Текст книги "Царь Каменных Врат"

8

Путь до Скодии занял три дня: приходилось соблюдать осторожность. Аквас сказал Декадо, что после стычки у сожженной деревни командир Дельнохского гарнизона разослал караулы по всему Скултику и его окрестностям, а на юге в поисках мятежников рыщут конники Легиона.

Тенака, выбрав время, переговорил с предводителями Тридцати – он слышал множество преданий, но по сути мало что знал об Ордене. Если верить легендам, Тридцать – полубоги, наделенные сверхъестественными способностями, и их призвание – погибнуть в битве со злом. В последний раз они появились в Дрос-Дельнохе, где под водительством альбиноса Сербитара сражались вместе с Бронзовым Князем против орд Ульрика, величайшего надирского полководца всех времен.

Но из разговора с ним Тенака так почти ничего и не понял.

Они были вежливы – даже дружелюбны, – но их ответы проплывали в воздухе, как дым, который обычному человеку ухватить не под силу. Декадо вел себя точно так же: он только улыбался и переводил разговор на другое.

Тенака не отличался особой религиозностью, но в присутствии монахов-воинов чувствовал себя неуютно и постоянно возвращался памятью к словам слепого провидца.

«Золото, Лед и Тень…» Старец предвидел, что трое сойдутся вместе. И они сошлись. Предвидел он и угрозу со стороны Храмовников.

В первую ночь их путешествия Тенака подошел к старшему из рыцарей, Абаддону, и они вдвоем удалились от костра.

– Я видел тебя в Скултике, – сказал Тенака. – На тебя нападал полулюд.

– Да. Прости мне этот обман.

– Зачем ты это устроил?

– Это было испытание, сын мой. Не только для тебя, но и для нас.

– Я не понимаю.

– Тебе и не нужно понимать. Не бойся нас, Тенака. Мы пришли, чтобы помочь тебе, чем только сможем.

– Но почему?

– Потому что так мы служим Истоку.

– Не можешь ли ты ответить мне без своих божественных загадок? Вы люди – какая у вас цель в этой войне?

– Никакой – в понятиях этого мира.

– Тебе известно, зачем я сюда пришел?

– Да, сын мой. Чтобы очистить душу от вины и печали, омыв ее кровью Цески.

– А теперь?

– Теперь ты во власти того, что сильнее тебя. Печаль растворилась в любви, вина осталась. Ты не откликнулся на зов – и позволил, чтобы полулюды Цески перебили твоих друзей. Ты спрашиваешь себя, не могло ли бы все обернуться иначе, если бы ты пошел с ними. «Мог бы я победить полулюдов или нет» – вот чем ты мучаешь себя.

– Мог бы я победить полулюдов?

– Нет, сын мой.

– Могу ли я победить их теперь?

– Нет, – печально повторил Абаддон.

– Тогда что мы здесь делаем? Какой от нас прок?

– Ответить на это должен ты сам – ты наш истинный вождь.

– Я не Факелоносец, монах! Я человек. Я сам хозяин своей судьбы.

– Разумеется, я с тобой не спорю. Но ты человек чести. Можешь ли ты сбежать от ответственности, которую взял на себя? Нет – ты никогда не поступал так и никогда не поступишь. Именно это делает тебя тем, кто ты есть. Именно поэтому люди идут за тобой, хотя им ненавистна кровь, которая течет в твоих жилах. Они доверяют тебе.

– Я не любитель безнадежных дел, монах. Ты, может, и хочешь умереть, а я – нет. Я не герой – я солдат. Когда битва проиграна, я отступаю и перестраиваю свои ряды; когда война окончена, я откладываю свой меч. Никаких отчаянных атак, никаких сражений до последнего.

– Я понимаю тебя.

– Тогда знай: какой бы безнадежной ни была эта война, я буду биться до победы. На что бы ни пришлось мне пойти, я пойду на это. Хуже Цески не может быть ничего.

– Сейчас ты говоришь о надирах. Хочешь получить мое благословение?

– Не смей читать мои мысли, будь ты проклят!

– Не мысли твои я читаю, а только слова. Ты знаешь, как надиры ненавидят дренаев, – ты сменишь одного кровавого тирана на другого, вот и все.

– Возможно. Но я попытаюсь.

– Тогда мы поможем тебе.

– Так просто? Без просьб, без уговоров, без советов?

