Текст книги "Как перестать беспокоиться и начать жить"

«Вскоре после того, как я поступил на службу в береговую охрану, меня направили в одно из самых горячих местечек на нашей стороне Атлантики. И назначили меня инспектором по взрывчатым веществам. Только представьте. Меня! Продавец сладостей – инспектор по взрывчатым веществам! А кровь в жилах обычного продавца тортиков и пирожных, знаете ли, стынет от одной мысли, что ему придется стоять на тысячах тонн тротила. На обучение выделили всего два дня, от полученных знаний мне стало еще дурнее. Никогда не забуду первое задание. В туманный, промозглый день меня отправили на открытый пирс Кейвен-Поинт в Бейонне, штат Нью-Джерси.

Меня определили на корабль в трюм номер пять. Мне выделили пятерых грузчиков. Спины у них были крепкие, но они ничего не смыслили во взрывчатке. А ведь они грузили не петарды, а сверхмощные фугасные бомбы, в каждой из которых было по тонне тротила – достаточно, чтобы тот старый корабль взлетел на воздух, а от команды и вовсе ни кусочка не осталось. Бомбы опускались на двух тросах. Я все думал: „А что, если один канат соскользнет или порвется! Ох, мамочки, что будет! Как же страшно!“ Меня била дрожь, во рту пересохло, колени тряслись, в ушах стучало сердце. Но убежать нельзя. Это уже дезертирство. Я опозорюсь, мои родители будут опозорены, а самого меня могут и пристрелить за оставление службы. Нет, бежать нельзя. Нужно остаться. Я наблюдал за небрежностью, с которой те портовые грузчики обращались со сверхмощными фугасными бомбами. Корабль взорвется в любую минуту. Через час-другой такой леденящей кровь пытки, я наконец включил голову. Провел с собой „разъяснительную беседу“: „Значит так, смотри сюда! Ну взорвешься ты, ну и что! Даже глазом моргнуть не успеешь и ничего не почувствуешь! Легкая смерть. Всяко лучше, чем, например, от рака. Не будь дураком. Вечно все равно жить не будешь! Или выполняй приказ или получай пулю в лоб. Так что начни получать удовольствие“.

И таким образом я говорил с собой несколько часов – и мне полегчало. В конце концов я прогнал беспокойство, смирившись с неизбежным.

Никогда не забуду этот урок. Теперь, как только начинаю волноваться о том, на что не могу повлиять, говорю себе: „Забудь“. Оказывается, это помогает даже продавцу кондитерских изделий».

Браво! Троекратное «ура!» продавцу кондитерских изделий!

Пожалуй, помимо распятия Христа уход из жизни Сократа – самая известная смерть за всю историю человечества. Без сомнения, люди и десять тысяч столетий спустя будут восхищаться описанием этого события Платоном – самым красивым и эмоциональным текстом в литературе. Группа жителей Афин, завидовавших старому босоногому Сократу, составила против него жалобу – состоялся суд, и философа приговорили к смерти. Тюремщик, сочувствовавший Сократу, подал ему чашу с ядом со словами: «Прими же с легкостью то, чего не избежать». Сократ так и сделал. Он встретил смерть со спокойствием и смирением, достойными святого.

«Прими же с легкостью то, чего не избежать» – эти слова были произнесены за триста девяносто девять лет до рождения Христа, но наш измученный беспокойством мир нуждается в их мудрости как никогда. «Прими же с легкостью то, чего не избежать».

Я читал все книги и журнальные статьи, в которых было хотя бы несколько слов о том, как избавиться от беспокойства… Хотите узнать лучший совет касаемо беспокойства, который я извлек из всего этого чтения? Что ж, вот эти шестнадцать слов, которые каждый из нас просто обязан поместить на зеркало в ванной комнате, чтобы во время умывания смывать и все беспокойство с нашего разума. Эта бесценная молитва написана доктором Рейнгольдом Нибуром:

Господь, ниспошли мне

смирение, чтобы принять неизбежное,

мужество, чтобы изменить посильное,

и мудрость, чтобы распознать разницу.

Чтобы избавиться от привычки беспокоиться до того, как она избавится от вас, следуйте четвертому правилу:

Считайтесь с неизбежным.

