Текст книги "Если бы вы знали… Автобиография легендарного скрипача"

Дэвид Бонгартц станет Дэвидом Гарретом

Если у вас сложилось впечатление, что все произошло очень быстро, то так оно и было. Моя жизнь превратилась в своего рода гонку со временем, но даже это нормально в странном мире вундеркиндов. Возникает вопрос: в каком возрасте великие образцы для подражания, вундеркинды прошлого, играли ту или иную сложную пьесу? В восемь лет? В девять? И как долго еще собираешься ждать ты, Дэвид Бонгартц?

На самом деле конкуренция была очень жесткая. Другие ученики Брона были не только чрезвычайно талантливы, но и весьма амбициозны. Каждый из них был готов прикладывать невероятные усилия; само собой разумеется, что все они выкладывались до предела своих возможностей, когда практиковались. И вот почему… После того как я начал учиться у Брона, все пошло кувырком, и на ближайшее время «количество оборотов» значительно увеличилось. Но уже сейчас вы, возможно, понимаете, почему с тех пор я не раз задавался вопросом, кем бы я был без своей скрипки?

Раньше я действительно боялся заблудиться. В моей жизни многое было упущено и очень многим приходилось жертвовать! Например, до моего семнадцатилетия никакой «Маши» у меня не было и в помине. Так же как и нормального общения со сверстницами и одноклассницами, не говоря уже о том, что я бы до смерти надоел любой девочке своими разговорами о музыке. Я долго плавал в одиночестве в открытом море со своей скрипкой, течение уносило меня все дальше, и я понимал: обратный путь длиннее, чем путь к ближайшему берегу за горизонтом. К этому добавился страх не успеть и туда и просто утонуть где-нибудь посреди этого океана, уйти под воду.

В любом случае возвращаться к исходной точке, начинать двигаться в другом направлении и заниматься другими делами – это было исключено. Мои базовые познания о мире были настолько скудными, что я, вероятно, никогда бы не восполнил упущенное. На самом деле игра на скрипке была единственным моим надежным навыком; так что, говорил я себе, продолжай грести к горизонту со своей скрипкой, продолжай, не теряй ни минуты.

Больше у меня ничего не было.

Но для меня открылись новые, невообразимые возможности, когда в возрасте десяти лет у меня появился профессиональный менеджер.

Я очень плохо помню предысторию. Знаю лишь, что моя мать получила письмо из Берлина; а может, это был телефонный звонок. Во всяком случае она поехала туда и вернулась с контрактом, заключенным с концертным директором Хансом Адлером, который я подписал, по-видимому, чисто символически. Я до сих пор не совсем понимаю, что со мной произошло, но… Глава агентства Витико Адлер был не абы кем. С его агентством сотрудничал Берлинский филармонический оркестр, также Анне-Софи Муттер1717
  Муттер Анне-Софи (р. 1963) – немецкая скрипачка.


[Закрыть], у него даже был подписан контракт с Иегуди Менухиным! Так что этот шаг моих родителей был не чем иным, как моим билетом в большой мир классической музыки. К чему я это все: в моем контракте уже не было упоминаний о Дэвиде Кристиане Бонгартце – в этом контракте артиста звали Дэвид Гарретт.

Как это произошло?

Этому есть целый ряд объяснений. Во-первых, сценический псевдоним – обычное дело в мире музыки. Во-вторых, мой отец, вероятно, опасался, что имя Бонгартц может показаться трудным иностранцам. И в-третьих, ему, вероятно, не хотелось, чтобы я выступал под семейной фамилией. Он, надо думать, рассуждал так: я, Бонгартц-старший, имею репутацию в музыкальном бизнесе как торговец скрипками. И я не хочу, чтобы людям казалось, будто маленький Дэвид добился успеха только потому, что у него есть преимущество в выборе инструментов… Люди не должны шептаться у него за спиной: неудивительно – он же получает самые лучшие скрипки, а другим детям приходится играть на низкокачественных инструментах, соревнуясь с маленьким Бонгартцем… Поэтому, а также в связи с моей международной карьерой, которую отец тогда уже предвидел, он счел более подходящей фамилию моей матери. Для музыкального мира я стал Дэвидом Гарреттом.

