Текст книги "И тени затмили свет"

И в прологе честь ответов найдём

Самая трудная вещь на свете – это думать своей собственной головой. Вот, наверное, почему так мало людей этим занимается.

Генри Форд

Больно.

Почему так больно? Почему из сердца так и текла кровь, окрашивая весь бесконечный океан отчаяния и несбывшихся надежд в алый цвет? Почему душа трескалась, распадалась на части, падала во тьму? «Это пройдёт, не переживай. Всё будет хорошо», – так постоянно отвечал отец на жалобы своего сына. Ха-ха, смешно. Вот только ничего не проходило. Боль оставалась на месте, с каждым днём всё больше и больше напоминая о себе. Почему? Потому что отец не знал, что помимо физической боли есть ещё и моральная. Он не понимал, что внутренние страдания куда тяжелее внешних.

Куда больнее.

Четырнадцатилетний рыжеволосый мальчик покачал кудрявой головой, тяжело вздыхая. Не раз такие мысли штурмовали его мозг, отчего на душе становилось ещё более паршиво. Ничего нового, всего лишь очередной плохой день. Как всегда. «Пора бы что ли уже с этим смириться, – думал юноша, глядя в одну точку перед собой, – признать, что я неудачник. Банально, правда? Но я так не могу. Каждый день я просыпаюсь и думаю, что сегодня всё изменится, сегодня я займу первое место, смогу заговорить с понравившейся девочкой, стану крутым перед друзьями, каким и должен быть. А в итоге что? В итоге я играю чужую роль».

Его тусклый взгляд тёмно-зелёных, как мокрый мох, глаз прошёлся по стоящей вокруг обстановке: унылое, вечно белое небо, которым нельзя любоваться, грязные, с оттенком серого, точно старые фотографии, деревья с чёрными полугнилыми листьями, которые никогда не опадали. Это было место, называвшееся Затишьем. Миром, где обитали настоящие души людей, их мысли, истинные образы и искренние чувства.

Серый мир правды. Даже забавно.

– Эй! Ты заснул, что ли?

К мальчику подошёл крупный, мускулистый мужчина, такой же рыжий, как и его сын. Суровым взглядом он посмотрел на юнца и покачал головой. Он всегда качал головой, когда был недоволен. А недоволен он был очень часто.

– Я тебе поручил почистить аиста. А ты что делаешь? Опять дурью маешься?

– Мне больно, – жалобно ответил четырнадцатилетний паренёк. – Очень больно.

– Только не надо опять за своё, – закатил глаза его отец и упёр сильные руки в бока. Он был таким высоким и большим, что его можно было сравнить со старым дубом. – Уже и так все уши про это прожужжал. Всё пройдёт, ты же знаешь.

– Знаю, но ничего не проходит, – с нотками отчаяния в голосе возразил мальчик.

– Значит, займись делом, может, так поможет, – строго приказал мужчина и скрылся за углом старого, бревенчатого, покрытого мхом, дома.

Юноша, тяжело вздохнув, встал со скамейки. Он уже давно понял, что рассказывать отцу о своих проблемах – как об стенку биться, она всё равно ничего не поймёт и не сломается. Бесполезно. Порой, конечно, казалось, что этот взрослый человек что-то понял, воспринял жалобы своего сына серьёзно, но через несколько секунд он снова отвлекался на работу и обо всём забывал. Ему было всё равно на бедного мальчика. Кому какая разница, что ныл этот неудачник? Разве стоило вслушиваться в его слова? Нет, конечно. Это глупо. Глупо помогать таким, как он. Зачем спасать того, кто уже пал? Того, кто мёртв внутри?

А может, мертв не он, а всё общество вокруг. Кто знает.

Сгорбившись от своих мыслей, парнишка медленно подошёл к гнезду аиста. Интересный факт: в Затишье эти птицы создавали свой дом не на деревьях, а на земле, чтобы такие жалкие люди, как он, чистили им крылья и помогали. Да и аисты были не совсем обычные: их серые перья отливали серебром, точно были покрыты тонким слоем бензина; клюв был чёрный, как глубины океана, глаза блистали алой кровью, будто были готовы сожрать любого подлеца со всеми потрохами. От одного их дикого взгляда бросало в дрожь и становилось так страшно на душе, словно тараканы по ней бегали.

