Текст книги "4 руки. 18+"

Глава 14

Обычно я не запоминаю сны, но этот был чересчур ярким. Я наблюдал обшарпанные блестящие зелено-желтые стены некоего помещения, залитые светом одной лампочки, висевшей на потолке без абажура. Лампочка искрилась в основном голубым цветом, но периодически менялась и на другие цвета. Потолок был белым. С него свисали серебряные шипы. Мимо меня прошла рыжая кошка в наушниках.

Помещение было не очень большое, в нем могли поместиться около пятидесяти человек. Не знаю, с чего я взял это, но мне показалось, что это было подвальное помещение. Оглянувшись, я увидел лестницу, ступеньки которой имели рты и пели еврейскую песенку «Хава Нагила». Пахло чем-то сладким, но едким. Я чувствовал себя лишним на этой безумной психоделической вечеринке.

Глава 15

Моросящие о крышу холодные ноябрьские капли стекались в тысячи маленьких ручейков и, достигая края обрыва старой крыши, в рваном ритме срывались на подоконники из нержавеющей стали. Сквозь сон я чувствовал, как небо было застлано сизыми чугунными облаками, которые, казалось, висели над самой крышей. Я открыл глаза и, немного повернув голову, посмотрел в окно. Был легкий туман. Весь город будто находился под гигантским серым куполом.

Дождь приятно будил меня и как бы невзначай будил ко всему прочему мой мочевой пузырь.

Я посмотрел на время. Оставалось три минуты до того, как зазвенит будильник. Всегда поражался тому, как наш организм пробуждается именно за несколько минут, а порой за несколько секунд до звонка будильника. Удивительно.

Будильник начал звенеть, и я, воспользовавшись тем, что уже не спал, встал первым, чтобы успеть в ванную комнату. Мне требовалось намного меньше времени на себя, чем Вэлме.

Почистив зубы, причесав свои стремительно седеющие волосы, я вышел из ванной. Вэлма, немного пошатываясь, шла следующей.

– Доброе утро, – сказала она сонным голосом, почесывая голову и зевая. На ней был надет голубой бархатный халат, который прекрасно гармонировал с ее вьющимися рыжими волосами.

– Доброе утро, – сказал я, чмокнув ее в щечку.

Я зашел в комнату, надел серые подштанники, которые висели на стуле, и вышел в столовую. Слышал, как Вэлма включила воду в душевой кабине.

«Это надолго. Хорошо, что я проснулся раньше», – подумал я.

Подойдя к холодильнику и столешнице, я на скорую руку приготовил себе пару сэндвичей и тут же проглотил их, запивая крепким черным чаем, глядя в окно. Дождь усиливал свой напор. Больше всего на свете я любил наблюдать за непогодой, находясь в теплом, уютном помещении. Метели, грозы, ураганы, а я стою с горячей чашкой чая и смотрю на все это в подштанниках и майке. Было в этом что-то эгоистичное, потому что больше всего мне нравилось знать, что кто-то сейчас торопится на работу, промокая до нитки. А я стою с горячей чашкой чая в тепле. Замечательно.

Допив чай, я сполоснул кружку, поставил ее на полочку рядом с остальной посудой и направился одеваться. Я надел новый комплект вещей, закинув старый в стиральную машинку.

Я слышал, как Вэлма закончила мыться и стала чистить зубы.

Я зашел в комнату, чтобы забрать кассету, но сел и на минуту задумался, уставившись в черный экран телевизора, в котором я видел свое поникшее отражение. Собственно говоря, ни о чем конкретном я не думал. Просто молчал, сидя на табуретке, на которой вчера смотрел фильм, ожидая, что что-то поменяется и я фантастическим образом смогу вернуться на многие годы назад, чтобы все исправить. Чтобы спасти Ее.

Вэлма вышла из ванной.

– С тобой все в порядке? – перебив мои размышления о путешествии во времени и о том, что, скорее всего, мне не удастся совершить скачок в прошлое, спросила она.

– Да так. Просто задумался, – ответил я.

– Ты вчера смотрел какой-то фильм или что? Зачем тебе видак? – спросила Вэлма, вытирая голову.

– Можно и так сказать. Но там была какая-то несмешная старая комедия, так что тебе не понравится, и я, пожалуй, отнесу ее обратно, – улыбнувшись, сказал я.

