Текст книги "Царь Каменных Врат"

7

Настоятель терпеливо ждал в темной библиотеке, облокотясь о стол, сомкнув пальцы и закрыв глаза. Трое других сидели напротив него неподвижные, словно статуи. Настоятель открыл глаза и оглядел их.

Аквас, сильный, чуткий и преданный.

Скептик Балан.

Истинный мистик Катан.

Их души странствовали, выслеживали Черных Храмовников, прятали в тумане следы Тенаки-хана и его спутников.

Аквас вернулся первым. Он открыл глаза и почесал свою светлую бороду. Вид у него был измученный.

– Нелегко это, отец, – сказал он. – Сила Черных Храмовников очень велика.

– Наша тоже. Продолжай.

– Их двадцать человек. В Скултике на них напала шайка разбойников, но Храмовники перебили всех с поразительной легкостью. Они в самом деле превосходные воины.

– Далеко ли от них Факелоносец?

– Меньше чем в сутках пути. Нам не удастся слишком долго обманывать их.

– Даже несколько дней сейчас бесценны. Они не пытались еще раз напасть на него ночью?

– Нет, отец, – но думаю, еще попытаются.

– Отдохни теперь, Аквас. Пусть Торис и Ланнад сменят тебя.

Настоятель вышел из комнаты, прошел по длинному коридору и медленно спустился вниз, в огород Декадо.

Темноглазый монах встретил его улыбкой.

– Пойдем со мной, Декадо. Я хочу показать тебе кое-что.

Ни слова более не говоря, он повернулся и повел монаха вверх по ступеням, к дубовой двери. Декадо остановился на пороге – за все годы в монастыре он ни разу не поднимался туда.

– Пойдем! – обернулся к нему настоятель.

За дверью было темно. Необъяснимый страх охватил садовника – казалось, его мир ускользает от него. Он задрожал, сглотнул комок, глубоко вздохнул и последовал за настоятелем.

Они шли через лабиринт коридоров, но Декадо не смотрел ни вправо, ни влево, не сводя глаз с серой сутаны идущего впереди. Настоятель остановился перед дверью в форме древесного листа. Ручки на ней не было.

– Откройся, – прошептал настоятель, и дверь медленно ушла вбок, в стену. За ней открылось длинное помещение. Тридцать серебряных доспехов поблескивали в полумраке, покрытые ослепительно белыми плащами. Перед каждым стоял столик с мечом в ножнах и шлемом, увенчанным плюмажем из белого конского волоса.

– Знаешь, что это такое? – спросил настоятель.

– Нет. – С Декадо градом лился пот. Он протер глаза, и настоятель с тревогой заметил в его взгляде прежнюю настороженность.

– Это доспехи, которые носили Дельнохские Тридцать, возглавляемые Сербитаром, – те, что погибли в бою во время Первой Надирской войны. Слышал ты о них?

– Конечно.

– Расскажи мне, что ты слышал.

– К чему все это, отец настоятель? Меня ждет работа в саду.

– Расскажи мне о Дельнохских Тридцати, – приказал настоятель.

Декадо откашлялся.

– Они были монахи-воины – не такие, как мы. Они обучались воинскому искусству долгие годы, а потом выбирали себе войну и шли на нее умирать. Сербитар привел Тридцать в Дельнох, и там они помогли Бронзовому Князю и Друссу-Легенде. Сражаясь вместе, они обратили вспять орды Ульрика.

– Но почему священники взялись за оружие?

– Не знаю, отец. Это для меня непостижимо.

– Так ли?

– Ты учил меня, что всякая жизнь для Истока священна и что убийство – преступление перед Господом.

– И все же мы должны сражаться со Злом.

– Но не оружием Зла.

– Допустим, мужчина занес копье над ребенком. Что ты будешь делать?

– Я остановлю его – но не убью.

– Как ты его остановишь? Ударом?

– Да, возможно.

– Допустим, он неудачно упал, ударился головой и умер?

– Нет… да… не знаю.