Жуть.

Рыжий мальчик взял тряпку со стула и с тревожным подозрением посмотрел на двух аистов, которые будто и ждали, чтобы он отвернулся и они смогли впиться своим острым клювом ему в мозг, выклевать его как нечто ужасно вкусное. От этих мыслей юноше стало нехорошо. Боль смешалась с привычным страхом. Как же он ненавидел оставаться наедине с этими птицами, как же он ненавидел себя за пагубный страх, внутреннюю трусость, за маску, которую он носил в реальности изо дня в день.

Как же он ненавидел себя.

Юнец хотел измениться, стать таким, каким он всегда представлял себя в мечтах: смелым, бесстрашным героем, спасающим жизни людей, крутой знаменитостью школы, которого любили бы все девушки, лидером гнилого человечества.

Ха-ха, смешно.

Быть первым, чтобы править мёртвым обществом. Забавно.

Один из аистов странно посмотрел на рыжеволосого парнишку, когда на его бледном, веснушчатом лице растянулась сумасшедшая улыбка. Они словно побоялись его. Душу, вечно падающую в пустоту. Во тьму.

– Не бойтесь.

Мальчик как можно дружелюбнее улыбнулся, хотя сам в душе испытывал страх. Раздирающий плоть, пожирающий кости, пьющий черноту страх, нагнетающий ещё больших мрачных мыслей. Как всегда. Всё как всегда. Ничего нового. Даже как-то печально от всего этого однообразия.

– Может, тогда покончить со всем этим? – тихо спросил самого себя подросток, следуя за своими мыслями.

Он аккуратно, стараясь подавить страх, чтобы руки не дрожали, тёр тонкой, грязноватой тряпочкой крылья одного аиста. Второй терпеливо ждал, следя за каждым движением чистильщика своими чёрными бусинками, чем-то смахивающими на глаза ворона. На его слова птица повернула голову на бок и тревожно переступила с ноги на ногу в широком, красивом гнезде.

«Говорят, что перо серого аиста из Затишья (или как его ещё называют Молчаливый аист) очень острое. Настолько острое, что его можно сравнить со стальным королевским клинком, который не раз побывал в кровавом бою», – вспомнил слова отца юнец, когда его папа рассказывал ему об искусстве ухода за этими странными, не совсем обычными птицами, которые имели свою роль как в Затишье, так и в реальном мире. Он сейчас не мог припомнить, зачем именно нужны эти аисты, да ему было плевать на это – боль всё равно останется болью, не смотря на каких-то там нетипичных животных. Подумаешь, они приведут ещё одну несчастную душу в этот серый мир правды. Ему, четырнадцатилетнему неудачнику, лучше от этого ни фига не станет. Так что можно было не заморачивать лишним бредом свою голову. Лучше вместо этого придумать новый способ, как покончить с собой. Зачем идти по стопам всех бывших самоубийц? Лучше придумать что-то своё. Не банальное.

И вот это новое решение было прямо перед парнем. Молчаливый аист, перья которого можно было использовать в своих тёмных целях. Что ещё могло быть лучше?

Как же забавно.

Рыжий юноша чувствовал себя злым гением, у которого в бездне тьмы родилась очередная безумная идея. Идея, как уничтожить свой мир. Себя.

Он ощущал прилив нездорового веселья, которое не могло привести ни к чему хорошему.

– Тише-тише, мои славные… – поговаривал он себе под нос, осторожно гладя серебристые крылья аиста влажной тряпкой. Они ярко заблистали после городской пыли, и этот блеск был среди унылого, серого Затишья как яркий луч солнца.

Резко, одним движением израненных пальцев, мальчик выдернул серое перо из птицы. Оно оказалось довольно тяжёлым и твёрдым на вид, словно и вправду стало настоящим мечом. Осталось лишь этот меч воткнуть в себя. Убить своё сердце, покрытое плесенью и тухлыми надеждами.

