Текст книги "Красивый мальчик. Правдивая история отца, который боролся за сына"

Когда он с нами, мы старались использовать это время как можно интереснее. Он приезжал на две недели, и мы до отказа заполняли их совместными занятиями: серфингом, плаванием, греблей на каяках и другими развлечениями. Мы ехали в Сан-Франциско пообщаться с друзьями. Вечерами Ник играл с малышами или мы беседовали. Он разыгрывал в лицах просмотренные фильмы – это уже давно стало регулярным вечерним развлечением. Создаваемые им образы были очень точны. Де Ниро: «И ты мне будешь говорить?» Он выдавал не просто одну реплику, а целую сцену из «Таксиста». А Том Круз: «Покажи мне деньги», и мистер Т.: «Жаль дурака…» Он показывал Джека Николсона в «Сиянии»: «А во-о-т и Джонни» – и – совершенно безупречно – Дастина Хоффмана в «Человеке дождя». И еще Шварценеггера: «Hasta la vista, детка», «Расслабься, козел», «Я еще вернусь», «Иди со мной, если хочешь жить». Может быть, лучше всего у него получался Клинт Иствуд: «Ты должен задать себе один вопрос: “Счастлив ли я?” Ну что, ты счастлив, сопляк?».

Мы навещали Ника в Лос-Анджелесе в заранее оговоренные выходные, забирали его и ехали на север, в Санта-Барбару, или на юг, в Сан-Диего. Однажды мы взяли напрокат велосипеды на острове Коронадо и ночью под оранжевой полной луной бродили по широкому пляжу. Здесь нас ждало потрясающее зрелище: десятки тысяч мерцающих грунионов, выброшенных волнами на песок, где у них происходит удивительный ритуал спаривания. Самки зарываются в песок и откладывают икру. Самцы обвиваются вокруг них своими угреобразными телами и оплодотворяют икринки. Через полчаса поднимающиеся волны смывают рыб обратно в море. Как будто их и не было, как будто они нам привиделись.

После таких выходных мы отвезли Ника к матери и отчиму в Пасифик-Палисейдс, обняли его, и он исчез.

Лето кончилось. Наконец-то. Мы с Карен, Джаспером и Дэйзи отправляемся в аэропорт. Стоим у выхода и ждем регулярного рейса, который везет детей, находящихся под совместной опекой. Длинная череда пассажиров и семей тянется мимо нас, а следом за ними выходят дети, летевшие без сопровождающих, у каждого розовый бумажный бейджик с именем, написанным несмываемым маркером. К лацканам жакетов прикреплены также пилотские «крылышки». А вот и Ник. У него короткая стрижка и новый светло-голубой кардиган, пуговицы не застегнуты, под ним футболка. Мы по очереди обнимаемся с ним. «Всё». Затем мы получаем его чемодан с летними вещами.

По пути домой в Инвернесс Ник рассказывает о женщине, которая сидела рядом в самолете.

– И вот она вытаскивает эти красные наушники типа защитных теплых, – говорит он о женщине, которая взяла его в оборот, когда увидела, что он летит один. – Потом она включает плеер и начинает раскачиваться и кивать головой, закрыв глаза и напевая слова птичьим голосом: «О-о-о, крошка. Я люблю тебя… О-о-о, крошка, это ты, Господь, ты посылаешь мне, это ты, кто посылает меня».

Ник обводит глазами публику, то есть нас.

