Текст книги "Скажи пчелам, что меня больше нет"

– Что случилось, мой хороший?

– Я… – внук осекся, быстро глянул через плечо и придвинулся ближе. – Я получил письмо, – прошептал он, прижав руку к груди. – Мне его дал мистер Майерс; там было мое имя.

Понятно, почему мальчуган так разволновался. Как и Фанни, Жермен впервые получил письмо, адресованное лично ему.

– От кого оно?

– От мамы. – Он нервно сглотнул. – Я узнал почерк.

– Ты его еще не открывал?

Жермен покачал головой, не отнимая руку от груди – будто письмо могло вдруг взять и улететь.

– Жермен, – ласково сказала я и погладила его по спине, ощущая под фланелевой рубашкой худенькие лопатки. – Мама тебя любит. Тебе нечего бо…

– Нет, не любит! – выпалил он и сжался в комок, словно поглубже пряча обиду. – Она не может меня любить. Я… я убил Анри-Кристиана. Она даже видеть меня не желает!

Я обняла его и притянула к себе. Положив голову мне на плечо, Жермен заплакал навзрыд. Тихонько раскачиваясь, я утешала его, словно маленького ребенка, хотя он давно уже вышел из нежного возраста.

Что еще я могла поделать? Говорить, что он ошибается, бесполезно; в таких случаях дети не верят словам, даже правдивым. К тому же, положа руку на сердце, это было не столь очевидно.

– Ты не убивал Анри-Кристиана, – твердо сказала я. – Ведь я тоже была там и все видела.

Действительно была – и ни за что не хотела бы пережить подобное вновь. Одно лишь имя Анри-Кристиана навевало жуткие воспоминания: запах гари; грохот взрывающихся бочонков с чернилами и лаком; объятый ревущим пламенем чердак; Жермен, повисший на веревке высоко над камнями мостовой. Он отчаянно тянет руку к маленькому братику…

Но увы… На глаза навернулись слезы, и я обняла внука покрепче, уткнувшись лицом в его волосы, пахнущие детством и мальчишеской невинностью.

– Даже вспоминать страшно, – вздохнула я. – Ужасная трагедия. Только это был несчастный случай. Жермен, ты изо всех сил пытался его спасти. Сам ведь знаешь.

– Да, – выдавил он. – Но не смог! Не смог, бабуля!

– Знаю, – шептала я, покачиваясь вместе с ним. – Знаю.

Постепенно чувство горя и ужаса уступило место печали. Мы тихо плакали, шмыгая носами; затем я нашла в кармане платок и дала ему, а сама вытерла лицо фартуком.

– Дай-ка письмо. – Откашлявшись, я прислонилась спиной к кровати. – Не знаю, о чем там говорится, однако ты должен его прочесть. Есть вещи, через которые просто нужно пройти.

– Как же я его прочту? – Он беспомощно усмехнулся. – Здесь слишком темно.

– Схожу в хирургическую за свечой, – сказала я, поднимаясь. Тело затекло от долгого сидения в одной позе, и я не сразу обрела равновесие. – На столе есть вода. Выпей немного и залезай в кровать. Я скоро приду.

Я спустилась по лестнице в мрачной решимости, какая овладевает человеком в безнадежных ситуациях, и вскоре вновь поднялась со свечой в руке. Теплое пламя мягко освещало шероховатые ступени, отбрасывая на них тень.

Конечно же, Марсали не винила его в смерти Анри-Кристиана. Но Жермен был прав: глядя на старшего сына, она невольно вспоминала трагичные мгновения, разрывающие ей сердце. Именно поэтому мы и увезли мальчика в Ридж – чтобы расстояние помогло ему и его родителям быстрее залечить душевные раны.

Возможно, теперь он думает, что мать больше никогда не захочет его видеть, и решила сообщить об этом в письме.

– Бедняжки, – прошептала я, имея в виду Жермена, Анри-Кристиана и их мать. Я не сомневалась – почти, – что у Марсали и в мыслях не было ничего подобного. Однако прекрасно понимала, как ему страшно.