– Я уже сказал тебе, что твой надирский план слишком опасен. Я не стану повторяться. Ты вождь – и решать тебе.

– Я говорил только с Арваном. Другие не поняли бы.

– Я никому не скажу.

Тенака оставил его и ушел один в ночь. Абаддон сел, прислонившись спиной к дереву. Он устал, и на душе было тяжело. Хотел бы он знать, испытывали ли другие настоятели, его предшественники, такие же сомнения.

Нес ли поэт Винтар такое же бремя, когда ехал со своими Тридцатью в Дельнох? Еще день – и он это узнает.

Он почувствовал приближение Декадо. Воин был обеспокоен, но гнев его поутих. Абаддон закрыл глаза и прислонил голову к корявому стволу.

– Можно поговорить с тобой? – спросил Декадо.

– Голос может говорить с кем захочет, – ответил Абаддон, не открывая глаз.

– Можно мне поговорить с тобой, как прежде, когда я был твоим учеником?

Абаддон выпрямился и ответил с ласковой улыбкой:

– Слушаю тебя, ученик.

– Прости мне мой гнев и те резкие слова, которые я наговорил.

– Слова – пустой звук, сын мой. Я подверг тебя суровому испытанию.

– Боюсь, я не тот вождь, который угоден Истоку. Я хотел бы отказаться в пользу Акваса. Такое дозволено?

– Подожди немного. Не спеши принимать решение. Скажи мне лучше, что изменило твое мнение.

Декадо оперся на локти, глядя в ночное небо, и тихо, почти шепотом сказал:

– Это случилось, когда я вышел против Храмовника, поставив на кон ваши жизни. Я поступил недостойно и стыдился самого себя. Но вы покорились. Вы вложили свои души в мою руку. И меня это нисколько не заботило.

– Но теперь заботит, Декадо?

– Да. Очень.

– Я рад, мой мальчик.

Они помолчали, и Декадо сказал:

– Скажи, отец настоятель, почему победа над Храмовником далась мне так легко?

– Ты готовился к смерти?

– Я допускал такую возможность.

– Этот человек был одним из Шестерых, из главных храмовников. Его звали Падакс. Он был дурной человек, бывший служитель Истока, не способный противостоять пагубным страстям.

Да, он обладал силой. Все они обладают силой. По сравнению с простым человеком они непобедимы, как сама Смерть. Но ты, дорогой мой Декадо, не простой человек. Ты тоже обладаешь силой, но она дремлет в тебе. Когда ты вступаешь в бой, она пробуждается, и ты становишься великим воином. Притом ты сражался не только за себя, но и за других – и потому стал непобедимым. Зло никогда не бывает по-настоящему сильным, оно зиждется на страхе. Почему Падакс так легко уступил? Потому что испытал твою силу и понял, что может умереть. Если бы он обладал истинным мужеством, это знание удвоило бы его силы. Но страх сковал его, и он погиб. Однако он вернется, сын мой. Еще сильнее, чем прежде!

– Он мертв.

– Но Храмовники живы. Их шесть сотен, не считая многочисленных послушников. Смерть Падакса и его двадцати воинов ожгла их, как кнутом. В это самое время они уже готовятся покончить с нами – и они знают, где мы. Весь нынешний день я ощущал присутствие зла. Они и сейчас кружат над щитом, которым Аквас и Катан укрыли наш лагерь.

Декадо содрогнулся.

– Можем мы победить их?

– Нет. Но мы здесь не для того, чтобы победить.

– Тогда – для чего?

– Мы здесь – чтобы умереть.

Аргонис устал, и похмелье порядком мучило его. Вечеринка удалась на славу, а девчонки… ох, эти девчонки! Умеет же Эгон подбирать как раз то, что нужно. Аргонис придержал своего вороного, завидев скачущего к нему разведчика, и взмахом руки остановил колонну.

Разведчик осадил коня, вздернув его на дыбы, и отдал честь.

– Всадники, мой господин, числом около сорока, направляются в Скодию. Хорошо вооружены – похоже, военные. Может быть, это наши?

– Сейчас разберемся. – Аргонис знаком привел колонну в движение. Возможно, это разведывательный отряд из Дельноха, но если в нем всего сорок человек, он не стал бы идти прямиком в логово мятежников. Аргонис оглянулся, и вид сотни легионеров вселил в него уверенность.

