Текст книги "Чужестранка"

Часть 3
В пути

Глава 11
Разговоры с юристом

Мы выехали из замка Леох через два дня, перед рассветом. Лошади осторожным шагом поднимались на каменный мост по две, по три и даже по четыре в ряд, вслед нам неслись громкие прощания и напутствия и крики диких гусей. Я все оглядывалась – до тех пор, пока громада замка не скрылась за полотном мерцающего тумана. Мысль о том, что я никогда больше не увижу ни это мрачное каменное здание, ни его обитателей, вызывала во мне чувство неожиданной утраты.

Стук копыт звучал в тумане приглушенно. Странно звучали в сыром воздухе и человеческие голоса: сказанное на одном конце колонны порой совершенно четко и ясно слышалось на другом ее конце, а слова, произнесенные совсем рядом, превращались в смутное бормотание. Казалось, мы едем по некоей призрачной стране, населенной духами. Голоса, будто отделившись от тел и начав самостоятельное существование, плыли по воздуху, то отдаляясь, то снова приближаясь.

Мне выпало ехать между вооруженным мужчиной, которого я не знала, и Недом Гоуэном, щуплым писарем, которого я видела в холле во время суда. Впрочем, как позже выяснилось, он не просто писарь, а по дороге, побеседовав с ним, я окончательно поняла его роль в жизни замка.

Нед Гоуэн был солиситором – так называют ходатаев по делам, поверенных, или адвокатов. Он родился, вырос и получил образование в Эдинбурге. Маленький немолодой мужчина хрупкого сложения, он носил сюртук из тонкого черного сукна, отделанный шелком, шерстяные чулки, полотняную рубашку с воротником, отделанным едва заметным кружевом, и штаны из материи, представлявшей собой удачный компромисс между потребностями жизни в дороге и профессиональным статусом. Тонкие очки в золотой оправе, опрятная ленточка, которой были перехвачены волосы, и шляпа из синего фетра дополняли образ. Он представлял собой настолько каноничного юриста, что я не могла смотреть на него без улыбки.

Он ехал рядом со мной на смирной кобыле, к седлу с обеих сторон были приторочены большие сумки из потертой кожи. Он объяснил мне, что в одной из них лежат его профессиональные инструменты – чернильница, перья и бумага.

– Для чего же предназначена вторая? – спросила я, посмотрев на сумку – в отличие от первой она казалась совсем пустой.

– Она предназначена для налога, собранного с арендаторов нашего лэрда, – отвечал поверенный, похлопав по сумке рукой.

– Очевидно, ожидаются крупные поступления, – предположила я.

Мистер Гоуэн благодушно пожал плечами.

– Не такие уж крупные, моя дорогая. В большинстве своем выплаты поступают в пенсах и полупенсах – в мелкой монете. Не секрет, что мелкая монета занимает больше места, чем деньги крупного номинала. – Он улыбнулся быстрой кривоватой улыбкой. – Но все же эту увесистую кучку меди и серебра легче перевозить, чем остальную часть дохода лэрда.

Он обернулся и бросил взгляд на две большие, запряженные мулами телеги, сопровождавшие нас.

– Мешки с зерном и репа обладают, по крайней мере, тем преимуществом, что они неподвижны. Я не возражал бы и против домашней птицы, если она в клетках и со связанными лапками. Даже против коз я ничего не имею, хотя они причиняют определенные неудобства своей всеядностью. Одна съела в прошлом году мой носовой платок, но тут я сам оплошал – кончик платка торчал у меня из кармана. – Тонкие губы растянулись в улыбке. – В этом году я, однако, поставил одно условие. Мы не станем принимать живых свиней.

Необходимость охранять сумки мистера Гоуэна и телеги объясняла сопровождение из двадцати вооруженных мужчин в походе за рентой. Все они ехали верхом, и еще в отряде были вьючные животные, нагруженные продовольствием для всех участников поездки. Миссис Фиц, провожая меня и щедро осыпая напутствиями, предупредила также, что условия путешествия будут самыми примитивными, многие ночи придется провести, разбив придорожный лагерь.