– Как знаешь, старичок.

Вэлма ушла в спальню.

– Тебе ведь не нужны сегодня ключи? – громко спросил я.

– Нет, они на столике возле двери.

– Хорошо, – я немного помедлил. – Во сколько тебя ждать?

– Что? – она вытирала голову и, наверное, поэтому не слышала. Я спросил громче.

– Во сколько тебя ждать, Вэлма?

– Ну, если до завтрашнего вечерка не вернусь, то вызывай полицию.

– Очень смешно.

– Завтра буду, папочка.

Я встал с табуретки и вышел из комнаты вместе с кассетой, которую положил в черный кожаный портфель. На столике возле входной двери в стеклянной маленькой тарелочке с зелеными полосками лежали ключи от квартиры. Вэлма зачем-то нацепила на брелок маленькое белое перышко с крапинками угольного цвета. Я не стал его отцеплять. Взяв ключи и зонт, я вышел на улицу.

Только когда я вышел из дома, я заметил, что неплохо выспался и шея прошла, но теперь болела спина. Это все было из-за дождя. В дождь всегда ломило кости. Несмотря на это, почему-то у меня было хорошее настроение, но не было ни малейшего желания это кому-то показывать. Надев маску безразличия и отчужденности, я постарался быстрее дойти до работы, миновав все лужи, не замочив дорогие черные кожаные ботинки.

Зайдя внутрь департамента через большие деревянные двери, широко распахнутые до стен и закрепленные специальными тяжелыми железными треугольниками, я закрыл зонт и слегка поморщился: свет от ламп был слишком ярким после темной ноябрьской улицы с уже погасшими фонарями, которые постепенно охлаждались на ветру, ожидая вечера.

Я зашел в небольшой предбанник. Дальше нужно было пройти через стеклянные двери, которые были закрыты, чтобы ветер не дул внутрь. Мои глаза быстро начали привыкать к свету. Он уже не казался таким ярким и режущим глаза. Он, скорее, стал теплым и приятным. Я оглянулся на улицу и почувствовал, как вздрогнул. Это тепло, которое разливалось по моему телу после холодной улицы, при взгляде на которую хотелось укутаться в плед и уснуть.

Бедолаги под мостом. Бездомные жили небольшой стаей и постоянно таскали всякий хлам с дороги, чтобы давать пищу самому главному – огню, который их грел. В их жизни был какой-то еле уловимый шарм и гармония, умиротворение и свобода. Я знал одного бродягу, который там жил. Его фирма обанкротилась, и жена с детьми переехала в другой город.

В общем, стандартная ситуация и развитие событий для мыльной оперы.

Он так разочаровался в жизни и людях, что ему ничего не оставалось делать, как отправиться под мост. Иногда мы случайно виделись, и он рассказывал, каково ему живется.

Каково ему живется среди таких же ничтожных отбросов, от которых воняло всевозможными видами рыбы, протухшего сыра и дешевого спиртного, которым они грелись. Грязные ленивые свиньи, которым самое место в одном из самых горячих котлов ада, сидели там. Под мостом. И просто были. Они не жили, не существовали, не влекли существование. Они просто были, мать их.

Каждый раз после очередного рассказа о своей жизни он просил одолжить пару баксов.

Конечно, он мог все вернуть, но когда человек уходит под мост, то обычно там и остается. Потому что легко. Потому что проще остаться гнить под мостом, грея пятки возле костра в снежную декабрьскую ночь, чем устроиться на новую работу и попытаться построить жизнь заново. Потому что проще клянчить деньги у других, чем пойти на собеседование. Потому что проще ни перед кем не отчитываться и быть самому себе хозяином. Потому что проще вставать, когда захочешь, а не злиться каждый день на будильник.

Я обернулся и, сняв шляпу, на которой были заметны несколько маленьких мокрых пятнышек от впитавшихся капель дождя, вновь заметил того худощавого невзрачного паренька, которого я видел тут вчера. «Опять этот не местный», – вскользь подумал я и поспешно свернул влево, к лестнице, направляясь в кабинет шефа. Я поднялся на второй этаж.

Звонки.