– Когда она доходит до нужного места на записи, то вынимает наушники и надевает их на меня, – продолжает он. – «Слушай, – говорит она мне. – Ты должен услышать это». Она просто надевает на меня наушники и включает звук на полную мощность. Даже не спрашивает, хочу ли я это слушать и вообще. В песне такие слова: «Я тянусь к Иисусу… Иисус тянется ко мне. Иисус, ты взрываешь мой мозг». Звук такой громкий, что практически срывает мне крышу, но я вежливо улыбаюсь, снимаю наушники, отдаю ей и говорю, какая хорошая песня, а она говорит, на сей раз довольно сурово: «Нет, следующая лучше», – и снова нахлобучивает на меня наушники, и теперь я слушаю… Это рэп: «О, дьявол хочет соблазнить меня, и я не стану слушать, нет…» А я все улыбаюсь и киваю и в конце концов снимаю наушники и возвращаю ей. Она говорит: «Эта кассета тебе, сынок», – и вынимает ее из плеера. «Ну что вы, спасибо, вы так добры», – говорю я. Но ее взгляд меня пугает, и тогда я говорю: «Ну, если вы точно можете обойтись без нее, я с удовольствием возьму, спасибо».

Ник достает кассету из кармана брюк.

– Хотите послушать?

Мы слушаем, пока едем домой. Ник держит Джаспера за руки, раскачивая их в такт музыке и подпевая вместе с хором.

Уровень шума в нашем доме заметно повысился. Трое детей, куча друзей Ника, многочисленные усилители и ударные инструменты, две собаки – наш дом превратился в какофонию из пения, завываний, лая, смеха, визга, песен Раффи, грохота, царапанья, голоса Эксла Роуза, топота, треска и воя. Однажды мой агент в разговоре с одним из моих приятелей с удивлением заметил: «Не могу понять, где он живет – в детском саду или в собачьей конуре».

Нам была нужна новая машина. Учитывая кучу зверей и детей, очевидным вариантом казался минивэн. Мы посещали автодилеров и тестировали некоторые из предлагаемых моделей. Я сравнивал разные минивэны, изучал их характеристики безопасности. Мы не повелись на рекламу «Хонда Одиссей», которая уверяла, что это минивэн для тех, кто ненавидит минивэны, тем не менее его-то мы и купили. Отдав дань чувству противоречия, мы установили на крышу багажник для серфинговых досок.

На побережье есть гораздо более красивые и неистоптанные пляжи, чем Болинас, на котором летом слишком много собак и подростков. Однако в удивительно погожий день накануне ознакомительного мероприятия для учащихся первого года обучения в старшей школе мы отправились именно сюда. Карен, Джаспер и Дэйзи расположились на песке, Джаспер связал Дэйзи водорослями. Малыши складывали башенки из ракушек, пробовали на вкус песок и барахтались в волнах у кромки прибоя. Брут и Мундог носились как сумасшедшие вместе с разношерстной стаей местных собак. Брут, воспользовавшись моментом, украл багет у одного из отдыхающих.

Мы с Ником подплыли к серфингистам и уселись на наших досках, поджидая волну. Ник рассказывал о том, как он проводил время летом, о бейсболе и кино, добавляя подробности о хулигане, который дразнил его в парке, а затем преследовал на велосипеде до самого дома. Когда мы начали обсуждать ознакомительную встречу, которая должна была состояться на следующий день, он признался, что нервничает, но, несмотря на это, полон радостного ожидания.

Навстречу нам катилась лучшая в этот день гряда волн, и мы поймали еще по одной на каждого, а затем вернулись к пляжу. Ник присоединился к Джасперу и помог ему строить убежище хоббитов из песка и выброшенных морем обломков дерева, украшенное водорослями и ракушками.

Джаспер спросил Ника:

– Какой он, Лос-Анджелес?

– Это большой город, но я живу в симпатичном городке в предместье, – ответил тот. – В нем много парков и пляжей. Похоже на то, как мы живем здесь, но без тебя. Там я скучаю по тебе.

– Я тоже скучаю, – сказал Джаспер. Помолчав, снова спросил:

– Почему твоя мама не переедет сюда, мы бы тогда все жили в одном доме и тебе бы не пришлось никуда уезжать?

– Замечательная идея, – отозвался Ник, – но как-то я не могу это себе представить.