Неплохо бы наконец сразиться с кем-то – может, даже голове станет легче. Разведчик сказал «военные». Приятное разнообразие после неотесанного мужичья с вилами и топорами.

Въехав на гряду холмов, Аргонис оглядел равнину до самого подножия Скодии. Разведчик стоял рядом.

– Ну как, командир, это наши?

– Нет. В Дельнохе солдаты носят красные плащи, а офицеры синие – но не белые. Мне думается, это вагрийский летучий отряд.

Всадники на равнине перешли на рысь, спеша укрыться в горах.

– Галопом марш! – вскричал Аргонис, выхватил саблю, и сотня конников в черных доспехах устремилась в погоню. Копыта дробно застучали по твердой земле.

Они скакали под гору, наперерез неприятелю, и расстояние сокращалось быстро.

Аргонис в азарте пригнулся к шее коня – свежий утренний ветер бил в лицо, и сабля сверкала на солнце.

– Пленных не брать! – прокричал он.

Он уже мог разглядеть отдельных всадников и видел, что среди них – три женщины. Рядом с одной, словно оберегая ее, ехал чернокожий. Его дама не слишком хорошо держалась в седле, и руки ее были чем-то заняты. Вот черный забрал у нее ношу, и ее конь сразу поскакал быстрее. «Что толку? – усмехнулся Аргонис. – Легион все равно их нагонит, они не успеют добраться до гор».

Внезапно всадники в белых плащах развернули коней. Это был пример недюжинной выучки, ибо они исполнили это одновременно, – и не успел Аргонис опомниться, как белые всадники бросились в атаку. Аргониса охватила паника. Он скакал один во главе погони, и эти тридцать безумцев мчались прямо на него. Аргонис резко натянул поводья, и растерянные кавалеристы последовали его примеру.

Тридцать налетели, как зимняя буря. Сверкнули в воздухе серебряные клинки. Кони поднялись на дыбы, и люди с криком попадали из седел. А воины в белых плащах столь же внезапно повернулись и умчались прочь.

– В погоню! – яростно взревел Аргонис, благоразумно придержавши своего коня.

Горы приблизились, и неприятель начал долгий подъем. Один их конь споткнулся и упал, сбросив светловолосую наездницу. Трое легионеров, пришпорив лошадей, устремились к ней. Наперерез им бросился высокий воин в черном, лицо его скрывала черная маска. Словно зачарованный, Аргонис следил, как воин, пригнувшись от взмаха сабли, вспорол живот первому, отразил, откинувшись назад, удар второго и направил своего коня на третьего, свалив лошадь вместе с всадником.

Женщина тем временем быстро вскочила и бросилась бежать. Воин в маске отразил атаку второго легионера и ответным ударом рассек ему горло. Убрав меч в ножны, он подскакал к женщине, подхватил ее за талию, посадил перед собой в седло – и они скрылись в Скодийских горах.

Аргонис рысью вернулся к месту стычки. Тридцать один его солдат был сбит, из них восемнадцать погибли, а шестеро – смертельно ранены.

Оставшиеся легионеры возвращались в полном унынии. Разведчик Лепус, спешившись, придержал командиру коня. Аргонис соскочил наземь.

– Кто они такие, дьявол их побери?! – воскликнул Лепус.

– Не знаю – но они побили нас, как малых ребятишек.

– Вы так и скажете в своем рапорте, командир?

– Заткнись!

– Слушаюсь.

– Через несколько дней сюда прибудет тысяча легионеров. Тогда мы выкурим их – весь хребет им не удержать. Мы еще встретимся с этими ублюдками в белых плащах.

– Не уверен, что мне этого хочется, – сказал Лепус.

Тенака остановил коня у извилистого ручья, который струился через вязовую рощу на западной стороне долины, и оглянулся, ища Ананаиса. Тот ехал шагом, и Валтайя сидела боком позади него. Благодаря несравненному мастерству Тридцати они вышли из боя без единой потери.

Спешившись, Тенака ослабил подпругу, похлопал лошадь по шее и пустил ее пастись. Рения соскочила с седла. Лицо ее раскраснелось, глаза сверкали.

– Теперь мы в безопасности? – спросила она.

– Пока да.

Ананаис, перекинув ногу через луку седла, спрыгнул наземь и снял Валтайю. Она с улыбкой положила руки ему на плечи.

