Текст книги "Огненный крест"

Единственное, что не тронули в кабинете, – кожаный мешочек, который дала мне Найавенна, шаман тускарора, теперь в одиночестве лежавший в уголке. Интересно, почему миссис Баг не переложила его к остальным вещам? Я ведь никогда не говорила ей, откуда он, хотя понятно, что вещицу сделали индейцы – из узелка торчали перья дятла и ворона. Прожив в колониях меньше года, миссис Баг относилась к индейцам с излишней подозрительностью.

В кабинете безмолвным укором витал запах щелока. Не стоит винить домоправительницу: это для меня заплесневелый хлеб, куски гнилой дыни и яблоки были экспериментом, а для нее – вопиющим оскорблением бога чистоты.

Вздохнув, я закрыла шкаф. Уже не впервые мой эксперимент завершался провалом, тем более что и в этот раз успеха он не предвещал. Ничто не мешает подготовить новые кусочки хлеба и овощей. Однако делать этого я не стала, хотя времени до обеда было достаточно. Джейми уже собирает милиционеров, значит, через несколько дней они выдвинутся в Солсбери – и я вместе с ними.

В голову вдруг пришло, что я в любом случае не успела бы завершить эксперимент. Раскладывая испорченные препараты, я ведь знала, что нам скоро уезжать. Даже если бы что-то получилось, все равно не хватило бы времени собрать грибок, высушить, очистить… Я это знала – и упрямо затеяла опыты, словно жизнь мирно шла своим чередом и над нами не нависала угроза. Будто мои действия могли все изменить.

– Какая же ты все-таки дура, Бичем, – пробормотала я, устало заправляя прядь волос за ухо. Вышла, плотно затворила за собой дверь и отправилась мирить миссис Баг и миссис Чишолм.

* * *

Покой на первый взгляд удалось восстановить, но в доме все равно царила тревога. Женщины хмуро делали свои дела, и даже Лиззи, славящаяся безропотностью и терпением, прикрикнула на детей, когда те пролили кувшин пахты на ступеньки.

Воздух искрил, как при грозе. Я то и дело поглядывала на небо, почти ожидая увидеть тучи – но оно было бледно-синим, как всегда в конце осени, с тонкими струйками прозрачных облаков.

Я не могла ни на чем сосредоточиться, бросала одно дело за другим. В кладовой лежала полусплетенная связка лука, на крыльце – миска недочищенных бобов, на скамье – пара рваных штанов с воткнутой иголкой. Я же слонялась по двору, не зная, чем себя занять.

Проходя мимо креста, я всякий раз смотрела на него, словно ожидая, что он исчезнет или обзаведется поясняющей табличкой. Пусть даже «Iesus Nazarenus Rex Iudaeorum»[35]35
  Иисус Назарянин, Царь Иудейский.


[Закрыть]. Увы. Крест стоял на месте – две палки, скрепленные веревкой. Вот только он что-то значил, а я никак не могла понять, что именно.

Миссис Баг, будучи не в духе после ссоры, отказалась готовить обед и удалилась в свою комнату, сославшись на головную боль, хотя мою помощь категорически отвергла. Всегда аккуратная Лиззи спалила рагу, и черная сажа теперь пятнала дубовые балки над очагом.

Радовало лишь, что Мюллеры не путались под ногами. Захватив бочонок пива, после завтрака они удалились в хижину Брианны.

Хлеб не поднимался. У Джемми полез новый зуб, и мальчишка орал не умолкая. Истеричные вопли накалили и без того напряженную атмосферу. Я хотела уже предложить Бри забрать сына и уйти прогуляться, но увидела темные круги у нее под глазами и промолчала. Однако миссис Чишолм, утомленная битвой с собственным потомством, столь деликатной не была.

– Ради бога, девушка, почему бы тебе не забрать ребенка и не вернуться домой! – в гневе выпалила она. – Нечего всем слушать, какой он горластый!

Бри хищно прищурилась.

– Потому что в моем доме два ваших сына пьют с немцами. Не хочу им мешать.

Миссис Чишолм пошла красными пятнами. Прежде чем она открыла рот, я шагнула вперед и выхватила ребенка у Бри.

– Мы с ним погуляем, хорошо? Подышим свежим воздухом. А ты пока пойди приляг у меня, дорогая. А то, наверное, устала.