Мне было очень любопытно, что заставило такого образованного и талантливого в своей области человека, как мистер Гоуэн, уехать в глушь Шотландского нагорья, далеко от удобств и прелестей городской жизни, к которым он привык.

– Что ж, – отвечал он, – будучи молодым человеком, я имел небольшую практику в Эдинбурге. Кружевные занавески на окнах, медная табличка с моим именем на дверях. Но мне надоело составлять завещания и акты о передаче имущества, надоело видеть одни и те же лица. Я взял и уехал, – заключил он просто.

Он купил лошадь и кое-что из самого необходимого и отправился в путь, сам не зная, куда едет и что станет делать.

– Видите ли, должен вам признаться, – продолжал он, прижав к носу платок с вышитой монограммой, – что у меня есть склонность к… авантюрам. Однако ни мое сложение, ни семейные традиции не вписывались в тот образ жизни, какой ведут разбойники с большой дороги или мореплаватели, ибо в то время именно эти области представлялись мне наиболее перспективными с точки зрения авантюр. В качестве альтернативы я выбрал дорогу, ведущую в горы Шотландии. Я думал, что, может быть, мне удастся уговорить главу какого-нибудь клана взять меня к себе на службу.

И во время своего путешествия он как раз и встретил такого.

– Джейкоба Маккензи, – произнес он с улыбкой, в которой сквозила ностальгия. – И был он злобный рыжий старый негодяй.

Мистер Гоуэн кивнул вперед, где сквозь туман светились яркие волосы Джейми Мактавиша.

– Его внук очень на него похож. Впервые я встретил его, оказавшись под прицелом его мушкета, потому что Джейкоб собирался меня ограбить и сделал это. Я без сопротивления отдал своего коня и все имущество, выбора у меня не было. Но полагаю, Джейкоб был весьма удивлен, когда я настойчиво предложил сопровождать его, хотя бы и пешком.

– Джейкоб Маккензи. Это отец Колума и Дугала? – спросила я.

Старый юрист склонил голову:

– Да. Но, конечно, тогда он не был лэрдом. Он стал им через несколько лет… с моей, пусть и незначительной, помощью, – добавил он и заметил с некоторым сожалением: – В те времена все было менее… цивилизованно.

– Вот как? Ну и Колум, можно сказать, унаследовал вас?

– Нечто в этом роде, – согласился юрист. – Понимаете, после смерти Джейкоба началась некая… смута. Колум унаследовал Леох, это так, однако…

Поверенный внимательно поглядел вперед, потом обернулся, чтобы убедиться, что никто нас слышит.

Мой вооруженный сосед ускакал вперед и присоединился к своим товарищам, а от телег мы оторвались примерно на четыре конских корпуса.

– Колум был тогда уже взрослым парнем лет восемнадцати или около того, – продолжил Гоуэн свой рассказ. – У него были все задатки будущего вождя клана. Он женился на Летиции и тем самым укрепил союз между Маккензи и Камеронами. Я составлял их брачный контракт, – добавил он, – но вскоре после женитьбы произошел несчастный случай во время набега. Он сломал большую бедренную кость, и она плохо срослась.

Я кивнула. Так и должно было случиться.

– А потом, – со вздохом продолжал Гоуэн, – он слишком рано встал с постели, весьма неудачно упал с лестницы и сломал вторую ногу. После этого он пролежал пластом почти целый год, и вскоре стало ясно, что он теперь калека. К несчастью, именно в это время скончался Джейкоб.

Маленький юрист замолк, собираясь с мыслями, и снова поглядел вперед, словно кого-то искал.

– И как раз в это самое время случился скандал в связи с замужеством его сестры, – сказал он. – А Дугал… Дугал, боюсь, показал себя не с лучшей стороны. Видите ли, он мог стать главой клана, но, вероятно, ему не хватило зрелости. – Гоуэн покачал головой. – Шумиха вокруг этого дела поднялась невероятная. В ней принимали участие и кузены, и дядюшки, и арендаторы… Пришлось созвать большое собрание, чтобы решить вопрос.