Телефоны разрывались от звонков репортеров, и были слышны только крик, ругань, шум и гам. Все это бесконечно раздражало. Я выловил взгляд Билли и приветливо помахал ему. Он указал пальцем на дверь шефа и этим же пальцем недвусмысленно провел у себя по шее. Я показал ему большой палец и направился дальше. В тысячный раз пройдя мимо своих товарищей по службе, я, дважды постучав и, как обычно, не дождавшись ответа, зашел внутрь.

Шторы в кабинете были зашторены наполовину, но свет на потолке не горел, а горела лишь старая казенная зеленая лампа на его старом казенном столе. Кабинет плавал в полумраке, и мне это не очень нравилось. Шеф сидел, сложив руки на столе, как школьник, и читал утренний выпуск газеты. На нем была белая рубашка в мелкую полоску и темная жилетка. В этом полумраке было сложно разобрать ее цвет, но скорее всего, она была темно-бурого цвета. Я заметил, как редкие седые волосы на его голове жалобно отбрасывают тень. Только сейчас я заметил, насколько он постарел.

В древние времена воины не должны были видеть раны своего предводителя. А если это и случалось, то предводитель должен был гордиться этими ранами и подбадривать своих людей. Воины не должны были видеть страдания своего предводителя даже тогда, когда его тело протыкали длинными копьями с холодными стальными наконечниками, приносящими ему смертельную боль.

Шеф допустил огромную ошибку – он постарел так, что все это заметили. Он ослабел, как старый медведь, так, что все голодные волки это чуяли. Он уже был не тем.

На первой полосе газеты, на которую он, похоже, просто смотрел, была цветная фотография особняка Флаверс. Выше красовался заголовок: «Жестокое убийство в особняке Флаверс. Подозреваемый все еще на свободе!». Не поднимая глаз, которые будто смотрели сквозь газету, сквозь стол, этажи и бетон, на холодную промерзшую землю, зная, что скоро они будут смотреть только на нее, он заговорил:

– Даже у репортеров уже есть подозреваемый, Миткинс-Шмиткинс, – последнее слово он сказал как-то слишком грустно, делая ударение на последний слог, зачем-то кивая головой. – Эти газеты как кость в горле, а репортеры, как назойливые шакалы, – теперь он слегка мотал головой, будто голова говорила «нет».

Я сел на стул, на котором сидел в прошлый раз. Я почувствовал, как стул подо мной изменчиво треснул, но все же надежно продолжал стоять.

– Из-за них не стоит переживать, шеф, – сказал я, положив ногу на ногу.

– Вместо слов утешения лучше расскажи мне, как успехи, Миткинс.

– Успехи… – я немного помедлил с ответом и перевел дух. – Пока ничего хорошего, – признался я.

– Ясно, – шеф тоже помедлил. Пожалуй, я знал, что он скажет. – Слушай, Марк, я знаю, что для тебя это своего рода личное дело, и может, ты и рад, что Клары не стало, но прошу тебя, отнесись к этому разумно и непредвзято.

Я кивнул в знак одобрения.

– Я учту ваши пожелания, шеф, – сказал я, уставившись на край стола. Боковым зрением я видел, что он смотрел на меня. Мы еще несколько секунд помолчали. Я чувствовал, как меня начинает клонить в сон в этом темном помещении.

Дождь на улице утих и утренняя синева разбавлялась светом, превращаясь в нечто светло-голубое. Красивые мелочи, которые ярче всего помнишь, когда выдается свободная минутка. Никогда не забуду восход солнца зимой вне городских лабиринтов. Необыкновенное черное небо, раздираемое ледяными ржавыми облаками, которые, отражая солнечный свет, бережно, словно теплым пледом, накрывали звезды и постепенно обволакивали все доступное взору космическое пространство.

– Да. Учти, – он вздохнул, – я ведь тогда сделал все, что было в моих силах, помнишь? – виновато и неуверенно спросил он, будто оправдываясь. Хотя оправдываться, возможно, и стоило… Но не ему.

– Помню, шеф. Я был тогда там.

– Я надеюсь… – начал он, скрипя зубами. – Эта шлюха судья Джулия…

– Шеф, – перебил я его, – отнесемся к этому разумно и непредвзято?

– Да. Да, – шеф отложил газету в сторону и потер глаза, сделав у лица своего рода лодочку из ладоней.

Ладоней, которые, если были бы деревом, были слишком старыми для того, чтобы стать бортами даже самой маленькой лодки.

