивов, стимулировавших это явление. Для знатного человека тех времен понятие родовой чести не было чем-то абстрактным. По крайней мере, в дарениях семейств Монтгомери и Грандмеснил обители Сент-Эврёль этот фактор явно присутствовал. Кроме того, в ряде случаев речь шла о стремлении восстановить семейную честь, исправив, если так можно выразиться, ошибки предков. Об этом говорит массовое возвращение церкви наделов, незаконно отторгнутых у нее светскими феодалами ранее. Троарн и Альменешез, например, были основаны на землях, которые до того как перешли к Монтгомери, являлись собственностью монастыря Фекан. А Ральф Тессон выделил под создаваемое в его владениях аббатство Фонтенье тот самый участок, который герцогиня Юдит в свое время пожертвовала монахам Бернье. Все это так. Но не следует думать о представителях знати XI века как о неисправимых циниках. Расчетливость и благородство сочетались в них столь же естественно, как жестокость и сентиментальность. В этой связи нелишне напомнить, что очень и очень многие из этих могущественных и беспощадных людей на склоне лет добровольно отрекались от мирской суеты и уходили в монастырь.

Помимо всего прочего, бурное развитие монашества в Нормандии было отражением такого сложного явления, как влияние духовного мировоззрения отдельных выдающихся личностей на историю всей церкви этого периода. Примерно в 1035 году рыцарь графа Бриона по имени Херлуин под воздействием духовного порыва удалился в один из близлежащих монастырей, где провел некоторое время сначала в качестве послушника, а затем монаха. Однако порядки этой обители ему показались недостаточно строгими, и вместе с двумя единомышленниками он отправился в одно из своих имений, расположенное неподалеку от Бонневилля. Там к ним присоединились еще двое страждущих уединения и спасения, и в 1039 году они все вместе решили идти в Лебек и жить там по уставу монастырского общежития. А 23 февраля 1041 года эта небольшая община была возведена архиепископом Може в статус новой монашеской конгрегации. Согласитесь, что этих людей трудно заподозрить в корысти. Ими двигало нечто иное. Они принадлежали к той новой плеяде монашествующих, представители которой позже составили гордость ведущих монастырей Европы и, став епископами и аббатами, оказали сильнейшее влияние на западноевропейское христианство, привнеся в него свой несгибаемый дух и особую культуру мышления.

Превращение Лебека из маленькой общины в один из крупнейших монастырей Нормандии также связано с именем Ланфранка. К Херлуину и его товарищам он присоединился примерно в 1042 году, в возрасте тридцати пяти лет. Он уже был достаточно известен своей проповеднической деятельностью в Северной Италии и Авранше. Однако на берегах Риля его ожидал не самый восторженный прием. Первые три года он, как отмечают источники, преодолевал недоверие и боролся с религиозным невежеством окрестных жителей. Но терпение и дух этого выдающегося религиозного деятеля помогли ему выстоять. Херлуин и все остальные признали первенство самого Ланфранка и правильность его учения. Вскоре из других частей Нормандии стали съезжаться желающие поучиться у него богословию. Известность и авторитет обители Лебек росли день ото дня. К 1060 году монастырь стал признанной теологической школой. В этот период в его стенах появился человек, возможно даже более великий, чем Ланфранк. Речь идет об Ансельме, будущем епископе Кентерберийском. С его приходом Лебек получил все, что необходимо для достижения гармонии. Горячие молитвы Херлуина, гениальный ум Ланфранка, святость Ансельма и подвижничество их соратников, соединившись, образовали некое «религиозно-энергетическое поле», влияние которого распространилось далеко за пределы самого монастыря. Лебек, «основание которого из-за враждебности окружающего населения казалось почти безнадежным предприятием, менее чем за четверть века сумел не только вовлечь это население в религиозную жизнь, но и стал образцом для подражания и учителем веры для всего нормандского монашества».