– Ты всегда будешь рядом, чтобы спасать меня?

– Всегда – слишком долгий срок, – сказал он, держа ее за талию.

– Говорил тебе кто-нибудь, что у тебя красивые глаза?

– В последнее время нет, – ответил он и отошел от нее.

Галанд, наблюдавший эту сцену, приблизился к Валтайе.

– Я бы на твоем месте не расстраивался. Этого человека не так легко завоевать.

– Не то что тебя, да, Галанд?

– Вот именно, девочка! Но повремени, прежде чем сказать «да». Я не такая уж завидная добыча.

– Лучше, чем тебе кажется, – засмеялась Валтайя.

– И тем не менее ты говоришь «нет»?

– Непохоже, чтобы ты подыскивал себе жену, верно?

– Будь у нас только время, – серьезно ответил Галанд, взяв ее за руку. – Ты чудесная женщина, Вал, – лучшей и найти невозможно. Жаль, что мы не встретились с тобой в более мирные времена.

– Мы сами делаем время таким, как оно есть. На свете есть и другие страны, где молодчикам вроде Цески воли не дают, и там царит мир.

– Я не хочу ютиться на чужбине, Вал. Хочу жить на своей земле, среди своих. Хочу… – Галанд осекся, и Валтайя прочла в его глазах муку. Она положила ему на руку ладонь, и он отвернулся.

– Что с тобой, Галанд? Что ты хотел сказать?

– Не важно, девочка. – Он уже справился с собой, и во взгляде его светилось спокойствие. – Скажи лучше, что ты такого нашла в нашем замаскированном спутнике?

– Не знаю. Женщине трудно ответить на такой вопрос. Пойдем-ка поедим.

Декадо, Аквас, Балан и Катан вернулись к устью долины и смотрели вниз, где легионеры подбирали своих раненых. Мертвых заворачивали в одеяла и приторачивали к седлам.

– Вы славно потрудились, – сказал Декадо, снимая шлем и цепляя его на луку седла.

– Это было ужасно, – покачал головой Катан.

– Ты сам хотел стать воином, – перегнулся к нему Декадо. – Прими же это как должное!

– Я принимаю, Декадо, – с грустной улыбкой сказал темноглазый монах и провел рукой по лицу. – Но радоваться я не могу.

– И не надо. Ты вышел сразиться со злом и только что одержал хоть маленькую, но победу. Ребенка Паризы уже не было бы в живых, если бы не ты и не остальные.

– Я все понимаю. Сам-то я не ребенок. Но мне тяжело.

Все четверо спешились и опустились на траву, наслаждаясь солнечным теплом. Декадо снял свой белый плащ, тщательно сложил его – и вдруг зажмурился от странного ощущения: словно холодное дуновение пронеслось у него в голове.

Он постарался сосредоточиться и начал различать слабые приливы и отливы – словно волны где-то далеко набегали на гальку. Тогда он умиротворенно откинулся назад и погрузился в себя, ища источник. Шелест волн постепенно превратился в тихие голоса, и его это не удивило. Говорил Аквас:

– Я по-прежнему боюсь, что Абаддон совершил ошибку. Вы чувствовали, с каким наслаждением бился Декадо, когда мы напали на легионеров? Его пыл был так силен, что чуть было не заразил и меня.

– Абаддон просил нас не выносить поспешных суждений. – А это уже был голос Катана.

– Но Абаддон более не настоятель, – заметил Балан.

– Он всегда будет настоятелем Мечей. Мы должны уважать его. – Снова Катан.

– Мне с ним как-то неловко, – передал Аквас. – Где его Дар? За всю долгую историю Тридцати еще не было вождя, неспособного Странствовать и Говорить.

– Вероятно, нам стоит обсудить и другие возможности, – проговорил Катан. – Если Абаддон ошибся в выборе Голоса – значит он не сумел отличить волю Хаоса от воли Истока. Это ставит под сомнение всякий другой выбор Абаддона.

– Не обязательно, – возразил Балан. – Все мы люди, и Абаддон мог совершить одну-единственную ошибку. Да, его ведет Исток, но многое зависит и от того, как истолковать указания. То, что смерть Эстина и приход Декадо случились в тот же день, могло быть либо совпадением, либо кознями темных сил.

– Либо – волею Истока. – добавил Аквас.

