Текст книги "Мы воплотим богов"

10

Рах

Мы смотрели, как утренняя охота возвращается со скудной добычей.

– Жалкое зрелище, – заметил Амун, грея руки над костром. – Вечерней группе придется отправиться пораньше, если они хотят уйти дальше.

Я кивнул. Амун переминался с ноги на ногу, и я подождал, пока он перейдет к делу.

– Правда, что императрица утром уехала?

– Да, отправилась в святилище, как я понял. – Я тоже протянул руки к огню. – Учитывая, что она оставила здесь все вещи, лошадь и министра, я уверен, что она вернется.

– Хм. Чем скорее она уедет, тем лучше. Нам не нужны лишние сложности.

Некоторое время слышалось только потрескивание костра, затем Амун кашлянул.

– Ты всё еще собираешься отказаться от должности и отправиться на поиски Знахаря?

Я не стал встречаться с ним взглядом.

– Да. Я много размышлял о том, что мне понадобится и как это лучше устроить, но не думаю, что нужно сообщать об этом до отъезда императрицы Мико. Как ты сказал, нам не нужны лишние сложности.

– Возможно, твое желание вот-вот исполнится. – Амун кивнул в сторону селения.

Сквозь лес решительно шагала императрица, за ней по пятам следовал Тор. Мико всегда с избытком хватало внутреннего огня и уверенности, ее не пугало то, что стоит между ней и ее целями, но никогда раньше я не чувствовал, что препятствие – это я сам. Каким-то образом она вернулась с горы другим человеком. В мысли просочились воспоминания о прошлой ночи, и я никак не мог отбросить их.

– Императрица, – сказал я, когда она остановилась передо мной.

– Капитан.

То же лицо, тот же голос. Но это была не Мико, а ее величество, вздернутый подбородок стал для меня достаточным предупреждением.

Тор остановился рядом с ней.

– Ее величество желает предложить взаимовыгодное соглашение.

У меня закололо в затылке как от тяжести взглядов моего гурта, так и от надвигающегося ужаса. То, что она решила обратиться публично и смотрела прямо на меня, словно бросая вызов, не сулило ничего хорошего. С трудом выдерживая ее взгляд, я ответил:

– Полагаю, она хочет, чтобы мы сражались за нее, но что ее величество может предложить взамен?

Императрица протянула мне книгу.

– Это.

Я предполагал, что когда-нибудь мне придется участвовать в переговорах в качестве гуртовщика и капитана Клинков этого гурта изгнанников, но только не с Мико. В особенности не с Мико, смотревшей сквозь меня, будто прошедшей ночью ничего не случилось. Или когда-либо вообще.

Обычай позволял каждому из нас взять с собой второго человека, но сейчас это была необходимость. Тор сидел рядом со мной, а Нуру возле Мико – единственная поддержка на этой встрече, люди, которые могли сделать так, чтобы мы поняли друг друга. Пока Тор медленно перелистывал книгу, между нами гудело напряжение.

– Похоже, это какой-то сборник сведений о… людях вроде доминуса Виллиуса и той женщины. Кассандры. Провидцы, Ходячая Смерть и… Сжигатели времени? Распространенность в различных областях. Что они могут и…

– Подробное описание каждого вида, – вмешалась Нуру, нетерпеливо теребившая потрепанный подол рубахи. – Более чем достаточно сведений, чтобы понять, с чем вы столкнетесь на родине. И, насколько я понимаю, именно поэтому вы еще здесь.

Я наклонился к Тору, не отрывая взгляд от двух женщин, сидевших напротив.

– Да, похоже, все так, – сказал он. – Нужно хорошенько почитать и разобраться со стратегиями противостояния каждой из их способностей, но… здесь много об этом написано.

Императрица Мико протянула руку, и Тор, пожав плечами, отдал ей книгу. Я наблюдал за ними. Вот наконец то, что нам нужно. Но чего это стоит? И чего не стоит?

Я встретился с решительным взглядом Мико, не в силах избавиться от подозрения, что это все время и было ее истинной целью. Что между нами не было ничего настоящего.

– Где ты ее взяла? – спросил я, а Тор перевел.

– Мне прислал ее Торваш, Знахарь, по просьбе моей матери. Она полагала, что мне важно разобраться, кто такой доминус Виллиус.