По пути домой мы говорили о бесконечных челночных переездах между нашим городком и Лос-Анджелесом. Ник был недоволен этой ситуацией. Конечно, ему бы не хотелось выбирать между родителями, но и совместная опека тоже не лучший вариант. В чем я абсолютно убежден, так это в том, что наш выбор оказал большое влияние на формирование его характера. Он замечательный ребенок, более ответственный, чуткий, общительный, склонный к самоанализу и проницательный, чем мог бы стать в иных обстоятельствах. Но цена была слишком высока. И даже с учетом того, что в результате развода между нами пролегла географическая и эмоциональная пропасть – что, вероятно, происходит при любом разводе, – по крайней мере, не нужно было вынуждать Ника мотаться туда-сюда. Ездить должны были мы. Конечно, посещения проходили бы менее комфортно, но я убежден, что детство Ника далось бы ему куда легче. Вместо этого у него остался только утешительный приз за регулярные поездки между родителями: он набрал больше бонусных миль, чем большинство взрослых.

6

– Марк, восьмой класс лучше седьмого? – спрашивает Доун старшего брата в фильме Тодда Солондза «Добро пожаловать в кукольный дом».

– Вообще-то нет.

– А как насчет девятого?

– Все младшие классы полный отстой. Старшая школа лучше. Она больше похожа на колледж. Тебя будут обзывать, но редко когда в лицо.

Я ненавидел старшую школу, настоящую дарвинистскую лабораторию по выживанию, с группировками и ничем не обоснованными актами жестокости и насилия. Мои классы оказались по какой-то непонятной причине вполне приличными, и я не угодил ни в какую переделку, но за исключением курса творческого письма пребывание в школе было пустой тратой времени. Я ничему не научился, не приобрел никаких новых знаний, и, что интересно, никто этого не заметил. Однако старшая школа Ника больше походила на маленький либеральный арт-колледж. Здесь предлагались увлекательные программы по искусству, естественным наукам, математике, английскому языку, иностранному языку, журналистике и т. д., а также курсы по американской системе правосудия, по изучению произведений Лэнгстона Хьюза, по религии и политологии. Все предметы вели преданные своему делу преподаватели. Обучение стоило дорого. Нам с Вики приходилось поднапрячься, чтобы его оплачивать. Но мы считали, что нет ничего более важного, чем образование нашего ребенка. Тем не менее я иногда задумывался: а стоит ли оно того? В моем родном городе дети ходили в частные школы. Судя по рассказам, они преуспели ничуть не больше, чем те из нас, кто учился в государственной. Может быть, мы просто обманываем себя, будто можем купить для наших детей жизнь, которая будет лучше или, по крайней мере, легче, чем у других?

Школа Ника располагалась в корпусах бывшей военной академии, возведенных 115 лет назад. Просторные классные комнаты. Открытый бассейн и зеленые спортивные площадки, впечатляющие лаборатории для занятий естественными науками, художественные студии и театр. Через месяц Ник начал играть в баскетбольной команде первокурсников и получил роль в пьесе. Мы познакомились с новыми товарищами Ника по кампусу и пятничными вечерами собирались у нас дома. Они казались хорошими ребятами, участвовали в работе студенческого совета, интересовались политикой, спортом, живописью, театром, сочинением пьес и исполнением джазовых композиций и классической музыки. Ник обожал своих преподавателей. В общем, начало выглядело многообещающим.

Ник продолжал смотреть кинофильмы в огромном количестве, это всепоглощающее увлечение появилось у него, как только он научился нажимать кнопку «пуск» на видеомагнитофоне. Когда он был маленьким, он воспринимал строгие антипиратские предупреждения, помещаемые в начале домашних видеофильмов, как обещание приключений, драм, комедий и мелодрам, и однажды предположил, что эти предупреждения ФБР адресует «Диснею». Помимо «Розовой пантеры», «Тонкого человека» и фильмов комик-группы «Монти Пайтон», Ник под влиянием Карен увлекся творчеством Годара, Бергмана и Куросавы.