– Угу, – криво усмехнулась она. – Есть немного. Спасибо, мама.

Она поцеловала горячую потную щечку Джемми и исчезла на лестнице.

Миссис Чишолм угрюмо уставилась ей вслед, но, заметив мой взгляд, кашлянула и окликнула своих трехлетних близняшек, деловито ломающих мою корзинку для шитья.

После душной дымной кухни свежий ветер приятно обдувал кожу. Джемми немного притих, хотя продолжал хныкать и извиваться. Прижавшись мокрым лицом к моей шее, он яростно вгрызся в платок, пуская слюни.

Я медленно ходила взад-вперед, напевая под нос «Лиллибуллеро»[36]36
  Популярный военный марш конца XVII века.


[Закрыть]. Это занятие весьма успокаивало, несмотря на капризы Джемми.

– Ты ведь мужчина. – Я поправила шерстяной чепчик, прикрывавший пушок на макушке. – Не без недостатков, конечно, но хотя бы соперниц за волосы таскать не будешь.

Хоть я и питала нежную привязанность к отдельным женщинам – Бри, Марсали, Лиззи, даже миссис Баг, – в целом, надо признать, я предпочитала общаться с мужчинами. Причиной ли тому мое неортодоксальное воспитание (ведь меня растили дядюшка Лэмб и его лакей-перс Фируз) или военный опыт, а может, просто личные предпочтения… Так или иначе, мужчины казались мне более логичными и прямолинейными.

Я повернулась к дому. Крепкий и красивый, он безмятежно стоял среди елей и каштанов. В одном из окон мелькнуло лицо; высунув язык, оно прижалось к стеклу, расплющивая нос и щеки. Затем раздался грохот и женские крики.

– Хмм… – протянула я.

Хоть я и не рвалась так скоро в дорогу и переживала, как бы Джейми не втянулся в очередной военный конфликт, все же сама идея о том, что ближайшие пару недель я проведу в обществе двух-трех десятков бородатых немытых мужчин, выглядела с каждым часом все привлекательнее. Пусть даже спать придется на сырой земле.

– «И в жизни каждого когда-нибудь прольется дождь»[37]37
  Г. Лонгфелло «Дождливый день» (пер. Л. Корниловой).


[Закрыть], – со вздохом сказала я Джемми. – Ты, бедняжка, уже и сам, наверное, знаешь.

– Угуу, – согласился он и захныкал от боли в деснах, пнув меня под ребро. Я перехватила ребенка поудобнее и протянула ему палец. Десны были твердыми и бугристыми, на месте растущего зуба ощущалась горячая шишка. Со стороны дома донесся дикий вопль и топот.

– Знаешь… – задумчиво произнесла я, – давай-ка попробуем виски.

Отобрав палец, я прижала ребенка к груди и нырнула за большую красную ель – как раз вовремя, потому что распахнулась дверь и по мерзнущей горе эхом разнесся зычный голос миссис Баг.

* * *

В лесу было на удивление тихо, и убаюканный ровным шагом Джемми прикорнул у меня на груди, обмякнув, точно тяжелый мешочек с песком.

Деревья давно облетели, тропинку по щиколотку засыпало коричневыми и золотыми листьями, а кленовые семена кружили на ветру, цепляясь к юбке. Над головой хрипло каркнул ворон, и ребенок испуганно дернулся.

– Шшш… – Я прижала его крепче. – Ничего страшного, милый, просто птичка.

Однако я посмотрела вслед ворону и прислушалась, нет ли других. Горцы считали, что эти птицы – вестники судьбы. Один ворон сулит скорые перемены, два – удачу, три – болезнь… Я в такие глупости не верила, конечно, но Найавенна как-то сказала, что ворон – мой тотем, и с тех пор я не могла без мурашек глядеть на черные крылатые тени.

Джемми заерзал, издал короткий вопль и затих. Я погладила его по щечке. Интересно, а какой тотем у него?

«Не ты выбираешь, а дух животного», – говорила Найавенна. Надо искать знаки и ждать, когда зверь сам тебе покажется. У Иэна – волк, у Джейми – медведь: так сказали тускарора. Меня все подмывало спросить, доставался ли кому навозный жук или еще какая-нибудь пакость, да воспитание не позволило.