И всё бы ничего, только аист вдруг громко закричал. Закричал так, как кричали дети, у которых отняли любимую игрушку. Казалось, что на те секунды, когда длился этот будто предсмертный вопль, затихло всё вокруг, застыло в ожидании жуткого кошмара. Кошмара всех кошмаров. Почему? Потому что первое и единственное правило в Затишье было то, что ни при каких условиях, никогда и ни для чего не шуметь. Не кричать, не свистеть, не громко топать по полу, ничего из этого.

Однако этот ужасный вопль аиста разрушил вечно стоящую в Затишье тишину. Даже как-то странно звучало.

Юнец в испуге отошёл от гнезда птиц, которые с кровожадным гневом взирали на него – бедного мальчика, держащего трясущимися руками сверкающее перо-меч. Он пятился назад и в ужасе смотрел, как Молчаливые аисты медленно подходили к нему, высоко поднимая длинные ноги с острыми, как сурикены, когтями. Они шипели на него и выглядели при этом как самые настоящие хищные звери, на равне которых не устоял бы даже лев.

Но паренёк боялся не аистов. Он нутром чуял, что они ничего не сделают ему. Наверное. Всю кровавую работу за них сделают их прислужники – Слуги Смерти.

И именно они сейчас летели с белого неба прямо на него. Полугнилые, окровавленные трупы, пустота которых заполнена только голодными червями, они были накрыты грязной, некогда белой, длинной тканью, отчего при полете эти живые мертвецы были чем-то похожи на привидений. Ужасных, жутких приведений, которые были куда страшнее всех других, обычных. Куда сильнее, кровожаднее. И опаснее. Один слишком громкий для них звук мог стоить жизни.

Как, к примеру, сейчас, когда рыжеволосый юнец пытался спастись от смерти, как бы нелепо это ни звучало, потому что несколько секунд назад он хотел умереть. Но такой смертью он погибать не хотел – смелости не хватало. Поэтому что он делал? Правильно – бежал со всех ног прямо в чащу серого леса.

Ветки ударяли в лицо, корни подворачивались под ноги будто специально, перо-меч, казалось, тяжелело после каждого метра. Сердце стучало как бешеное, точно звуки дятла раздавались по бессловестному лесу, дикий страх сковал горло, отчего становилось трудно дышать. Казалось, что вот-вот – и бедный мальчик замертво упадёт на холодную землю. Но он не сдавался и бежал изо всех сил, слыша, как за спиной раздавались жуткие шипения Слуг Смерти.

– Дьявол, – выругался парень, когда случайно споткнулся и со всей скорости упал лицом прямо в грязь. С ним, правда, всегда такое случалось, но менее реалистично. Не в прямом смысле этих слов.

Тяжело дыша, он лежал на земле и в ужасе оглядывался, осматривая небо и лес вокруг. Никого пока не было. Утихли все звуки, казалось, его бешеное биение сердца можно было услышать за многие мили вокруг. Мальчику было так страшно, так страшно, что он был готов обмочиться. Он всё оглядывался и оглядывался, в панике пытаясь увидеть Слуг, но их нигде не было, точно они издевались над ним. Где же? Где же они прятались? Неужели решили пощадить его, не сжирать заживо?

Юнец сглотгнул комок ужаса, смешанного с диким воплем отчаяния, и встал с влажной чёрной земли, по пути подобрав выпавшее оружие. Он обернулся, готовый вновь впуститься в бега не смотря на боль в подвёрнутой ноге, однако кошмар всех кошмаров настиг его раньше, чем он успел бы сделать хоть шаг.

Один из Слуг Смерти вдруг из неоткуда появился прямо перед ним. Трупная вонь ударила в нос настолько сильно, что рыжий юноша чуть ли не упал без чувств. Громко пискнув, он быстро развернулся и помчался со всех ног в обратную сторону, к дому. Он ощутил, как кривые, острые ногти разорвали его одежду, оставив неглубокую рану на спине, однако это не остановило беглеца – тот бежал как паровоз.

Раздирающий ужас, пожирающий страх и тёмное отчаяние поглощало всю его мёртвую душу. Так он боялся умереть страшной, жуткой смертью, которую не пожелаешь даже самому злейшему врагу.