Жермен сидел на краешке постели, обхватив колени руками, и смотрел на меня огромными, потемневшими от тоски глазами. Письмо лежало неподалеку. Я взяла его, села рядом и открыла. Затем предложила Жермену прочесть первым – он покачал головой.

– Ну хорошо, – сказала я и, откашлявшись, начала: – Mon cher petit ami…

На этом месте я остановилась от удивления, а Жермен ощутимо напрягся.

– Ох… – выдохнул он еле слышно.

Я тоже невольно охнула, вспомнив эти слова, и у меня отлегло от сердца. Mon cher petit ami – так Марсали называла старшего сына, когда он был совсем малышом, еще до рождения девочек.

Значит, все хорошо.

– Что там дальше, бабуля? Что она пишет?

Немного успокоившись, Жермен прижался ко мне, сгорая от нетерпения.

– Может, сам прочтешь? – с улыбкой спросила я, протягивая письмо.

Внук яростно помотал головой, тряхнув светлыми волосами.

– Нет, лучше ты, – хрипло попросил он. – Пожалуйста, бабуля!

Mon cher petit ami,

Мы только что переехали в новый дом, но он никогда не станет по-настоящему родным, пока ты не вернешься.

Твои сестры ужасно по тебе скучают (они шлют свои локоны – поясняю на случай, если ты не понял, что за странные космы вложены в письмо, – девочки боятся, что ты уже забыл, как они выглядят. Светло-каштановый локон – Джоани, темно-каштановый – Фелисити. Рыжие волоски принадлежат коту), а папа ждет не дождется, когда ты приедешь и будешь ему помогать.

Он запрещает девочкам разносить газеты и листовки по тавернам – а они очень хотят!

Еще у тебя появились два братика, которые…

– Как два? – Жермен выхватил у меня страницу и поднес как можно ближе к свече, рискуя опалить бумагу. – Она сказала два?

– Да! – Я и сама была приятно ошарашена и вместе с внуком склонилась над письмом. – Дальше читай сам!

Он расправил плечи, сглотнул и продолжил:

Представь себе наше удивление! Если честно, я ужасно беспокоилась: каким родится новый ребенок? С одной стороны, мне хотелось, чтобы он был похож на Анри-Кристиана – словно твой брат к нам вернулся, – хотя, конечно, это невозможно. С другой стороны, я боялась, что малыш тоже будет карликом – возможно, бабушка говорила тебе, что таким людям приходится несладко. Анри-Кристиан несколько раз чуть не умер в младенчестве, а папа рассказывал мне о детях-карликах, которых он давным-давно встречал в Париже, – большинство из них прожили совсем недолго.

Однако новый ребенок – это всегда сюрприз и чудо; он не соответствует твоим ожиданиям. Когда родился ты, я была так очарована, что часами сидела у твоей колыбели и смотрела, как ты спишь. Даже свечу не гасила – ждала, пока она сама догорит, – чтобы темнота не мешала мне тобой любоваться.

Сначала мы хотели назвать малышей Анри и Кристиан, но девочки сказали, что Анри-Кристиан был особенным ребенком и никто больше не должен носить его имя.

Папа и я с ними согласны (Жермен одобрительно закивал), поэтому одного из твоих братиков зовут Александр, а другого – Шарль-Клэр…

– Как-как? – не поверила я своим ушам. – Шарль-Клэр?

– В честь твоих дедули и бабули, – прочел Жермен и взглянул на меня с сияющей улыбкой.

– Читай дальше, – сказала я и легонько ткнула его локтем в бок. Он кивнул и вновь повернулся к письму, отыскивая пальцем нужную строчку.

– Так что… – его голос на мгновение дрогнул. – Так что, – повторил он, – пожалуйста, mon cher fils[56]56
  Дорогой сынок (фр.).