– И ты хочешь отдать книгу мне?

– Нуру уже прочла все, что нам нужно знать о нем, и мало что оказалось новым или неожиданным. А что касается остальных… способностей, – она оставила фразу неоконченной – дразнящее обещание, как много знаний содержится в книге.

Я с ужасом думал о предстоящих поисках Знахаря, а теперь передо мной лежала книга со всем, о чем он мог рассказать. Если мы заплатим назначенную цену.

Мы ушли подальше от основных костров, где свежевали и готовили дневную добычу, но это не помешало большинству Клинков собраться поглазеть и пошептаться.

– И чего же ее величество хочет от нас? – спросил я, стараясь подражать холодному тону Мико и надеясь, что слова не звучат горько.

Может, голос меня и выдал, но на ее лице не отразилось никаких чувств.

– Мы желаем вашей защиты. Хотя мы больше не находимся под контролем министра Мансина, пока не соберем союзников, мы уязвимы.

– Защиты, – повторил я. – Мансин может отправить за вами погоню?

– Да.

– Маленькие группы или целую армию?

– Я этого не знаю.

Я боролся с желанием согласиться на все, и не из-за того, что было между нами. И даже не потому, что я любил ее, а потому, что не любил.

– Мне нужно нечто большее, – сказал я. – Ты просишь меня рискнуть жизнями Клинков.

Она пристально посмотрела на меня, и мы снова оказались в тронном зале, и вокруг нас угасало эхо моих требований. Она отказалась защитить Гидеона, отказалась взять назад данное Эзме слово, а сейчас просит меня о большем.

– Это будет зависеть от того, насколько сильной угрозой он меня посчитает, – сказала Мико, и Нуру сумела полностью передать ее тон. – Весьма вероятно, присутствие большой группы левантийцев заставит его дважды подумать, прежде чем напасть на меня.

Министр Мансин. Я спас ему жизнь, а он вполне может покончить с моей. Я слишком хорошо помнил его ярость, сочившуюся сквозь решетки тюрьмы, его решимость выжить хотя бы для того, чтобы отомстить. Его ненависть, которая так хорошо послужила Мико. А теперь казалось, что эта волна ненависти ее смоет.

– Как долго? – спросил я.

– Если все пройдет хорошо, то не больше шести или семи дней. Безусловно, если вы решите остаться подольше, чтобы отомстить чилтейцам, я буду только рада.

Закончив, она взглянула на Тора, и он едва заметно кивнул. Я понял: она хочет большего. Хочет, чтобы мы сражались за нее, помогли ей вернуть империю, и я должен благодарить Тора за то, что она не выдвинула эти условия. Как мудро с его стороны понимать, что я не смогу принять их, а вот защищать ее семь дней вполне возможно.

Я долго смотрел на книгу. В лагере стояла напряженная тишина. Я собирался оставить свою должность и отправить Клинков домой, а сам продолжить поиски сведений о Лео, но появление книги все изменило.

– Что ж, я согласен, ваше величество, – сказал я. – Книга в обмен на семь дней защиты. Но мне нужно поговорить с Ладонью, прежде чем мы заключим сделку.

Мелькнувшая улыбка сразу исчезла под маской ее императорского величества. Легкий поклон, слова благодарности, и она спрятала книгу с глаз долой. Сидевший рядом Тор ничем не выдавал своих мыслей, они с Нуру внезапно заинтересовались окружающим миром.

Я встал, и все взоры обратились ко мне. Под тяжестью множества вопросительных взглядов мне стало трудно дышать, будто кто-то обхватил грудь руками и сдавил, и я никак не мог набрать воздуха. Пришла пора собирать Ладонь.

– Это насчет императрицы, верно? – спросил Локлан, хмуро усаживаясь на землю. – Чего ей надо?

Неудачное начало, но я оглядел всех, встретившись взглядом с каждым по очереди.

– Помимо прочего, это насчет Гостей и знаний, которые нам были так нужны. Императрица владеет книгой Знахаря и хочет обменять ее. Я видел книгу, – поспешил я продолжить, прежде чем кто-то из них заговорит. – В ней много подробных сведений не только о Гостях, но и о разных других необычных способностях, которые города-государства могут обратить против нас.