– И они выбрали Колума? – спросила я, снова восхитившись силой духа Колума Маккензи.

Искоса глянув на сухонького человечка, который ехал рядом, я подумала, что Колум к тому же удачно выбирал союзников.

– Выбрали, но только благодаря тому, что братья держались вместе. Никаких сомнений по поводу храбрости или ума Колума, разумеется, не было, сомнения касались только его физической крепости. Было ясно, что он уже никогда не поведет своих людей в бой. А Дугал, крепкий и здоровый, оказался безрассудным и слишком горячим. Он встал за креслом брата и поклялся во всем слушаться его, быть его ногами и его мечом в битве. И тогда было предложено, чтобы Колум стал лэрдом и управлял всем в мирное время, а Дугала назначили бы военным командиром клана на случай вооруженных столкновений. Так создалось это беспрецедентное положение.

Скромность, с которой Гоуэн произнес слова «и тогда было предложено», дала мне понять очень ясно, кто именно предложил.

– А чей вы человек? – спросила я. – Колума или Дугала?

– Мои интересы связаны с кланом Маккензи, – дипломатично ответил юрист, – но присягу по форме я принес Колуму.

«Присягу по форме, скажите на милость», – подумала я. Видела я, как они присягали, но не заметила в толпе маленькой фигурки солиситора. Ни один участник церемонии не мог остаться к ней равнодушным. И маленький человечек на гнедой кобыле, сухой, как его собственные кости, весь погруженный в мир законов, по собственному признанию, в глубине души оставался романтиком.

– Он, должно быть, нашел в вашем лице незаменимого помощника, – сказала я.

– О, я делаю кое-что время от времени, – ответил он. – Немногое. Как делаю и для других. Если вам, дорогая моя, понадобится совет, – он просиял сердечнейшей улыбкой, – я буду рад помочь. Уверяю вас, что храню строжайшую конфиденциальность и в моем благоразумии можно не сомневаться.

Он любезно поклонился мне.

– Так же, как можно не сомневаться в вашей лояльности Колуму Маккензи? – Я подняла брови, задавая этот вопрос.

Маленькие выцветшие карие глазки встретились с моими, и в самой их глубине я увидела не только ум, но и чувство юмора.

– Ну, – ответил он, ничуть не смутившись, – можно рискнуть.

– Наверное, – сказала на это я скорее весело, чем раздраженно. – Но я уверяю вас, мистер Гоуэн, что не нуждаюсь в вашем благоразумии или конфиденциальности, по крайней мере в настоящее время.

Однако это заразительно, подумалось мне, я стала выражаться почти так же, как и он.

– Я английская леди, – твердо продолжала я, – вот и все. Колум зря тратит время – свое и ваше, пытаясь выведать секреты, которых попросту нет.

«А о тех, что существуют, и не расскажешь», – подумала я. Благоразумие мистера Гоуэна, возможно, и не имеет границ, но его представления о мире испытывать на прочность не стоит.

– Надеюсь, он послал вас не затем, чтобы вы выудили у меня опасные признания? – спросила я, вдруг пораженная этой мыслью.

– О нет. – Мистер Гоуэн коротко рассмеялся. – Право же, нет, дорогая моя. Я выполняю весьма ответственное задание: пишу расписки для Дугала и веду отчетность, а также составляю юридические соглашения для членов клана, которые живут в отдаленных уголках. И боюсь, что, несмотря на мой солидный возраст, я не потерял тягу к приключениям. Жизнь сейчас стала гораздо спокойнее, чем была когда-то. – Он вздохнул, и во вздохе звучало сожаление о тех временах, – однако разбойные нападения на дорогах все еще происходят и стычки на границе тоже случаются.

Он похлопал рукой по второй седельной сумке.

– Эта сумка не совсем пустая.

Он отогнул кожаный клапан таким образом, чтобы я могла разглядеть поблескивающие рукоятки пары украшенных резьбой пистолетов, закрепленных внутри таким образом, чтобы их удобно было достать.