– Будет ли на тебе грех? Мы стремимся к миру и гармонии, сын мой, – мы жаждем их всею душой. Но мир вокруг нас диктует свои требования. В этой стране более нет гармонии. Здесь правит Хаос, и страдания народа ужасны.

– Скажи то, что хочешь сказать мне, отец.

– Это нелегко, сын мой, ибо мои слова причинят тебе великую боль. – Настоятель положил руки ему на плечи. – Это – Храм Тридцати. И мы готовимся выступить против Тьмы.

– Нет! – отпрянул Декадо.

– Я хочу, чтобы ты выступил вместе с нами.

– Я верил в тебя. Я тебе доверял! – Декадо отвернулся, увидел перед собой доспехи и, вздрогнув, обратился к ним спиной. – Я от этого хотел укрыться здесь: от смерти и от резни. От острых клинков и изувеченных тел. Я был счастлив здесь – а теперь ты отнял у меня счастье. Идите, играйте в солдатики. Я уже в эти игры наигрался.

– Ты не сможешь прятаться вечно, сын мой.

– Прятаться? Я пришел сюда, чтобы стать другим.

– Нетрудно стать другим, когда самая большая твоя забота – сорняки на огородной грядке.

– Что это значит?

– Это значит, что ты был полубезумным убийцей – человеком, влюбленным в смерть. Теперь я даю тебе шанс проверить, изменился ты или нет. Надень доспехи и выйди вместе с нами против сил Хаоса.

– Чтобы снова научиться убивать?

– Там видно будет.

– Я не хочу убивать. Хочу жить среди моих растений.

– Думаешь, я хочу на войну? Мне скоро шестьдесят. Я люблю Исток, люблю все, что растет или движется. Я верю, что жизнь – величайший дар во Вселенной. Но в мире есть зло, и с ним нужно бороться. Побеждать его. Чтобы другие могли насладиться прелестью жизни.

– Замолчи! – вскричал Декадо. – Ни слова больше! Проклятие!

Чувства, которые он подавлял долгие годы, бурлили в нем, и забытый гнев жег его ударами огненных плетей. Какой же он был дурак – укрылся от мира, копаясь в земле, словно какой-нибудь потный крестьянин!

Он шагнул к доспехам, стоявшим с правого края, и рука его сомкнулась на рукояти слоновой кости. Одним плавным движением он обнажил клинок, и сладкая дрожь пронизала его тело. Клинок был из стали-серебрянки, острый как бритва и идеально уравновешенный. Он повернулся к настоятелю и на месте прежнего господина увидел старика со слезящимися глазами.

– Этот твой поход, он имеет какое-то отношение к Тенаке-хану?

– Да, сын мой.

– Не называй меня так, монах! Никогда не называй. Я не виню тебя – я сам был дураком, когда поверил тебе. Ладно, я пойду с твоими монахами, но только чтобы помочь моим друзьям. И не дерзай командовать мною.

– Я никак не смогу командовать тобой, Декадо, – особенно теперь, когда ты выбрал свои доспехи.

– Мои доспехи?

– Узнаешь ли ты руну на шлеме?

– Это старинная цифра «один».

– Эти доспехи носил Сербитар. Теперь их будешь носить ты.

– Но ведь он был главой Тридцати?

– Как и ты.

– Вот, значит, каков мой жребий – возглавить сборище монахов, которым вздумалось поиграть в войну. Прекрасно – с чувством юмора у меня все в порядке.

Декадо расхохотался. Настоятель прикрыл глаза и вознес безмолвную молитву – за смехом он слышал крик страдающей души. Отчаяние охватило старого священника, и он вышел из комнаты, преследуемый раскатами безумного смеха.

«Что ты натворил, Абаддон?» – спросил он себя.

Со слезами на глазах он вошел в свою келью и упал на колени.

Декадо нетвердым шагом вернулся в свой огород и недоуменно воззрился на ровные ряды растений, аккуратные изгороди и тщательно подстриженные кусты.

Он пинком отворил дверь своей хижины.

Менее часа назад она была его домом – домом, который он любил. Здесь он познал душевный покой.