Но мои одноклассники в начальной школе восприняли эту перемену холодно. «Ага, – говорили они, – значит, недостаточно выглядеть странно, говорить странно и играть на странном инструменте, нужно еще и придумать себе сценическое имя…» Это стало для них последней каплей – и моя судьба в школе была решена. Самому мне было все равно. Гарретт? Да пожалуйста. Это имя появилось внезапно – точно так же, как человек в один прекрасный день может начать носить очки. Конечно, в родном городе быстро начали ходить слухи о новом имени, когда вместо Бонгартца в программе церковного концерта появился Гарретт, но меня это не сильно задевало.

Вернемся к моему агентству.

Почти сразу стало очевидно, что Витико Адлер имеет фантастические связи в мире музыки. Так, например, в последующие годы он следил за тем, чтобы я постоянно получал возможность проходить прослушивания у известных дирижеров или великих скрипачей. Именно он организовал мою первую встречу со всемирно известными дирижерами Зубином Метой, Куртом Мазуром, Лорин Маазель, Джузеппе Синополи, Сейджи Одзавой и Клаудио Аббадо1818
  Мазур Курт (1927–2015) – немецкий дирижер; Маазель Лорин (1930–2014) – американский дирижер, скрипач и композитор; Синополи Джузеппе (1946–2001) – итальянский дирижер и композитор; Одзава Сейджи (р. 1935) – японский дирижер; Клаудио Аббадо (1933–2014) – итальянский дирижер.


[Закрыть], а также со скрипачом-виртуозом Ицхаком Перлманом, который позже стал моим учителем в Нью-Йорке… И что удивительно: все эти знаменитости соглашались послушать одиннадцати-двенадцатилетнего подростка! Ожидаемый ответ был бы таким: «Пусть он позвонит мне лет через пять». Но нет. Если у них находилось полчаса между двумя репетициями оркестра, они приглашали меня войти и позволяли мне сыграть одну или две пьесы. Не все встречи приводили к сотрудничеству, но Витико Адлер, по крайней мере, сделал невозможное возможным и открыл для меня бесчисленное множество дверей!

Однако обстоятельства складывались благоприятно еще вот почему. В 1990-х годах в индустрии было несколько очень молодых скрипачей и скрипачек, которых продвигали как вундеркиндов и пророчили им мировую славу; среди них – Сара Чанг и Хилари Хан1919
  Чанг Сара (р. 1980) и Хан Хилари (р. 1979) – американские скрипачки.


[Закрыть]. Этот феномен не был чем-то новым. Моцарт, Паганини и Лист в свое время вызывали такой же восторг у публики; да и в начале ХХ века Европа переживала золотой век великих виртуозов. Ближе к концу того же века этот миф о вундеркинде привлек внимание звукозаписывающих компаний и дирижеров, что пошло мне на пользу. Но ярлык «вундеркинд», однако, всегда беспокоил меня.

Я рано познакомился со всеми сторонами профессиональной жизни в качестве молодого музыканта. Правда, я обладал хорошей интуицией и быстро учился. Но я воспринимал этот ярлык как оскорбление, потому что он словно бы умалял мои достижения, игнорировал мой каждодневный труд: как будто все это было дано мне с колыбели, как будто мои навыки упали мне в руки сверху! Это – величайшая глупость и в конечном счете просто обман публики; потому что все то, что происходит с артистом за кулисами, что происходит у него дома, не имеет ничего общего с чудом, а во многом связано с потом и слезами. Моцарт и Паганини, если вспомнить лишь двух самых известных вундеркиндов, ничем не отличались до поры до времени от своих сверстников.

В конце концов, даже выдающийся талант – это только начальный капитал. Тебе нужен тот, кто «откроет» тебя, кто подтолкнет, но подниматься по отвесной стене ты должен будешь своими силами, и совершенно неважно, хочешь ты подняться на следующие несколько метров или нет, у тебя нет выбора – тебе придется карабкаться дальше каждый день, чтобы еще немного приблизиться к вершине.