Он окинул меня взглядом с головы до ног и добавил с мягкой укоризной:

– Вам бы тоже стоило иметь при себе оружие, дорогая. Хотя Дугал, вероятно, счел бы это лишним… пока. Я поговорю с ним.

Остаток дня мы провели в приятной болтовне о добрых старых временах, когда мужчины были мужчинами в полном смысле слова, а «пагубные семена цивилизации еще не в такой степени засоряли чистые просторы и прекрасную дикую природу горной Шотландии».

Едва опустилась ночь, мы разбили лагерь на поляне при дороге. У меня с собой было одеяло, прикрепленное сзади к седлу; укрывшись им, я готовилась провести свою первую ночь на свободе, за стенами замка. Когда я шла от костра к деревьям, где хотела устроить себе ложе, то заметила, что за мной следят. Оказалось, что даже под открытым небом свобода иллюзорна.

Первого поселка мы достигли примерно в полдень на второй день поездки. Он представлял собой кучку неприметных домов – три или четыре, – пристроившихся в самом начале небольшой долины. Из какого-то дома вынесли табурет для Дугала, а доску, которую везли в одной из телег, уложили на два других табурета – она должна была заменить письменный стол мистеру Гоуэну.

Гоуэн вытащил из заднего кармана сюртука большой квадратный кусок накрахмаленного полотна и расстелил его с величайшей аккуратностью на здоровенном чурбане, временно сменившем свою функцию колоды для рубки дров на более почетную должность. Гоуэн уселся на чурбан и принялся раскладывать свои принадлежности и счетные книги с тем же видом, с каким, вероятно, делал это когда-то за кружевными занавесками в Эдинбурге.

Один за другим подходили фермеры, чтобы заключить ежегодную сделку с представителем лэрда. Дело двигалось не так быстро, прежде всего потому, что проводилось с меньшими формальностями, чем в Леохе. Мужчины подходили, освободившись от работы в поле или в сарае, отодвигали свободный табурет, по-простому, без всякого пиетета садились рядом с Дугалом и принимались объяснять что-то, жаловаться или просто болтать о разном.

Некоторые приходили вместе с сыновьями, кто с одним, а кто и с двумя. Парни тащили мешки с зерном или шерстью. В финале каждого разговора скрупулезный Нед Гоуэн писал расписку в получении ежегодной ренты, пунктуально заносил данные о сделке в счетную книгу и указывал фермеру или его сыну на телегу, чтобы в нее погрузили мешок. Значительно реже в его кожаную сумку опускались с легким звоном монеты. Наши вооруженные охранники тем временем либо отдыхали под сенью деревьев, либо отправлялись к берегу речки – чтобы поохотиться или порыбачить, как предполагала я.

Различные версии этого спектакля повторялись потом изо дня в день. Меня то и дело приглашали в какой-нибудь домик выпить сидра или молока; все женщины по такому случаю собирались в единственной комнатке, чтобы поболтать со мной. Иногда кучка домиков была достаточно большой, чтобы там нашлась таверна или даже постоялый двор, где Дугал устраивал себе нечто вроде штаб-квартиры на день.

Случалось, что арендную плату вносили в виде лошадей, овец или иной живности. Животных, как правило, продавали кому-нибудь по соседству или обменивали на нечто более компактное, но если Джейми заявлял, что лошадь украсит конюшни Леоха, она присоединялась к нашему отряду.

Присутствие Джейми меня удивляло. Он, конечно, хорошо разбирался в лошадях, но этот талант был у любого мужчины в отряде, в том числе и у Дугала. К тому же лошади поступали в качестве оплаты не столь уж часто и не такой редкой породы, которая требовала бы мнения эксперта. Только через неделю после нашего отъезда, в деревне с непроизносимым названием, я поняла, зачем Дугалу нужен был Джейми.