Теперь она показалась ему грязной хибарой – он вышел и побрел в свой цветник. На белой розе появилось три новых бутона. В гневе Декадо схватился за куст, чтобы вырвать его с корнем, – и медленно разжал руку. Ни один шип не поранил его. Очень осторожно он разгладил смятые листья – и рыдания, сотрясшие его грудь, излились в слова:

– Прости меня.

Тридцать седлали коней в нижнем дворе. Лошади еще не облиняли после зимних стуж – это была крепкая горная порода, быстрая, как ветер. Декадо выбрал себе гнедую кобылу, быстро оседлал ее и сел верхом, по обычаю «Дракона» расправив позади свой белый плащ. Доспехи Сербитара пришлись ему впору, как никакие другие; они облегали его, точно вторая кожа.

Настоятель Абаддон сел на гнедого мерина и подъехал к Декадо.

Декадо наблюдал за монахами, молча рассаживавшимися по коням, – и не мог не признать, что они проделывают это ловко. Каждый расправил свой плащ точно так же, как Декадо. Абаддон с грустью поглядывал на своего бывшего ученика. Декадо гладко выбрился и стянул свои длинные темные волосы на затылке. Глаза его блестели, на губах играла легкая насмешливая улыбка.

Прошлой ночью Декадо был формально представлен своим помощникам: Аквасу, Сердцу Тридцати, Балану, Глазам Тридцати, и Катану, Душе Тридцати.

– Если хотите стать воинами, – сказал он им, – делайте то, что я скажу, и тогда, когда я скажу. Настоятель говорит, что Тенаку-хана преследует какой-то отряд. Мы должны преградить врагам дорогу. Мне сказали, что они отменные воины. Будем надеяться, что ваш поход не прервется в самом начале.

– Это и твой поход, брат, – с мягкой улыбкой заметил Катан.

– Не родился еще тот, кто способен убить меня. И если вы начнете падать как подкошенные, я не собираюсь погибать с вами.

– Что же это за вождь, который бросает своих людей? – осведомился Балан, и в его голосе прозвучал гнев.

– Вождь? Комедия, да и только! Ладно, я буду играть по вашим правилам, но погибать с вами не согласен.

– Ты присоединишься к нашей молитве? – спросил Аквас.

– Нет. Вы за меня помолитесь! Я и так уйму лет угробил на эти бесплодные упражнения.

– Мы всегда за тебя молились, – сказал Катан.

– Помолитесь за себя! Помолитесь, чтобы при встрече с Черными Храмовниками душа у вас не ушла в пятки. – И Декадо ушел.

Теперь он, вскинув руку, вывел свой отряд из ворот Храма на Сентранскую равнину.

– Ты уверен, что сделал мудрый выбор? – мысленно спросил Катан у Абаддона.

– Это не мой выбор, сын мой.

– Этот человек – во власти гнева.

– Исток знает, в чем мы нуждаемся. Помнишь Эстина?

– Да. Бедняга. Такой мудрый – из него бы вышел достойный вождь.

– Это так. Он был отважен, но добр, силен, но кроток – и не кичился своим недюжинным умом. Но он умер. И в день его смерти в наши ворота постучался Декадо, искавший убежища от мира.

– Но что, если его послал не Исток, отец настоятель?

– Я больше не «отец настоятель», Катан. Просто Абаддон.

Старик прервал мысленную связь, и Катан не сразу понял, что Абаддон так и не ответил на его вопрос.

Декадо помолодел. Он снова сидел в седле, и ветер развевал его волосы. Снова стучали по земле копыта, и кровь бурлила в жилах, словно в юные годы…

«Дракон» несется на конницу надиров. Смятение, кровь и ужас. Павшие воины, захлебнувшиеся крики и вороны, радостно каркающие в темных небесах.

А после – одна наемническая война за другой в самых отдаленных уголках света. Декадо выходил из боя без единой царапины, его враги, забытые всеми, отправлялись в те загробные обиталища, которые предназначала для грешников их вера.