Итак, ворон всего один. Значит, перемены…

– Можно было и не утруждаться, – негромко сказала я, чтобы не разбудить ребенка. – Сама знаю.

Я медленно поднималась в гору, слушая вздохи ветра и собственное шумное дыхание. Скорые перемены уже витали в воздухе запахами мертвой листвы: зима была все ближе. Нас, однако, ждали и другие перемены, куда более тревожные.

Я оглянулась на дом: отсюда виднелся лишь угол крыши и дым из печной трубы.

– Как думаешь, будешь ли ты жить здесь, а потом твои дети и внуки?.. – тихо спросила я, прижимаясь подбородком к вязаному чепчику.

Все могло обернуться иначе. Если бы Брианна рискнула и прошла беременная сквозь камни… но она осталась здесь. Думала ли она о том, что выбор сделала не только за себя, но и за него? Предпочла войну и болезни, лишь бы быть с отцом… и Роджером. Я сомневалась, что она поступила правильно, но решать было не мне.

Нельзя предсказать заранее, как рождение ребенка перевернет твою жизнь.

– И это хорошо, – сообщила я Джемми. – Иначе никто в здравом рассудке не решился бы завести детей.

Мое раздражение улеглось, успокоенное ветром и тишиной облысевшего леса. Поляна с виски, как мы ее называли, располагалась в стороне от тропы. Джейми несколько дней искал подходящее место. Солодильню устроили у подножья холма, а перегонный куб поставили выше по склону, возле небольшого ручья с чистой свежей водой. С тропинки его видно не было, но отыскать не составляло особого труда.

– Какой смысл прятаться, если это место легко найти по запаху? – пояснил как-то Джейми.

Даже сейчас, когда зерно уже не бродило под навесом и не поджаривалось на токе, в воздухе висел легкий дымный аромат. Когда же зерно было «в деле», плесневелый запах брожения ощущался за полмили, а дымок при копчении при правильном ветре достигал хижины Фергуса.

Обычно за каждой партией присматривали Марсали и Фергус. Сейчас под навесом из гладких досок, посеревших от дыма и дождей, было пусто, хотя рядом лежала небольшая кучка поленьев.

Я подошла ближе и пригляделась к дровам. Фергус предпочитал гикори – древесина легче кололась и придавала солоду сладковатый вкус. Джейми, свято придерживающийся традиционного рецепта, брал только дуб. Я коснулась расколотого чурбачка: широкие волокна, бледная древесина, тонкая кора. Значит, недавно здесь был Джейми.

Обычно мы держали про запас бочонок виски: мало ли что может произойти?

– Если Марсали вдруг наткнется на бандитов, лучше ей иметь под рукой откуп, – рассудительно заметил Джейми. – Все знают, что мы делаем виски. Получив бочонок, никто не станет выпытывать, где склад.

Виски, само собой, оставляли не самый лучший – незрелый и неочищенный, но для непрошеных гостей или, допустим, для прорезывания зубок у младенца сгодится.

– У тебя ведь еще нет вкусовых рецепторов, да? – пробормотала я Джемми, который во сне причмокнул губами и скривил личико.

Почему-то бочонка нигде не было: ни за мешками с зерном, ни в куче дров. Неужто украли? Или забрал кто из своих?

Я прошла десяток шагов на север и свернула направо к большой скале над зарослями ниссы и цефалантуса. Она была не такой уж цельной: между двумя гранитными плитами имелась трещина, спрятанная за кустами остролиста. Я прикрыла Джемми платком от колючек и осторожно нырнула в расщелину.

С той стороны расщелины скала распадалась на десяток здоровых валунов, между которыми рос подлесок. Отсюда место казалось непролазным, но со скалы можно было разглядеть едва заметную тропку, уводящую на другую поляну – даже не поляну, а скорее проплешину между деревьями, где с камня резво сбегал ручей. Летом поляну нельзя было заметить и сверху – ее укрывали густые кроны.

Теперь же, на пороге зимы, белый камень возле ручья отчетливо проглядывал сквозь лысые ветки ольхи и рябины. Валун прикатил сюда Джейми; он нацарапал на нем крест и вознес молитву, благословляя ручей. Я хотела пошутить про «святой виски», но воздержалась: вряд ли искренне верующий Джейми оценил бы мой юмор.