После школы и перед просмотром фильмов, между занятиями спортом, театром и тусовками с друзьями Ник выкраивал время для общения с Дэйзи и Джаспером. Дэйзи только начала осваивать английский язык и вдруг по непонятным причинам переключилась на язык животных: она хрюкала, кричала, как осел, и мяукала. Джаспера, с его копной каштановых волос, падающих на спокойные мудрые глаза, мы звали Боппи в честь кометы Хейла-Боппа, снующей вокруг земли. Дети были влюблены в своего старшего брата, и Ник, очевидно, тоже обожал их.

Учебный год протекал спокойно. Ник делал домашние задания быстро и добросовестно. Карен проверяла французские слова, которые он выучил за неделю. Я помогал ему вычитывать задания по творческому письму. Отзывы преподавателей в его табеле успеваемости блестящие.

Как-то майским днем Ник, Джаспер и Дэйзи играли во дворе вместе с Карен. Зазвонил телефон. Это был декан первого года обучения, который попросит меня и Карен прийти в школу, чтобы обсудить временное отстранение Ника от занятий из-за того, что он покупал марихуану на территории школы.

– Что он делал?

– То есть вы ничего не знаете?

Ник ничего такого нам не рассказывал.

Хотя два года назад я уже обнаруживал у него марихуану, сейчас я просто потерял дар речи.

– Извините, но тут, должно быть, какая-то ошибка.

Нет, это была не ошибка.

Я сразу же начал искать какие-то разумные оправдания. Он опять экспериментирует, подумал я, многие дети экспериментируют. Я уговаривал себя, что Ник не типичный наркоман, не такой, как парни, которые тусуются на главной улице города без присмотра, курят сигареты и бесцельно слоняются, или как сын-подросток одного моего знакомого, который, будучи под героином, попал в аварию. Недавно я услышал о девочке возраста Ника, оказавшейся в психиатрической клинике после того, как перерезала себе вены. Она тоже сидела на героине. Ник не такой, как все эти дети. Он открытый мальчик, любящий и заботливый.

Мои родители так и не узнали, что я употреблял наркотики. Даже сейчас они будут говорить вам, что я все это придумываю или, по крайней мере, преувеличиваю. Но это не так. В старшей школе я тратил на марихуану карманные деньги и зарабатывал на доставке газет. Я был таким же, как многие дети, которые росли в конце 1960-х и 1970-х. Мы столкнулись не только с обилием марихуаны, но и с целым рядом наркотиков, неизвестных предыдущим поколениям. До нас дети тайком пили пиво, а наркоманами были экзотические курители опиума в китайских притонах или джазовые музыканты, сидевшие на героине. В нашем среднеамериканском городе, где было всего три канала телевидения, а телефоны были дисковыми, один из соседей выращивал марихуану на чердаке под лампами дневного света, а другой продавал ЛСД. Самые разные люди из среды школьников, не только торчки, но и качки, и девочки-зубрилы, в том числе та, по которой я сох большую часть старшей школы, всегда, казалось, имели при себе травку и разные таблетки.

По вечерам мы с моими новыми друзьями, сплоченные марихуаной и рок-н-роллом, приняв дозу, слонялись по улице или шли к кому-нибудь домой. Обычно мы старались проскользнуть незамеченными, но иногда попадались на глаза домашним, и нас заставляли сесть за стол и поужинать с родителями. Однажды моя мама сказала: «Кажется, у вас сегодня необычайно приподнятое настроение».

После ужина мы шли в мою комнату с ультрафиолетовым освещением, с постером группы Jefferson Airplane на стене, и слушали музыку на стереосистеме. Beatles, сольное исполнение Леннона, Kinks и песни Дилана: «Пусть владыки придумывают правила для глупцов и мудрецов, у меня нет ничего, ма, чтобы жить по их принципам».

Брайан Джонс, Дженис Джоплин, Джимми Хендрикс, Джим Моррисон, Кит Мун – рок-звезды, которых мы боготворили, – все умерли. Однако эти трагедии нисколько не охладили нашего пристрастия к наркотикам. Нам казалось, что их смерти не имеют никакого отношения к нам, может быть, потому что, как и их жизни, выходили за пределы допустимого. В каких-то отношениях они проживали то, чем была наполнена их музыка. «Я выдохся, – пели Who. – Надеюсь, что умру прежде, чем постарею». И: «Почему вы все просто не исчезнете».