Шипение вновь послышалось сзади, но на этот раз оно было очень громким. Слуги Смерти приближались к своей очередной жертве.

– Нет-нет-нет! – в слезах закричал подросток и вновь упал на землю.

Он в панике как можно быстрее перевернулся на спину, что было зря. Его сердце чуть ли не выдержало того ужаса, который предстал перед ним: несколько Слуг Смерти в серых мантиях парили над ним, задевая полусгнившими чёрными ногами трясущееся тело беглеца. Он был окружён, бежать было некуда – всюду летали эти жуткие привидения, готовые сожрать свою жертву до костей.

– Пожалуйста, прошу…

Горячие слёзы обжигали кожу, футболка стала мокрой от пота и крови, последние надежды на спасение угасали, как потухали огни перед ночной мглой. Но Слуги не желали сжаливаться над тем, кто нарушил правила. На то они и были прислужниками самой Смерти, чтобы убивать непослушных. И никто не сможет их одолеть. Но так ли это было на самом деле?

Мгновение – и они набросились на бедного мальчика. Острые клыки впились во все его части тела: в шею, в грудь, в плечо, руки, ноги. Всюду их голодные глотки хотели заполучить свой лакомый кусочек пока ещё живой плоти. Мальчик пытался отбиваться, но это было бесполезно не только из-за их немыслимой силы, но и из-за невыносимой боли, пронзающей всё его полуживое существо.

В последствии он пытался вспомнить, как он смог выжить, как всё так получилось, как сложилось, что он выиграл. Первый раз в жизни. Первый и, к счастью, далеко теперь не последний. Иногда ему казалось, что на мгновение он почувствовал неимоверную решимость в своих действиях, иногда – что Слуги на секунду ослабили свою атаку, что смогло помочь ему, а иногда он думал, что высшие силы решили сжалиться над ним и сделать его судьбу иной.

Но так или иначе, с того момента всё изменилось.

Момента, когда он, четырнадцатилетний паренёк, убил одного из Слуг Смерти, вонзив перо-меч прямо в его гнилую, червивую плоть. Когда удача наконец повернулась к нему лицом. Тогда всё стало по-другому. Однообразная серая жизнь приобрела краски, мир стал светлее, люди начали относиться к нему с глубоким уважением. Вот тогда он стал героем.

Неожиданно, правда? Но такова судьба.

Юнец крепко держал блестящий клинок, лезвие которого было похоже на длинное перо, и ещё глубже вонзил его в живой труп Слуги, пока кончик клинка не показался из-за спины вместе с червями и чёрной, густой жидкостью, похожей на ртуть. Он не понимал, как смог провернуть такое, как вообще смог двигаться и взять в руки оружие, чтобы кого-то убить, кого-то и без того мёртвого. Загадка.

Однако вот он – стоял с мечом в руках и весь дрожал от пережитого ужаса, а вокруг него в полном молчании парили Слуги Смерти, пустыми глазницами из-под ткани смотрели на то, как один из их сородичей упал на землю, дико закричав на всё Затишье, а затем растворился в куче червей и гусениц, исчез навсегда.

Вот, на что способна сама Смерть, – когда умирало даже то, что и так мертво. Смерть беспощадна, и она любит себя за это. За свою кровожадность. Жестокость. И всемогущество. С ней ничто не могло сравниться, даже сама Тьма. Или Свет. Она управляла ими, управляла человечеством и всем миром.

И Смерть смеялась над их ничтожеством. Смеялась в лицо.

Рыжеволосый подросток в ужасе озирался по сторонам, словно это не он сейчас убил одного из тех, кто всегда убивал. Сжирал заживо. Он был серьёзно напуган, изранен и отчаянен. Если кто сейчас осмелился бы на него напасть, он был готов либо расплакаться, как малое дитя, либо, не задумываясь, убить ещё кого-нибудь даже не смотря на то, что он еле держал перо-меч в трясущихся от страха руках.

Ещё никогда он так не дорожил своей жизнью. Ещё никогда он так не понимал, насколько это важно – жить. Ещё никогда ему так не хотелось жить.