Деревня была маленькая, но все же имела таверну с двумя или тремя столами и несколькими косыми табуретами. Там Дугал и устроился, чтобы принимать арендаторов и вести записи. После почти несъедобной трапезы из солонины и тушеной репы, он угостил элем арендаторов и батраков, засидевшихся в таверне после окончания официальных дел, а также нескольких других обитателей деревни, заглянувших сюда после дневных трудов, чтобы поглазеть на приезжих и послушать новости.

Я тихонько сидела в углу и потягивала горький эль, от души радуясь свободе от седла. Я почти не обращала внимания на речи Дугала, то и дело переходившего с английского на гэльский и обратно; он делился разными слухами, вел разговоры о хозяйстве, то и дело отпуская грубые шутки и рассказывая анекдоты.

Я лениво раздумывала, сколько времени при такой скорости нам понадобится, чтобы добраться до Форт-Уильяма? И каким образом после этого смогу оторваться от шотландцев из замка Леох, но при этом не стать заложницей в английском армейском гарнизоне? Погруженная в эти размышления, я не сразу сообразила, что Дугал теперь говорит один и что он вроде бы произносит какую-то речь. Слушатели внимали ему напряженно, время от времени реагируя на его монолог краткими междометиями и восклицаниями. Приглядевшись, я убедилась, что Дугал довел свою аудиторию до полной экзальтации по какому-то определенному поводу.

Толстый Руперт и Гоуэн сидели у стены за Дугалом. Забытые кружки с элем стояли возле них на скамейке, оба слушали чрезвычайно напряженно. Джейми уперся обоими локтями в стол и уткнулся в свою кружку; его слова Дугала, казалось, совершенно не трогали.

И вдруг Дугал внезапно вскочил с места, схватил Джейми за ворот и сильно рванул. Изношенная рубаха расползлась, стоило ее дернуть. Оглушенный, Джейми застыл на месте. Глаза у него превратились в узкие щелочки, он сжал губы, но не шевельнулся, даже когда Дугал, выпустив из рук клочья рубахи, показал зрителям его спину.

При виде покрытой рубцами спины зрители одновременно охнули, потом по комнате прокатился гул негодования. Я было открыла рот, но, услыхав гневно произнесенное слово «англичанка», передумала говорить.

Джейми с каменным лицом встал и отступил от окружившей его небольшой толпы. Осторожно он стянул с себя остатки рубахи и смял их в руках. Маленькая пожилая женщина, ростом едва доходящая до локтя Джейми, гладила ему спину и что-то негромко приговаривала по-гэльски – как я поняла, какие-то утешения. Если так, то нужного эффекта ее слова не произвели.

Джейми коротко ответил на заданные ему вопросы. Молодые девушки, которые пришли в таверну купить эля к ужину, сбились в стайку у стены напротив и оживленно перешептывались, то и дело поглядывая на Джейми широко раскрытыми глазами.

А он, в свою очередь, так посмотрел на Дугала, словно хотел его испепелить. Потом швырнул скомканную рубашку прямо в очаг и в три больших шага покинул комнату, избавив себя таким образом от сочувственного ропота присутствующих.

В отсутствии наглядного материала они снова обратили взоры к Дугалу. Большинство замечаний остались мне непонятными, однако нетрудно было догадаться, что они носят антианглийский характер. Я разрывалась между желанием пойти за Джейми и не менее сильным желанием оставаться там, где сидела, не привлекая внимания. Вряд ли Джейми нуждался в обществе после такого, подумалось мне, и я забилась глубже в свой угол, опустила голову и принялась рассматривать свое смутное отражение на дне кружки.

Бряцанье металла вынудило меня поднять голову. Один из мужчин, здоровяк-фермер в кожаных штанах, бросил на стол перед Дугалом несколько монет и произнес нечто вроде краткой речи. Потом он отступил и, деловито засунув большие пальцы за пояс, казалось, ждал чего-то от остальных. После некоторого замешательства парочка наиболее решительных последовала его примеру, за ними и другие полезли в кошельки и спорраны за деньгами. Дугал сердечно всех благодарил и знаком показал хозяину таверны, чтобы он подал каждому еще по кружке эля. Я заметила, что Нед Гоуэн складывает эти средства совсем не в тот мешок, куда шла арендная плата для казны Колума, и поняла, зачем Дугал все это затеял.