Вдобавок ко всему каждый вундеркинд – это «продукт». Все, кто сидит в зале и думает, что любуется чудом природы на сцене, обмануты музыкальной индустрией. Да, на сцене действительно есть маленький человечек, который делает что-то особенное, и я сегодня вполне могу понять его очарование. Но я никогда не забуду того, что происходит за кулисами, что тщательно скрывается от глаз зрителей: самоистязания, а также усилия, которые другие вкладывают в твою карьеру.

Возвращаясь к моей истории, Витико Адлер передал так называемого «вундеркинда Дэвида Гарретта» в самые лучшие руки. В самом начале нашего сотрудничества он организовал мне прослушивание у Герда Альбрехта2020
  Альбрехт Герд (1935–2014) – немецкий дирижер.


[Закрыть], главного дирижера Гамбургского филармонического оркестра. Я был полон решимости произвести впечатление на Альбрехта и подготовил «Цыганские напевы» – довольно яркое и запоминающееся произведение испанского скрипичного виртуоза и композитора Пабло де Сарасате2121
  Пабло де Сарасате (1844–1908) – испанский скрипач и композитор. «Цыганские напевы» до минор – сочинение Пабло де Сарасате. Опубликовано в 1878 г. Основано на венгерских мелодиях (в частности чардаше) и мотивах цыганской музыки. Продолжительность звучания – около десяти минут. Это наиболее известное произведение Сарасате, исполнялось крупнейшими музыкантами.


[Закрыть]. Идеальное произведение для покорения главного дирижера и не менее идеальное для привлечения публики, чтобы словить бурные овации стоя. Альбрехт был настолько впечатлен моим исполнением, что пригласил меня выступить с «Цыганскими напевами» в гамбургском «Лайсцхалле». И этот концерт должен был стать отправной точкой в моей музыкальной карьере.

«Лайсцхалле»… Что касается концертных залов, построенных примерно в 1900 году, то при виде них вы никогда не испытаете разочарования – все они обладают одинаковым праздничным характером эпохи, все они наполнены великолепием и потрясающим декором. Позже я выступал в еще более роскошных залах, но «Лайсцхалле» входит в число одних из самых внушительных концертных зданий с его монументальной сценой, мощным органом и Большим залом вместимостью более 2000 человек. Выступать здесь перед огромной аудиторией вместе с Гамбургским филармоническим оркестром – это требовало от десятилетнего ребенка определенной, скажем так, бесстрастности. У меня она была. Мне было свойственно какое-то детское хладнокровие. Несколько лет спустя все должно было измениться, но в тот вечер меня беспокоило только одно – мои брюки.

Чтобы лучше понять эту проблему, я должен обратиться к истории Иегуди Менухина. До четырнадцати лет он выступал в коротких штанишках, чтобы подчеркнуть свою молодость и как можно дольше пользоваться нимбом вундеркинда. Его родители даже брили ему ноги, когда он достиг половой зрелости, потому что голые безволосые ноги его молодили. Мой отец – большой поклонник Менухина. В нашей гостиной даже висела фотография, на которой тринадцатилетний Менухин играл на скрипке в шортах. И я тогда появился на сцене именно в таком образе: в коротких черных брюках. Явный «Менухин-стайл».

Сохранилась даже видеозапись того концерта, которую тайно сделала моя мама. В тот вечер ее задачей было пронести в зал небольшую видеокамеру, спрятанную в сумочке. Сумочка была тщательно подготовлена, мама проделала в ней отверстие с помощью маникюрных ножниц, и ей оставалось лишь нажать на кнопку. К сожалению, результат получился расплывчатым, но в остальном вечер удался на славу. Мое появление на сцене стало сенсацией. Представьте себе: десятилетний ребенок играет с Гамбургской филармонией в «Лайсцхалле» на фоне внушающего благоговейный трепет большого органа, расположенного на торцевой стене…

Последовали бурные овации. Аплодисменты раздались сразу после последней ноты третьей части. Но что мне запомнилось больше всего, так это то, что мне потребовалась целая вечность, чтобы настроить свою скрипку на сцене. Публика уже начинала нервничать. Ни один ценитель классики не заподозрил бы «Цыганских напевов» Сарасате в репертуаре десятилетнего ребенка – это же не что иное, как высшая школа виртуозности, и после двух минут возни со струной G в аудитории стали раздаваться смешки – если этот мальчик даже не может настроить свою скрипку, то тут уж пиши пропало. Да, будет весело… Но тут они ошиблись. Сразу после первого трудного пассажа в начале выступления в зале воцарилась напряженная тишина.