По кривой заросшей тропинке я медленно обогнула скалу. От ходьбы стало жарко, хотя пальцы, которыми я придерживала края платка, все равно стыли на ветру.

Там, на берегу ручья, стоял Джейми – почти голый, в одной лишь рубашке.

Я застыла, прячась за высоким кустарником.

Меня смутила не его нагота, а странная поза и выражение лица. Джейми выглядел усталым; ничего удивительного, ведь поднялся он задолго до рассвета. Старые брюки, которые он носил для верховой езды, лежали на земле, рядом – аккуратно свернутый пояс. Неподалеку в траве виднелось что-то темное – приглядевшись получше, я узнала сине-коричневый килт. Джейми тем временем стянул рубашку, опустился нагой на колени и плеснул в лицо водой из ручья.

Одежда изрядно запылилась от скачки, но сам Джейми был не таким уж грязным. Достаточно умыться с мылом – причем куда приятнее это сделать в теплой кухне у очага.

Однако Джейми взял стоявшее неподалеку ведро, зачерпнул ледяной воды и, зажмурившись, перевернул над собой. Струи побежали по груди и ногам, мошонка поджалась, прячась в заросли рыжих волосков.

– Да твой дедушка совсем спятил, – прошептала я Джему, который сморщился, не обращая никакого внимания на выкрутасы предка.

Не то чтобы Джейми не боялся холода – из своего убежища я видела, как он дрожит и хватает ртом воздух. Тем не менее он глубоко вдохнул и снова облился водой. Потом третий раз зачерпнул ведро… И я вдруг стала понимать, что он делает.

Хирурги перед операцией всегда моют руки – не только ради стерильности. Это целый ритуал – намылить, выскоблить грязь из-под ногтей, снова и снова до боли тереть кожу… Можно собраться с мыслями и очистить сознание. Смыть все внешние заботы вместе с микробами и омертвелыми частицами плоти.

Я сама так часто выполняла этот ритуал, что легко его узнала: Джейми не просто мылся – студеной водой из ручья он очищал тело и сознание.

По спине у меня ледяным ручейком побежали мурашки.

Наконец Джейми поставил ведро и встряхнулся; капли брызгами разлетелись на траву. Прямо на мокрое тело он надел рубашку и повернул на запад, где между гор затаилось солнце.

Сквозь голые деревья струился свет, такой яркий, что я видела только мужской силуэт под белой рубахой. Джейми стоял, расправив плечи и высоко подняв голову, точно прислушивался к чему-то.

Я затаила дыхание и прижала ребенка к груди, баюкая, чтобы ненароком не проснулся.

Тихо вздыхал лес, шелестя иголками. Дул ветер, вода плескала в ручье, шурша по камням. Стучало мое собственное сердце, Джемми сопел мне в шею. А я вдруг, сама не зная почему, испугалась: эти звуки были слишком громкими и могли навлечь на нас беду.

Джейми крикнул что-то на гэльском: не то вызов, не то приветствие. Слова показались мне смутно знакомыми, но на поляне никого не было – ни души. Воздух враз стал холоднее, свет потускнел, словно туча набежала на солнце, – только небо оставалось чистым. Джем заерзал у меня на руках, и я перехватила его покрепче, чтобы молчал.

Затем ветер переменился, унес с собой холод, и чувство опасности ушло. Джейми расслабил плечи, и заходящее солнце залило его золотом, озаряя нимбом рыжие волосы.

Он вытащил из ножен кинжал и решительно полоснул лезвием по правой руке. Закусив губу, я смотрела, как набухает на пальцах красная линия. Джейми выждал немного и вдруг взмахнул рукой так, что капли разлетелись веером, осеняя камень у истока ручья.

Положив кинжал, он перекрестился мокрыми от крови пальцами, встал на колени и медленно опустил голову, прижимаясь лбом к скрещенным на камне рукам.

Я и прежде видела, как он молится – на людях или, по крайней мере, в моем обществе. Сейчас же он полагал, что находится один, и смотреть на него коленопреклоненного, обнажающего душу, было неуютно, словно я подглядывала за неким действом, более интимным, нежели телесная близость. Надо сказать что-нибудь, подать знак – но я не решалась осквернить его ритуал. Я молчала, хотя была уже не просто зрителем – в моей душе тоже звучала молитва.

