Текст книги "Самая нужная книга для чтения в метро. Третья линия (сборник)"

– Нет! Нет! – Его крик наверняка был слышен по всему кардиологическому отделению. – Вы не можете говорить так! Не имеете права! – Но последний возглас прозвучал скорее криком о помощи, чем порицанием.

– А вы имеете?! Вы, отец, прикрываясь дикими, на мой взгляд, аргументами, предлагаете мне, лечащему врачу вашей дочери, стать соучастником ее убийства. Да кто вы такой, чтобы принимать подобные решения, да еще и вовлекать в них других?!

– Я – отец… – Похоже, для себя он уже нашел ответ на этот вопрос. – И мною движет лишь стремление избавить дочь от кары за невольный грех…

– Все! – Теперь по коридору разнесся гневный возглас врача. – Уходите! – Он встал и, почти оттолкнув подавшегося вперед собеседника, отпер дверь. – Надеюсь, ваша супруга настроена не столь радикально…

Отец медлил, пересохшие губы едва шевелились, пытаясь озвучить рвущуюся наружу боль. Изначально обреченный на тупиковый исход диалог с доктором лишь укрепил его в необходимости самостоятельных действий.

Темнов прикрыл дверь и навис над сжавшимся на стуле родителем.

– Я вам четко объясню, как намерен действовать. Сейчас я возвращаюсь в отделение. Реанимационный блок запирается до половины восьмого утра – до начала пересменки. Лечебные мероприятия, назначенные мною вашей дочери, будут осуществляться в полном объеме. Слышите, в полном объеме! До самой ее смерти. Точка!

На сей раз отец все же поднялся и на негнущихся ногах вышел из кабинета.

– И не делайте глупостей! Подумайте о своей жене. Каково ей терять двоих близких людей. – Показавшийся сначала Темнову сверхразумным, хотя и радикальным, аргумент прозвучал явно не к месту и донельзя коряво.

Войдя в отделение, он повернулся, чтобы лично запереть за собой дверь.

– Не так быстро! – раздался за спиной знакомый баритон. – Сам работаешь, дай и другим в докторов поиграть.

Помятое лицо Николая вплыло в поле бокового обзора Александра.

– Что, и вас куда-то дернули?

– Хирургия, будь она неладна! Аппендицит у них, видите ли, в четыре утра созрел.

– Долго созревал?

– Да уж с семи вечера, бедолага, колебался. Все разрешения на операцию не давал, я, говорит, только городскому хирургу в руки отдамся. А тут, видать, припекло, решил и Масяненко не дожидаться.

– Ну ни пуха… – Хотя оба доктора понимали, что, даже при самом благоприятном стечении обстоятельств, поспать сегодня уже не удастся.

– А у тебя, я смотрю, девчушка – растеньице? – Рассветов хмуро покачал большой головой. – Мозговые рефлексы проверял?

– Да. – Темнов поспешил в ремзал, не желая развивать тягостную тему.

– Давление восемьдесят на сорок, – озвучила Татьяна показания электронного тонометра. – За последние двадцать минут снизилось в среднем на десять.

– Гормоны давно были?

– Еще и пяти минут не прошло.

Зрачки пациентки замершими озерами безучастно уставились на реаниматолога. Пульс на шейных сосудах заметно ослаб.

– Д*н, медленной каплей, – распорядился Александр, дав добро на использование одного из самых радикальных средств. – Я – в ординаторской.

Вместо запланированного печатания истории болезни Темнов предался навязчивым воспоминаниям событий двухлетней давности. Тогда он точно так же, как и сегодня, дежурил по реанимации, вечер прошел аналогично спокойно, а к полуночи «скорая» доставила старушку-коматозницу. Возраст – далеко за 70, повторный инсульт с обширным кровоизлиянием в головной мозг – шансы на благополучный исход близки к нулю.

Была назначена стандартная схема противоотечной и гипотензивной терапии. Лечение проводилось наличествующими в запасниках отделения лекарственными средствами. Состояние пациентки медикаментозно замедленно, но стабильно ухудшалось. В общем, выражаясь бездушно – статистическим сленгом, – «стандартная ситуация с неблагоприятным прогнозом». Темнов, ночевавший тогда в ординаторской, как раз предусмотрительно заканчивал набор эпикриза, не ставя, впрочем, в заглавии слова «посмертный» – передавшаяся от старших коллег традиция.

Надо отметить, что практика заблаговременного оформления выписок «бесперспективным» больным существует в реаниматологии (да и не только) со дня основания этой важной, но мало почитаемой и среди коллег, и среди пациентов (в большей степени, их родственников) специальности. Причина, в подавляющем большинстве случаев, довольно прозаическая – нежелание задерживаться сверх рабочего времени ради занятий «бумагомаранием».

По негласной договоренности среди врачей стационаров – кто больного «хоронит», тот историю и оформляет. Включая такой щекотливый в некоторых случаях нюанс, как постановка своей подписи на титульном листе под диагнозом. Исключения составляли лишь пациенты, лично курируемые заведующим, или же особо «скандальные» случаи, потенциально влекущие за собой тщательные разбирательства. Тогда к составлению выписного документа подходили либо коллегиально, либо судьба «верных формулировок» целиком ложилась на плечи городского специалиста.