[Закрыть], возвращайся домой. Я очень тебя люблю и хочу, чтобы ты опять был с нами – тогда новый дом станет наконец родным.

С неизменной любовью… – Жермен плотно сжал губы; в устремленных на письмо глазах стояли слезы. – Maman[57]57
  Мама (фр.).


[Закрыть], – шепотом дочитал он и прижал письмо к сердцу.

* * *

Прошел еще час, прежде чем удалось уложить детей – включая Жермена – и я вновь оказалась в нашей «воздушной» спальне, на этот раз с Джейми. Он стоял в рубашке на краю комнаты, куда не доходил навес, и вглядывался в ночную тьму, пока я высвобождалась из корсета. Наконец я вздохнула с облегчением, когда прохладный ночной бриз коснулся сорочки.

– Саксоночка, у тебя тоже звенит в ушах? – с улыбкой повернулся он ко мне. – Давненько я не слышал столько разговоров в таком тесном помещении.

– Угу. – Я подошла и обняла его за талию. Тяжесть прошедшего дня и вечера вмиг улетучилась. – Здесь так тихо. Я даже слышу стрекот сверчков в кустах жимолости за уборной.

Он притворно застонал и опустил подбородок мне на макушку, прижавшись всем телом.

– Не напоминай. Я и наполовину не закончил уборную для хирургической. А если у нас и дальше будут собираться толпы гостей – придется еще до конца месяца рыть дополнительную яму.

– Мы оба знаем, что Роджер с радостью поможет – стоит только попросить, – заметила я. – Но ты упорно не хочешь его привлекать.

– Он все сделает не так, – фыркнул Джейми.

– Неужели для этого нужен особый талант? – поддразнила я. Джейми был неисправимым перфекционистом во всем, что касалось оружия или инструментов – и уж тем более в рытье безупречных ям для уборных. – Помнишь слова Вольтера: «Лучшее – враг хорошего»?

– Le mieux est le mortel ennemi du bien, – процитировал он на французском. – «Лучшее – смертный враг хорошего». Я уверен, что Вольтер в жизни не вырыл ни одной выгребной ямы. Так откуда ему об этом знать? – Джейми расправил плечи и медленно, с наслаждением потянулся. – Господи, как я хочу поскорее лечь.

– Что же тебе мешает?

– Предвкушать удовольствие не менее приятно, чем его испытывать. К тому же я голоден. Здесь найдется какая-нибудь еда?

– Если дети до нее не добрались. – Наклонившись, я пошарила под кроватью и вытащила корзину, которую припрятала еще днем как раз для такого случая. – Сыр и кусок яблочного пирога тебя устроят?

Он издал неопределенный шотландский звук, выражающий одновременно благодарность и глубокое удовлетворение, и сел на кровать, чтобы наброситься на угощение.

– Марсали прислала Жермену письмо, – сообщила я, усевшись рядом. Подо мной зашуршал набитый кукурузными волокнами матрас. – Джон Куинси тебе не говорил?

– Жермен говорил, – улыбнулся Джейми. – Когда я вышел, чтобы позвать ребятишек в дом, он стоял у колодца и взахлеб рассказывал Джему и Фанни о маленьких братиках. У него даже волосы на макушке топорщились от возбуждения. Уверял меня, что не сможет уснуть – так ему не терпится увидеть родных. Поэтому я дал ему бумагу и чернила – пускай напишет ответ.

Он смахнул крошки с одежды и добавил:

– Фанни помогает ему с правописанием. Интересно, кто научил ее писать? Вряд ли подобный навык пригодился бы ей в борделе.

– Кому-то ведь нужно вести счета и строчить любезные шантажные послания. Хотя, возможно, это задача мадам. Фанни мне не рассказывала, но я думаю, грамоте ее научила сестра.

При мысли о недавнем прошлом нашей подопечной у меня сжалось сердце. Она никогда не говорила ни о прежней жизни, ни о сестре.

– Скорее всего, – кивнул Джейми.