Слова рождались в сознании сами собой: «Господи, вверяю тебе душу раба твоего Джейми. Помоги ему, молю».

Джейми перекрестился и встал – и время снова потекло своим ходом. Я, сама не зная как, сделала первый шаг, спустилась по склону, цепляясь юбкой за траву. Джейми, ничуть не удивленный моему появлению, уже шел навстречу.

– Mo chridhe[38]38
  Дорогая моя (гэльск.).


[Закрыть], – тихо сказал он, целуя меня. Отросшая щетина царапалась, кожа была ледяной после купания.

– Надел бы штаны. Замерзнешь.

– Сейчас. Ciamar a tha thu, an gille ruaidh?[39]39
  Как дела, рыжий парень? (гэльск.)


[Закрыть]

Как ни странно, Джем уже не спал, а хлопал большими синими глазами и пускал слюни, забыв обо всех своих капризах. Он потянулся к Джейми, и тот осторожно забрал ребенка, прижал к плечу и поправил съехавший набок чепчик.

– У нас растет зубик. Малыш вредничал, так что я решила, вдруг виски поможет… а дома не было.

– А, да. Сейчас все сделаем. У меня с собой.

Джейми подошел к горке своей одежды и выудил помятую оловянную флягу. Протянул ее мне, чтобы я открыла, а сам сел на камень, укачивая внука.

– Я была в солодильне. – Пробка выскочила с тихим чпоканьем. – Бочки там нет.

– Да, ее Фергус забрал. Давай я, у меня руки чистые.

Он вытянул указательный палец, и я плеснула на него из фляги.

– Зачем ему виски? – спросила я, усаживаясь рядом.

– Я велел взять, – расплывчато ответил Джейми и сунул палец ребенку в рот, потирая распухшие десны. – Вот так. Уже лучше, да? Ай!

Он осторожно выпутал пальчики Джемми из поросли на своей груди.

– Кстати…

Я потянулась к его правой руке. Джейми переложил ребенка на другой локоть и послушно расправил передо мной ладонь.

Неглубокий порез шел по подушечкам трех пальцев. Кровь уже запеклась, но я все равно плеснула на ранку виски и промокнула платком.

Джейми молчал. Когда я закончила и подняла голову, он встретил мой взгляд с легкой усмешкой.

– Все хорошо, саксоночка.

– Точно?

Он выглядел усталым, но совершенно спокойным. Хмурые складки, не сходившие с его лба последние дни, исчезли. Что бы Джейми ни затеял, все уже решено.

– Ты видела, да? – негромко уточнил он.

– Да. Это… это как-то связано с тем крестом возле дома?

– В каком-то смысле.

– Для чего он? – прямо спросила я.

Джейми поджал губы, продолжая тереть воспаленные десны внука. Наконец неохотно произнес:

– Ты не видела, как Дугал Маккензи объявлял сбор клана?

Я ужасно удивилась, но осторожно ответила:

– Нет. Я видела, как это делал Колум, когда принимал присягу в Леохе.

Джейми кивнул, вспоминая ту давнюю ночь.

– Да. Колум был лэрдом, и люди отзывались на его призыв. Однако на войну нас собирал Дугал.

Он помолчал немного.

– Мы частенько совершали набеги. Ничего серьезного – просто так захотелось Дугалу или потому, что выпивка в голову ударила… Маленькими отрядами, всего-то с десяток человек, чтобы отбить у соседей пару голов скота или украсть немного зерна… Но чтобы весь клан собрался на войну – это было редкостью. Я видел такое лишь раз – и не забуду никогда.

Сосновый крест он заметил сразу же, как только вышел во двор. Обитатели Леоха занимались своими делами, словно ни в чем не бывало. Однако в замке ощущалось волнение.

Мужчины, обсуждавшие что-то по углам, тут же делали вид, будто болтают о пустяках, едва Джейми подходил ближе.

– Пусть я и был племянником Колума, но в замке своим так и не стал, к тому же они слышали о моем деде.

Дедом Джейми по отцовской линии был Саймон, лорд Ловат, вождь клана Фрейзеров из Ловата, – давний недруг Маккензи из Леоха.

– Я понимал, что затевается что-то нехорошее. Постоянно ловил на себе странные взгляды, от которых волосы вставали дыбом.

Наконец Джейми явился в конюшню и нашел там старого Алека, главного конюха. Старик любил Эллен Маккензи и потому был добр к ее сыну.