Жизнь – забавная штука. Но насколько бы забавной она ни была, её надо беречь.

Немногословные Слуги Смерти смотрели на потрёпанного беглеца. Все до единого, словно он не был для них больше жертвой. А стал чем-то иным.

– Что вы теперь со мной сделаете?

Паренёк постарался придать своему голосу как можно больше уверенности и силы, даже попытался добавить в него каплю угрозы. Он не знал, чего ожидать после того, что он натворил: смерти или благословения. Однако он определённо знал, что ещё никто и никогда в истории Затишья не убивал хоть кого-нибудь из Слуг Смерти. Это считалось попросту невозможным.

Вдруг среди стоящей вокруг мёртвой, в прямом смысле этого слова, тишины послышался шорох. Это Молчаливые аисты пришли к рыжему юноше, перед которыми расступались эти страшные привидения. Они словно наблюдали за всем этим из-под своей серой накидки, их чёрные руки безвольно висели, кривые ноги парили над землёй в нескольких фунтах. Это было жутко, но завораживающе, точно ты попал на сцену в середине фильма, в самую гущу событий. Однако в реальности это не приносило никакой радости, а только страх.

Страх перед будущем.

– П-простите, ч-что я вырвал у вас пер-ро, – чуть ли не в слезах, дрожа всем телом, проговорил подросток и протянул вперёд отливающий серебром клинок.

«Оставь себе».

От этого многоголосного звука, раздавшегося в его голове, мурашки побежали по коже. Он не знал, кто именно это из двух аистов сказал, однако понял, что это были именно они. Понял это по их некогда кровожадному, а теперь мудрому взгляду тёмных глаз, который так и пронизывал его существо насквозь.

– Что? – парень даже забыл о страхе от удивления.

Он всегда думал, что эти птицы не то что не разговаривали, но даже не произносили ни единого звука, кроме шипения, и то это было редко. А тут… Видимо, мир явно катился в бездну изменений.

«Ещё никто не смел взять наше перо и использовать его как оружие. Ещё никто не смел выжить после атаки Слуг Смерти. Ещё никто не смел убить одного из них. Ты очень храбрый малый, раз смог провернуть такое. Раз смог впечатлить самих Молчаливых аистов».

У рыжего юноши чуть челюсть не отвалилась. Он только сейчас осознал, что именно совершил: пошёл против правил и победил. Смог выжить. Выжить в такой ситуации, в которой никто и никогда не выживал. Смог убить одного из тех, кого никто и никогда не убивал.

Это и вправду впечатляло.

– Так… Вы меня не убьёте? – он заулыбался, как маленький ребёнок. Надежда на лучшее расцвела в нём, как пышный бутон самого прекрасного цветка.

Аисты, казалось, даже усмехнулись над ним.

«Конечно нет, глупый. Мы тебя вознаградим за это. Редко кто может нас удивить. И поэтому теперь ты – глава Затишья».

А судьба умела удивлять. Она умела поворачиваться к своим жертвам бледным лицом и счастливо улыбаться им.

Она умела исполнять даже самые тёмные мечты.

I: И дар нёс в себе проклятие

Если вы одаренный человек, это не значит, что вы что-то получили. Это значит, что вы можете что-то отдать.

Карл Густав Юнг

Музыка была подобна мыслям.

Она так же переливалась, изменялась, искрилась, сменяла краски настроения, оттенки цветов, мысль за мыслью, ноту за нотой, создавая из звуков целую симфонию, точно они разговаривали друг с другом как давние друзья, обсуждали принцип своего существования, зачем они издавались из довольно старого фортепьяно, на котором я сейчас играл. Тонкие пальцы с отросшими ногтями двигались по белым пыльным клавишам, которые пускали слабый, почти незаметный скрип перед тем, как опуститься вниз под тяжестью рук и издать новую порцию переливающихся звуков, которые будто играли в освещённом утренними лучами солнца воздухе, плясали в нём, создавали музыку.