Этот успех привел к следующему, а также ко многим другим приглашениям на концерты. Дух Менухина отныне витал надо мной и отцом, и я тоже был не против того, чтобы в следующий раз устроить себе концерт Бетховена. Это означало расставание с Броном, и мой отец вновь принялся искать нового учителя. Того, кто не боится прикосновений к великому, кто позволил бы мне попробовать свои силы с музыкальными гигантами.

Но последнее слово было за Захаром Броном. Русского учителя игры на скрипке, вероятно, можно представить себе как безжалостного воспитателя. Брон был совсем другим. Я запомнил его добродушным русским плюшевым мишкой. Конечно, он был требовательным, иногда даже строгим, но во мне он нашел высокомотивированного и послушного ученика. После моего концерта в Гамбурге он даже позволил себе лестное замечание, что я «не менее талантлив, чем…». Давайте не будем называть здесь имен. В любом случае для меня подобная похвала была сродни настоящему посвящению в рыцари. И этого было достаточно.

Ида Гендель

Кстати, о коротких концертных брюках Менухина… До шестнадцати лет я тоже не имел права голоса в вопросах своего сценического гардероба, и в результате мой внешний вид не всегда мне нравился. На самом деле я с тяжелым сердцем вспоминаю нашего портного, господина Козловски. В нашем доме висели картины, изображавшие скрипачей XIX века, Паганини, Сарасате и многих других, и портному предстояло шить для меня костюмы по этим образцам. Конечно, все шили с любовью, но выбор цвета иногда вызывал сомнения. Например, когда новый костюм оказывался канареечно-желтого или елово-зеленого цвета. Ничего не имею против Элтона Джона, но если твою фотографию выставляют на всеобщее обозрение в школе, значит, дело плохо, не говоря уже о том, что хотелось бы в своем костюме чувствовать себя комфортно на сцене.

Подростку двенадцати лет в любом случае приходится делать над собой усилие, чтобы подняться по ступенькам сцены великолепного концертного зала. Но если он при этом одет в костюм из муарового шелка с цветочным рисунком, то это усилие должно быть особенно большим. Я бы предпочел обычный черный костюм. Однако в самом начале своей карьеры я добился своего лишь однажды, и это было связано с достаточно необычным желанием выступить на концерте во фраке.

Выполнить мое требование было нелегко, потому что в специализированных магазинах не было в наличии фраков моего размера. Двенадцатилетние дети обычно не носят фрак, но случай был особый, а именно – мое первое выступление со скрипичным концертом ре-мажор Чайковского в Хилверсюме2222
  Хилверсюм – город в Нидерландах, на востоке провинции Северная Голландия, в местности Эт-Хой.


[Закрыть], включая радио-оркестр и телевизионную трансляцию. Так наша семья познакомилась с господином Козловски. В какой-то мере я сам накликал на себя беду своей мечтой о фраке, но, пересматривая сегодня тот телевизионный ролик, я ни о чем не жалею: есть что-то трогательное в двенадцатилетнем мальчике во фраке. И, кроме того, без лишней скромности: он мне шел.

Ну да это все лирика. Что касается главного, то прямо сейчас я хотел бы пригласить вас в наш просторный красный «Фольксваген» с CD-плеером и даже раскладывающейся наружу душевой кабиной. Наш автомобиль сейчас быстро движется на запад по сельской местности Южной Англии, на борту находится вся семья Бонгартц-Гарретт. Пункт назначения – Дартингтон в графстве Девон, недалеко от Эксетера; как оказалось, это старая деревня с домами из серого от дождя камня. Как же мы здесь оказались?