– Это ж огненный крест, парень, – сказал он Джейми, бросая тому скребницу и кивком указывая на стойла. – Ты что, прежде таких не видал?

Он объяснил, что это очень древний обычай, которому сотни и сотни лет.

– Собирая горцев на войну, вождь ставит деревянный крест и поджигает, – говорил старик, распутывая скрюченными пальцами лошадиную гриву. – Огонь сразу тушат – кровью или водой, – однако крест все равно называют огненным. Его везут по землям клана как знак, что мужчины должны взять оружие и явиться к вождю.

– Да? И с кем же мы будем воевать? Куда мы отправимся?

Старик одобрительно повел бровями, услышав многообещающее «мы».

– Куда велит твой вождь, парень. Сегодня, например, против Грантов.

– Так оно и было, – рассказывал Джейми. – Вечером Дугал поджег крест и созвал весь клан. Крест облили овечьей кровью, и двое мужчин выехали с ним в ту же ночь. Спустя четыре дня в замок прибыло триста человек, вооруженных до зубов. И мы выступили против Грантов.

Джейми укачивал ребенка, но мыслями был далеко отсюда.

– Тогда я впервые поднял меч на человека.

– Понятно, – пробормотала я. Джемми вновь начал извиваться и хныкать, и я переложила его к себе на колени. Пеленка оказалась насквозь мокрой. К счастью, за поясом я держала запасную.

– Значит, крест возле дома… – негромко проговорила я, переодевая малыша, – чтобы собрать милицию?

Джейми вздохнул.

– Да. Я позову – и люди из моего клана, люди моей крови, должны явиться на зов.

Полуприкрыв глаза, он смотрел на склон, однако наверняка видел перед собой не зеленые горы Каролины, а каменистые поля и скалы Лаллиброха. Я положила руку ему на запястье: под холодной кожей ощущался жар внутренней лихорадки.

– Они пойдут за тобой, Джейми. Ты был с ними в Каллодене. Собрал их всех – и потом вернул домой.

Ирония судьбы: люди, которые ответили тогда на его зов, остались живы. Высокогорье сильно пострадало от войны – но Лаллиброх и все его население уцелело. Благодаря Джейми.

– Да. – Он повернулся ко мне, и грустная улыбка тронула его губы. – Но все эти люди здесь – их не связывает долг крови. Они не Фрейзеры, и я не был рожден их вождем и лэрдом. Если они и пойдут сражаться под моим началом, то лишь по своей воле.

– И по воле губернатора Триона, – сухо добавила я.

Джейми покачал головой:

– Вовсе нет. Разве губернатор знает кого-нибудь из них? Нет, он знает только меня, и этого достаточно.

Надо признать, он прав. Триону все равно, кого именно приведет Джейми, ему важно лишь, чтобы отряд был большим и мог сделать за него всю грязную работу.

Я задумалась, вытирая ребенка подолом юбки. О революции я знала крайне мало – лишь то, что писали в учебниках Брианны, а пропасть между официальной историей и реальностью порой невероятно глубока.

Кроме того, мы жили в Бостоне, и в школе преподавали в основном местную историю. Судя по тому, что писали о сражениях при Лексингтоне и Конкорде, в милицию вступали все здоровые мужчины колоний, причем добровольно, они горели желанием исполнить свой гражданский долг. Может, в Бостоне так оно и было, но мы-то в Каролине, едва ли не на другом конце страны.

– «…Народ весь, поднявшись, слышит сквозь тьму, как в полночь с призывом несется к нему на скачущей лошади Поль Ревир»[40]40
  Г. Лонгфелло «Скачка Поля Ревира» (пер. М. А. Зенкевича).


[Закрыть], – процитировала я под нос.

– Что? – удивился Джейми. – Какой еще Поль Ревир?

– Да так, один ювелир из Бостона… Хотя скоро будет считаться героем, – отмахнулась я.

– Да?.. Ладно, как скажешь, саксоночка. Но я не понимаю, при чем здесь он.

– Я все о милиции…

Джейми бузил и извивался рыбой на траве, не желая надевать новую пеленку.

– Ох, угомонись уже!..

Джейми взял ребенка под мышки и приподнял, чтобы мне было удобнее.