Они переглянулись: никто не хотел говорить первым. Наконец, Диха скрестила руки на груди, и мое сердце заколотилось еще быстрее.

– А почему ты так уверен, что эти Гости за нами охотятся? Я много думала об этом и сомневаюсь, что Лео Виллиусу и Эзме стоит доверять, они оба хотят сбить нас с пути.

– Если не веришь, что города-государства хотят уничтожить нас, почему тогда мы здесь? Ты разве заслужила изгнание?

Диха посмотрела на Лашак, а затем на огонь, стиснув зубы. Лашак разглядывала свои ладони, а Амун землю, молчание все тянулось, и у меня задрожали руки. Я крепко сжал кулаки, и ощущение, что меня сдавливают, усилилось настолько, что я едва мог дышать.

– Императрица не просит сражаться за нее, – сказал я. – Я не поведу вас на битву. Ей всего лишь нужна защита от министра Мансина на время, пока она собирает союзников. Знаю, мы хотели не этого, но семидневная отсрочка ничего не решает.

– А что насчет ухода с должности? – тихо спросил Локлан, его взгляд стал жестким.

Это был удар под дых, и я не мог вдохнуть.

– Это было решено при других обстоятельствах, – сказал Амун, когда я ничего не ответил. – Я не говорю, что хотел бы остаться хоть на час, но эта книга, похоже, бесценна.

– Откуда тебе знать? – спросила Диха. – А если книга бесполезна?

– Это не так, – огрызнулся я. – Я проверил.

Пока я встречался с Мико, в лагере было тихо, но теперь вокруг нас нарастал гул нетерпения, быстро перерастающего в недовольство.

– А как же Лео Виллиус? – спросил Локлан. – Его мы тоже оставим? Возьмем с собой домой? Снова коронуем Гидеона?

– Я ничего такого не предлагал, – холодно ответил я. – Гидеон останется со мной, а Лео теперь принадлежит императрице.

– Хочешь сказать, он останется с нами еще семь дней, а Гидеон – навсегда.

Мне хотелось схватить его за плечи и заорать, что это всего лишь семь дней. Что ему не обязательно видеть никого из них. Что Гидеон не заслуживает такой ненависти. Но я не мог ничего сказать.

– Речь вообще не о них, – сказал я, стараясь сохранять спокойствие. – Нужно просто принести небольшую жертву в обмен на знания, которые необходимы, чтобы вернуть степи. Разве родина не стоит того? Разве ты не поклялся служить своему народу?

Пока мы спорили, Клинки подходили все ближе, наши громкие голоса привлекали слишком много внимания.

– Может, пора узнать, что думают они, – сказал Амун, схватив меня за плечо и указывая на лагерь.

– Нужно провести Разделение, – сказал Локлан. – Пусть выбирают.

Не самое плохое предложение, но, если слишком многие Клинки уйдут, мы не сможем сохранить лагерь, не говоря уже о защите Мико от Мансина.

– Нет, вся наша надежда на выживание в единстве, как и всегда. Что бы мы ни решили, мы сделаем это вместе. Я поговорю с ними.

Локлан ничего не ответил, и я встал. Вокруг собралось еще больше переговаривающихся между собой Клинков. Я обещал вернуть их домой. Остаться еще ненадолго казалось мелочью, но, сколько бы я ни повторял это себе, слова не становились правдой.

Я набрал воздуха, сердце колотилось, будто перед битвой.

– У императрицы Мико есть книга, в которой содержится все, что нам необходимо знать для борьбы с Гостями, – обратился я к собравшимся Клинкам. – Взамен она просит всего лишь защищать ее в течение семи дней.

По группе прокатилась волна ропота, и я продолжил:

– Я знаю, что вы устали. Мы все устали. Все хотим вернуться домой, но не в дом, разрушенный болезнью, из-за которой нас изгнали. Семь дней – это все, что я у вас прошу.

Слова были встречены одновременно согласием и ворчанием.

– Книга? Так забери ее, – сказал кто-то. – Кто тебе помешает?

– Нас ведь больше.

– Неужели мы опустимся до такого? – возразил другой Клинок. – Мы же не воры.

– Но и не наемники!

– С чего нам рисковать жизнью ради книги?

– Зачем помогать кисианцам?

Я поднял руки, прося тишины.