Глава десятая
Установите ограничитель на беспокойство

Хотите научиться зарабатывать деньги на Уолл-стрит? Тогда обрадую вас: таких охотников наберется около миллиона. И если бы я знал ответ на вопрос «как?», эта книга продавалась бы по десять тысяч долларов за экземпляр. Все же есть один отличный трюк, которым с успехом пользуются некоторые игроки. Вот какой историей со мной поделился Чарльз Робертс, советник по инвестициям.

«Я приехал в Нью-Йорк из Техаса с двадцатью тысячами долларов, которые дали мне друзья, чтобы вложить их в ценные бумаги, – начал Чарльз Робертс, – думал, я неплохо разбираюсь в фондовой бирже, но потерял все до цента. Сначала получил отличный доход от некоторых сделок, но в итоге потерял всё.

Из-за своих денег я не очень расстраивался, – продолжил мистер Робертс, – но вот потерю денег друзей переживал очень сильно, хотя и знал, что на их благосостоянии это особо не отразится. Стыдно и даже страшно было встречаться с ними снова, после того как наша затея пошла прахом. Но, к моему величайшему удивлению, они не только не рассердились, но оказались неисправимыми оптимистами.

Я прекрасно понимал, что торгую наугад: мой успех зависел от удачи и мнений других людей. В общем, играл на бирже „на слух“.

Начал анализировать свои ошибки и решил, что не вернусь на биржу, пока не разберусь в тонкостях. И вот однажды я познакомился и завязал дружбу с самым успешным игроком – Бертоном С. Кастлом. Я был уверен, что могу многому у него научиться, ведь на Уолл-стрит каждый знал: удача сопутствует ему год за годом. Я отлично понимал, что такую долгую и успешную карьеру не построить лишь на случае и везении.

Он задал мне несколько вопросов о том, как я торговал до этого, а потом изложил самый важный, на мой взгляд, принцип торговли на бирже. Он сказал: „Я устанавливаю «ограничитель потерь» на каждую сделку, которую совершаю. Если я покупаю бумаги, скажем, по пятьдесят долларов за штуку, я тут же накладываю на нее «ограничитель» при стоимости сорок пять долларов. Вот для чего это нужно: если цена одной бумаги упадет более чем на пять пунктов, весь пакет продается автоматически, тем самым потери составляют не более пяти пунктов.

Если вкладывать с умом, – продолжил старый мастер, – и использовать это правило, то в среднем доходы будут десять, пятнадцать или даже пятьдесят пунктов. Соответственно, ограничивая потери пятью пунктами, можно ошибаться более чем в половине случаев и все равно зарабатывать отличные деньги“.

Я взял на вооружение этот принцип и пользуюсь им до сих пор. Он сберег мне и моим клиентам не одну тысячу долларов.

Некоторое время спустя я понял, что „принцип ограничителя“ можно использовать не только на рынке ценных бумаг. Я стал накладывать „ограничитель“ на другие сферы жизни, не связанные с финансами. Я применял это правило ко всем беспокойствам и обидам. Чудесная вещь, скажу я вам.

Например, я частенько обедаю с другом, который редко приходит вовремя. Раньше половину своего обеденного часа я обижался, злился и беспокоился, пока он, наконец, не объявлялся. Наконец, я рассказал ему об ограничительном принципе на беспокойства. Я сказал: „Билл, мой ограничитель на ожидание тебя – ровно десять минут. Если опаздываешь более чем на десять минут, наша договоренность об обеде будет «продана» и я уйду“».

Вот это да! Как жаль, что у меня не хватило ума еще много лет назад наложить «ограничители» на свою нетерпеливость, вспыльчивость, тягу к самооправданию, сожаления и эмоциональное и умственное напряжение. Почему я не додумался взвесить каждую ситуацию, угрожающую моему душевному спокойствию, и сказать себе: «Смотри сюда, Дейл Карнеги, об этой штуке можно беспокоиться ровно столько и не больше». Ну почему?