Мы отметали предупреждения типа «скорость убивает» и множество других социальных рекламных роликов, направленных против распространения наркотиков, считая их истеричными. «Они» – правительство, родители – пытались запугать нас. Зачем? Под кайфом мы видели их насквозь и больше не боялись. А они не могли нас контролировать.

Мои родители были относительно продвинутыми людьми. Они слушали Герба Алперта с оркестром Tijuana Brass. Время от времени они устраивали у нас в гостиной субботние вечеринки с друзьями, этакое хиппующее общество музыкантов-любителей. Джем-сейшены проходили под сырное фондю. Мой отец играл подобно Алу Хёрту на видавшей виды трубе, а мама, носившая мини-юбки и в конце 1960-х некоторое время щеголявшая в оранжевых и фиолетовых бумажных платьях с психоделическими «огурцами», растягивала хриплый аккордеон, исполняя «Девушку из Ипанемы» и музыкальную тему из фильма «Мужчина и женщина». Но вся продвинутость моих родителей заканчивалась, когда дело касалось употребления наркотиков. Более того, на их вечеринках даже алкоголя не было. Ассортимент напитков варьировался от газировки Fresca до кофе без кофеина Sanka.

Лето в Аризоне было таким жарким, что один репортер прославился, поджарив яичницу на капоте своей машины. Стоило нам открыть входную дверь, как отец кричал: «Ну-ка, давайте или туда, или сюда. Вы что, собираетесь охлаждать кондиционером пустыню?»

По вечерам мы с другом, смуглым мальчиком с обычной стрижкой, садились на мой велосипед и, минуя дома, такие же, как наш, ехали в индейскую резервацию и бескрайнюю пустыню, спасаясь от клаустрофобии нашего мирка.

В один из душных летних вечеров мы, как всегда, поехали в резервацию и, не обращая внимания на знаки «Прохода нет» и «Опасно», поднялись на берег одного из цементных каналов, прорезавших поверхность пустыни. Мы лежали, опираясь на локти, и смотрели на звезды. И тут мой друг вытащил маленький кусочек алюминиевой фольги. Он развернул его и протянул мне бумажный квадратик с изображением львиной морды. «Это ЛСД», – сказал он.

Немного нервничая, я положил льва на язык и почувствовал, как вещество растворяется.

Сначала я ощутил тошноту и неспособность двигаться, но вскоре через мое тело начали пульсировать приятные волны. Я почувствовал внезапный прилив энергии и встал. Казалось, ночь стала ярче. По пустыне как будто пронесся ливень и вымыл все вокруг. Меня поразило то, как хорошо я мог видеть ночью. Луна в три четверти казалась загадочной, но я приписал это действию наркотика. Пробегавший мимо заяц остановился и уставился на меня. Постоянно мучившие меня тревога и отчуждение исчезли. Меня затопило ощущение полного благополучия, ощущение, что все будет – и есть – так, как надо.

Мне нужно было вернуться домой к десяти. А потому мы поехали обратно. Я крутил педали без всякого усилия. Поставил велосипед в гараж и вошел в дом, стараясь не шуметь.

Я направился в свою комнату, но меня перехватили. Пришлось присоединиться к родителям, сидевшим на кухне. «Как успехи в игре?» Они и не догадывались, что, когда я вместе с ними смотрел фильм недели «Живешь только дважды», я ловил кайф.

Солнечный майский день. Мы с Карен в молчании доехали до школы Ника. Студенты, тусующиеся у флагштока при входе на территорию школы, показали нам, как найти нужный офис. Это на нижнем этаже здания, где проходят занятия по естественным наукам. Нас встретил декан первокурсников. На нем была футболка, шорты цвета хаки и кроссовки. Он предложил сесть, указав на пластиковые стулья перед столом, заваленном научными журналами. К нам присоединился еще один мужчина мальчишеского вида, с темными развевающимися волосами, в рубашке с открытым воротом. Нам представили его как школьного психолога.