– Мы поклялись защищать свои гурты, и эта книга нужна, чтобы спасти наш народ. Наш образ жизни.

Кто-то хрипло рассмеялся, и я порадовался, что не узнал голос. Клинки превратились в море враждебных лиц.

– Книга? Такая же волшебная, как твои Гости, – сказал еще кто-то.

– Разве ты не видел, как эта женщина ходила в теле Лепаты?

Вокруг меня закружили споры, беспорядочные и сбивающие с толку. Мне хотелось схватить всех и трясти до тех пор, пока они не увидят надвигающуюся опасность, готовую сокрушить все, что мы любим. Но наше общество управляется не так, как кисианское или чилтейское. Капитан остается капитаном, пока в него верят. Ни тряска, ни крики ничего не изменят и только ускорят мой конец.

Из толпы вышла вперед Шения э’Яровен, хмурая, с напряженно сжатыми челюстями.

– Если дома нужно сражаться с врагом, мы не сможем этого сделать, будучи покойниками.

– Но и не сможем сражаться, не зная как.

Недоверчиво фыркнув, она подошла ближе.

– Мы знаем, как сражаться. В этом мы лучшие, поэтому кисианцы и чилтейцы так сильно хотят нас использовать. Локлан, скажи, что ты с этим не согласен.

Когда молодой конюх поднялся, я затаил дыхание.

– Нет. Не согласен. Но я не твой капитан.

– Да, мой капитан – Дишива э’Яровен.

– И Дишива поставила бы свой народ превыше себя, – резко сказала Лашак. – Как делала каждый миг с тех пор, как оказалась на этой земле. Как делает прямо сейчас, жертвуя своей свободой ради всех нас.

Ее слова заставили замолчать возмущавшихся, но в тишине кто-то крикнул:

– А наш капитан жертвует нашими жизнями ради своего члена!

Голос не Тора, но язвительные слова все те же. Я закрыл глаза под хор разразившихся криков, и на гребне этой волны услышал то, чего давно ждал.

– Отдай этим ублюдкам Гидеона и отправь нас домой!

– Пусть он прольет кровь за нас!

Толпа согласно заревела, заглушая любые возражения. Ненависть к Гидеону – единственное, что их объединяло и подрывало все устои левантийской чести.

– Мы не торгуем жизнями! – выкрикнул я. – Мы не предлагаем кровавых жертв врагам!

– Но мы и не сражаемся ни за кого, кроме себя самих!

Своим решением оставить здесь Гидеона и не позволить им пролить кровь Лео я подтолкнул нас к пропасти, расширил издавна пролегавшие между нами трещины, поскольку через что бы мы ни прошли, левантийцы никогда не были единым народом, единым гуртом, и это станет нашей погибелью.

– Поединок! Поединок! Поединок! – запульсировали в толпе крики.

Такое подстрекательство не в наших обычаях, система вызова на поединок основывалась на чести и ограничивалась правилами, но наше пребывание здесь разрушило ее, так же как и многое другое. Мы слишком много страдали, теперь у нас остался лишь гнев.

Я повернулся к Амуну, пережидавшему крики, как и я. Он встретился со мной взглядом, в изгибе его губ таились сожаление и печаль. У него не оставалось выбора, но я не хотел, чтобы от моего клинка погиб еще один мой заместитель. Еще один друг.

– Нет. – Я повернулся к бушующей толпе Клинков, которыми пытался руководить. – Нет. Я не буду за это сражаться. – Мне приходилось кричать, чтобы перекрыть шум. – Если вы утратили веру в меня, я уйду с должности. Я не буду сражаться и усиливать раскол среди нас и не стану отнимать жизнь левантийца. Если вы примете Амуна в качестве своего капитана… – Мой голос дрогнул, но я продолжил: – Если вы верите ему и остальным членам Ладони, я оставлю свой пост.

Такое тоже не в наших обычаях, но я был по горло сыт кровопролитием. В ответ на мои слова кто-то заворчал, кто-то приветствовал их радостными выкриками. А из самого сердца толпы поднялась новая волна: «Амун! Амун! Амун!»