Монастырь, в стенах которого с 1058-го по 1063 год находились «два величайших интеллектуала и гораздо большее количество величайших ревнителей святости той созидательной эпохи», не мог не занять достойного места. Это вовсе не означает, что Лебек со своими духовными достижениями находился в изоляции от остального монашества Нормандии. Рассматриваемый нами период характеризовался не только ростом числа монастырей, но и распространением на них влияния реформаторского движения, в которое вовлекалось все больше и больше конгрегаций Северо-Западной Европы. Речь идет о порядке монашеской жизни, предложенном клюнийцами, тяготение к которому было общим практически для всех новых нормандских монастырей. Вильгельм Дижонский провел соответствующую реформу в Фекане и Бернье. Вышедшие оттуда его последователи сделали то же самое в Жюмьеже, Мон-Сен-Мишеле и Сент-Уане, а адепты, воспитанные уже в этих монастырях, распространили идеи клюнийцев на все вновь создававшиеся общины. Фекан дал аббатов для обителей, основанных семействами Тосни и Монтгомери в Конше и Троарне соответственно. Мон-Сен-Мишель предоставил аббата и первых монахов монастырю Сен-Вигор в Байе. Первым настоятелем созданного Грандмеснилом аббатства Сен-Эврёль был выходец из Жюмьежа, а воспитанники Сен-Эврёля, в свою очередь, стали первыми аббатами Лире, обязанного своим созданием Вильгельму фиц Осберну. Своеобразный рекорд принадлежит монастырю Сент-Уан, из которого вышли аббаты руанской обители Святой Троицы, обителей Летрепо, Сен-Пьер-сюр-Дивез, Кормели, Сери-Лефоре, Лакруа-Сен-Лефруа, Сен-Виктор, Бомонен-Оже и некоторых других. Если продолжить данное перечисление, то придется упомянуть практически все монастыри, построенные или воссозданные в Нормандии до 1066 года. А те конгрегации, которые не черпали кадры, воспитанные непосредственно проповедниками клюнийского устава, сами были источниками новых идей. Лебек в принципе был уникален, так как появился в результате активности группы далеко не самых знатных нормандцев, стремившихся к духовным высотам монашеской жизни. Тем не менее, действовавший в нем устав стал образцом для многих других общин, а, как минимум, в двух – аббатстве Лизье и обители Сен-Стефан – был воспроизведен полностью. Сен-Вандриль, судя по всему, сохранил верность традициям, позаимствованным из более ранних монашеских течений, характерных для Фландрии. У него тоже были последователи, к каковым можно отнести монастырь, основанный Бомонами в Прейю, аббатство, созданное Херлуином в Грестэйне, и, возможно, обитель Фонтенье, построенную Ральфом Тессонским. Впрочем, вопрос взаимовлияния еще не совсем ясен, поскольку известно, что сам Сен-Вандриль был в 1063 году реформирован выходцами из Фекана. Таким образом, нормандское монашеское сообщество (за исключением общины Лебек) до завоевания Англии в целом представляло собой некую конфедерацию, объединенную учением клюнийцев. Независимо от того, кем они были основаны, монастыри всегда были связаны между собой множеством невидимых нитей. Нормандское монашество представляло собой достаточно консолидированную силу, не только оказавшую влияние на духовное состояние общества, но и поддержавшую герцога Вильгельма в его стремлении к единству Нормандии.

Бурное развитие монастырей во времена Вильгельма Завоевателя невольно заслоняет другие стороны религиозной жизни Нормандии. Между тем рост влияния монашества был хоть и основным, но не единственным фактором, определявшим состояние дел в нормандской церкви и ее взаимосвязи с остальной Европой. Духовно-нравственное подвижничество, которое демонстрировали обитатели монастырей, резко контрастировало с приземленными настроениями большей части белого духовенства. Реформам, которые сделали нормандскую церковь такой сильной и влиятельной, она действительно обязана монашеству, а не епископам. Прелаты, составлявшие в 1035–1066 годах нормандское епископство, были весьма неординарными личностями. Но они были абсолютно равнодушны к идеям аббатов Клюни и их многочисленных последователей и не предпринимали никаких шагов по подготовке последующих церковных реформ, а некоторые обстоятельства их личной жизни заслуживают осуждения.