Одно слово – музыка. А столько понятий и ассоциаций возникало у нас в голове. У кого с ней была связана радость, у кого вдохновение, а у кого – боль и печаль. Я же хотел думать. Думать о смысле жизни, о человеческих душах, о их предназначении. Каждый человек, по сути, должен об этом хоть раз задумываться. Зачем он жил? Зачем он ходил в школу двенадцать лет, зачем работал, зачем покупал те или иные вещи, зачем вообще существовал в этом мире и какое имел значение среди других миллиардов людей? Чем он выделялся среди серой, мёртвой массы человечества?

Некоторые становились президентами. Другие – знаменитыми убийцами или террористами. Третьи – прославленными художниками, писателями, музыкантами. Многие приносили пользу цивилизации, искусству, миру. Но ещё больше – умерли в неизвестности. Прожили пустую, бесполезную, никому не нужную, кроме родным и близким, жизнь. Каждый из нас обладал каким-то даром, с помощью которого можно было бы помочь во благо миру или же разрушить его. Однако не все этот дар могли раскрыть, понять и освоить. Далеко не все. Можно даже сказать, что подавляющая часть человечества не смогла до сих пор это сделать.

И они так и помрут.

Нет, я не говорю, что надо стать известным или надо приносить пользу. Нет. Надо лишь понять, для чего ты живёшь. Зачем. Почему. Как. Зачем ты тратишь деньги, зачем мечтаешь, на что надеешься, чего хочешь. А нужно ли тебе всё это по-настоящему? Нужно ли это твоей душе? Правда ты считаешь, что поступаешь изо дня в день правильно? С пользой для себя или для общества?

Вот этим я и занимался каждый день. Постоянно думал об этом, играя на фортепьяно, слушая музыку или читая книгу. Эти вопросы никак не давали мне спокойствия уже много времени. Может быть, даже лет. Кто знал. Однако с каждым днём этих вопросов становилось всё больше, а ответов до сих пор не прибавлялось.

Как же их найти? Где?

– Ты красиво играешь. С чувством.

Кто-то положил мне руку на плечо. От неожиданности я резко вернулся в реальность, которая напомнила о себе яркими лучами дневного солнца и резко затихшей на половине пути музыкой, на место которой пришёл шум класса. Даже как-то и не заметил, что вновь погрузился в раздумья. Впрочем, как всегда.

Я обернулся, собираясь увидеть того, кто отвлёк меня от столь важных раздумий. Это был какой-то молодой парень со светло-коричневыми, как крем-брюле, волосами, на бок покрывающие лоб, и с большими глазами цвета морской волны. Их взгляд был такой любопытный и искренний, точно принадлежал какому-то маленькому зверьку, который в первый раз увидел человека. И не знал, насколько этот человек был пуст внутри.

– Я играл без каких-либо чувств, – холодно сказал я, пальцем поправив съехавшие с переносицы чёрные очки. – Это не про меня – играть с чувством. Я играю с мыслями. Именно мысль ведёт меня в самую глубину мозга, в самую чащу разума. Она открывает передо мной все двери, показывает потайные ходы разума, ведёт в тёмные углы души, впускает туда, куда бы я сам никогда бы не попал. Именно такая мысль пробуждается, когда я играю. Именно это меня и интересует, а не какие-то там чувства. Чувства нужны для слабых людей, а сильным – трезвость ума и хладнокровность. А то, что я умею играть на фортепьяно, вовсе не значит, что я питаю слабость к музыке. Я могу думать и размышлять о смысле жизни и без неё, однако именно правильно подобранная мелодия показывает тот путь, который мне нужен. Так что чувства тут исключены.

Незнакомец, казалось, был сильно впечатлён моей речью, на что, в общем, и был расчёт. Обычно после таких длинных и нудных слов мои слушатели тут же уходили, понимая, что я слишком умный для их общения. Или же они были слишком тупые, чтобы понять меня. Мало кто из людей вообще понимал правду. Им лишь бы ложь слушать, кормить их ею с ложечки, как маленьких детей, и мило улыбаться, пряча за своей спиной окровавленный топор.