В уме Декадо всплыл образ Тенаки-хана.

Вот был воин! Сколько же раз Декадо снилось, как он бьется с Тенакой-ханом? Лед и Тень в сверкающей пляске клинков.

Впрочем, они сражались много раз – на деревянных мечах, на тупых рапирах, даже на притупленных саблях. Силы их всегда были равны. Но такие поединки бессмысленны – лишь смерть, таящаяся на острие клинка, выявляет истинного победителя.

Думы Декадо прервал светлобородый Аквас, поравнявшийся с ним.

– Ждать недолго, Декадо. Храмовники напали на след наших друзей в разоренной деревне и нанесут свой удар на рассвете.

– Когда мы сможем их нагнать?

– Самое раннее – под утро.

– Ну так молись, светлобородый, – молись хорошенько!

Декадо пустил лошадь вскачь, и все Тридцать последовали за ним.

Близился рассвет. Они ехали большую часть ночи, остановившись только на час дать отдых лошадям. Скодийский хребет маячил впереди, и Тенака спешил укрыться в горах. Солнце, еще не видимое за восточным горизонтом, уже проснулось, и звезды начали бледнеть в розовом свете зари.

Кавалькада выехала из рощи на широкую, повитую туманом луговину. Внезапный холод пронял Тенаку до костей – он вздрогнул и поплотнее запахнулся в плащ. Он устал, и жизнь снова, как прежде, не радовала его. С Ренией он не разговаривал со времени их ссоры в лесу, но думал о ней постоянно. Он не сумел изгнать ее из своих мыслей – только себе принес лишние терзания. Он не способен был перекинуть мост через разверзшуюся между ними пропасть. Тенака оглянулся – Рения ехала рядом с Ананаисом, смеясь какой-то его шутке, – и отвернулся опять.

Впереди, словно темные демоны прошлого, ждали, выстроившись в ряд, двадцать всадников. Они недвижимо сидели в седлах, и лишь черные плащи трепетали на ветру.

Тенака осадил коня шагах в пятидесяти от шеренги, и его спутники поравнялись с ним.

– Кто это такие, черт побери? – спросил Ананаис.

– Им нужен я, – ответил Тенака. – Они уже приходили ко мне во сне.

– Не хочу каркать, но их несколько многовато. Не пуститься ли нам наутек?

– От них не убежишь, – бесстрастно сказал Тенака, сходя с коня.

Двадцать всадников разом спешились и молча пошли сквозь туман. Рении казалось, будто это – тени усопших в призрачном море. Их броня была чернее ночи, лица скрывали шлемы, в руках они держали черные мечи.

Тенака шагнул им навстречу, взявшись за эфес.

Ананаис потряс головой. Его словно заворожили – он не мог шевельнуться и только смотрел. Преодолев чары, он соскочил с седла, обнажил свой меч и поравнялся с Тенакой.

Черные Храмовники остановились, и вперед выступил их вожак.

– Тебя нам пока не поручали убить, Ананаис, – сказал он.

– Убить меня не так просто, – ответил воин. Он хотел добавить еще что-нибудь пооскорбительнее, но слова застряли в горле, и сильнейший страх, словно порыв ледяного ветра, захлестнул его. Он задрожал, охваченный неодолимым желанием пуститься в бегство.

– Не труднее, чем всякого смертного, – ответил Храмовник. – Уходи! Ступай навстречу своей судьбе.

Ананаис молча сглотнул и посмотрел на Тенаку. Тот побелел, и видно было, что ему тоже очень страшно.

Галанд и Парсаль подошли к ним с мечами наголо.

– Хотите сразиться с нами? – спросил Храмовник. – Даже сотня воинов не выстоит против нас. Прислушайтесь к моим словам и примите правду, которую шепчет вам ваш страх.

Страх стал еще сильнее, и лошади заплясали, тревожно заржав. Муха и Белдер соскочили с седел, опасаясь, что кони сбросят их. Басурман потрепал свою лошадь по шее – она затихла, но по-прежнему прижимала уши, и он знал, что животное вот-вот впадет в панику. Валтайя и Рения быстро соскочили наземь и помогли сойти Паризе.