Хотя до нас дошли далеко не все даты правления тех или иных прелатов, совершенно очевидно, что перерывов в наследовании епископских кафедр при герцоге Вильгельме не было. А список имен самих прелатов не оставляет сомнений в том, что все они принадлежали либо к герцогскому дому, либо к аристократическим родам, которые управляли Нормандией. Епископскую кафедру Руана до 1055 года последовательно занимали сыновья герцогов Роберт и Може. Епископом Байе был сначала Гуго, сын единоутробного брата герцога Ричарда I графа Родульфа, а затем Одо, единоутробный брат самого Вильгельма Завоевателя. Другой сын графа Родульфа – Джон – в 1060 году стал епископом Авранша и, возможно, архиепископом Руанским, а Гуго, возглавлявший в 1049–1050 годах епископство Лизье, был сыном графа О Вильгельма и внуком герцога Ричарда I. Ив, епископ Се, вообще являлся главой семейного клана Беллем. Вильгельм, который вскоре после 1040 года стал епископом Эврё, был сыном Жерара Флайтеля и близким родственником (видимо, двоюродным братом) Радбода, который был епископом Се до Ива. А еще один сын Радбода стал в 1079 году архиепископом Руанским. Опираясь на эти факты, можно сделать однозначный вывод: в нормандском епископате при герцоге Вильгельме доминировала сплоченная группа аристократов, для выяснения родственных связей которых достаточно заглянуть в генеалогии всего нескольких феодальных семейств.

Резонно предположить, что по характеру и степени свободы действий эти люди зачастую ничем не отличались от своих родственников-мирян, тем более что у многих из них имелись дети от брачных союзов, которые, если и не были официально утверждены, признавались ими публично. Получив свои высокие церковные должности благодаря связям с герцогским домом, они продолжали заботиться о благосостоянии своих родов и, как представители новой нормандской аристократии, немало делали для ее усиления и возвышения. То, что епископские кафедры занимали люди, по сути остававшиеся светскими феодалами, приводило порой к весьма странным ситуациям. Одна из них возникла, например, когда архиепископ Руанский Роберт стал еще и графом Эврё. Еще более красноречивый пример – присоединение епископом Ивом земель возглавляемой им епархии к унаследованным им же в качестве светского владетеля землям Беллем. Эта тенденция получила развитие и в завоеванной Англии. Так епископ Байе Одо стал графом Кента. Одновременно с ним земельное пожалование получил и епископ Котанса Жофрей. Их земельные владения в Англии по размерам были вполне сопоставимы с самыми крупными из основанных там баронств. Причем и Одо, и Жофрей получили эти земли не в качестве церковных иерархов, а скорее за личные заслуги. Подобные сообщения даже для нас звучат необычно. Комментаторов же времен святого Ансельма, учившего, что корнем поселившегося в церкви зла является смешение духовного и светского, и вовсе шокировало. Вполне естественно, что потомки, сравнивая деятельность епископата с монашеским движением, дали нормандским прелатам того времени самые нелестные оценки.

И все-таки, не оправдывая этих людей, хотелось бы сказать несколько слов в их защиту. Безусловно, можно сомневаться, что архиепископ Роберт сделал что-либо полезное для церкви, но его роль в поддержании стабильности герцогства бесспорна. Архиепископ Може, подвергаемый еще большей критике и, наверное, справедливо смещенный с кафедры, добился жесткого осуждения симонии синодом Руана. Причем произошло это в самом начале его деятельности, то есть за несколько лет до того, как то же самое сделал в ходе своих церковных реформ папа Лев IX. Если абстрагироваться от религиозной деятельности епископа Котанса Жофрея, он предстает весьма талантливым администратором, сочетавшим служебное рвение и строгость к подчиненным. Обогатился он прежде всего за счет земель, полученных в Англии. Сама же епархия при нем процветала. А лучшим памятником этого периода является построенный им в Котансе великолепный кафедральный собор. Даже оценка деятельности епископа Байе Одо, если повнимательней к ней присмотреться, может быть скорректирована. Да, его чрезмерные амбиции были постоянным источником раздоров, жестокость и стремление подавить малейшее неповиновение вызывали ненависть у окружающих, а личная жизнь почти сплошь состояла из скандалов. Тем не менее, епископству Байе его правление принесло несомненную пользу. Он оказался постоянным и очень щедрым жертвователем церкви. Не только из милосердия к «падшим» монах XII века написал, что в этих выдающихся людях порок самым удивительным образом уживался с добродетелью. Наконец, епископ Лизье Гуго и епископ Авранша Джон представляли собой выдающихся церковных деятелей, чья репутация неоспорима. Недаром Вильгельм Пуатьеский, который лично был знаком с этими прелатами, написал в их честь панегирик. Джон, помимо епископства Авранша, смог проявить свои выдающиеся способности в качестве архиепископа Руана, а его теологические труды занимают достойное место в истории литургии западного христианства.