– Разумеется.

Декадо открыл глаза и сел.

– Что они замышляют? – спросил он вслух, указав на легионеров.

– Они ждут прибытия своей армии, – сказал Аквас. – Аргонис, их командир, говорит, что нас выкурят из этих гор и уничтожат заодно с прочими скодийскими мятежниками. Он пытается взбодрить своих людей.

– Но тщетно, – вставил Балан.

– Расскажи нам о «Драконе», Декадо, – попросил Катан, и Декадо улыбнулся.

– Давно это было. Словно в другой жизни.

– Тебе та жизнь нравилась? – спросил Аквас.

– И да и нет. Большей частью нет, как мне вспоминается. Странное дело – по-своему «Дракон» связывал нас не менее крепко, чем вас Орден, хотя мы, конечно, не обладали вашим даром и не могли Странствовать и Говорить. И все же мы были одной семьей. Братьями. И вся страна держалась вместе благодаря нам.

– Ты, должно быть, опечалился, услышав, что Цеска перебил твоих друзей? – спросил Балан.

– Да. Но я был монахом, и жизнь моя в корне переменилась. У меня был мой клочок земли и мои растения. Мой мирок сделался очень маленьким.

– Меня всегда поражало, как это ты умудряешься выращивать столько разных овощей на таком маленьком участке, – сказал Балан.

– Я сажал томатную рассаду в картофелины, – усмехнулся Декадо. – Томаты росли наверху, а картошка – под землей. Итогом я всегда оставался доволен.

– Ты скучаешь по своим грядкам? – спросил Аквас.

– Нет. Это-то меня и печалит.

– А монахом быть тебе нравилось? – спросил Катан.

Декадо окинул взглядом его стройную фигуру и доброе лицо.

– А тебе нравится быть воином?

– Нет. Совсем не нравится.

– В каком-то смысле я был доволен монашеской жизнью. Хорошо было хоть на время скрыться от мира.

– От чего же ты прятался? – спросил Балан.

– Я думал, ты знаешь ответ. Мое ремесло – смерть, и так было всегда. Одни люди владеют живописным даром, другие создают красоту из камня или из слов, а я убиваю. Но гордость и стыд плохо уживаются, и эта дисгармония вконец измучила меня. В самый миг убийства я испытывал блаженство, но после…

– Что же было после? – спросил Аквас.

– Никто не мог соперничать со мной в бою на мечах, и все мои противники оказывались беззащитны. Из воина я превратился в мясника. Блаженство все реже посещало меня, сомнения росли. Когда «Дракон» распустили, я обошел весь мир в поисках достойного соперника, но не нашел ни одного. Тогда я понял, что есть лишь один человек, с кем я мог бы сразиться, и решил вызвать его на бой. На пути в Вентрию, где он жил, меня застигла песчаная буря. Она длилась три дня, и это дало мне время задуматься. Ведь тот человек был моим другом – однако, если бы не буря, я убил бы его. Вот тогда-то я вернулся в дренайские земли и попытался изменить свою жизнь.

– А что сталось с твоим другом? – спросил Катан.

– Он сделался Факелоносцем, – улыбнулся Декадо.

9

Зал Совета знавал лучшие дни. Черви источили вязовые панели, цветная мозаика, изображавшая седобородого Друсса-Легенду, во многих местах облупилась, обнажив серую от плесени штукатурку.

Около тридцати мужчин и с десяток женщин и детей сидели на деревянных скамьях и слушали женщину, восседавшую на председательском месте, – крупную, ширококостную и плечистую. Темные волосы окружали голову львиной гривой, зеленые глаза гневно сверкали.

– Вслушайтесь в свои собственные слова! – прогремела она, вскочив на ноги и оправив тяжелую зеленую юбку. – Разговоры, одни разговоры! И к чему они ведут? Отдаться на милость Цески! Какого черта это означает? Вы хотите сдаться, вот что! Вот ты, Петар, – встань-ка!

Петар поднялся, понурив голову и покраснев до ушей.

– Подними руку! – приказала женщина.

Он подчинился. Кисть была отрублена, и культя еще носила следы смолы, которой заклеили рану.