Восстания, как и любые другие предприятия, требуют финансовых вложений. Чтобы содержать и кормить армию, нужно золото, необходимо оно и для жизни руководителей. Насколько я помнила историю провалившегося восстания под началом Красавчика принца Чарли, младшего претендента на трон, основные средства он получал из Франции, но часть приходила из дырявых карманов его будущих подданных. Значит, Колум или Дугал – или они оба – были якобитами и поддерживали младшего претендента в его борьбе против английского короля Георга II.

Работники и арендаторы наконец-то отправились по домам ужинать, а Дугал встал и потянулся с удовлетворенным видом – ни дать ни взять кот, который только что налакался молока или сметаны. Он взвесил на руке мешочек с деньгами и вернул его Неду Гоуэну на хранение.

– Что ж, не так уж плохо, – заметил он. – Большего ожидать от такого маленького местечка не приходится. Стоит повторить этот трюк еще несколько раз, и наберется приличная сумма.

– «Приличная» – это не то слово, какое можно было бы использовать в данном случае, – выпалила я, вылезая из своего угла.

Дугал повернулся с таким видом, словно впервые увидел меня.

– Вот как? – произнес он насмешливо. – У вас имеются возражения против сбора скромных пожертвований в пользу их господина?

– Никаких, – ответила я, глядя ему прямо в глаза. – Не имеет значения и то, кто этот господин. Я о способах, которыми вы пользуетесь для достижения цели.

Дугал окинул меня пристальным взглядом с головы до ног, словно моя наружность могла ему что-то подсказать.

– Не имеет значения, кто этот господин? – повторил он тихо. – Я считал, вы не владеете гэльским.

– Я и не владею, – подтвердила я. – Но у меня есть здравый смысл, и слышу я отлично на оба уха. Как бы ни звучали на гэльском слова «за здоровье короля Георга», я сомневаюсь, чтобы они походили на «брат Стюарт».

Он откинул голову назад и расхохотался.

– Что верно, то верно, – согласился он. – Я бы сказал вам, как называют по-гэльски вашего господина, но это выражение не для женских ушей независимо от того, англичанка леди или нет.

Он подошел к очагу и вытащил из золы порванную рубаху, отряхнув ее от сажи.

– Если вам не нравятся мои приемы, может, исправите последствия? – предложил он и сунул рубаху мне в руки. – Попросите у хозяйки дома иглу и заштопайте ее.

– Штопайте сами! – огрызнулась я, кинув ему рубаху, и повернулась к выходу.

– Как вам угодно, – вежливо проговорил Дугал. – Джейми может и сам починить ее, если вы не желаете помогать.

Я остановилась, повернулась к нему и протянула руку.

– Хорошо, – начала я, но над моим плечом появилась большая рука и выхватила рубашку у Дугала.

Мрачно глядя на нас обоих, Джейми сунул рубашку под мышку и вышел из комнаты, не сказав ни слова.

Мы остановились на ночлег в одном из фермерских домов. Вернее сказать, я остановилась. Мужчины легли снаружи, кто на сеновале, кто в телеге, а кто и просто на земле, заросшей папоротником. Для меня постелили соломенный тюфяк возле очага – то ли из уважения к моему полу, то ли потому, что я была на положении пленной.

Хотя тюфяк выглядел куда привлекательнее кровати, на которой спала целая семья из шести человек, я тем не менее завидовала мужчинам, улегшимся на вольном воздухе. Огонь в очаге не погасили, а только приглушили на ночь, и в комнате было жарко, воздух полнился запахами и звуками – обитатели коттеджа постанывали, храпели, потели и громко пускали газы во сне.

Спустя некоторое время я оставила всякую надежду уснуть в этой удушливой атмосфере. Поднявшись, я потихоньку вышла наружу, прихватив с собой одеяло. Воздух здесь – особенно на контрасте с невероятной духотой в комнате – был таким свежим, что я прислонилась к каменной стене дома и полной грудью вдыхала желанную прохладу.