И все же нужно отдать себе должное: по меньшей мере в одном случае я таки воспользовался здравым смыслом. И то был не повседневный выбор, а очень тяжелое событие, когда я бессильно наблюдал, как мои мечты, планы на будущее и работа нескольких лет превращались в ничто. Сейчас расскажу. Мне едва перевалило за тридцать, и я решил посвятить жизнь написанию романов. Я хотел стать вторым Фрэнком Норрисом, Джеком Лондоном или Томасом Харди. Намерение было настолько серьезным, что я два года провел в Европе, где мог дешево жить за доллары, ведь в то время, после Первой мировой войны, яростно работал печатный станок. Все два года я писал свое выдающееся произведение. Я нарек свое детище «Метель» – отличное название, тем более что реакция издателей была ледяной, как снежная буря на равнинах Дакоты. Когда мой литературный агент, наконец, сообщил мне, что все без толку, что у меня нет дара, нет таланта для художественной литературы, мое сердце чуть не остановилось. Ошеломленный, я покинул его кабинет как в тумане. Меня будто мешком по голове огрели. Я был оглушен. Я осознал, что стою на жизненном перекрестке и должен принять судьбоносное решение. Что делать? Какой путь избрать? Лишь недели спустя туман рассеялся. В то время я не слыхал фразы: «наложить ограничитель на беспокойство», но, оглядываясь назад, сейчас понимаю, что именно это и сделал тогда. Списал два года на литературный эксперимент, коим они и были, и двинулся дальше. Вернулся к организации занятий и преподаванию взрослым, а в свободное время писал биографии известных людей – биографии и познавательные книги наподобие той, что вы читаете сейчас.

Доволен ли я, что принял тогда именно то решение? Доволен? Да каждый раз, когда я об этом думаю, готов выбежать на улицу и плясать от счастья! Могу смело сказать, что с тех пор ни дня, ни минуты не сожалел о том, что не стал вторым Томасом Харди.

Одной ночью, сто лет назад, когда в лесах на берегу Уолденского пруда зловеще ухали совы, Генри Торо обмакнул гусиное перо в самодельные чернила и написал в своем дневнике: «Цена любой вещи – это количество так называемой жизни, которое необходимо обменять на этот предмет сразу или в течение длительного периода».

Или другими словами: мы совершаем глупость, когда отдаем за что-то больше жизненных сил и времени, чем оно стоит.

И тем не менее Гилберт и Салливан предпочли переплатить. Они виртуозно создавали веселые слова и веселую музыку, но, к сожалению, оказались неспособны наполнять радостью собственные жизни. Они создали самые очаровательные оперетты, которые когда-либо видел свет: «Терпение», «Корабль Ее Величества „Пинафор“», «Микадо». Эти талантливые люди не смогли умерить собственный пыл. Они отравили годы совместной работы ссорой о такой ерунде, как стоимость ковра! Салливан заказал новый ковер для театра, который они купили вместе. Стоило Гилберту увидеть счет, как он тут же взорвался от злости. Разразился страшнейший суд, и они больше никогда не разговаривали друг с другом. Когда Салливан писал музыку для новой постановки, он отправлял ее по почте Гилберту, а тот, в свою очередь, так же по почте, посылал ему либретто. Однажды им пришлось выйти на поклон к публике вместе, но они стояли на разных краях сцены и кланялись в разные стороны, чтобы даже не видеть друг друга. У них не хватило здравого смысла, чтобы наложить на обиды «ограничитель», как это сделал Линкольн.

Однажды, во время гражданской войны, когда некоторые друзья Линкольна на чем свет стоит поносили его заклятых врагов, он сказал: «Судя по всему, у вас куда больше злости на моих недругов, чем у меня самого. Быть может, у меня ее слишком мало. Но никогда не думал, что такие чувства приносят пользу. Необязательно тратить половину и без того не очень длинной жизни на ссоры. Если человек перестает нападать на меня, я никогда не оборачиваю прошлое против него».

К сожалению, моя старая тетя Эдит не умела прощать, как Линкольн. Они с дядей Фрэнком жили на заложенной ферме. На участке была крайне бедная, заросшая сорняками и изрытая канавами земля. Жизнь у них была ой какой тяжелой – приходилось экономить каждый цент. Однако тетя Эдит любила покупать новые занавески и разные безделушки, чтобы хоть как-то оживить убогий дом. Все эти «роскошества» она покупала в долг в магазине хозяйственных товаров Дэна Эверсола в Мэривилле, штат Миссури. Дядя Фрэнк очень переживал из-за их долгов. Как и многие фермеры, он боялся брать вещи в кредит, поэтому тайком попросил Дэна Эверсола, чтобы тот перестал продавать его жене вещи. Узнав об этом, она взвилась до потолка и была не менее зла на мужа и почти пятьдесят лет спустя. Сам слышал, как она с горечью и злобой рассказывала эту историю не раз и даже не два. Последний раз я видел ее, когда ей было под восемьдесят. Тогда я сказал: «Тетя Эдит, знаю, дядя Фрэнк своим поступком тебя унизил, но не кажется ли тебе, что жалобы почти полвека спустя куда хуже того единственного проступка?» С таким же успехом я мог бы сказать это стене.