Еще раз отметим, что основная часть белого духовенства придерживалась тех старых церковных традиций, которые подверглись атакам реформаторов и в конце концов были окончательно отброшены. Из всех нормандских епископов, занимавших кафедры до завоевания Англии, лишь об одном можно сказать, что он поддерживал новые веяния. Это Маурилиус, избрание которого архиепископом Руана в мае 1050 года связано с чрезвычайными обстоятельствами, вызванными смещением Може. Маурилиус не был нормандцем и не был связан с нормандской аристократией. Он родился примерно в 1000 году в соседнем Реймсе, учился в Льежском университете, а по окончании в течение нескольких лет совершенствовал знания в его отделении в Халберштадте. Затем он стал монахом монастыря Фекан, откуда в поисках отшельнической жизни отправился в обитель Валломброза. Его праведная жизнь и знания были замечены, и вскоре его назначили аббатом бенедиктинского монастыря Святой Марии во Флоренции. Однако строгие правила, которые Маурилиус попытался там ввести, вызвали ропот среди братии, и он был вынужден вернуться в Фекан, откуда в 1054–1055 годах и был призван на кафедру Руанской метрополии. Назначение архиепископом Маурилиуса можно рассматривать скорее как случайность, тем более если учитывать позицию, которую глава Руанской метрополии традиционно занимал в структуре светской власти. Но, принимая во внимание личные качества Маурилиуса, можно было ожидать, что его влияние на политическую ситуацию в герцогстве станет весьма заметным.

Своим назначением на архиепископскую кафедру Руана Маурилиус обязан герцогу Вильгельму. Во время его понтификата власть герцога становится неоспоримой. В 1055 году Вильгельм Завоеватель преодолел один из самых серьезных кризисов и получил возможность заняться делами церкви. Видимо, герцог осознавал, насколько разнятся между собой монашеское движение и епископат, и, заботясь о будущем своего герцогства, попытался гармонизировать их деятельность путем назначения в качестве главы нормандской церкви монаха, чьи авторитет и репутация были общепризнаны. Выбор Маурилиуса, прославившегося ученостью и святой жизнью, был более чем удачным. Однако это вовсе не означает, что с 1055 года церковная жизнь герцогства начала развиваться с чистого листа. Монашеское движение продолжало набирать силу, а среди епископов Маурилиус так и остался исключением. 1035–1066 годы, несмотря на небольшой перерыв в 1054 году, следует рассматривать как единый период истории нормандской церкви. И успехи, которые были достигнуты за это время, связаны не столько с деятельностью Маурилиуса, сколько, как ни странно, с теми представлявшими новую аристократию епископами, которые так сильно от него отличались.

Оказавшись во главе полуразрушенной церковной организации Нормандии, которая сама долгое время находилась в обстановке безвластия и дезорганизации, эти прелаты видели своей главной задачей восстановление порядка и взялись за ее выполнение со всей энергией, присущей классу, к которому они принадлежали. Высот духа они, конечно, не достигли, но их административная деятельность оказалась более чем успешной. Такие епископы, как Гуго Лизьеский, Джон Авраншский, Жофрей Котанский и Одо Байеский не только сумели наладить жизнь в своих епархиях, но и сделали их процветающими. Такая оценка может показаться излишне восторженной, но она подкреплена реальными фактами. Процесс восстановления нормандских епископств начался в первой трети XI века, но даже к 1050 году они еще до конца не оправились от упадка. А уже к началу XII века церковная организация Нормандии становится одной из самых влиятельных в Европе. То есть основные перемены пришлись на время правления Вильгельма Завоевателя, и конечно же прелаты, составлявшие тогда епископат Нормандии, имеют к ним самое непосредственное отношение.