– Кстати, Миткинс, у нас небольшая корректировка в личном составе. К нам перевели молодого детектива. Возьмешь под свое крыло. Ты же не вечен.

Я не вечен. Посмотрел бы сам в зеркало, старый пес. Оно бы треснуло у основания, образуя паутинку, деля твое отражение на тысячу старых тебя. Оно бы смеялось над тобой, сбрасывая кусочки зеркала, которые падали бы на холодный паркет твоей пустой квартиры, отсчитывая оставшиеся тебе дни. Уверен, кусочков осталось не так много, ублюдок.

– Вы это про того паренька, который постоянно крутится на первом этаже? Такое чувство, что ему нечем заняться, – спросил я.

– Именно, Миткинс. Поэтому займи его чем-нибудь.

– Я бы лучше отправил его на стройку или к грузчикам на склад бытовой химии, но возражений не имею. Я же не вечен, – с ухмылкой сказал я.

– Славно. Какие твои следующие действия?

Планов было много. Нужно было рассказать Брюсу про утопленниц, заглянуть к тем двоим из списка осведомителя. Конечно, заняться делом Клары было бы интереснее, но были и другие дела.

Шеф, разумеется, не знал про девушек и осведомителя, поэтому я сделал вид, что буду заниматься делом Клары. Как бы я хотел успеть все…

– Думаю, надо немного пошариться в архиве. Вдруг всплывет что-то интересное.

– Например? – шеф нахмурил брови.

– Например, то, что было на суде Пьяного Джо в тот день. Может, у Пьяного Джо были враги, которым он остался должен, и они решили разобраться с Кларой. Не думаю, что они захотели бы снимать это все на камеру, но все может быть. В общем, следующая остановка – архив, – сказал я, сделав рукой так, как делают дальнобойщики, когда сигналят: поднял руку вверх и дернул за невидимый тросик.

– Понял. Может, правда что-то и найдешь.

Мы немного помолчали.

– Я им наберу, скажу, чтобы тебя пустили.

– Спасибо, шеф.

Я встал, задвинул за собой стул и посмотрел в окно: солнце уже вышло из-за горизонта, и я почувствовал, как мне внезапно стало очень тепло. Наверное, это из-за того, что я встал и стал двигаться.

В окне я видел, как люди, похожие на маленьких мышек, укутанные в серые шарфики, шли, сгорбившись, в сторону, где их ничего нового не ждет. В ту сторону, где они были обречены умереть. Все это мне уже надоело. Я вышел из кабинета, громко хлопнул дверью, немного не рассчитав с силой. На меня посмотрела пара офицеров, но они тут же занялись своими делами. Билли не было видно.

Архив находился в подвале, на втором уровне. Там обычно дежурил старый Джо.

Неизменный хранитель папок с мерзкими фотографиями и отвратительными делами.

Я знал, что в архив можно спуститься минуя новичка, с которым я пока не хотел знакомиться. Однако этот путь был немного дольше. Новичок стал бы расспрашивать меня, надоедать, а мне сейчас так не хотелось этого, что я плюнул и решил пойти дальним путем.

«Лишние пару минут прогуляюсь, ничего страшного», – подумал я.

Спустившись в архив, я не обнаружил старого Джо. Наверное, у него был выходной.

Он мог, конечно, сдохнуть, ведь он был даже старше шефа.

На его месте сидела тучная девушка лет тридцати и разгадывала сканворды. Ее волосы были заплетены в пучок, отчего она казалась еще тучнее и напомнила мне весьма странного снеговика, переодетого в полицейскую форму. Ее живот был круглым, голова была круглой и пучок на голове тоже был круглый. Необычный непропорциональный волосато-жирный снеговик.

Кстати, на толстых очень смешно смотрится форма полицейских. Выглядит и смешно, и грустно одновременно. Я постарался быть любезным. Мне было ее немного жаль. Она заговорила первая, даже не взглянув на меня, не выпуская красную ручку из рук.

– Марк Миткинс?

Ошибка. Она не должна была спрашивать так. Я мог быть другим человеком, черт подери.

Не стал я поднимать шумиху только из-за того, что я действительно был Марком Миткинсом и мне нужно было быстрее попасть в архив, а не поучать Женщину-Пончик, как ей работать.

– Так точно, – ответил я, подойдя немного ближе.