При упоминании Джейн Покок по лицу его пробежала тень. Несчастную девушку арестовали и приговорили к смерти за убийство клиента-садиста, купившего девственность ее младшей сестренки. Бедняжка покончила с собой в ночь перед повешением – за считаные часы до прибытия Уильяма и Джейми, которые примчались ее спасать.

Он сурово сжал губы и покачал головой.

– Что ж… Необходимо как можно скорее отправить Жермена домой. Хотя, боюсь, Фрэнсис будет по нему скучать.

Я нагнулась было, чтобы поднять с пола сброшенную верхнюю одежду, но при этих словах резко выпрямилась.

– Думаешь отправить Фанни с ним? Чтобы она пожила немного с Фергусом и Марсали? Поможет им управляться с детьми…

Джейми на мгновение замер с куском сыра в руке и опять покачал головой.

– Нет. Фергусу будет и без того нелегко прокормить семерых. К тому же Фрэнсис и здесь вполне счастлива. Девчушка к нам привыкла; я бы не хотел, чтобы она чувствовала себя ненужной или думала, будто ее выгоняют. И потом… – поколебавшись, он добавил невзначай: – Уильям поручил ее мне. Чтобы я о ней позаботился.

– Ты надеешься, что он приедет ее повидать? – мягко сказала я.

– Да, – буркнул Джейми. – Поэтому и не хочу, чтобы Уильям приехал и не застал Фрэнсис. – Он откусил кусочек сыра и принялся медленно жевать, отведя взгляд.

Я погладила его по руке, а затем поднялась и начала расправлять и складывать нашу сброшенную одежду: чтобы ее не сдуло с крыши ветром и чтобы она не оказалась до невозможности измятой к утру. Положив на аккуратную кучку свои туфли и спорран Джейми – для веса, – я заметила кончик листка бумаги.

– Чуть не забыла – Майерс ведь и тебе принес письмо! Это оно?

– Да, – сдержанно ответил Джейми, словно не хотел, чтобы я притрагивалась к письму. Я отдернула руку. Однако, отложив недоеденный сыр, он кивнул на листок. – Можешь прочесть, саксоночка. Если хочешь.

– Тревожные вести? – неуверенно спросила я. После всех волнений с письмом Марсали мне не хотелось нарушать покой летней ночи. Если в послании нет ничего срочного – пусть подождет до утра.

– Не то чтобы… Оно от Джошуа Гринхау – помнишь его по Монмуту?

– Помню.

Мне вдруг стало дурно. Я зашивала рану на лбу капрала Гринхау, когда меня подстрелили в разгар битвы. Его потрясенное лицо с нелепо болтающейся на лигатуре иглой, выпавшей из кровоточащего шва, – последнее, что я видела, прежде чем упасть. А потом испытала, без преувеличения, самые болезненные ощущения в своей жизни. Истекая кровью, я лежала на спине, чувствуя всепоглощающую боль и глядя на вращающееся перед глазами небо и деревья. Рядом стоял гонец от генерала Ли, убеждая Джейми бросить меня в грязи.

Я покосилась на письмо: в такой темноте ничего не разгляжу, даже если надену очки.

– О чем он пишет?

– По большей части о том, где находится и чем занимается: пока – ничем особенным. Торчит без дела в Филадельфии. Хотя там есть кое-что о генерале Арнольде. Джошуа говорит, что тот женился на Пегги Шиппен – полагаю, ее ты точно помнишь, – и что его привлекли к суду за спекуляции. Арнольда, не мистера Гринхау.

– Какого рода спекуляции? – спросила я, складывая письмо. Я и правда помнила Пегги, очаровательную восемнадцатилетнюю девушку. Понимая, какое действие оказывает на мужчин ее красота, она отчаянно флиртовала с тридцативосьмилетним генералом в надежде поймать того на крючок. – Понятно, почему генерал Арнольд хотел жениться на Пегги, но вот как ей взбрело в голову выйти за него?