Мой отец получил от знакомого торговца скрипками запись выступления знаменитой польской скрипачки-виртуоза Иды Гендель2323
  Ида Гендель (1928–2020) – британская скрипачка и педагог.


[Закрыть]. Ее выступление с Израильским филармоническим оркестром он счел настолько впечатляющим, что, по его собственному признанию, «у него челюсть отвисла». Он связался с ее менеджером, и в конце концов она сама ответила на его звонок. Иде было шестьдесят семь лет, у нее уже была долгая блестящая карьера, и тогда она прямо заявила в разговоре, что она не преподаватель. «Но, – добавила она, – если ваш Дэвид захочет сыграть мне что-нибудь, пожалуйста! В ближайшее время я проведу мастер-класс в английском Дартингтоне». Итак, решено. О том, что я отнесся к перспективе встречи со скрипачкой мирового класса с таким же энтузиазмом, как и мой отец, вряд ли стоит упоминать.

Ида впоследствии часто рассказывала историю нашей первой встречи как невероятно смешной анекдот… Я помню все так: там, в Дартингтоне, в одной комнате вместе с родителями сидит добрая дюжина молодых учеников-скрипачей, в том числе и я. Все приготовили свои пьесы, и миниатюрная Ида переходит от одного к другому: «Что бы ты хотел сыграть?» Далее следует нечто вроде весенней сонаты Бетховена или первой партиты Иоганна Себастьяна Баха, и, пока кто-то играет, Ида слушает молча. В конце концов настает моя очередь, и, конечно же, Ида спрашивает меня: «Что бы ты хотел сыграть?»

Я был парень амбициозный, и мой ответ был таков: «Что бы вы хотели услышать?» Конечно, я хорошо подготовлен и кладу на рояль гору нотных записей: шесть скрипичных концертов, пять сонат, несколько соло Баха и каприс Паганини.

«Какой выскочка, – думает Ида, – он просто блефует». И просит меня сыграть первую часть скрипичного концерта Чайковского. Эта часть представляет собой огромный вызов для скрипача любого возраста, и многие в комнате думают: «Неужели справится? Ну, тогда…»

Ида позволяет мне воспроизвести всю часть до последней ноты – явный признак того, что она считает меня скорее коллегой, чем учеником. Сомневающиеся посрамлены, и Ида дает мне понять: для меня она сделает исключение. Мне вообще не нужен учитель. Но в будущем мне будет нужен тот, кто будет вдохновлять и направлять, и она с радостью возьмет на себя эту задачу. Таким образом достойная восхищения Ида Гендель стала частью моей жизни на следующие четыре года. Я был ее единственным постоянным учеником и оставался им до конца ее жизни в 2020 году. От оплаты она отказалась. Мой отец неоднократно предлагал ей гонорар, но Ида и слышать ничего не хотела.

Мы встречались то здесь, то там – в Лондоне, где она часто бывала, или в Германии, когда она давала там концерты, или в Майами, где она проживала. В отличие от Захара Брона, она не говорила: с Бетховеном тебе еще придется подождать; нет – она сама играла Бетховена в одиннадцать лет. Для нее зрелость – это не вопрос возраста, а что касается меня – моя душа, объясняла она мне, на самом деле намного старше моего биологического возраста. Однако люди ее поколения мыслили все равно не так педагогично, как принято сейчас.

У Иды был на редкость дружелюбный тон в общении. Я заметил это еще в Дартингтоне, где она снисходительно прокомментировала игру молодых людей: «Я бы сделала иначе – я бы сделала так…», а затем взяла свою скрипку и сыграла ту же пьесу таким образом, что объяснять было уже ничего не нужно. Со мной она говорила на равных. «Ты не вундеркинд, – говорила она, – ты музыкант», и часто ее любезный комментарий после того, как я играл, звучал так: «Очень хорошо, но у меня есть еще несколько идей…» Однако если произведение технически или музыкально еще не готово, то ни в коем случае не следует зацикливаться на нем одном. Однажды я решился навестить ее в Майами, хотя концерт для скрипки № 1 Венявского2424
  Генрик Венявский (1835–1880) – польский скрипач и композитор.