Тетя Эдит сполна заплатила за затаенную злобу и горькие воспоминания своим душевным спокойствием.

В семь лет Бенджамин Франклин совершил промашку, которую помнил еще семьдесят. Однажды семилетнему мальчугану понравился свисток. Да настолько, что он прибежал в игрушечную лавку, высыпал перед продавцом все свои медяки и потребовал свисток, даже не узнав цену. «И вот я вернулся домой, – писал он другу семьдесят лет спустя, – и стал бегать по всем комнатам и изо всех сил дуть в свисток». Но когда старшие братья и сестры узнали, что он заплатил за игрушку больше положенного, они подняли его на смех. Он же, по его собственным словам, горько расплакался от досады».

Представляете, прошли годы, Франклин получил мировую известность, стал послом во Франции, но все это время помнил о том, что однажды отдал за игрушку больше, чем та стоила, и о том, что в итоге «свисток принес больше огорчения, чем радости».

Однако Франклин извлек важный урок из того случая: «Я вырос, стал выходить в свет и наблюдать за поступками других. Думаю, я встречал многих, очень многих людей, которые переплачивали за свисток. Если коротко, я полагаю, что огромная доля людских несчастий происходит от того, что они наделяют вещи не соответствующей им стоимостью и переплачивают за свои „свистки“».

Гилберт и Салливан переплатили за свой «свисток». И тетя Эдит. И Дейл Карнеги – да еще и не раз. Не избежал этой участи даже сам бессмертный Лев Толстой, автор величайших романов «Война и мир» и «Анна Каренина». В Британской энциклопедии написано, что в последние двадцать лет жизни Лев Толстой был самым почитаемым человеком во всем мире. В течение двадцати лет, до самой его смерти, – с 1890 по 1910 год к его дому неиссякаемым потоком шли обожатели, чтобы взглянуть на его лицо, услышать голос или даже хотя бы дотронуться до его одежды. Каждое его высказывание, будто божественное откровение, старательно заносилось в записные книжки. Но в жизни – в обычной земной жизни, у семидесятилетнего Толстого было еще меньше здравого смысла, чем у семилетки Франклина! Можно сказать, не было вовсе.

Только подумайте. Толстой женился на девушке, которую очень любил.

Обоим было настолько хорошо друг с другом, что порой они на коленях просили у Бога позволения и дальше жить в непрекращающемся божественном наслаждении. Однако жена Толстого по природе была ревнива. Иногда она, переодевшись в крестьянскую одежду, следила за ним, даже когда тот гулял по лесу. Между ними то и дело вспыхивали чудовищные перепалки. Ревность женщины была столь неистовой, что она даже прострелила фотографию собственной дочери из ружья. Она каталась по полу с пузырьком опия у губ, угрожая совершить самоубийство, в то время как испуганные дети, забившись в угол, кричали от ужаса.

А как же вел себя сам Толстой? Не стану осуждать его за то, что он перебил всю мебель: такая выходка жены выведет из себя кого угодно. Но он делал и кое-что намного, намного хуже. Вел тайный дневник. Да, дневник, в котором перекладывал всю вину на жену! Вот его «свисток»! Он хотел, чтобы будущие поколения оправдали его и возложили всю ответственность на супругу. А как же отвечала жена? Разумеется, вырывала целые страницы из дневника и сжигала их. Она завела собственный, в котором выставляла тираном мужа. Она даже написала повесть под названием «Чья вина?», в которой выставила писателя домашним тираном, а себя представила в роли мученицы.