Спору нет, Бенедикт Арнольд отличался редкой харизмой и животным магнетизмом. А еще хромал на одну ногу и – насколько мне известно – не имел ни собственности, ни денег.

Джейми посмотрел на меня как на неразумное дитя.

– Как-никак он военный губернатор Филадельфии. Ее семья поддерживает тори. Ты ведь помнишь, что сделали Сыны Свободы с кузеном Пегги? Возможно, она боялась, что они вернутся за ней и спалят отцовский дом.

– Наверное, ты прав. – Свежий ночной ветерок начал пробирать через влажную сорочку, и я поежилась от холода. – Подай мне, пожалуйста, шаль.

– Что касается спекуляций Арнольда… – Джейми заботливо укутал мои плечи. – Это может быть все, что угодно. Он весь город распродал бы по кирпичику, окажись цена подходящей.

Я кивнула, вглядываясь в ночь, накрывшую нас своим бархатным покрывалом. На мгновение темноту пронзил сноп искр, вырвавшихся из печной трубы на другом конце дома. Они постепенно гасли во мгле, не долетая до земли.

– Бенедикта Арнольда не остановишь, – тихо сказала я. – Даже появись он сейчас передо мной – я и тогда ничего не смогла бы поделать. Ведь так? – Я вопросительно посмотрела на мужа.

– Так, – ответил он вполголоса и взял меня за руку. Его ладонь была большой и сильной, но такой же холодной, как моя. – Пойдем в постель, саксоночка. Я тебя согрею, а потом мы вместе полюбуемся луной.

* * *

Некоторое время спустя мы лежали в обнимку, согревая друг друга теплом своих тел, обнаженные и счастливые, несмотря на прохладу ночи. Серебряный серп месяца опускался в западной части небосвода, позволяя звездам засиять еще ярче. Над головой шуршала парусиновая крыша, воздух был наполнен запахами растущих вокруг дома елей, дубов и кипарисов. Одинокий светлячок, сбитый с курса порывом ветра, приземлился на подушку рядом с моей головой, мерцая бледно-зеленым брюшком.

– Oidhche mhath, a charaid[58]58
  Спокойной ночи, дружок (гэльск.).


[Закрыть], – сказал ему Джейми. Светлячок дружелюбно пошевелил усиками и, кружась, улетел к своим собратьям.

– Жаль, мы не можем оставить спальню как есть, – вздохнула я, глядя на исчезающий во мраке огонек. – Так приятно чувствовать себя частью ночи.

– Только если не льет дождь. – Джейми поднял глаза к парусиновому потолку. – Не волнуйся, я успею закончить крышу до первого снега.

– Ты прав, – засмеялась я. – А помнишь нашу первую хижину? Пошел снег, и крыша стала протекать. Ты упрямо отправился ее чинить в разгар вьюги – абсолютно обнаженный.

– Ну а что было делать? – добродушно отозвался он. – Ты же не разрешала выходить на улицу в рубашке.

– Ты неисправим! – Я перекатилась на бок и поцеловала мужа. – От тебя пахнет яблочным пирогом. Там еще осталось?

– Нет. Давай спущусь и принесу тебе кусочек.

– Не стоит. Я не сильно проголодалась. Лучше полежим так еще. Хорошо?

– Ммхм.

Он придвинулся ко мне, а потом вдруг сполз на пол и встал на колени у меня между ног.

– Что это ты задумал?

– Разве сама не догадываешься, саксоночка? – Он устроился поудобнее.

– Ты же только что ел яблочный пирог!

– Не очень-то он был сытный.

– Я не… это имела в виду…

Пальцы Джейми медленно ласкали мне бедра; взбудораженная кожа покрылась мурашками от его теплого дыхания.

– Не беспокойся из-за крошек, саксоночка, – я потом все подберу. Кажется, ты говорила, что бабуины так делают? Или они просто выискивают блох?