Она нарастала, поглощая все остальные крики. Я позволил шуму прокатиться по мне подобно порыву восточного ветра. И снова я не смог стать достойным предводителем Клинков, доверившихся мне, не потому что поступал неправильно, а потому, что исполнял свой долг и придерживался принципов, от которых не мог отказаться.

На мое плечо опустилась рука, и Амун сжал его, прежде чем поднять ладони, призывая к тишине.

– Если такова воля гурта, то я принимаю честь быть вашим капитаном… – Его прервали радостные возгласы, но он продолжил: – Мы возвращаемся домой.

Крики превратились в рев. У Амуна не было выбора, но он широко улыбался, произнося эти магические слова.

– Вы слышали капитана! Чего вы ждете? – крикнула Лашак. – Лагерь сам себя не соберет!

Ее слова охладили всеобщий пыл, и Клинки рассыпались по лагерю. Я никогда не видел, чтобы они собирали вещи с таким рвением. Они отправлялись домой. Воздух наполняло воодушевление, потрескивающее, как надвигающаяся гроза.

– Прости, Рах, – сказал Амун, оставшийся рядом со мной, в то время как Лашак, Диха и Локлан держались поодаль.

– Тебе не за что извиняться. Я знаю, ты станешь хорошим капитаном, намного лучше меня.

Он поморщился.

– Это вряд ли. Уметь склоняться перед бурей не лучше, чем твердо стоять на ногах и не падать.

– Лучше, если альтернатива – твердо стоять и сломаться. – Амун хотел ответить, но я не желал слышать ни комплиментов, ни банальностей. – Нет, – перебил я. – Нет, Амун. Дело сделано. Береги себя, капитан.

Я пошел прочь сквозь суету лагеря. Клинки смотрели мне вслед, кто-то молча, кто-то с насмешкой.

– Иди, моли свою кисианку о помощи.

– Предатель!

– Оставьте его в покое, – сказал кто-то, но голосов разума слышалось тем меньше, чем больше собиралось Клинков, заступая мне дорогу. Искры и треск напряжения нарастали с каждым шагом, и я мог сосредоточиться только на том, чтобы идти. Моя хижина находилась на краю лагеря, но такими темпами они сорвутся и раздерут меня на куски, словно стая голодных волков, еще до того, как я успею добраться туда. Они жаждали мести. Жаждали свалить на кого-то вину.

– Надо было пустить кровь Гидеону!

Я вздрогнул. Еще больше Клинков сгрудилось на моем пути, и я мог только осторожно пробираться вперед, сохраняя самообладание, по мере того как знакомые лица вокруг приобретали уродливые черты.

– Слабак!

– Ты больше не сможешь его защитить!

Я хотел повернуться, но над шумом снова пронесся голос Лашак.

– Оставьте его в покое! Кто мы, по-вашему, городские чудовища или гордые воины степей? А ну, отойдите!

Они не спешили повиноваться, но притихли и расступились достаточно, чтобы пропустить меня, лишь кое-кто выставлял плечо или ногу, чтобы я споткнулся. Один раз я едва не упал лицом в грязь, но сумел сохранить равновесие, стиснул зубы и пошел дальше, вынудив стаю Клинков брести следом.

Наконец, я добрался до хижины, оцепенело откинул ткань и вошел в знакомое пространство, жалея, что у нас нет двери, которую можно закрыть за собой.

– Рах.

Гидеон стоял в центре комнаты, настороженно глядя на меня.

– Все хорошо. – Голос казался не моим. – Я ушел с должности. Теперь Амун их капитан. Это лучше, чем проиграть поединок и стать трижды изгнанником.

– И это тебя волнует?

Я уставился на него, пытаясь понять смысл вопроса.

– А почему бы нет?

– Потому что ты и так планировал уйти. А теперь они сделали выбор, но так оно и должно быть. – Гидеон наклонил голову и прищурился. – Тебе правда не всё равно. Я всегда сомневался.

Я горько рассмеялся.

– В чем сомневался?

– Не выбрал ли ты путь капитана Клинков вместо заклинателя лошадей, потому что хотел славы и восхищения, а не тихого, торжественного почитания.

– Славы и восхищения? – Сердце гулко заколотилось в груди. – Вот как ты обо мне думаешь?

– В желаниях нет ничего плохого, Рах. Даже в эгоистичных желаниях.

– Кто бы говорил.