Под деревом у дорожки сидел караульный, но он едва взглянул на меня. Очевидно, решив, что я вряд ли уйду далеко в одной сорочке, он продолжал что-то строгать маленьким ножиком, лезвие которого поблескивало в тени листвы.

Я обошла вокруг дома и стала подниматься на невысокий пригорок, осторожно обходя спящих в траве. Выбрав уютное местечко между двумя валунами, я устроила себе удобное ложе из травы, накрыв его одеялом. Вытянувшись во весь рост, я долго смотрела, как полная луна медленно плывет по небосклону.

Точно так же я следила за восходом луны из окна в замке Леох в первую ночь после прибытия, став непрошеной гостьей Колума. Месяц минул с момента моего злосчастного прохода сквозь камни. Мне подумалось, что теперь я знаю, зачем их туда поставили. Сами по себе они ничего особенного не представляли, но служили ориентиром. Как специальные знаки отмечают места возможных осыпей под скалами, камни отмечали опасное место. Но чем оно опасно? Предупреждают ли каменные столбы о том, что граница между временами здесь особенно тонка? О том, что поблизости стоят некие ворота? Те, кто возводил мегалиты, не обязательно знали, с чем именно они имеют дело. Для них в этих местах происходило ужасное, загадочное и могущественное волшебство: в этом месте люди исчезали без причины. Или, возможно, появлялись прямо из воздуха.

Это мысль. Что произошло бы, если бы кто-то заметил, как я внезапно появляюсь на холме Крэг-на-Дун? По-видимому, это зависит от времени появления. Скажем, увидь меня в подобных обстоятельствах здешний батрак – он бы непременно решил, что я колдунья или волшебница. Скорее последнее – именно волшебница, фея холма, у которого есть определенная репутация. А репутация, ясное дело, существует не без причины. Если люди многие годы исчезали или, напротив, появлялись из ниоткуда на этом самом месте, значит, оно заколдованное.

Я вытащила из-под одеяла одну ногу и пошевелила при свете луны пальцами. «Что-то не очень похоже на ножку феи», – критически подумала я. С моим ростом в пять футов и шесть дюймов я для этого времени была крупной женщиной, выше многих мужчин. Стало быть, едва ли могла сойти за представительницу Маленького Народца, меня бы скорее приняли за ведьму или злого духа. Судя по обрывкам информации, касающимся отношения к подобным явлениям в те времена, которыми я владела, лучше было бы, чтобы никто меня не видел.

В полудреме я начала размышлять о том, что было бы при ином повороте дел, например, если бы кто-нибудь отсюда попал в мое время? Собственно говоря, я сама собиралась совершить такой переход, если удастся. А как отреагировал бы современный шотландец… или шотландка, например, та же миссис Бьюкенен, работница почты? Что бы с ней произошло, если бы прямо перед ней вырос из ниоткуда кто-нибудь вроде Мурты?

Скорее всего, она бы кинулась наутек или вызвала полицию… а может, ничего такого не сделала бы, а просто рассказала потом соседям и родственникам об этом происшествии. Ну а пришелец? Он не смог бы, попав в чужое время, остаться незамеченным, если бы не сообразил сразу, что нужно быть осторожным. Я ведь сумела приспособиться и выглядеть современницей этих людей, к которым попала, хотя и мой вид, и моя речь определенно вызывали немало подозрений.

Что, если бы путешественник внешне слишком выделялся в новой обстановке или решился бы рассказать о том, что с ним случилось? В древние времена такого чужака наверняка убили бы на месте без долгих разговоров. А в более просвещенное время его признали бы сумасшедшим и отправили в соответствующее заведение, если бы он не унялся.

Подобные вещи, вероятно, происходили на протяжении веков человеческой истории. Но даже в том случае, когда тому находились свидетели, нельзя было подобрать ключ к загадке; единственный, кто мог рассказать, в чем дело, исчезал, а там, куда он попадал, нужно было держать язык за зубами.