[Закрыть] мне все еще не давался. «Пойдем, – сказала она мне, – возьмем мою собаку и прогуляемся. Сегодня ничего не получится». Затем она подхватила свой крошечный шерстяной клубок – болонку по имени Декка (да, «крестным отцом» собаке стала звукозаписывающая компания) – и за все время нашей прогулки ни слова не сказала о моем позоре.

Словом, Ида была замечательным человеком. Она свободно говорила на восьми языках, объездила весь мир, играла с великими дирижерами, она словно была рождена для скрипичных концертов Бетховена и Брамса и поздних сонат Бетховена, для всего того, что находится на самой вершине – не обязательно виртуозности, но музыкальности. При этом она ограничивалась тем, что показывала мне фразировки (то есть варианты выражения), до которых я бы сам не дошел, или объясняла, чем дышит каждый отрывок, как принципиально подходить к его интерпретации.

Технически с этого момента я был сам за себя, и мне приходилось самостоятельно учить самые сложные отрывки. Каждый концерт требует своей техники игры, и опытный педагог мог бы показать мне, как облегчить себе сложные места. Однако с уходом Брона в Ахене наступило время двух самоучек: отныне мы с отцом пытались решать технические проблемы виртуозных произведений без стороннего руководства. Можете не сомневаться в том, что при этом возникали споры и разногласия, потому что нам обоим не хватало опыта. Оглядываясь назад, я не понимаю, как самоучке № 1 все же удалось при поддержке самоучки № 2 самостоятельно разработать этот огромный репертуар…

Занавес опускается. Пришло время передышки. В конце концов, в истории моей жизни есть еще один ведущий актер, который не так торопится, как я, который загадывает на более длительные периоды времени, и это мой инструмент – скрипка. У хороших скрипок есть своя история, не менее захватывающая, чем у меня, и поэтому я хочу открыть дверь в еще более далекое прошлое, спуститься на несколько этажей ниже. Отправной точкой этого путешествия в прошлое является моя страсть к коллекционированию. На самом деле я нахожу время для хобби между практикой и выступлениями, и когда я выпускаю скрипку из рук, я начинаю заниматься… Скрипками.

Да, действительно. Чего еще ожидать от человека, который вырос в окружении скрипок всевозможных видов? Каждый год мой отец проводил по два аукциона по продаже скрипок, дважды в год мы получали до 400 струнных инструментов, и на протяжении всей моей юности ящики для скрипки, альта и виолончели стояли у нас в подвале, да и вообще по всей квартире, даже в ванной комнате. Я чувствовал себя ребенком, «растущим в кондитерской», и бегал по дому, открывая ящики для скрипок, доставая ту или другую и внимательно рассматривая самые красивые экземпляры. И, конечно же, мой отец был достаточно опытным музыкантом, чтобы открывать мне глаза на особенности каждой скрипки. Ему было достаточно одного взгляда, и он уже знал, из какой мастерской вышла та или иная скрипка: это Вийом, это Прессенда, это Санто-Серафин, это Клотц, это Амати2525
  Вийом Жан Батист (1798–1875) – французский скрипичный мастер; Прессенда Джованни Франческо (1777–1854) – итальянский скрипичный мастер; Санто-Серафин (1699–1776) – итальянский скрипичный мастер; Клотц Матиас (1653–1743) – немецкий скрипичный мастер; Амати Николо (1596–1684) – один из известнейших итальянских мастеров, производителей музыкальных инструментов.


[Закрыть]. Именно тогда я заболел редкой болезнью: одержимостью скрипками.

Как она проявляется? С семи лет я поглощал все книги о скрипках или виртуозах игры на скрипке, которые у меня были. Я просмотрел старые каталоги скрипичных аукционов «Сотбис» или «Кристис» 60–70-х годов и запомнил очертания каждого инструмента, F-образные отверстия, текстуру древесины, лак и то, как вырезана улитка в верхней части грифа. Я даже каталогизировал и собирал их по образцу скрипичных мастеров: вырезал иллюстрации из каталогов ножом, оборачивал их прозрачной пленкой и сортировал по папкам, как ботаник, каталогизирующий высушенные растения. У всех известных мастеров-скрипачей была своя папка для Амати, Прессенды, Гуаданини, Страдивари, Вийома и Бергонци2626
  Гуаданини Джованни Батиста (1711–1786) – один из лучших итальянских мастеров струнных инструментов; Страдивари Антонио (1644–1737) – итальянский мастер по изготовлению смычковых инструментов; Бергонци Карло (1683–1747) – итальянский скрипичный мастер из Кремоны, представитель кремонской школы.