Обидная колкость, которую мне не следовало бросать, но Гидеон сумел улыбнуться.

– Да, я бы говорил, поскольку даже в нынешнем состоянии из нас двоих я более уравновешенный человек. – Он многозначительно постучал себя по виску. – Хватит уже решать, что нужно думать, делать и чувствовать, основываясь на пережитом в детстве позоре. И тогда, может быть, из тебя выйдет хороший предводитель.

– Спасибо за такую оценку. – Утром я разжег огонь, но с тех пор он превратился в тлеющие угли. Взяв кочергу, я начал ворошить их, чтобы унять раздражение. – Значит, для всех только лучше, что я никого не веду.

Несмотря на обиду и гнев, бурлившие в моих жилах, Гидеон просто пожал плечами.

– Такого я не говорил. Но ты всегда был совершенным дерьмом именно в этой части работы.

– Ты что-то слишком часто называешь меня дерьмом в последнее время.

– Больше никто не рискнет. Ты ошибаешься, полагая, что всеми движет то же, что и тобой. Ты думаешь, если поступать правильно и придерживаться наших заповедей, люди захотят рисковать жизнью, но это не так. Большинство людей не такие, как ты, Рах. Они не родились со стальным стержнем внутри, и их не выбирали обучаться на заклинателя лошадей. Многих даже не пугает, что их души лягут тяжелым грузом на весы Моны. Они хотят, чтобы стало лучше сейчас. А если не сейчас, то в ближайшем будущем. Люди могут отложить радость на потом, но сначала ты должен пообещать им эту радость. Должен дать нечто, о чем можно мечтать в темноте, а не упрекать за то, что они хотят получить надежду. За то, что думают о себе.

Мои щеки запылали, и я отвернулся, ненавидя картину, которую он нарисовал.

– Так вот, значит, что я делаю?

– Не намеренно. Ты забываешь, что ты единственный в своем роде. Большинством людей движет эгоистичный интерес, а не мученичество.

– Вот кем ты меня считаешь? Мучеником?

– Нет. Это ты себя им считаешь.

Это была самая длинная речь Гидеона с тех пор, как я нашел его дрожащим и плачущим под Когахейрой. Я не жалел, что он вновь обрел голос, но все же он мог бы выбрать более подходящее время или другую цель для оттачивания своей наблюдательности. Каждое его слово ранило, и я не мог остановить кровотечение, только решить, что делать с этой кровью. Несомненно, что-нибудь глупое или упрямое, как он и ожидал.

Я закрыл глаза.

– Если Клинки не хотят придерживаться наших заповедей, зачем вообще решили следовать за мной?

– Чтобы гордиться собой, ведь они выбрали предводителя, придерживающегося заповедей.

– Как цинично.

Он пожал плечами.

– Ты можешь сам говорить себе то, что хочешь услышать.

Я прислонился к стене и закрыл лицо руками.

– Я даже не знаю, что хочу услышать, – сдавленно прошептал я.

– Да, капитан. Мы будем сражаться за левантийскую честь, капитан. Мы поступим правильно, чего бы это ни стоило, капитан. Мы с тобой до конца. Как тебе такое?

– Тебе обязательно насмехаться надо мной?

Его улыбка погасла.

– Я даже не пытался.

– Тогда, клянусь богами, я надеюсь, что и не попытаешься. – Я снова поворошил костер, превратив тлеющее полено в ярко-оранжевые угли. – В любом случае, это больше не имеет значения. Дело сделано. Амун их капитан, и они уходят.

– Ты пойдешь с ними?

Я покачал головой.

– Нет. Если еще есть шанс получить книгу Знахаря. Может быть, Мико будет достаточно моей защиты.

Гидеон наклонил голову, проницательно глядя мне в глаза.

– Ты любишь ее?

– Я не хочу об этом говорить, – сказал я и отвернулся.

– Приму это за «да».

Он как будто снова стал самим собой, насмешливым и лукавым.

– Какое это имеет значение? – я подошел к окну, посмотреть на суетящийся лагерь. – У нас с ней нет будущего. Она это знает. Я это знаю. Все знают.