Погрузившись в размышления, я не сразу обратила внимание на приглушенные голоса и звук шагов по траве и очень удивилась, когда совсем поблизости, буквально в нескольких ярдах от меня, кто-то произнес:

– Черт бы тебя побрал, Дугал Маккензи, родич я или нет, но этого я делать не обязан.

Голос был низкий и дрожал от гнева.

– Вот как? – отозвался другой голос, насмешливый. – Наверное, стоит напомнить тебе твою клятву. «До тех пор, пока я на землях клана Маккензи…» – так, кажется, ты сказал…

За этими словами последовал мягкий тяжелый удар, словно говорящий топнул ногой о землю.

– А это они и есть, земли Маккензи, паренек.

– Я давал слово Колуму, а не тебе.

Так. Это Джейми Мактавиш, и нетрудно угадать, чем он недоволен.

– Это одно и то же, но ты и сам знаешь.

Послышался легкий шлепок – словно кого-то потрепали по щеке.

– У тебя есть обязанности перед главой клана, а за пределами Леоха я не только ноги Колума, но также его голова и руки.

– Никогда еще я не видел лучшего примера тому, как правая рука не ведает, что творит левая, – быстро отозвался голос, и хотя тон был горький, в нем прозвучала издевка, подчеркнувшая конфликт. – Как ты считаешь, что сказала бы правая рука насчет левой, которая собирает деньги для Стюартов?

Дугал некоторое время молчал, прежде чем ответить:

– Маккензи, Макбеолайны и Маквиниши – все они свободные люди. Никто не может заставить их отдать что-то против воли, но никто не может запретить им отдавать. И кто знает? Может, Колум отдаст принцу Карлу Эдуарду куда больше, чем все остальные, вместе взятые.

– Может, – сказал Джейми. – Может, завтра с утра мы увидим дождь, а не солнце. Но это не значит, что я должен ждать своего выхода с ведерком вместо стула, чтобы на него встать.

– Да ну? Но ведь ты выиграешь от победы Стюартов куда больше, чем я, парень. А от англичан не получишь ничего, кроме петли. Если ты сам не бережешь свою шею…

– Моя шея – это моя забота, – резко перебил его Джейми. – Как и моя спина.

– Но не тогда, когда ты путешествуешь со мной, парень, – насмешливо возразил его дядя. – К тому же если ты хочешь послушать, что может сказать тебе Хоррокс, то будешь делать, что тебе сказано. Это было бы мудрое решение – хоть ты неплохо управляешься с иглой, рубашка у тебя всего одна.

Послышалось движение, словно кто-то встал со своего места на камне, а потом шаги по траве. Шаги одного человека, насколько я могла судить. Я потихоньку села и осторожно выглянула из-за валуна, за которым лежала.

Джейми все еще был там, сидел на камне в нескольких футах от меня, опустив локти на колени и упираясь подбородком в ладони. Почти спиной ко мне. Я начала пятиться – мне не хотелось его тревожить, но он неожиданно заговорил.

– Я знаю, что вы здесь, – сказал он. – Идите сюда, если хотите.

Судя по тону, ему было все равно. Я поднялась и начала выбираться из своего убежища, но спохватилась, что я в сорочке. Подумав, что у Джейми и без того хватает забот и не стоит смущать его своим видом, я накинула на себя одеяло.

Сев рядом, я прислонилась спиной к камню. Неуверенно взглянула на Джейми. Он не только мимолетно кивнул в знак приветствия, полностью поглощенный своими размышлениями – невеселыми, судя по выражению лица. Одной ногой он компульсивно барабанил по камню, сцеплял и разнимал пальцы с такой силой, что суставы то и дело щелкали.

Это щелканье напомнило мне о капитане Мэнсоне. Интендант нашего полевого госпиталя капитан Мэнсон переживал перебои с поставками, глупые приказы и идиотизм армейской бюрократии очень лично. Обычно мягкий и приятный в общении человек, он, когда проблем становилось слишком много, уединялся в своем кабинете и изо всех сил колотил кулаками по стене.