Париза, вся дрожа, легла на землю, прикрывая своим телом плачущего ребенка.

Басурман спешился, вынул меч и медленно поравнялся с Тенакой. Белдер и Муха последовали за ним.

– Достань свой меч, – прошептала Рения, но Муха не послушал ее. У него хватило мужества только на то, чтобы стать рядом с Тенакой-ханом. Ужас подавлял в нем всякие мысли о возможности борьбы.

– Глупо, – презрительно бросил вожак. – Вы точно ягнята идете на бойню!

Храмовники двинулись вперед.

Тенака боролся с паникой, но все его тело словно налилось свинцом, и всякая уверенность покинула его. Он знал, что против них используют черную магию, но одного знания было недостаточно. Он чувствовал себя ребенком, к которому крадется леопард.

«Борись! – твердил он себе. – Где же твое мужество?»

И вдруг, как в недавнем сне, страх прошел, и сила влилась в его жилы. Он, даже не оглядываясь, понял, что вернулись белые рыцари – на сей раз во плоти.

Храмовники замедлили шаг, и Падакс тихо выругался, увидев Тридцатерых. Теперь его воины оказались в меньшинстве. Требовалось принять решение. Опираясь на силу Темного Духа, он прощупал своих врагов и наткнулся на стену… Исключение представлял только рыцарь в середине – он не был мистиком. Падакс неплохо знал предания о Тридцати – его собственный храм был создан в насмешку над Белым Храмом, – и он узнал руну на шлеме этого воина.

Так ими командует обыкновенный человек? У Падакса возникла мысль.

– Здесь прольется много крови, – сказал он, – если мы, два вождя, не уладим это между собой.

Абаддон схватил Декадо за руку.

– Нет, Декадо, – ты не представляешь, сколь велика его сила.

– Он ведь человек?

– Он не простой человек – он владеет силой Хаоса. Если уж кто-то должен сразиться с ним, пусть это будет Аквас.

– Кто здесь командует – я или нет?

– Ты, но…

– Никаких «но». Приказы отдаю я. – Декадо отвел его руку, шагнул вперед и встал перед одетым в черные доспехи Падаксом.

– Что ты предлагаешь, Храмовник?

– Поединок между вождями. Люди побежденного оставляют поле.

– Я хочу большего, – холодно заявил Декадо. – Гораздо большего.

– Говори.

– Я изучал многие пути мистиков. Это входит… входило в мое прежнее призвание. Говорят, что в сражениях древности вожди несли в себе души своих армий – и когда они погибали, погибали и их воины.

– Это так, – сказал Падакс, с трудом скрывая свою радость.

– Итак, вот мое требование.

– Да будет так. Клянусь Духом!

– Не клянись, воин, – твои клятвы ничего не стоят. Докажи свои слова на деле!

– Это займет некоторое время. Я должен совершить обряд – и полагаюсь на то, что ты последуешь моему примеру.

Декадо кивнул и вернулся к своим.

– Ты не можешь поступить так, Декадо! – воскликнул Аквас. – Ты обрекаешь нас на смерть.

– Что, разонравилась игра? – гаркнул Декадо.

– Не в этом дело. Этот воин, твой враг, обладает властью, которой ты лишен. Он способен прочесть твои мысли и предвосхитить каждое твое движение. Как же ты думаешь победить его?

Декадо засмеялся.

– Я по-прежнему ваш вождь?

Аквас взглянул на бывшего настоятеля.

– Да, – кивнул старик. – Ты наш вождь.

– Тогда вот что: когда он закончит свой ритуал, вы вольете в меня жизненную силу Тридцати.

– Скажи мне, перед тем как я умру, – тихо сказал Аквас. – Зачем ты жертвуешь собой таким образом? Зачем обрекаешь на гибель своих друзей?

– Кто знает? – пожал плечами Декадо.