– Это можно изменить. Если любишь ее, ты…

– Не люблю, – рявкнул я, и это было одновременно правда и ложь. Я не любил ее. Мы провели слишком мало времени вместе. У нас было слишком мало общих слов. Но я мог бы полюбить. Со временем. При других обстоятельствах и при наличии нужных слов я мог бы даже остаться или убедить ее уехать со мной в степи. Какой великолепной парой мы могли бы стать!

Гидеон со вздохом опустился на пол и взялся за нож, срезал золотой завиток с деревяшки. Затем другой. Я не хотел говорить о Мико, но отсутствие вопросов казалось неправильным, словно мы затаили дыхание, а не жили, словно застряли вне времени.

– И это все? – произнес я.

– А ты хотел бы сказать что-то еще?

– Я вообще не хотел об этом говорить, но ты начал, и…

Гидеон устало вздохнул.

– Ты ответил на единственный вопрос, который я был вправе задать.

Я ничего не сказал и отвернулся к окну. Снаружи кипела бурная деятельность. Некоторые Клинки слишком торопливо собирали вещи, а другие как будто вообще ничего не делали, только спорили, сбившись в группы. Ощущение надвигающейся грозы не ослабевало, и чем дольше я наблюдал, тем сильнее чувствовал опасность. Из нашей хижины я не видел императрицу Мико и только надеялся, что у Тора и Нуру хватит ума держать ее подальше от чужих глаз. Если Амуну удастся поскорее увести Клинков, их наполненная ненавистью энергия могла бы выплеснуться в движении, и не ударить по первому же человеку, по глупости навлекшему на себя их гнев. Или, возможно, они ненавидели только меня. Госпожа Сичи, став женой Гидеона, приложила много сил, чтобы им понравиться.

Слова Сетта до сих пор преследовали меня в минуты тишины. Вспомнив о них, я не мог встретиться с Гидеоном взглядом, но и стеснительно отвести глаза было чересчур. Вместо этого я уставился на стену за его плечом, чувствуя, как гулко бьется сердце, словно барабан в пустой пещере.

– Рах…

В комнате стало тесно, я слишком хорошо осознавал его присутствие, его запах и голос, и звук его шагов по полу. С тех пор как нас засыпало в пещере, я старался не думать о словах Сетта или о том, как Гидеон отзывался на мое прикосновение, звук моего голоса, мое присутствие. Безопаснее не думать об этом, не бороться со смятением, похожим на бурлящий водоворот, которое эти мысли рождали в моем теле.

– Рах?

Словно крючок, впившийся в кожу, дрожь в его голосе заставила меня взглянуть Гидеону в глаза, и мы, стоя спиной к противоположным стенам, так и смотрели друг на друга. Был только он, только этот темный, пристальный взгляд усталых, обведенных темными кругами глаз, только мое затрудненное дыхание и острое напряжение в теле, словно я превратился в натянутую тетиву. Меня тошнило и лихорадило, но я не хотел шевелиться, хотел продлить это чувство, будто я был единственным человеком в мире Гидеона. Будто я принадлежал ему.

Я вдруг понял, что хотел только этого с тех пор, как повсюду таскался за ним еще ребенком. Очень не вовремя.

– Гидеон, я…

Снаружи кто-то закричал, и я ощутил трусливую благодарность. Пока не выглянул в окно.

– Дерьмо, – выдохнул я. – Эзма вернулась.

Посреди хаоса у одного из главных костров высокая, величественная и грозная заклинательница лошадей слушала собравшихся вокруг Клинков. Похоже, они высказывали недовольство, споря как с ней, так и между собой. Амуна нигде не было видно.

– Мне это не нравится.

Я надеялся, что, как только я скроюсь с глаз долой, Клинки забудут обо мне и будут жить дальше, но споры снаружи остановили все сборы. Разногласия начались из-за Эзмы? Или она держалась где-то поблизости, ожидая удачного момента вмешаться и все испортить?

Перейдя к другому окну, я увидел неподалеку Амуна, стоявшего вместе с Лашак напротив кричащей Шении э’Яровен. Позади нее собиралась толпа.

Гидеон задел меня плечом, выглядывая в то же окно.

– Ты должен был дать мне умереть, – сказал он, глядя, как толпа приближается к нашей хижине. – Это было бы проще.

– Проще для кого?

– Для них. Для меня. Для всех.