На ее бейджике было написано: «Джерри». Так ее звали. Мне стало обидно за мышонка, чье имя в мультике было таким же. Наверное, ее отец хотел мальчика. Она была названа мужским именем и работала в полиции. Ох уж эти отцы…

Я достал удостоверение и показал ей. Джерри кивнула, повернулась и открыла решетчатую железную дверь, похожую на дверцу клетки для птиц. Я заметил, с каким трудом Джерри это сделала. Ужасно. Дверь с небольшим скрипом открылась, и я вошел внутрь.

– Спасибо, Джерри, – сказал я, добро улыбнувшись ей, но она даже не взглянула на меня и поспешила на свой стул дальше разгадывать сканворд. Я пожал плечами и направился дальше.

Пройдя по небольшому коридору, я дошел до деревянной двери и, открыв ее, попал в архив.

В архиве приятно пахло пылью и было очень сухо и тепло. Тут было спокойно. Свет был мягким, но ярким. В левом углу стояли старые компьютеры, которыми никто уже не пользовался. Напротив компьютеров, в правом углу, стояли столы и были пустыми. Я представил, как было бы уютно здесь спать бомжам, которые вынуждены спать в лужах, на старых коробках. Понятия не имею, почему я об этом задумался. Так или иначе, нужную папку я нашел быстро, пройдя вглубь стеллажей, которые были передо мной. Затем вернулся и сел за один из столов.

На папке были дата, номер дела, печати, подписи и суровая нитка болотного цвета, которая была нужна для того, чтобы папка не открывалась. Никогда. Думаю, не зря нитка была такого цвета. Наверное, такое прошлое стоило бы утопить в болоте…

Развязав узелок, я открыл папку и увидел фотографии. На них была изображена Она. Обезображенная принцесса, лежавшая лицом в холодную землю, которая успела впитать в себя последнее Ее дыхание. Она лежала с раскинутыми руками, будто в танце. Я почувствовал, как мои пальцы медленно начинают сжиматься в кулак. Я помню Ее полосатое голубое платьице, в котором Она была. Волосы, которые были завязаны в пучок, свободно лежали на Ее спине и земле. Они будто были в легком недоумении и вылезли, чтобы посмотреть, что происходит. Рядом с Ней лежал окровавленный топор. Увидев его, я закрыл папку, отложил в сторону и вышел из архива.

Глава 16

Я знал, что Она любит поспать подольше, поэтому аккуратно выполз из кровати, стараясь не побеспокоить Ее сон. Она немного заворочалась во сне и перевернулась на другой бок, лицом к стенке. Мне нравилось смотреть, как Она шевелит пальчиками и как иногда дергаются во сне Ее брови. Я обычно спал на краю. Мы с Ней редко проводили ночь вместе, но я был рад каждой из этих ночей. Не потому что мог удовлетворить свои физиологические потребности, а потому что Она была рядом со мной. Когда это происходило, я мог не думать о других вещах. Словно ничего другого не было. Лишь запахи, прикосновения и эмоции. Иногда это мешало мне сосредоточиться, но не настолько сильно.

Надев домашние серые спортивные штаны и белую майку, я вышел из комнаты, осторожно закрыв за собой дверь. На улице светило приятное теплое солнце, из окна слышался шум детворы, и у меня почему-то возникло чувство, будто я персонаж какого-то романтического фильма, который начинался именно сегодня. Меня сопровождало хорошее настроение, и я был по-настоящему счастлив.

Миновав ванную комнату, зайдя на кухню, я налил воду в чайник и с грохотом поставил его на плиту.

– Черт… – прошептал я.

Взяв полупустую пачку сигарет, я вышел на балкон. Был выходной, и солнце, играя, светило из-за облаков. Было приятно прохладно. Я закурил, затянулся, облокотился на балкон, выпустил дым и, закрыв глаза, подставил лицо солнцу. В этот момент в мире не существовало ничего плохого. Голод, боль, война, смерть обходили меня стороной в эти минуты. Со мной была Она, и этого было более чем достаточно.

Я посмотрел вниз. Дети играли в карты, сидя возле подъезда на притащенных с помойки старых табуретках и ведрах. Они играли в казино. Интересно было наблюдать за тем, как дети изображают из себя взрослых. Как они притворно были любезны друг с другом и как уже через минуту ругались из-за гроша.