И зачем? Для чего эти двое превратили свой единственный дом в «приют для сумасшедших», как писал сам Толстой? Очевидно, причин несколько. Но можно смело сказать: одна из них – сильное желание впечатлить нас с вами. Да-да, как ни странно, но мы и есть те потомки, о чьем мнении они так заботились! Заботит ли нас то, кто виноват? Нет – у нас слишком много собственных проблем, чтобы хоть минуту размышлять о перипетиях в жизни Толстых. Подумать только, какую цену заплатили эти несчастные за свой «свисток»! Полвека в сущем аду только из-за того, что ни у одного не хватило здравого смысла сказать: «Довольно!» Потому что ни один не смог здраво оценить положение и твердо сказать: «Давай сейчас же наложим „ограничитель“ на эту проблему. Мы впустую разбазариваем наши жизни. Давай остановимся сию же минуту».

Да, я действительно полагаю, что здравая оценка – один из самых важных секретов душевного спокойствия. Уверен, мы станем волноваться вполовину меньше, если выработаем собственный золотой стандарт, по которому сможем определять истинную цену вещей, чувств, поступков и событий в нашей жизни.

Вот пятое правило, чтобы избавиться от привычки беспокоиться до того, как она избавится от вас:

Как только появляется желание потратить свою жизнь на нечто сомнительное, задавайте себе три вопроса:

1. Насколько для меня на самом деле важно то, о чем я беспокоюсь?

2. В какой момент стоит наложить на нее «ограничитель» и забыть?

3. Какова настоящая цена этому свистку? Отдал ли я уже больше, чем он стоит?

Глава одиннадцатая
Не пилите опилки

В любой момент, даже когда пишу эти слова, за моим окном я могу увидеть следы динозавра, отпечатанные на плотной глине и камне. Я выкупил их у музея Пибоди Йельского университета. У меня имеется и письмо от хранителя музея Пибоди, в котором говорится, что возраст этих следов – сто восемьдесят миллионов лет. Даже самому недоразвитому дикарю не пришла бы в голову идея вернуться на сто восемьдесят лет назад, чтобы что-то изменить в этих отпечатках. Эта идея, сама по себе, не более глупая, чем привычка беспокоиться, ведь мы не в состоянии вернуться даже на сто восемьдесят секунд в прошлое, но, увы, многие из нас заняты постоянным беспокойством. Разумеется, мы в состоянии повлиять на последствия события, случившегося сто восемьдесят секунд назад, но мы никак не можем изменить само событие, которое уже произошло.

Господь дал нам лишь один способ извлекать пользу из прошлого: спокойно разобрать совершенные ошибки, извлечь необходимые уроки и напрочь забыть о произошедшем.

Знаю, так и есть, но всегда ли у меня хватало здравого смысла и мужества поступать именно так? В качестве ответа на этот вопрос расскажу вам об одном фантастическом уроке, которым одарила меня судьба много лет назад. Тогда я умудрился в буквальном смысле прохлопать более трехсот тысяч долларов и не заработать ни цента. Вот как это было: я запустил крупномасштабный проект по образованию для взрослых, открыл отделения во множестве городов и щедро потратился на накладные расходы и рекламу. Я был настолько погружен в преподавание, что у меня не было ни времени, ни желания присматривать за финансовой стороной предприятия. Я был так наивен, что мысль нанять надежного и опытного управляющего даже не приходила мне в голову.

И вот, где-то год спустя, я наконец узнал пугающую и отрезвляющую правду. Несмотря на огромный приток учеников, мы не получили никакого дохода. Мне надлежало бы сделать две вещи. Во-первых, последовать примеру Джорджа Вашингтона Карвера, который потерял сорок тысяч долларов при банкротстве банка, – а ведь эту сумму он копил всю жизнь. Когда его спросили, знает ли он, что у него не осталось ни цента, он ответил: «Да, мне говорили» – и продолжил читать лекцию. Он выбросил воспоминания об этой потере и никогда больше о ней не говорил.

Во-вторых, мне следовало проанализировать ошибки и извлечь урок.

Признаюсь, ничего из этого я не сделал. Зато с головой бросился в омут беспокойства. Несколько месяцев прошли как в тумане. Я плохо спал и сильно похудел. Вместо того чтобы усвоить этот болезненный урок, я повторил ту же схему, но в меньших масштабах!

Стыдно признаваться во всех этих глупостях. Но еще давным-давно я выяснил, что намного проще «научить двадцать человек поступать правильно, чем следовать собственным советам самому».