– Вот оно, милосердие Цески! Клянусь всеми богами, вы все очень громко кричали «ура», когда мои горцы прогнали солдат с нашей земли. Тогда вы готовы были в лепешку расшибиться ради нас! Теперь же, когда солдаты возвращаются, вы хнычете и норовите спрятаться куда-нибудь. Только прятаться нам негде. Вагрийцы не пропустят нас через границу, а Цеска, уж будьте уверены, не забудет и не простит.

Мужчина средних лет, встав рядом с совсем растерявшимся Петаром, ответил:

– Что пользы кричать, Райван? Разве у нас есть выбор? Побить их мы не сможем и погибнем все до единого.

– Все люди смертны, Ворак! – вспылила женщина. – Или ты не слышал? У меня шестьсот бойцов, и они заявляют, что им под силу побить Легион. И еще пятьсот человек только и ждут, чтобы присоединиться к нам, когда мы раздобудем побольше оружия.

– Предположим, Легион нам побить удастся, – сказал Ворак, – но что будет, когда Цеска пошлет на нас своих полулюдов? Что проку тогда от твоих бойцов?

– Придет время – увидим.

– Ничего мы не увидим. Иди откуда пришла и дай нам заключить с Цеской мир. Здесь ты нам не нужна! – крикнул Ворак.

– Кому это «нам», Ворак? – Он тревожно замигал, когда она спустилась с помоста и подошла к нему вплотную, а она сгребла его за ворот и подтащила к стене. – Погляди сюда! Что ты тут видишь?

– Стенку, Райван, а на ней картину. Ну-ка, отпусти меня!

– Это не просто картина, ты, куча дерьма! Это Друсс. Человек, который вышел против орд Ульрика. Уж он-то не считал своих врагов. Меня от тебя тошнит! – Отпустив Ворака, она вернулась на возвышение и обратилась к собранию: – Я могла бы послушаться Ворака. Могла бы забрать шестьсот своих бойцов и вернуться в горы. Но я знаю точно, что тогда вас всех перебьют. Выход у вас один – сражаться.

– У нас есть семьи, Райван, – возразил кто-то из мужчин.

– Да – и их перебьют тоже.

– Это ты так говоришь – но уж мы-то погибнем наверняка, если окажем сопротивление Легиону.

– Поступайте как знаете, – бросила Райван. – Только уйдите с глаз моих долой – все до единого! Были когда-то мужчины на этой земле, да вымерли все.

Петар, уходивший последним, обернулся.

– Не суди нас строго, Райван.

– Прочь! – крикнула она и, подойдя к окну, посмотрела на город, белый в лучах весеннего солнца. Такой красивый и такой беззащитный. Даже стены вокруг него нет. Райван извергла из себя затейливую гирлянду проклятий, и ей полегчало, но ненамного.

Там, внизу, на извилистых улочках и широких площадях собирались кучками люди – и Райван, хотя и не слышала слов, знала, о чем они толкуют.

О сдаче. О том, как бы выжить. И за всеми словами стоит одно – страх!

Что с ними сталось? Неужто ужас, внушаемый Цеской, разъел их, как ржавчина? Райван, оборотясь, взглянула на поблекшую мозаику. Друсс-Легенда, высокий и могучий, с топором в руке, и Скодийские горы позади – словно его предки: белоголовые и несокрушимые.

Райван перевела взгляд на свои руки – широкие, с короткими пальцами, в кожу глубоко въелась земля. Годы работы, работы, ломающей тело, лишили их красоты. Хорошо еще, что зеркала нет. Когда-то она была «девой гор», стройной и украшенной венками. Но годы – эти славные минувшие годы – круто обошлись с ней. В темных волосах пробились серебряные нити, и лицо стало твердым, как скодийский гранит. Мало кто из мужчин теперь смотрит на нее с вожделением – да оно и к лучшему. После двадцати лет замужества и девяти детей она как-то утратила интерес к зверю с двумя спинами.

Вернувшись к окну, она устремила взгляд на горы, кольцом обступившие городок. Откуда придет враг? И как встретить его? Ее люди уверены в своих силах. Как-никак, они перебили несколько сотен солдат, потеряв при этом всего сорок человек. Все верно – но солдаты были захвачены врасплох, да и боевитостью не отличались. На сей раз все будет по-иному.

Райван не оставляли тяжкие думы о предстоящей битве.