– Давай подержу. Может, ему надо еще виски?

– Не знаю. Хотя орать с твоим пальцем во рту он не сумеет.

Я с облегчением отдала внука и вернулась к своим мыслям.

– В общем, Бостону уже больше ста лет. Вокруг него много ферм и деревень, причем близко к городу. Люди живут там давно, и все знают друг друга.

Джейми кивнул, терпеливо ожидая, когда я приду к какому-то выводу. И тут меня осенило: он только пытался объяснить мне то же самое.

– Если собирать милицию там, то явятся все: кому хочется, чтобы соседи считали его трусом? А в этих местах…

Я закусила губу, созерцая горы, плавающие в тумане.

– Да, – согласился Джейми. – Здесь все иначе.

Здесь на целую сотню миль не было ни одного крупного города, не считая немецкого поселения в Салеме. Только разрозненные фермы. Крошечные деревушки прятались в горах, их жители порой годами не видели чужих лиц.

Здешние поселенцы готовы прийти соседу на помощь – ведь завтра беда может явиться и в твой дом. Однако еще никогда они не выступали все вместе против общего врага. Не бросали семьи ради губернаторской прихоти. Смутное чувство долга, возможно, призовет одного или двоих; другие пойдут из любопытства или жажды наживы… Но большинство – лишь за человеком, которого они уважают и которому могут доверять.

«Я не был рожден их вождем и лэрдом», – так сказал Джейми. Однако он все равно лэрд по праву. И, если захочет, может стать вождем.

– Зачем, – шепотом спросила я, – зачем тебе все это?

Тени от скал росли и росли, глотая свет.

– А ты разве не видишь? – приподнял бровь Джейми. – Ты рассказала, что случится в Каллодене, и я поверил, саксоночка. Благодаря тебе люди из Лаллиброха вернулись домой живыми и невредимыми.

Не совсем так: любой, кто присоединился к армии горцев, понимал, чем может все обернуться. Однако… я сумела помочь, убедилась, что Лаллиброх готов не только к войне, но и к ее страшным последствиям. И чувство вины, которое терзало всякий раз при мыслях о восстании, слабело.

– Допустим. И все же…

– Теперь ты рассказываешь, что случится здесь, саксоночка. Что опять будет восстание и война… и на сей раз победа.

Победа… Я ошеломленно кивнула, зная, какой страшной ценой она достанется.

– Вот только… – Джейми махнул кинжалом в сторону гор. – Я дал клятву короне, и если выступлю против нее, я стану предателем. Мою землю отнимут; может быть, меня даже казнят, и всех моих сторонников тоже. Верно?

– Верно.

Я сглотнула, плотно обхватив себя руками.

– Но в этот раз короне не победить. И когда королевскую власть свергнут… Как быть с моей клятвой? Если я сдержу слово, стану предателем уже для повстанцев…

– О… – слабо выговорила я.

– Вот видишь. В какой-то момент Трион потеряет надо мной власть, хотя когда это произойдет, я не знаю. И до той поры…

Он опустил кинжал острием вниз.

– Понятно. Мы в тупике.

Внутри все холодело от осознания, в каком мы безвыходном положении.

Ясно, что теперь надо выполнять приказы Триона. Но потом… Если Джейми и дальше, уже при революции, будет человеком губернатора, его объявят лоялистом, что в конце концов приведет к нашей гибели. Если же слишком рано отречься от короны и примкнуть к мятежникам, можно лишиться земли, а то и жизни.

Он пожал плечами и откинулся назад, покачивая Джемми на коленях.

– Ничего, я ведь и прежде бывал меж двух огней, саксоночка. Как видишь, уцелел. – Джейми насмешливо фыркнул. – Наверно, это у меня в крови.

Я усмехнулась.

– Если ты о своем деде, то, пожалуй, это и впрямь наследственное. Только в конце концов и он поплатился.

– А тебе не кажется, что это могло быть частью его плана?

Покойный лорд Ловат был печально известен своим коварством, но я не видела никакой выгоды в том, чтобы расстаться с головой.

Джейми улыбнулся.

– Ты же помнишь, что он сделал – отправил молодого Саймона в бой, а сам остался. И кто из них в итоге стоял на эшафоте?

Я медленно кивнула. Молодой Саймон – ровесник Джейми – почти не пострадал за участие в восстании. Его не отправили в тюрьму и даже не сослали, только лишили части земель, которые ему вскоре удалось вернуть через суд.