Но на этот раз слушатель оказался не столь простым, как я думал. Но ничего, я проверю его стойкость ума и терпения. А когда я так делал – врагов становилось всё больше. Мало кто выдерживал мою «проверку». По правде сказать, вообще никто.

– Ого, – голос у парня был приятный, но ему явно не хватало уверенности. Видимо, растерялся после такого потока информации. – Не знал, что всё так сложно.

– Мир вообще сложная штука, ничто в нём не бывает лёгким, даже то, что мы совершаем каждый день, – говоря, я всё больше входил в свою роль. Заговаривать чуть ли не до смерти – это моё призвание. Я так много думал и так мало говорил, что когда я раскрывал рот, меня уже не остановить. – Думаешь, что ты пришёл в школу – и это обычное дело, так ты поступал каждый день кроме выходных. А на самом деле в этом замешано много факторов: ты проснулся, с тобой не случился инфаркт, тебя не сбила машина, на тебя не упал кирпич и так далее, сводящееся к летальному исходу. Ты совершаешь каждый день какие-то незначительные поступки или делаешь что-то столь привычное, что уже не замечаешь этого, к примеру, чистишь зубы, надеваешь обувь или одежду, моешься и так далее. А именно из всего этого и состоит вся твоя жизнь. Из привычек и постоянных дел, которые не имеют значения, но именно они создают сложную, трудную паутину жизни. Поэтому ничего не бывает лёгким.

Молодой человек, казалось, вообще сбился с толку. Его тонкие, тёмные брови сошлись на переносице, вытянутое лицо было напряжено от стараний понять то, что я только что сказал. Всегда был такой эффект. Люди словно в первый раз в жизни задумывались о чём-то серьёзном, настолько серьёзном и сложном, что их мозг просто не мог обработать полученную информацию. Не мог её усвоить и понять. Это было для них что-то за рамками их обыкновенной жизни, за рамками разумного. Некоторые считали это совершенно ненужным, непригодным для повседневности. Действительно, зачем задумываться о том, что ты делаешь каждый день? Зачем вообще о чём-либо задумываться?

Забавно, не правда ли?

– Я…

«Пожалуй, пойду» – такой конец обычно следовал за этим словом. Все так делали. Все всегда уходили от меня рано или поздно. Никто не выдерживал моих речей, потому что никто ничего не осознавал. С одной стороны, я смеялся над такими, считая себя самым умным, с другой стороны, мне было одиноко, хотя я не всегда это признавал. Некому было высказаться, только самому себе. А это не всегда помогало.

Вообще никогда.

Что же я делал не так? Может, мне стоило нормально общаться с людьми? Но я так не умел. Да и незачем. Лучше быть выше всех остальных, чем спускаться до уровня дураков.

– Хочешь уйти и подготовиться к уроку? – спокойно предположил я, кивая подбродком в сторону парт, около которых туда-сюда сновались мои одноклассники.

– Нет, я не это хотел сказать, – парень ещё больше нахмурился. Казалось, он что-то осознал для себя. – Мне просто понравилось, как ты играл и…

Он замолчал, не зная, что сказать. Было видно по его взгляду, что в нём бушевали мысли и чувства, что он силился что-то добавить, но растерянность никак не давала ему это сделать.

Я присмотрелся к этому парню и узнал в нём новенького, который появился в нашем классе только в этом году. Прошёл уже месяц с начала сентября, а я до сих пор не знал, кто он такой, как его звали и что он из себя представлял. Он не особо с кем-либо общался, а тут решил заговорить со мной. Интересно, это потому, что я тоже такой же одиночка? Со мной мало кто общался, считая меня «невыносимой занудой». Банально, но это так. Все были просто не моего уровня.

Всё в мире было до боли банально.

Юноша, что стоял передо мной, на вид казался моего возраста, шестнадцати лет, был высоковат, широкоплеч и довольно не слаб в мышцах. Слегка загорелая кожа была достаточно сухая, ногти неровно обгрызаны и поломаны в некоторых местах, а короткие пальцы нервно сжимались и разжимались. Он был красив, но его красота была ещё далека от идеала. Возможно, он станет красивее через пару лет и тогда за ним будут бегать все девочки. Ничего нового.