Черные Храмовники преклонили колени перед Падаксом, и он – все громче и громче – начал произносить имена низших демонов, призывая Дух Хаоса. Солнце уже взошло на востоке, но равнина почему-то осталась в тени.

– Готово, – прошептал Абаддон. – Он сдержал свое слово – души его воинов влились в него.

– Сделайте то же самое, – приказал Декадо.

Тридцать, склонив головы, опустились на колени перед своим вождем. Декадо ничего не чувствовал, но знал, что они подчинились ему.

– Дек, это ты? – крикнул Ананаис.

Декадо сделал ему знак молчать и вышел навстречу Падаксу.

Черный меч просвистел в воздухе – серебряная сталь отразила его. Бой начался. Тенака с трепетом следил, как кружат воины, с лязгом сводя свои клинки.

Время шло, и отчаяние начинало сквозить в каждом движении Падакса. Страх проник в его сердце. Он предвосхищал каждый ход своего противника, но тот двигался с такой скоростью, что предвидение ничего не давало Падаксу. Храмовник попытался навести на врага панику, но Декадо только засмеялся: он не боялся смерти. Тогда Падакс понял, что обречен, и его глубоко уязвила мысль, что причиной его гибели станет простой смертный. Он бросился в последнюю отчаянную атаку, и ужас пронзил его: он увидел удар Декадо за миг до того, как обрушился меч.

Серебряная сталь отбила черный клинок и вошла Храмовнику в пах. Падакс упал, кровь ручьем хлынула на траву, и души его воинов погибли вместе с ним.

Солнце брызнуло, рассеяв мрак, и Тридцать поднялись с колен, дивясь тому, что остались живы.

Аквас вышел вперед.

– Как? Как удалось тебе победить?

– Никакой тайны тут нет, Аквас, – мягко ответил Декадо. – Он был всего лишь человек.

– Но и ты тоже человек!

– Нет. Я Декадо. Ледяной Убийца! И тот, кто идет за мной, делает это себе на погибель.

Декадо снял шлем и глубоко вдохнул в себя утренний воздух. Тенака потряс головой, словно желая стряхнуть облепившую его паутину страха.

– Дек! – позвал он.

Декадо улыбнулся, подошел к нему, и они по воинскому обычаю пожали друг другу запястья. Ананаис, Галанд и Парсаль обступили их.

– Клянусь всеми богами, Дек, ты выглядишь прекрасно. Просто великолепно! – тепло сказал Тенака.

– Ты тоже, генерал. Я рад, что мы поспели вовремя.

– Не скажешь ли ты мне, – спросил Ананаис, – отчего умерли все эти воины?

– Только если ты мне скажешь, почему носишь маску. Это же просто смешно, когда такой, как ты, бахвал прячет свои божественные черты!

Ананаис отвернулся, все застыли в неловком молчании.

– Неужели никто так и не представит меня нашему спасителю? – вмешалась Валтайя.

Тридцать, постояв немного в стороне, разбились по шестеро и пошли собирать хворост.

Аквас, Балан, Катан и Абаддон устроились под одиноким вязом. Катан развел огонь, и все четверо расселись вокруг, в молчании глядя на пляшущее пламя.

– Говори, Аквас, – мысленно передал Абаддон.

– Меня печалит, Абаддон, что наш вождь не принадлежит к нам. Я не впадаю в гордыню, но Орден очень древний, и главным для нас всегда было духовное. Мы идем на войну не затем, чтобы насладиться смертоубийством, но затем, чтобы умереть во имя Света. Декадо – самый настоящий убийца.

– Ты Сердце Тридцати, Аквас, – и тобою руководит чувство. Ты прекрасный человек – ты переживаешь… ты любишь. Но порой чувства ослепляют нас. Не спеши судить Декадо.

– Как он сумел убить Храмовника? – спросил Балан. – Это просто непостижимо.

– Ты Глаза Тридцати, Балан, – и все-таки этого не видишь. Но я не стану тебе объяснять. В свое время ты сам мне все скажешь. Я верю, что Декадо послал нам Исток, – и я принял его. Кто-нибудь из вас скажет мне, почему нас возглавляет он?