«По-иному? Да они на куски нас изрубят». Она выругалась, снова вспомнив, как солдаты вторглись на ее землю и убили ее мужа и двух сыновей. Собравшаяся толпа молча смотрела на это, пока Райван не бросилась на офицера и не всадила ему в бок кривой нож для мяса.

После этого началось побоище.

Но теперь… теперь настало время расплаты.

Райван прошла через зал к мозаичной картине и стала, подбоченясь, под ней.

– Я всегда хвасталась тем, что происхожу из твоего рода, Друсс. Это неправда, я знаю, что это неправда, но мне хотелось бы, чтобы это было правдой. Мой отец часто рассказывал о тебе. Он был солдатом в Дельнохе и месяцами корпел над хрониками Бронзового Князя. Он знал о тебе больше, чем кто-либо другой. Хорошо бы ты вернулся. Сойди со своей стены, а? Уж тебя-то полулюды не остановили бы, верно? Ты пошел бы на Дренан и сорвал бы корону с головы Цески. А я этого не могу, Друсс. Я ничего не смыслю в войне. И поучиться нет времени, будь оно все проклято.

Дальняя дверь скрипнула.

– Райван!

Вошел ее сын Лукас.

– В чем дело?

– К городу скачут всадники – около полусотни.

– Черт! Как им удалось проскочить мимо разведчиков?

– Не знаю. Лейк спешно собирает тех, кто под рукой.

– Но почему только полста?

– Как видно, недорого они нас ценят, – ухмыльнулся Лукас. Он был красивый парень, темноволосый и сероглазый; они с Лейком – лучшие из всего ее выводка.

– Ничего, оценят, когда познакомятся поближе, – сказала она. – Пошли.

Они прошли по мраморному коридору и спустились по широким ступеням на улицу. Новость уже разошлась по городу, и Ворак поджидал их вместе с пятьюдесятью другими купцами.

– Все, Райван! – выкрикнул он, как только она вышла на солнце. – Повоевала и будет.

– Что это значит? – спросила она, сдерживая гнев.

– Ты заварила всю эту кашу – вот мы тебя им и отдадим.

– Позволь мне убить его, – шепнул Лукас, нашаривая в колчане стрелу.

– Нет! – прошипела она, бросив взгляд на противоположное здание: в каждом окне виднелся стрелок с наставленным луком. – Вернись в дом и выйди через Пекарский переулок. Возьми Лейка, попробуйте вместе прорваться в Вагрию. Когда-нибудь, когда сможете, вы отомстите за меня.

– Я не оставлю тебя, мать.

– Делай, что говорят!

Лукас выбранился и скрылся в доме. Райван медленно сошла вниз, не сводя зеленых глаз с Ворака. Он попятился.

– Свяжите ее! – завопил он, и несколько мужчин, подскочив к Райван, заломили ей руки за спину.

– Я еще вернусь, Ворак. Хотя бы и с того света, – пообещала она.

Он ударил ее по лицу. Из разбитой губы брызнула кровь, но она не вскрикнула. Ее протащили сквозь толпу и вывели за город, на равнину. А всадники уже были близко. Их предводитель, человек с жестоким лицом, спешился, и Ворак выскочил вперед.

– Мы схватили изменницу, господин. Это она возглавила восстание, если его можно так назвать, – а мы ни в чем не повинны.

Предводитель кивнул и подошел к Райван. Она взглянула в его раскосые лиловые глаза.

– Стало быть, и надиры теперь заодно с Цеской?

– Как твое имя, женщина?

– Райван. Запомни его, варвар, ибо мои сыновья вырежут его на твоем сердце.

– Как, по-твоему, мы должны поступить с ней? – спросил всадник у Ворака.

– Убейте ее, чтоб другим неповадно было. Измена карается смертью!

– А ты, значит, человек верный?

– Да. И всегда был таким. Это я первым донес о восстании в Скодии. Вы должны знать меня – меня зовут Ворак.

– А эти люди, что с тобой, они тоже верны престолу?

– Как нельзя более. Мы все – преданные сторонники Цески.

Всадник снова обернулся к Райван:

– Как им удалось захватить тебя, женщина?

– Все мы совершаем ошибки.

Он поднял руку, и тридцать конников в белых плащах окружили толпу.

– Что вы делаете? – воскликнул Ворак.

Предводитель вынул из ножен меч и попробовал острие большим пальцем. А потом он крутнулся на каблуках, сталь блеснула в воздухе, и голова Ворака с выпученными от ужаса глазами свалилась с плеч.