– И что? – хладнокровно спросил я, чувствуя лёгкое раздражение от того, что мне приходилось вытягивать из этого новенького ответы. Интересно, он и вправду такой тупой или это просто казалось на первый взгляд?

– Послушай, мне просто сложно выразить свои мысли и эмоции такими же длинными предложениями, как у тебя, – наконец ответил парень и неуверенно улыбнулся. – Я просто хотел так же умно ответить, как и ты. А получилось как всегда. Коротко. И не чётко.

– С этим я соглашусь, – кивнул я головой, наблюдая за собеседником.

– Извини, – молодой человек смутился и опустил взгляд бирюзовых глаз.

– Тебе незачем извиняться, ты ведь ничего не сделал, – заметил я спокойным голосом. – Не люблю, когда извиняются не из-за чего. Это раздражает. Считаю, что таким образом человек проявляет свою внутреннюю слабость и неуверенность в себе. А таким людям в последствии тяжело живётся. Они падают в тёмное дно общества, которое тоже раньше было таким же, как они, но стали озлобленными, жестокими и ничтожными. Не думаю, что ты хочешь этого.

– Я знаю, – вдруг с какой-то твёрдостью ответил парень. – Но это не всегда так. Могу сказать, что извинение бывает не только проявлением слабости. А проявлением сочувствия и вежливости.

– Возможно, – с некой задумчивостью кивнул я. Чем-то он мне даже понравился. В нём как будто чувствовался ум, осознание самого себя.

– Я просто не знаю, что ты за человек такой, и чтобы ненароком сделать нас врагами, я хотел заранее быть вежливым и извиниться перед тобой. Я подумал, что я тебе, наверное, показался глупым, ведь я слышал, что о тебе говорили, что ты такой супер-умный, но я просто не всегда могу выразить свою мысль. Мне легче написать стих, нежели рассказывать о том, что я думаю и чувствую.

Этот новенький говорил на порыве эмоций, отчего, закончив, он даже запыхался. Видимо, не каждый день говорил столь много. Но теперь отношение к нему у меня немного поменялось. Теперь я не смотрел на него как на подопытного кролика, а как на своего нового ученика. Но сможет ли этот ученик научиться чему-то новому и не пропасть в гнили общества?

– Ты пишешь стихи? – это интересовало меня больше всего.

– Да, могу потом дать почитать, – юноша самодовольно поднял подбородок.

– Хорошо, – я встал со стула и обнаружил, что мой собеседник был даже немного, буквально чуть-чуть, выше меня. – Трантер Нефф.

– Клем Эрнандес, – парень пожал мою руку, а затем слегка нахмурился. – Тра… Как тебя зовут?

– Можно просто Трант.

– Да, Трант. Так лучше, – глупо заулыбался Клем. – Тебе идёт имя.

– Не от имени зависит сущность человека, – начал я, приметив, что собеседнику нравилось, когда я говорил. – Да, имя помогает человеку осознавать себя, в имени лежит его прошлое, будущее и настоящее, но именно он сам и делает себя, лепит из себя то, что хочет или должен представлять собой. От самого человека зависит то, какой он внутри.

– А снаружи? – с интересом спросил юноша, во все глаза глядя на меня, отчего я почувствовал себя даже… Крутым. Хотя возможно ли такое при общем ничтожестве человека?

– То, как он выглядит снаружи, определяет уже общество. Для одних человек может казаться добрым и великодушным, для других – злым и жестоким. Или же, к примеру, ему пришлось надевать на себя маску и делать такой вид, чтобы он удовлетворял окружающих. Сейчас именно всё так и происходит. Люди носят маски, фальшиво улыбаются друг другу, льстят и говорят глупости с таким видом, будто это самое умное, что есть на свете. И никто, главное, не знает, что происходит внутри каждого из нас. Никто же не знает, о чём мы думаем, что чувствуем, что нас тревожит. Может, нам настолько хреново, что готовы спрыгнуть с крыши, а может, мы так счастливы, но никто этого не видит, не понимает. Кто знает. Мы живём в том мире, где никто ничего не знает, но упорно притворяемся, что знаем.