– Хотя старый Саймон вполне мог обвинить во всем сына и отправить его на казнь, он этого не сделал. Не сумел обречь на смерть собственного наследника.

Джейми кивнул.

– Ты отдашь свою голову, саксоночка, за жизнь Брианны?

– Да, – не колеблясь ответила я.

Жаль признавать, но даже такие ползучие гады, как старый Саймон, беспокоятся о благополучии потомства.

Джему тем временем надоело жевать палец, и он яростно вгрызся в рукоять дедовского кинжала. Джейми крепко держал его за лезвие, но отобрать не пытался.

– Я тоже, – улыбнулся он. – Хотя, надеюсь, не понадобится.

Мне вдруг захотелось бросить все, убедить Джейми держаться в стороне. Сказать Триону, пусть забирает свою землю, предупредить арендаторов – и бежать. Да, война так или иначе будет, но нам необязательно в ней участвовать. Мы пойдем на юг, во Флориду или Вест-Индию. Или на запад, укроемся у чероки. А может, вернемся в Шотландию. Мы найдем, где спрятаться.

Джейми внимательно глядел на меня.

– Это будет мелкая стычка, саксоночка. Скорее всего, безобидная. Но она положит начало всему.

Небо озаряли последние лучи солнца.

– Если я спасу этих людей, если они пройдут меж двух огней, то дальше последуют за мной без вопросов. Лучше начинать сейчас, пока еще не так много поставлено на карту.

Я вздрогнула.

– Знаю.

– Замерзла, саксоночка? Вот, возьми ребенка и ступай домой. А я за вами, только оденусь.

Он вручил мне Джемми и кинжал (потому что разъединить их было невозможно), встал и принялся отряхивать свой килт. Однако я не двигалась с места. Лезвие кинжала, теплое от его руки, приятно грело ладонь.

Джейми удивленно взглянул на меня, но я покачала головой.

– Подожду тебя.

Он быстро оделся. Несмотря на дурные предчувствия, меня восхищали его инстинкты. Сегодня он надел не обычный малиново-черный килт, а охотничий, желая привлечь людей не богатством наряда, а его самобытностью: показать горцам, что он один из них. Плед, как всегда, заколол брошью в виде бегущего оленя, надел пояс с ножнами, чистые шерстяные чулки. И все молча, погруженный в свои мысли, – так священник облачается в одеяния перед торжественным церковным ритуалом.

Сегодня начнется. Роджер и остальные мужчины уже отправились в горы, чтобы привезти тех, кто живет поблизости. Сегодня Джейми зажжет крест и впервые призовет людей на войну, а сделку закрепит виски.

– Знаешь, Бри была права, – заговорила я, чтобы нарушить молчание. – Она сказала, что ты основываешь собственную религию. Когда увидела твой крест.

Он недоуменно покосился на меня, потом взглянул в сторону дома и насмешливо скривил губы.

– Наверное, так и есть. Помоги мне Господь.

Он забрал у Джемми кинжал, отер его о складки килта и засунул в ножны.

Слова встали в горле комом, и я торопливо выпалила:

– Ты просил Господа тебе помочь? Во время того ритуала?

– А, нет. – На секунду он отвел глаза. – Я взывал к Дугалу Маккензи.

Меня затошнило. Дугал ведь умер, еще давно, в самом конце восстания. На руках у Джейми… с его кинжалом в горле. Я сглотнула желчь, невольно скользнув взглядом по ножнам на поясе.

– Я примирился с Дугалом, – тихо сказал Джейми, заметив выражение моего лица. Он коснулся рукояти кинжала с золоченым навершием, который некогда принадлежал Гектору Кэмерону. – Дугал был вождем. Он бы понял, что я не мог поступить иначе.

Теперь ясно, что именно сказал Джейми, стоя лицом к западу, куда устремлялись души мертвых. То была не молитва и не мольба. Слова, которые он произнес, были мне знакомы, хотя я не слышала их уже целую вечность. Джейми кричал: «Tulach Ard!» – боевой клич клана Маккензи.

Я проглотила комок.

– Думаешь, он поможет?

– Если сумеет. Мы много лет сражались с ним спина к спине. Кровь за кровь, саксоночка.