За окном мальчишки, среди них несколько друзей Ника, колотили друг друга клюшками для лакросса на зеленом поле.

Декан и психолог спросили, как мы держимся.

– Бывало и лучше, – ответил я.

Они понимающе кивнули. Никак не преуменьшая серьезность проступка Ника, они всячески старались успокоить нас, объясняли, что многие школы проводят политику нулевой толерантности, но в этой школе практикуют, как они надеются, более прогрессивный и продуктивный подход, учитывающий реальную обстановку, в которой живут современные дети.

– У Ника будет еще один шанс, – сказал декан, наклоняясь вперед. – Мы дадим ему испытательный срок, а если случится второе нарушение правил, его исключат. Мы также требуем, чтобы он посещал психолога для обсуждения проблем употребления наркотиков и алкоголя.

– А что же все-таки произошло? – спросил я.

– После ланча около кафетерия один из преподавателей застукал Ника, когда он покупал марихуану. По правилам нашей школы, любого, кто продает наркотики, выгоняют. Мальчик, продавший Нику марихуану, уже исключен.

Психолог, сидевший, сложив руки на коленях, сказал: «По нашему мнению, Ник сделал плохой выбор. Мы хотим помочь ему принимать более разумные решения в будущем. Мы рассматриваем этот случай как ошибку и в то же время как возможность».

Звучало вполне разумно и обнадеживающе. Мы с Карен испытывали благодарность. Не только потому, что Нику предоставили шанс, но и потому, что мы были не одиноки в наших попытках решить эту проблему. Декану, психологу и другим преподавателям постоянно приходилось сталкиваться с подобными вещами.

Во время разговора, который длился уже час, я упомянул о том, что Ник обожает серфинг и меня беспокоит, что ему могут предлагать наркотики на пляже. Удивительный парадокс: для многих детей кайфа от катания на огромных опасных волнах Тихого океана недостаточно. Я видел серфингистов на берегу, уже одетых в гидрокостюмы, которые передавали друг другу косячки, перед тем как идти в воду.

Они обменялись взглядами. «У нас как раз есть подходящий наставник», – объявил декан.

Они рассказали нам об одном из преподавателей по естественным наукам, увлекающемся серфингом.

– Мы позвоним Дону.

– Он замечательный человек. Возможно, он сможет стать хорошим наставником для Ника.

Потом они подробно рассказали о центре, который специализировался на консультировании по вопросам злоупотребления наркотиками и алкоголем.

Вернувшись домой, мы немедленно позвонили в этот центр и назначили встречу на следующий день. Отправились туда втроем, познакомились с психологом, затем оставили Ника с ним наедине. Двухчасовое занятие включало интервью и беседу о вреде наркотиков. Когда мы забрали Ника, он сказал, что это пустая трата времени.

Дон был крепко сбитым мужчиной с песочными волосами с бронзовым отливом и ярко-синими глазами. Его лицо выглядело одновременно мягким и суровым. Судя по тому, что мы о нем слышали, он редко выходил из себя, но направлял детей твердой и терпеливой рукой и заражал энтузиазмом, который проявлялся по отношению и к учебным дисциплинам, и к студентам, которых он учит. Он был одним из тех учителей, которые без лишних слов способны изменить жизнь человека. Помимо преподавания естественных наук, он был школьным тренером по плаванию и водному поло. Кроме того, он курировал группу подшефных. Ник стал его новым подопечным, о чем мы узнали несколько дней спустя, когда он вернулся в школу после отстранения от занятий.

«Вот это мужик!» – воскликнул Ник, вбегая в дом. Он бросил рюкзак на пол и направился к холодильнику. «Этот учитель…» Ник насыпал хлопья в миску и нарезал сверху банан. «Он сидел вместе со мной во время ланча. Он потрясный». Ник залил хлопья молоком. «Он реально отличный серфингист. Он занимается серфингом всю свою жизнь». Ник схватил ломоть хлеба. «Я был у него в кабинете. Он весь увешан фотографиями его путешествий по всему миру». Он намазал хлеб арахисовой пастой, а затем добавил сверху немного джема из холодильника. «Он спросил, не хочу ли я как-нибудь присоединиться к нему».