[Закрыть], но моей любимой папкой, моим самым большим сокровищем была папка для скрипок кремонского скрипичного мастера Гварнери дель Джезу2727
  Гварнери дель Джезу, Гварнери Джузеппе (1698–1744) – итальянский мастер изготовления смычковых инструментов.


[Закрыть], им я восхищался больше всего.

Мой отец водил меня к самым известным скрипичным дилерам – Этьену Ватело в Париже и Шарлю Беару или Питеру Биддулфу в Лондоне. «Посмотри вот на эту скрипку», – говорили они, и уже тогда, в возрасте десяти лет, я мог идентифицировать и сравнивать каждый инструмент с другими. У скрипок есть свое «лицо», иногда идеальное, порой менее привлекательное, но в любом случае характерное и уникальное, и, как невозможно забыть лицо человека, так и я не забываю «лица» скрипки. Чарльз Бир, величайший знаток скрипки нашего времени2828
  Бир Чарльз (р. 1937) – считается «самым уважаемым в мире продавцом скрипок и королем всех торговцев скрипками».


[Закрыть], даже назвал меня «мой лучший скрипковед» и посоветовал мне тогда бросить играть на скрипке, чтобы присоединиться к нему – так как это было намного выгоднее.

Когда я начал зарабатывать деньги, моя страсть к игре на скрипке приняла другой вид. Меня коробила мысль о том, что на моем счету лежат большие суммы, поэтому с тех пор я стал вкладывать деньги в скрипки. Необязательно сразу Страдивари – есть сотни замечательных мастеров-скрипачей из Италии, Франции, даже Германии, и поэтому за последние двенадцать лет я собрал прекрасную коллекцию, которой искренне горжусь. Время от времени я позволяю себе руководствоваться в своих покупках и сентиментальными соображениями. Например, несколько лет назад я приобрел прекрасную Прессенду не в последнюю очередь потому, что в двенадцать я сам играл на другой Прессенде скрипичный концерт Чайковского в Хилверсюме, в том самом фраке.

Другими словами, вероятно, в своей жизни я проводил не меньше времени за осмотром, восхищением и изучением скрипки, чем за занятиями и игрой на ней. Поэтому я могу спокойно смотреть в будущее: даже если бы я сломал руки и ноги – одного телефонного звонка было бы достаточно, и я был бы уверен в том, что получу постоянную работу в сфере торговли скрипками.

Сегодня каждый раз, когда я приезжаю в Лондон, Нью-Йорк или Амстердам, мой путь в первую очередь лежит к лучшему дилеру скрипок в городе, в «Таризио», к Тиму Инглсу, Чарльзу Биру или Андреасу Посту. Я не хочу там ничего покупать. Я даже не хочу играть. Я просто смотрю на то, что сейчас есть у этих торговцев скрипками. Я чувствую себя как поклонник редких машин в автомобильном музее: зрелище для меня уже само по себе доставляет величайшее удовольствие.

И еще одно признание: по сей день я продолжаю свое детское хобби – собирать и каталогизировать изображения скрипок, но теперь уже на компьютере. В настоящее время я нахожусь в процессе оцифровки всех инструментов моего любимого скрипичного мастера, то есть Гварнери дель Джезу, в порядке их создания. В свое время он создал около 200 экземпляров, конечно, не все из них сохранились, но меня это не беспокоит – на этот случай есть примечание «missing since 1920», то есть «пропала без вести в 1920 году». В качестве иллюстрации в таком случае я довольствуюсь старой черно-белой фотографией. Главное, чтобы и в этом вопросе я был как можно ближе к совершенству.