– У меня нет блох! – выдохнула я в неловкой попытке пошутить. Однако Джейми охотно рассмеялся, склонил голову и принялся за работу.

– Мне нравится, когда ты вскрикиваешь, саксоночка, – немного погодя пробормотал он во время краткой передышки.

– Мы разбудим детей! – шикнула я, зарывшись пальцами в его шевелюру.

– Ну, тогда попробуй кричать, как пума…

* * *

– Далеко отсюда до Филадельфии? – спросила я немного погодя.

Он не сразу ответил, нежно поглаживая мои ягодицы.

– Знаешь, что сказал мне однажды Роджер Мак? «Для американца сто лет – долгий срок, а для англичанина сто миль – долгий путь».

Я слегка повернула голову, чтобы взглянуть на мужа. Его глаза были устремлены в небо, а лицо сохраняло безмятежность, но я поняла, что он имеет в виду.

– Значит, уже скоро? – шепотом спросила я и положила ладонь ему на грудь. Сердце Джейми билось спокойно и ровно, от кожи исходил тонкий мускусный запах наших тел. Эхо сладостной дрожи волнами растекалось по моей спине. – Как думаешь, сколько времени у нас есть в запасе?

– Немного, саксоночка, – тихо ответил он. – Сегодня беда может быть дальше луны, а завтра вдруг окажется у нас на пороге…

Волоски у Джейми на груди приподнялись – то ли от ночной прохлады, то ли от невеселой темы разговора. Схватив мою руку, он поцеловал ее и сел.

– Саксоночка, ты когда-нибудь слышала о человеке по имени Фрэнсис Мэрион? – спросил Джейми будто невзначай.

Я замерла, так и не успев натянуть сорочку, и быстро посмотрела на мужа. Он сидел ко мне спиной, испещренной тонкими серебристыми шрамами.

– Возможно, – ответила я, оценивая критическим взглядом подол. Немного грязноват, но еще день потерпит. Я надела сорочку через голову и потянулась за чулками. – Фрэнсис Мэрион… Это не его, случайно, прозвали Болотным Лисом? Когда-то смотрела диснеевский сериал, и, по-моему, одним из персонажей был некий Мэрион.

Джейми глянул на меня через плечо.

– У него пока нет такого прозвища. Что ты о нем знаешь?

– Почти ничего. Только то, что помню по сериалу. Возможно, Бри даже вспомнит мелодию заставки – то есть музыку, которая звучала в начале каждой… э-э… сцены.

– Каждый раз одна и та же музыка? – он удивленно поднял бровь.

– Ну да. Фрэнсис Мэрион… Помнится, в одном эпизоде красномундирник схватил его и привязал к дереву, так что, по всей видимости, он был…

Тут меня осенило.

– Не был, а есть! – воскликнула я со смешанным чувством ужаса и восторга, неизменно охватывающим меня при встрече с одним из Них. Сперва Бенедикт Арнольд, а теперь… – Ты имел в виду Фрэнсиса Мэриона, который живет… сейчас.

– Брианна тоже почти ничего о нем не помнит.

– Почему он тебя так интересует?

– Почему? – Муж немного расслабился, вернувшись на знакомую территорию. – Саксоночка, ты когда-нибудь слышала о партизанских отрядах?

– Это как-то связано с политикой?

– Нет, виги и тори тут ни при чем. – Джейми налил в бокал вина из кувшина и протянул мне. – Это что-то вроде отрядов наемных солдат – только сражаются они не ради денег. И, в отличие от ополченцев, куда менее щепетильны в методах ведения борьбы.

Я невольно рассмеялась, вспомнив о неоднократных встречах с различными формированиями ополченцев во время Монмутской кампании.

– Понятно. Чем же занимаются партизанские отряды?

Он налил себе вина и коснулся бокалом моего носа – вместо тоста.

– Шатаются по окрестностям, досаждая лоялистам и убивая освобожденных рабов. В общем, ведут себя как заноза в заднице британской армии.