Короче говоря, они отправились на серфинг вместе. Когда Ник вернулся, было видно, что он в восторге. После этого Дон регулярно общался с ним в школе и звонил к нам домой. Учебный год уже приближался к концу, и он начал уговаривать Ника записаться в команду по плаванию, которая снова приступит к тренировкам осенью. Ник не поддавался. Ни в какую. Но Дон не обращал внимания на его отказы. В течение лета он часто звонил Нику в Лос-Анджелес и интересовался, как у него дела. Он продолжал напоминать Нику о команде по плаванию. Как-то в конце лета во время совместного серфинга, когда Ник приехал сюда, в северную часть Калифорнии, он предложил заключить сделку. Осенью, если Ник придет на одно занятие команды, он перестанет надоедать ему.

Ник согласился.

Нику исполнилось пятнадцать, он перешел в следующий класс. Сдержав обещание, он явился на первую тренировку команды по плаванию, потом на следующую, а потом еще на одну. У него было худое тело пловца с длинными ногами и мускулистыми руками, натренированными во время рассекания плотной стены волн на доске. Он уже стал прекрасным пловцом и быстро улучшал форму под руководством Дона. Ему нравился командный дух. Главное – его вдохновляла личность Дона. «Я просто хочу, чтобы он был доволен», – сказал Ник Карен как-то после соревнований.

Плавательный сезон закончился незадолго до рождественских каникул. К этому моменту Дон успешно рекрутировал Ника и в команду по водному поло. Ника избрали помощником капитана команды. Мы все стали завсегдатаями соревнований с его участием: я и Карен сидели вместе с другими родителями, а Джаспер и Дэйзи лазали вверх-вниз по металлическим трибунам и скандировали время от времени: «Давай, Ники!»

Кроме успехов в спорте Ник показал себя многообещающим актером. Мы с Карен и компанией наших родственников и друзей были совершенно потрясены студенческой постановкой пьесы Франка Ведекинда «Пробуждение весны», написанной в 1891 году, которую часто запрещали или по меньшей мере подвергали цензуре (но не в данном случае). Эта история честно и откровенно рассказывает о сексуальном пробуждении, переживаемом группой подростков, которые не могут обратиться к взрослым за помощью в решении жизненных проблем. Девушка, принявшая таблетки для провоцирования выкидыша, умирает, другой персонаж совершает самоубийство.

Дон поощрял интерес Ника к морской биологии. Ближе к завершению второго курса он рассказал ему о летней программе по этому предмету, которую предлагал Калифорнийский университет в Сан-Диего. В один из дней Ник пришел домой, размахивая рекламным буклетом и формой заявления, распечатанной с сайта программы, и спросил, можно ли ему поехать. Мы обсудили все с Вики и дали согласие, и Ник отправил заявку.

Утром в конце июня мы сидели в самолете. За окном открывался великолепный вид. Розовое небо и Тихий океан, сказочно-синий, искрящийся на солнце там, где внезапно встречается с берегом, излучающий такой оптимизм, какой только может подарить Южная Калифорния. Приземлившись в Сан-Диего, мы получили багаж, арендовали машину и направились на север по шоссе № 5 через Сан-Диего до поворота к маленькому курортному городку Ла-Холья. Свернув с шоссе, мы отвезли Ника в кампус Калифорнийского университета и помогли ему заселиться. Ник немного нервничал, но ребята здесь казались приветливыми. Некоторые, как и он, захватили с собой доски для серфинга, и это действовало на него успокаивающе.

Мы попрощались. Дэйзи обхватила Ника за шею своими маленькими ручками.

– Все хорошо, малышка, – сказал ей Ник. – Скоро увидимся.