– Кроме меня. – Я чувствовал его взгляд, но не мог оторваться от подбиравшихся ближе Клинков. – Да, наверное, ты прав, – добавил я с горьким смешком. – Похоже, я все-таки эгоистичная сволочь.

Толпа позади Шении росла, и к молодой левантийке, продолжавшей спорить с Амуном, присоединилась Эзма. Было ясно, что это лишь вопрос времени, но когда Амун поднял руки, сдаваясь, у меня все равно свело живот. Я отдал им все, но не Гидеона. Как бы еще я ни подвел их, вопрос всегда заключался в нем.

– Ты должен уйти, – прорычал Гидеон рядом со мной.

– Нет.

Я сражался за них. Я делал все, что в моих силах, и когда этого стало недостаточно, отошел в сторону, но они хотели крови. Меня охватила безнадежность, но по мере того, как к хижине приближались шаги и голоса, вернулся гнев.

– Рах! – крикнул Амун. – Мы хотим поговорить с Гидеоном.

– Ты же знаешь, что это неправда, – отозвался я. – Ты знаешь, что пыталась сделать Эзма, и я не позволю этого ни ей, ни кому-либо другому.

Ткань, висевшая в дверном проеме, отдернулась, и едва Амун шагнул внутрь, как мимо него протиснулась Шения э’Яровен со своими последователями.

– Это правда, – сказала она, выходя вперед. – Мы здесь, чтобы воззвать к чести и ответственности Гидеона э’Торина. Если он сдастся чилтейцам, то обеспечит нам безопасный путь домой.

– Так говорит Эзма, – громко сказал я, чтобы она слышала, оставаясь снаружи. – Она просто желает мести, которой я ее лишил. Отзови своих псов, заклинательница! Я говорю нет.

– Это не тебе вы…

– Нет, мне! – рявкнул я, не смея взглянуть на Гидеона и не давая ему заговорить. – Это мой выбор, встать между вами и не дать никому пройти. Мой выбор не позволить нам стать такими. Не дать фальшивой заклинательнице нас разрушить.

– Оставь свою проклятую честь и отойди в сторону, – сказал Рорше э’Беджути.

Птафа э’Яровен встал рядом с ним.

– Лучше уйди с дороги. Мы забираем Гидеона. После всего, что он натворил, обеспечить нам безопасный путь домой – меньшее, что он может сделать.

В какой-то момент разум и честь поглотила обида, оставив нас израненными и сломанными. Но я шагнул на середину комнаты, встав между Гидеоном и разъяренными Клинками.

– Я обещал, что не стану сражаться, – сказал я, положив руку на рукоять сабли. – Но возьму свои слова назад, если вы меня вынудите.

Позади меня Гидеон пошевелился.

– Рах, не…

– А ну заткнись, – огрызнулся я, потянув клинок из ножен. – Речь не о тебе.

Он рассмеялся, но, если что-то и сказал, я этого не слышал за стуком собственного сердца.

– Речь как раз о нем, – вскипел Птафа э’Яровен, подходя ко мне. – Именно из-за Гидеона Первые Клинки Торинов остались здесь. Из-за него чилтейцы брали нас в плен. Из-за него мы сражались и умирали впустую, нападали на других левантийцев. Из-за него Йитти и остальные умерли позорной смертью. Все это из-за него, и всегда было так. Может, боги и оставили нас, но мы сами можем свершить правосудие.

– Это ты называешь правосудием? Хладнокровное убийство Клинка?

В свару вступила Шения.

– Нет, мы не требуем его смерти ради правосудия, как заклинательница Эзма. Мы требуем заплатить его жизнью за наши. – Она ткнула пальцем в Гидеона. – Он проливал кровь левантийцев в своих целях, а теперь мы прольем его кровь, чтобы больше никто не погиб. И не надо говорить, что это не в наших обычаях. Именно это лежит в основе кутума. Иногда нужно кем-то пожертвовать ради сохранения гурта.

– Кутум объявляется только во время страшных лишений, – процедил я сквозь стиснутые зубы. – Во времена голода и бедствий, а не когда кому-то из Клинков неохота выполнять свои обязанности.

Толпа в дверях зашепталась, и Птафа сократил расстояние между нами до вытянутой руки.

– Мы выполним свои обязанности, если наши предводители выполнят свои. Отойди в сторону, капитан.