Для реализации намеченных целей епископам требовалась опора. Ею стали архидьяконы, которые по своей должности являлись проводниками политики вышестоящего иерарха в любой средневековой епархии. Именно на XI век приходится период становления архидиаконства Нормандии. Известно, что деятельность архидьяконов была узаконена в 1040 году на соборе иерархов провинции архиепископом Може. К тому моменту архидьяконы или схожие по функциям должности имелись в Руане, Котансе и Лизье. Подписи четырех архидьяконов подтверждают известную хартию епископа Байе Одо. Судя по всему, речь идет о главах четырех округов, которые чуть позже и составили его епархию. Пять других архидьяконов, которые заверили акт передачи епископом Ивом земель в дар аббатству Сен-Вин-сент-дю-Мен, видимо, были руководителями церковных округов, вошедших в состав епархии Се между 1040-м и 1066 годами. При этом из всех дошедших до нас документов, составленных до 1035 года, лишь в дарственной архиепископа Руанского Роберта аббатству Шартре от 1024 года фигурируют подписи двух архидьяконов. Это еще одно доказательство того, что в полном объеме данный институт был полностью восстановлен именно теми епископами, которые занимали церковные кафедры в период правления герцога Вильгельма.

Архидьяконы и дьяконы играли первостепенную роль в централизации управления церковными делами, поскольку именно через них осуществлялась связь прелатов с приходами и округами, статусы которых в Средние века зачатую сильно разнились. Конфигурация церковных округов Нормандии с их правами и обязанностями по отношению к центру окончательно определилась в XIII веке. Однако процесс их формирования начался гораздо раньше. Часть из них была создана еще в конце XI века. Источников, подтверждающих наличие таких административных образований в столь ранний период в Се и Авранше, правда, не обнаружено. Зато имеются документальные сведения о том, что в Котансе при епископе Жофрее нечто подобное уже существовало. Первое упоминание о создании дьяконской кафедры в Эврё также относится к последней четверти XI века, и практически нет никаких сомнений в том, что церковные округа епархии Лизье в основной своей массе были созданы при епископе Гуго. Об Одо, епископе Байе, известно, что он постоянно взаимодействовал с главами округов и приходов, которые позже вошли в состав этой епархии. Наконец, несмотря на то что названия должностей глав подразделений епархиальной церкви Руана в источниках сильно разнятся, наличие подобного церковно-админи-стративного деления во времена герцога Вильгельма очевидно. Не вызывает сомнения и то, что завоевание Англии ускорило данный процесс, поскольку у прелатов появились дополнительные средства. По крайней мере, достоверно, что епископы Жофрей и Одо использовали часть доходов со своих английских владений на развитие административной системы возглавляемых ими епархий Котанс и Байе. Заметим, что речь идет именно о развитии, поскольку основные элементы этой системы были заложены ранее, причем не только в этих епископствах.

Получается, что прелаты и критиковавшие их монахи-реформаторы не противостояли друг другу, а действовали в одном направлении. Правда, незадолго до прихода к власти Вильгельма некоторые нормандские монастыри добились предоставления им «клюнийских привилегий», дававших право не подчиняться юрисдикции епископа той епархии, на территории которой они находились. Монашеские общины теоретически получили право самостоятельно выбирать аббата и в ряде случаев собирать епископский выход с определенного числа «независимых» приходов. Однако неизвестно, сколько монастырей реально пользовались этими привилегиями между 1035-м и 1066 годами. Зато до нас дошел компромиссный договор между аббатством Мон-Сен-Мишель и Джоном Авраншским, согласно которому в юридических вопросах последнее слово оставалось за этим епископом. Известно также, что епископы со своей стороны неоднократно оказывали существенную помощь монашескому движению. Больше других на данном поприще прославился Маурилиус. Он, согласно источникам, был «другом и благодетелем» общин Жюмьежа, Сент-Уана, Трепо и Сент-Имера. Но знаменитый монах-архиепископ не был исключением. Многие прелаты добавляли весьма значительные личные вклады к пожалованиям, сделанным монастырям их родственниками. Так Вильгельм, епископ Эврё, передал крупные земельные наделы монастырю Сен-Турин. Епископ Лизье Гуго присоединился к своей матери Лисцелине, графине О, решившей сделать достойный богатейшего семейства Нормандии дар руанскому аббатству Святой Троицы. Только благодаря финансовой поддержке епископа Котанса Жофрея смогли возродиться монашеские конгрегации его полуразрушенной епархии.