На другой стороне улицы строился китайский ресторан, и китайцы, как дети, то ругались, то мирились друг с другом на своем инопланетном языке. Странный и эмоциональный народ эти китайцы.

Я докурил сигарету, выкинул бычок и вернулся на кухню. Чайник уже кипел вовсю, и капли обжигающей воды выпрыгивали из его маленького толстого носика. Выключив чайник, я снял его с плиты и, направившись к столу, мельком посмотрел на старый холодильник, мурлыкавший что-то, доказывая нам, что он еще жив. На нем висели наши с Ней черно-белые фотографии, где мы смеялись, корчили рожицы и делали всякие глупости. Приятные воспоминания. Наверное, каждый из нас встречал такого человека, с которым хотелось быть всегда. С которым хотелось бы весь день валяться в кровати несмотря на то, что нужно было идти на работу. Человека, о котором думаешь постоянно. С которым не можешь попрощаться, и в итоге расставания длятся вечность, а минуты, проведенные без этого человека, длятся еще дольше, чем вечность. У меня было много девушек. Я мог так же гулять с ними и целоваться с ними у подъездов их домов или заниматься с ними сексом. К сожалению, не со всеми удавалось переспать, но меня это не сильно заботило. С Ней же все было по-другому. Я чувствовал, что Она – мой спасательный круг в этом бездушном городке. Она была моим огоньком, с помощью которого я находил дорогу в уютное и теплое место, где меня всегда ждут. И в самую темную ночь я мог погреться об ее мягкое, не обжигающее тепло. Она была моим отражением, а я был отражением Ее. Я никогда ни в ком не нуждался больше, чем в Ней, и постоянно Ей это показывал. Я просил Ее не говорить мне, что Она ко мне чувствует. Для меня поступки были важнее, чем слова, хотя сам я, бывало, говорил слишком много лишнего. Мы скрывали наши отношения, и ни одна душа не знала, что мы любили друг друга.

Она была замужем за рыбаком, который по возвращении в порт обращался с ней, как с ничтожеством. Она боялась его, но не могла от него уйти. Она ценила и уважала его. Быть может, Ей просто было жаль его, и втайне Она знала, что никому, кроме Нее, он не нужен. Мне было больно от того, что я не мог овладеть Ей полностью, как Она овладела мной.

Я сидел за столом и думал о деле, которое я раскрывал вместе со старым детективом. У него диагностировали рак, и я должен был скоро сменить его и полностью принять на себя его полномочия. Я сидел и думал о работе, жизни и смерти, о Ней и о том, что я немного пересластил чай.

Дверь спальни открылась и вышла Она. На Ней была моя рубашка и Ее чистые белые носочки. Она сонно потянулась, зевнула и села за стол. Было умилительно наблюдать за Ней. Ее волосы не были уложены и смотрелись очень забавно. Я улыбнулся. Она улыбнулась в ответ. Когда Она улыбалась, я расслаблялся и чувствовал, как моя кровь начинала течь то быстрее, то медленнее, и от этого становилось теплее. Она могла вылечить меня своей улыбкой.

– Доброе утро, – сказала Она, смотря на меня сквозь заспанные глаза.

Я приветственно кивнул головой, потому что жевал бутерброд и во рту был чай.

– Я вообще сегодня не выспалась. И все из-за тебя, – она легко стукнула меня в плечо своим кулачком и, улыбнувшись, подвинулась ко мне и положила голову ко мне на плечо. – Не хочу сегодня никуда идти.

Она работала продавцом в цветочном магазине и терпеть не могла эту работу из-за того, что цветы привозили слишком замерзшими, и они выглядели не очень хорошо. Их надо было продавать и говорить, что у них самые лучшие цветы в городе. Люди все равно их покупали, но выглядели они при этом как полные тупицы, а Ей не хотелось работать с тупицами, улыбаться тупицам и вообще разговаривать с ними. Я очень ценил Ее за это, но ничего сделать для Нее не мог. Да Она бы и не позволила. Самостоятельность.

– Я не могу пока обеспечивать нас обоих, ты же знаешь, – сказал я, отпивая чай.

Она резко подняла голову, и я почувствовал, что зря сказал это. Ее глаза были устремлены в мои. Я замер на секунду и стал продумывать отходную на случай чего.