Я округлила глаза. Очевидно, Уолт Дисней предпочел опустить некоторые детали при создании своей версии Болотного Лиса – по вполне понятным причинам.

– Зачем они убивают освобожденных рабов?

– Британцы обычно даруют свободу рабам, вступающим в ряды их армии. Так утверждает Роджер Мак. Судя по всему, мистер Мэрион стал – или станет? – исключением. – Джейми нахмурился. – Возможно, он пока этого не делает. По крайней мере, я не слышал ни о чем подобном.

Я глотнула вина. Прохладный сладкий мускат приятно обволакивал горло, прогоняя ночные тени.

– Где же сейчас промышляет мистер Болотный Лис?

– Где-то в Южной Каролине; видишь ли, в подробности я не вдавался – меня заинтересовала сама идея.

– Идея партизанского отряда? – Я натянула чулки, однако сейчас вдруг задумалась, не стоит ли их вновь снять, поэтому чувствовала себя немного глупо. Но отвертеться от разговора было невозможно.

Джейми машинально потирал бедро правой рукой, напряженно обдумывая ответ.

– Да, – выпалил он наконец, сжимая пальцы в кулак. – Именно это и предлагал Бенджамин Кливленд – помнишь здоровенного мерзавца из-за гор, который пытался мне угрожать? – хотя и не напрямую, но смысл был ясен.

В слабом свете звезд обращенные на меня глаза казались темными и серьезными.

– Я больше не стану сражаться в рядах Континентальных войск. Сыт по горло армиями. Да и вряд ли генерал Вашингтон примет меня обратно. – Он грустно усмехнулся.

– Помнится, Джуда Биксби рассказывал, что ты весьма решительно заявил о своей отставке. Жаль, я все пропустила.

Моя улыбка тоже вышла безрадостной. Я пропустила это, поскольку в момент, когда Джейми писал заявление об отставке на спине у гонца, прибывшего с целью призвать его в строй, лежала на земле у ног мужа, истекая кровью. Джуда – один из присутствовавших молодых лейтенантов – рассказывал, что Джейми написал отказ от службы грязью, смешанной с моей кровью.

– Да уж, – сухо отозвался Джейми. – Не знаю, как отнесся к этому Вашингтон, но, по крайней мере, меня не арестовали и не повесили за дезертирство.

– Полагаю, у него и других забот хватало.

После ранения в битве при Монмуте я была не в состоянии следить за ходом военных действий. Меня это совершенно не интересовало. Только от войны не убежишь. Мы жили в Саванне, когда город захватили британские войска, и, насколько мне известно, они по-прежнему там. Однако новости, словно горные ручьи, обычно стекаются к прибрежным городам – благодаря газетам, судоходству и недавно созданной почтовой службе. Требуется немало времени и усилий, чтобы донести информацию в такие отдаленные и труднодоступные места, как Фрэзер-Ридж.

– Уж не собираешься ли ты создать собственный партизанский отряд? – спросила я шутливо.

– Почему бы нет? – ответил Джейми мне в тон. – Не для того, чтобы заниматься разбоем и убийствами. Давненько я не участвовал в разбойных вылазках, – добавил он с ностальгическими нотками в голосе. – А для защиты Риджа. Когда война дойдет до наших мест, небольшая банда может оказаться весьма кстати.

Последняя фраза прозвучала до жути обыденно. Я резко села и подозрительно сощурилась.

– Банда? Ты хочешь сколотить банду?

– Ну да. Саксоночка, неужто ты никогда не слышала этого слова?

– Слышала, конечно. – Я отпила немного вина в надежде обрести спокойствие. – Не думала, что и ты его знаешь.

– Само собой, знаю! – Джейми удивленно приподнял бровь. – Это ведь шотландское слово.

– Разве?

– Да. Главное – правильно выбирать товарищей по банде, саксоночка. Slàinte. – Он взял у меня бокал, поднял его в шутливом салюте и вмиг осушил.