Как жаль, что у меня не было возможности обучаться в школе Джорджа Вашингтона в Нью-Йорке и посещать занятия доктора Пола Брэндуайна, у которого учился и уроженец Нью-Йорка Аллен Сондерс!

Мистер Сондерс однажды поделился со мной самым важным в его жизни уроком, который преподал ему доктор Пол Брэндуайн.

«Я был еще подростком, – начал рассказ Аллен Сондерс, – но уже тогда я постоянно беспокоился. Без конца волновался из-за совершенных ошибок. После контрольной или экзамена лежал ночью в кровати и из страха, что не сдал, грыз ногти. Постоянно вспоминал уже сделанные вещи – все думал и думал, как бы нужно было поступить правильнее. Прокручивал в памяти то, что сказал в прошлом, и придумывал, как бы сказал иначе.

И вот одним утром наш класс ввалился в школьную лабораторию, где проходили занятия по гигиене. На краю стола учителя, мистера Брэндуайна, стояла бутылка молока, и мы все смотрели на нее и гадали, какое отношение она имеет к гигиене. Во время урока доктор Пол Брэндуайн резко встал – и смахнул молоко в раковину. Он воскликнул: „Не расстраивайтесь из-за пролитого молока!“[27]27
  Речь об английской пословице Don’t cry over spilt milk (Не плачь из-за пролитого молока). Она означает, что не стоит расстраиваться из-за того, что уже не изменить, тем более если это такая мелочь, как пролитое молоко.


[Закрыть]

Потом он позвал всех нас к раковине, показал на осколки стекла и утекающее молоко и сказал: „Смотрите внимательно, я хочу, чтобы вы запомнили это на всю жизнь. Молока больше нет – сами видите, как оно исчезает. И как бы мы ни суетились, ни рвали на себе волосы, ни капли уже не вернуть. Будь я поаккуратнее, я не пролил бы молоко. Но теперь уже поздно – остается лишь махнуть рукой, забыть и идти дальше“.

Тот небольшой опыт, – продолжал Аллен Сондерс, – прочно засел в моей памяти и остался со мной, даже когда выветрилась вся стереометрия и латынь. Более того, в то утро я узнал о жизни больше, чем за все четыре года обучения в старшей школе. Тогда я усвоил, что нужно стараться не разливать молоко, но уж если это случилось и оно уже утекло в раковину, забыть о случившемся и жить дальше».

Некоторые читатели хмыкнут и скажут, мол, столько шума из-за заезженной поговорки. И так ясно – что упало, то пропало. Согласен, выражение старое, избитое и приевшееся. Каждый слышал его тысячу раз. Но еще я прекрасно знаю, что эти расхожие, надоевшие поговорки хранят в себе мудрость поколений в сжатом виде. Они выковывались в кузницах человеческого опыта и бесчисленное количество раз бережно передавались потомкам. Если бы вы поставили своей целью прочесть все труды о беспокойстве лучших умов всех времен и народов, вы бы не встретили ничего более очевидного, но в то же время столь глубокого, как эти избитые выражения: «Не переходи мост, до которого еще не дошел» и «Что упало, то пропало». Если бы мы жили хотя бы по этим двум пословицам, а не смотрели на них свысока, эта книга нам бы и не понадобилась. А если бы мы жили, прислушиваясь к большинству старых пословиц, наши жизни были бы почти идеальными. Но ведь знание не имеет силы без применения, а цель этой книги не в том, чтобы сообщить вам нечто революционное. Нет, цель этой книги – напомнить вам то, что вы и так знаете, растолкать и вдохновить вас на применение этих знаний.

Всегда восторгался людьми, такими как ныне почивший Фред Фуллер Шедд. Они обладают талантом облекать известные истины в новые, красочные формы. Когда мистер Шедд работал редактором Philadelphia Bulletin, он выступал перед выпускным классом колледжа и спросил собравшихся: «Кто из вас пилил дрова? Поднимите руки». Таких оказалось множество. Тогда он задал еще один вопрос: «А многим ли доводилось пилить опилки?» Ни одной руки.

«Разумеется, распилить опилки невозможно! – пояснил мистер Шедд. – Они уже распилены! Так же и с прошлым. Когда вы переживаете об уже свершившихся событиях, на самом деле вы пытаетесь распилить опилки».