– Я. Не. Прошу. Меня. Обеспечивать, – слегка шипя, сказала Она.

Затем Она встала из-за стола и пошла в спальню, оставив меня одного за трапезой.

Ненавидел такие моменты, когда секунду назад все шло хорошо, а затем меня словно бес дергал, и я начинал нести какую-то ахинею. В эти моменты я будто сжимался, и в голове вертелась всего одна мысль: «Ну зачем же ты, идиотина, это сказал?».

После нескольких минут молчания и шуршания в спальне Она вышла из спальни уже в своей одежде, застегивая пуговички на блузке и поправляя одежду. Мне было немного обидно, что Она сняла мою рубашку, но я понимал, что сам виноват. Она достала из сумочки духи, побрызгала на себя три раза и поставила на полку. Она вечно что-то забывала у меня, но я не хотел Ей напоминать. Так я знал, что Она вернется ко мне снова.

– Сегодня я иду в клуб с Кларой. Вечером не увидимся, – предупредила Она, заплетая волосы перед зеркалом.

Почему-то я был уверен в том, что если бы я не сказал то, что сказал, Она бы не сказала мне эту новость и, возможно, эту ночь мы провели бы вместе. Слишком много «бы».

– Хорошо, – послушно сказал я. – В какой клуб пойдете?

Я встал из-за стола, взял кружку и поставил в раковину. Повернулся к Ней и облокотился о стену, скрестив руки на груди. Она отряхивалась, поправляя одежду.

– Неважно. Я не хочу, чтобы ты был там и следил за мной, как в прошлый раз.

В прошлый раз к Ней стали приставать какие-то местные барыги, которых нужно было проучить. Женщины иногда поражали меня своей опрометчивостью.

– Ты ведь знаешь, что я делаю это ради твоей безопасности. В городе слишком много разных ублюдков, которые ходят по барам и спаивают красивых девушек, чтобы…

Чтобы затем в дешевом отеле привязать их ноги к кровати поясами от грязных халатов и изнасиловать. Сладко насиловать их нежные и безотказные тела. Как же много мерзавцев в этом городе…

– Я уже не маленькая, Марк, – она закончила поправлять одежду и стала смотреть прямо мне в глаза, так же скрестив руки на груди. – До знакомства с тобой я так же жила в этом городе и ходила по клубам. И за мной никто не присматривал. Не ищи меня и после работы отправляйся домой, хорошо? – строго и в то же время ласково спросила Она.

Я знал, что это, скорее, был не вопрос, а утверждение. И неважно, что я ответил бы. В любом случае я буду один сегодня ночью по причине своей же глупости.

– Да, хорошо, – опустив на секунду голову, сказал я.

С Ней нельзя было опускать голову. С Ней я должен был быть сильным, однако этот раунд был проигран, и я смиренно дал понять, что слушаюсь Ее безоговорочно.

– Отлично, – Она снова улыбнулась, и мне показалось, что эту улыбку я вижу в последний раз.

Она подошла ко мне. На этот раз я поверженно опустил голову. Она поцеловала меня в лоб, положив ладони на мои щеки, и затем пошла собираться. Я пошел переодеваться в спальню. Я слышал, как Она ушла, закрыв за собой дверь. Внутри стало как-то пусто, и показалось, что внутренности заметно сжались. Было обидно, что мы так поговорили.

Весь день я думал о Ней. Разговаривая с очевидцами преступления, разговаривая с детективом Хэнком. Весь день я думал о Ней, и после того как Хэнк отпустил меня домой, я зашел в цветочный магазин. Ее там уже не было. Я опоздал на одиннадцать минут. Конечно, я знал, что Она захочет быстрее уйти оттуда и встретиться с Кларой. Я не спеша направился в сторону дома. Вечером облака закрыли небо, и в квартире стало немного душно и одиноко. Я смотрел в окно и знал, что Она где-то там. Веселится и пьет, празднуя то, что я не имел. Празднуя свободу. В тот вечер я раньше лег спать. Хотелось, чтобы день закончился как можно скорее и наступил другой.

Посреди ночи мне позвонил Хэнк и сказал, чтобы я немедленно приезжал в парк.

Что-то подсказывало мне, что с Ней что-то случилось, что Ее больше нет.

Я не хотел верить даже тогда, когда увидел это.