Ник часто звонил нам. Он пребывал в эйфории. «Возможно, я захочу стать морским биологом», – сказал он как-то раз. Он рассказывал о ребятах, которые участвовали в программе, о том, как вместе с другими любителями серфинга они встают рано утром перед занятиями и поднимаются по крутой тропе к пляжу Блэка. Он сообщил, что решил пройти курс обучения дайвингу с аквалангом и получить сертификат. Однажды во время ночного погружения у острова Каталина он плавал со стаей дельфинов.

После завершения программы Вики забрала его, и он провел остаток летних каникул в Лос-Анджелесе. Время пролетело быстрее обычного, и вскоре он снова был дома и готовился к последнему году учебы в школе.

Это был самый серьезный для Ника год. У него сложился тесный круг друзей с общими интересами, разделяющих с ним горячую обеспокоенность политикой, экологией и социальными проблемами. Они вместе участвовали в акциях протеста против приведения в исполнение смертной казни в Сан-Квентине. Один из наших друзей тоже был там и видел Ника, сидящего на тротуаре. По его лицу текли слезы.

Нику нравились уроки. Он по-прежнему показывал самые высокие результаты по творческому письму. Он писал короткие рассказы и стихи, на что его вдохновил преподаватель английского языка. Кроме того, он стал редактором и колумнистом школьной газеты. Он выступал автором проникновенных колонок личного и политического плана о правовой защите интересов исторически ущемленных групп, о стрельбе в школе «Колумбайн» и о войне в Косове. Он посещал редакционные летучки и задерживался в школе до позднего вечера, чтобы помочь вычитать газету. Его заметки становились всё более смелыми.

В одной из статей он анализировал период своей жизни, когда он предал свои самые высокие идеалы. Речь шла о наших близких друзьях, его неофициальных крестных. Один из них был ВИЧ-положительным. Он дал Нику браслет, который носят люди, больные СПИДом. Как писал Ник, это «браслет с красной ленточкой, которую вы видите у этих идиотов-знаменитостей и которую раздают на входе перед церемонией вручения “Оскара”. Для многих из них эта ленточка, может быть, не более чем модный аксессуар, но на браслете моего друга она была символом надежды. Мне сказали, что вырученные за них деньги идут на поиск лекарства от этой болезни».

Ник писал, что носил браслет каждый день. «Но потом я стал старше. Хотя мои чувства к крестным не изменились, меня беспокоило, что подумают окружающие. Я услышал, как в моей школе говорят ужасные вещи о геях… [и] мне стало неудобно носить браслет… В конце концов я перестал его носить». А потом он его потерял. «Мне жаль, что я потерял браслет, – написал он в заключение, – но, может быть, его отсутствие символизирует больше, чем его присутствие. Оно означает, что у меня недостало силы духа, чтобы поддержать моего друга».

При поддержке преподавателя по журналистике Ник представил эту и другую колонки на ежегодный конкурс писательского мастерства имени Эрнеста Хемингуэя для журналистов – учащихся старшей школы. Он занял первое место. Затем он предложил одну из статей журналу Newsweek для регулярной колонки «Мой черед», и она была опубликована там в феврале 1999 года. В этой статье он резко осудил практику совместной опеки над детьми со стороны родителей, живущих на большом расстоянии друг от друга. «Возможно, в брачные клятвы следует внести дополнение, – писал Ник. – “Обещаешь ли ты любить в богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас? И если у вас когда-нибудь будут дети и вы разведетесь, обещаете ли вы, что останетесь жить в том же регионе, что и ваши дети?” На самом деле, поскольку люди часто нарушают эти клятвы, может быть, следует принять закон: если у вас есть дети, вы должны оставаться рядом с ними. Или как насчет того, чтобы включить здравый смысл: если вы переедете далеко от детей, вы сами должны приезжать, чтобы повидаться с ними?» Он с горечью описывал последствия своей жизни в соответствии с соглашением о совместной опеке: «Я всегда по кому-то скучаю».