Она подкатилась к ногам предводителя, а тело Ворака с хлещущей из шеи кровью осело на траву. Вся толпа, как один человек, упала на колени, моля о милосердии.

– Молчать! – проревел гигант в черной маске, сидевший на гнедом мерине.

Крики стихли, хотя там и сям еще слышались сдавленные рыдания.

– Я не собираюсь убивать вас всех, – сказал Тенака-хан. – Вас отведут в долину – ступайте и замиряйтесь с Легионом, если охота. Желаю всяческой удачи – она вам понадобится. Вставайте и убирайтесь.

Толпа под конвоем Тридцати двинулась на восток.

Тенака развязал Райван руки.

– Кто ты? – спросила она.

– Тенака-хан из рода Бронзового Князя, – с поклоном ответил он.

– Ну а я из рода Друсса-Легенды, – подбоченилась она.

Муха прогуливался в одиночестве в садах Гатере, что за городской ратушей. Сначала он слушал, как Тенака и Райван обсуждают будущую битву, но, будучи не в состоянии предложить ничего разумного, потихоньку, с тяжелым сердцем, убрался прочь. Дурак же он был, что пошел с Тенакой. Какой от него прок? Он не воин.

Он сел на каменную скамью у небольшого пруда, где резвились среди лилий золотые рыбки. В детстве Муха был одиноким ребенком. Ему нелегко жилось со вспыльчивым Оррином – особенно тяжело было сознавать, что дед возлагает на него, мальчика, все свои надежды. Их семью преследовал злой рок, и Муха остался последним в роду, если не считать Тенаки-хана – а его мало кто считал.

Но Арван – как звали тогда Муху – привязался к юному надиру и все время терся около него, слушая его рассказы о степной жизни. Восхищение, которое мальчик питал к юноше, перешло в преклонение той ночью, когда в комнату Арвана проник наемный убийца.

Весь в черном, в черном капюшоне, убийца подошел к кровати и зажал Арвану рот рукой в черной перчатке. Арван, чувствительный шестилетний мальчуган, от страха лишился чувств, и только холод, коснувшийся лица, привел его в себя. Он открыл глаза и посмотрел с крепостной стены на камни далеко внизу. Он дернулся в чужих руках и почувствовал, что пальцы разжимаются.

– Если тебе дорога жизнь, не делай этого! – раздался чей-то голос.

Убийца, тихо выругавшись, снова сжал пальцы.

– Ну а если я оставлю его в живых? – глухо спросил он.

– Тогда и ты будешь жить, – сказал Тенака-хан.

– Я убью вместе с ним и тебя, мальчишка.

– Что ж, дерзни. Испытай свое счастье.

Несколько мгновений убийца колебался. Потом медленно поднял Арвана на стену, поставил на камень и исчез во мраке. Арван подбежал к Тенаке, а юноша вернул меч в ножны и прижал мальчика к себе.

– Он хотел убить меня, Тани!

– Я знаю. Но теперь он ушел.

– За что он хотел меня убить?

Тенака не знал этого. Оррин тоже не знал, но с той поры у двери Арвана поставили часового, и страх сделался его всегдашним спутником…

– Добрый день.

Муха поднял глаза – у пруда стояла молодая девушка в свободном платье из легкой белой шерсти. Ее темные волосы слегка вились, зеленые глаза отливали золотом. Муха встал и поклонился.

– Почему вы такой мрачный? – спросила она.

– Скорее меланхоличный, – пожал плечами Муха. – Кто вы?

– Равенна, дочь Райван. Почему вы не там, вместе с остальными?

– Я ничего не понимаю в войнах, кампаниях и битвах, – усмехнулся он.

– А в чем вы понимаете?

– В искусстве, литературе, поэзии и других прекрасных вещах.

– Вы отстали от времени, друг мой.

– Муха. Зовите меня Мухой.

– Странное имя. Вы что, ходите по потолку?

– В основном по стенам. Не хотите ли посидеть со мной?

– Разве что недолго. Меня послали с поручением.

– Ничего, поручение подождет. Скажите – как так вышло, что восстание возглавила женщина?

– Чтобы понять это, надо знать матушку. Она из рода Друсса-Легенды и не боится никого и ничего. Однажды она прогнала барса с одной лишь палкой в руках.