Когда звезде бейсбола Конни Маку был восемьдесят один год, я поинтересовался, переживал ли он когда-нибудь из-за проигранных игр.

«О да, – ответил Конни Макк, – но от этой глупой привычки я избавился еще много лет назад. Просто однажды осознал, что это абсолютно бесполезное занятие. Водой, что утекла в ручей, муки не намелешь».

И действительно, водой, которая утекла в ручей, вы не сможете ни распилить бревна, ни намолоть муки. Зато очень даже можно состарить лицо морщинами и заработать язву желудка.

Однажды я обедал с Джеком Демпси в День Благодарения, и за индейкой под клюквенным соусом он рассказал о бое, в котором уступил титул чемпиона мира в тяжелом весе Танни. Как можно догадаться, этот проигрыш сильно ударил по его самолюбию. «В середине боя я вдруг осознал, что стал стариком. К концу десятого раунда я все еще был на ногах, но не более. Лицо было разбито, глаза почти закрылись. Я увидел, как рефери поднял руку Джина Танни в знак победы. Я больше не чемпион мира. Под проливным дождем поплелся через толпу в раздевалку. Одни люди пытались схватить меня за руку, другие плакали.

Через год я провел еще один бой против Танни. Без толку. Карьере конец. Трудно было не переживать из-за этого, но я сказал себе: „Не буду жить прошлым и рыдать из-за разлитого молока. Да, пропустил удар в челюсть от судьбы, но свалить себя не дам“».

И Джек Демпси стал бороться. Как? Повторял ли он себе снова и снова: «Не буду беспокоиться из-за прошлого»?

Нет. Это лишь заставило бы его постоянно прокручивать в голове картинки из прошлого. Он смирился с поражением, оставил его позади и начал строить планы на будущее. Открыл «Ресторан Джека Демпси» на Бродвее и Great Northern Hotel на Пятьдесят седьмой улице. Занялся организацией боев и сам участвовал в показательных поединках. Загрузил себя делами настолько, что у него не осталось ни времени, ни желания вариться в прошлом. «В последние десять лет мне живется намного интереснее, чем когда я был чемпионом», – признался Джек Демпси.

Еще мистер Демпси рассказал мне, что прочел не так много книг, но, сам того не подозревая, следовал совету Шекспира: «Мудрые никогда не сокрушаются из-за потерь, но с готовностью исправляют последствия».

Чем дольше я изучаю историю, читаю биографии знаменитостей и наблюдаю за поведением людей в трудных ситуациях, все больше и больше поражаюсь и вдохновляюсь способностью некоторых оставлять трагедии позади и жить нормальной жизнью.

Мне довелось посетить тюрьму Синг-Синг, и больше всего меня удивило то, что арестанты казались такими же счастливыми, как и большинство обычных людей на свободе. Поделился этими наблюдениями с Льюисом Лоузом – начальником тюрьмы в то время, и он пояснил, что, когда заключенные только попадают в стены Синг-Синга, они, как правило, полны обиды и озлоблены. Но несколько месяцев спустя большинство, как правило самых умных, отбрасывают мысли о своих злоключениях, успокаиваются, смиряются с тюремным бытом и стараются сделать свое пребывание как можно более сносным. Мистер Лоуз привел в пример одного заключенного, садовника, который даже пел, когда работал на грядках тюремного огорода и заботился о цветнике.

Заключенный, который пел, ухаживая за цветами, выказывал куда большую осознанность, чем большинство из нас. Он, видимо, понимал, что:

 
  Судьба начертана пером суровым,
  Вся набожность, весь ум не в силах снова
  Строку начать иль прежнюю стереть,
  И нет тех слез, что смоют хоть полслова.[28]28
  Перевод Е. Саркисьянц.


[Закрыть]
 

Так зачем лить слезы? Естественно, каждый из нас совершал промахи и глупости! Так что же? Кто не без греха? Ведь даже сам Наполеон проиграл треть важных для него сражений. Быть может, в среднем наши шансы на успех ненамного хуже. Как знать.

Как бы то ни было, всей королевской коннице и всей королевской рати не вернуть прошлого. А значит, давайте запомним шестое правило:

Не пытаться пилить опилки.