– Потому что из нас он самый меньший, – улыбнулся темноглазый Катан.

– Но не только.

– Это единственное, что ему предназначено, – сказал Аквас.

– Объясни, брат, – попросил Балан.

– Будучи просто рыцарем, он не смог бы ни общаться, ни странствовать с нами: он постоянно чувствовал бы себя униженным. Но мы идем на войну – это ему знакомо. Отсутствие дара уравновешивается для него званием вождя.

– Хорошо, Аквас. А теперь, пусть теперь Сердце скажет нам, где опасность.

Аквас закрыл глаза и сосредоточился. Несколько минут он хранил молчание.

– Храмовники еще заявят о себе. Они не смирятся со своим поражением и не оставят его неотомщенным.

– Что еще?

– Еще – Цеска отрядил тысячу человек для подавления Скодийского мятежа. Не пройдет и недели, как они будут здесь.

Шагах в тридцати от их костра сидели Декадо с Тенакой, Ананаисом, Басурманом и Мухой.

– Расскажи-ка, Дек, – сказал Ананаис, – как тебя угораздило сделаться вождем этих колдунов? Тут, должно быть, целая история.

– Почем ты знаешь – может, я сам колдун?

– Нет, серьезно, – прошептал Ананаис, покосившись на рыцарей в белых плащах. – Странные они какие-то – все время молчат.

– Ошибаешься. Они разговаривают – только мысленно.

– Вздор! – Ананаис сложил пальцы в знак Хранящего Рога и приложил ладонь к сердцу.

– Я правду говорю, – улыбнулся Декадо и подозвал к себе Катана. – Давай, Ани, спроси у него что-нибудь.

– Неловко как-то, – пробормотал Ананаис.

– Я спрошу, – вызвался Муха. – Скажи, друг мой, это правда, что вы умеете разговаривать… э-э-э… не разговаривая?

– Правда, – мягко ответил Катан.

– Не мог бы ты нам показать, как вы это делаете!

– Каким образом?

– Попроси вон того, высокого, – понизил голос Муха, – чтобы он снял шлем, а потом надел снова.

– Если тебе это доставит удовольствие – пожалуйста, – сказал Катан, и все взоры обратились на воина шагах в сорока от них. Он послушно снял шлем, улыбнулся и надел снова.

– С ума сойти! – воскликнул Муха. – Как тебе это удалось?

– Это трудно объяснить. Извини меня. – Катан, поклонившись Декадо, вернулся к своему костру.

– Говорил же я, – сказал Ананаис. – Странные они – не такие, как мы.

– В наших краях такие тоже встречаются, – вступил в разговор Басурман.

– И чем же они занимаются? – спросил Муха.

– Да ничем. Мы их жжем на кострах.

– Не слишком ли сурово?

– Возможно, – пожал плечами чернокожий. – Но делать нечего – так уж заведено.

Тенака оставил их и прошел к тому месту, где сидела Рения с Валтайей, Парсалем и Паризой. При виде его у Рении забилось сердце.

– Не хочешь ли пройтись со мной немного? – спросил он.

Она кивнула, и они отошли от костров. Солнце сияло ярко, высвечивая серебряные нити в его волосах. Ей ужасно хотелось прикоснуться к нему, но чутье советовало не спешить.

– Прости меня, Рения. – Он взял ее за руку.

Она заглянула в раскосые лиловые глаза – и увидела в них страдание.

– Ты правду сказал тогда? Ты в самом деле убил бы меня кинжалом?

Он покачал головой.

– Хочешь, чтобы я осталась с тобой? – тихо спросила она.

– А ты хочешь?

– Это единственное, чего я хочу.

– Тогда прости меня, дурака. В этих делах я полный профан. Всегда был неуклюж с женщинами.

– Чертовски приятно слышать, – улыбнулась она.

Ананаис, наблюдавший за ними, перевел взгляд на Валтайю. Она смеялась, говоря о чем-то с Парсалем.

«Зря я не позволил тому полулюду убить меня», – подумал Ананаис.