Изредка возникали околоабсурдные ситуации, когда принявший в 8:00 утра суточную смену дежурант в 8:30 констатировал смерть находившегося несколько дней в отделении пациента. И бедняге, лишь косвенно задействованному в отправке врученного ему практически мертвого тела в «мир иной», приходилось битый час строчить объемный эпикриз, формулировать зачастую громоздкий диагноз и ставить свою подпись в графе «лечащий врач». Бывали и противоположные случаи, когда предвкушающий скорое избавление от «гиппократовых лямок» эскулап вдруг оказывался после 7:00 утра у постели агонизирующего больного, констатация биологической смерти которого фактически совпадала с окончанием суточной вахты. И жертва роковой каверзы оставался до 9:00 и даже дольше, чтобы накропать складно сформулированный опус о пребывании безвременно почившего в стенах отделения страдальца.

Поэтому многие дежуранты, приняв по смене «бесперспективного» пациента или же госпитализировав такового, стремились как можно быстрее, желательно одновременно с первичным осмотром и базовыми обследованиями, набросать остов документа, сопровождающего несчастное тело в морг…

Итак, Темнов как раз занялся тогда зловещим заключением, когда вошедшая дежурная медсестра сообщила, что у старушки объявилась родственница, которая страстно желает побеседовать с доктором. Ну что ж, желает, так тому и быть Да и доктору зачастую проще объясниться сразу. Расставить все точки над прогнозом, подготовив и себя, и родню к реально возможным вариантам исхода. А по поводу нерадужных перспектив инсультницы юлить Александр сейчас не собирался, решив по возможности четко объяснить всю степень тяжести ее состояния.

– Добрый вечер.

Импозантная мадам импульсивно дернулась к выросшему в дверях врачу. Полы модного плаща распахнулись, явив соответствующие последнему писку стиля сапожки. Те, в свою очередь, плавно переходили в слегка располневшие ноги, скрывавшиеся под обтягивающим рельефные формы платьем.

– Ну! Как она?!

Немного покоробленный отсутствием встречного приветствия реаниматолог снисходительно приписал спонтанную хамоватость леди ее стрессовому состоянию.

– Понимаете, ваша… – Он выжидающе взглянул на собеседницу, но вынужден был уточнить: – Простите, вы ей кем приходитесь?

– Внучка. – Сжатый ярко-красный валик пухлых губ на мгновение разжался, блеснув белизной ухоженных зубов.

– Хорошо. Понимаете, ваша бабушка поступила к нам в очень тяжелом состоянии…

– У меня мало времени! Нельзя ли покороче?!

«Ну это уже ни в какие ворота!..» Впрочем, так, быть может, даже проще…

– Ну если совсем коротко, то – дела плохи, – стараясь блюсти умеренно трагичный тон, проинформировал ее Александр.

– Ясно. – Она выдохнула микс из ароматов клубничной жвачки и ментоловых сигарет ему в лицо. – Ну а вы могли хотя бы сожаление изобразить…

«Достала!..» – Впрочем, подобная скользкая ситуация была для Темнова отнюдь не новой.

В практике любого врача, а реаниматолога в особенности, нередки случаи, когда приходится нести дурные вести. Ставшая почти алгоритмом тактика: каменное лицо, неподвижный взгляд в область переносицы собеседника – тот при этом часто отводит глаза и говорить становится проще. И начинается рассказ о том, что болезнь прогрессирует, что, несмотря на проводимую терапию, состояние ухудшается и однозначного прогноза для жизни дать не представляется возможным. И иногда в этот момент кто-нибудь из родственников (обычно женщины «постбальзаковского» возраста) резко прерывает заезженный монолог фразой типа: «Вы, доктор, хотя бы слезинку проронили!»

Сталкиваясь с подобной ситуацией на первом году работы, Александр терялся, начинал мямлить что-то невразумительное, пытался неумело отшутиться или же попросту замолкал на полуслове. Потом был двух-трехлетний период, когда он скорее злился и едва ли не хамил, перекрывая доводы слезливых гуманисток вычитанным где-то аргументом, что он, дескать, не священник, и тем паче не плакальщик у чужого гроба.

Но вскоре научился у старших коллег бесстрастно парировать: «Ну давайте вместе поплачем. А лечить больного кто будет? Шанс, хоть и мизерный, всегда есть…» Это в случаях, когда речь шла об ухудшении в состоянии обсуждаемого пациента.

Но иногда приходилось брать на себя роль вестника смерти. Подобная «привилегия» предоставлялась или врачу, во время дежурства которого больной скончался, или же ложилась на принявшего эстафету суточного сменщика. В таких случаях допускалась лишь негромкая фраза: «Мы сделали все, что могли. Сожалею». Дальнейший диалог вел лишь к истощению и без того исчерпанных психических ресурсов среднестатистического эскулапа.

Поэтому, во избежание пустой траты времени и нервов, Александр благоразумно проигнорировал осуждающее замечание нарциссичной собеседницы и ровным тоном продолжил озвучивать запланированное:

– Базовый набор медикаментов у нас имеется. Но есть некоторые, особо дефицитные и современные, препараты, которые могли бы оказать более эффективное воздействие. – Ему показалось, что красная роза сомкнутого рта еще больше сморщилась в гримасе молчаливого недовольства. – Если вы готовы приобрести данные лекарства, я могу дать список…

– Знаем-знаем… И от друзей наслышаны, и телевизор смотрим… – Роза ощерилась белым частоколом сверкающей эмали. – Извлекаем пользу из любой ситуации. Так ведь, доктор?!

– Простите?..

– Да все вы понимаете! – Женщина удовлетворенно выпрямилась, отчего рельеф пышных грудей с горделивым бесстыдством высвободился из-под распахнувшегося плаща. – Откаты там всякие, бонусы, премии от аптек… Да не пугайтесь вы! – покровительственно успокоила она нахмурившегося реаниматолога. – Я ведь тоже не первый день живу. Знаю, что кушать всем хочется… Но напрягать меня не нужно! Случай не тот! Ясно?!

– Не совсем, – сверля ей взглядом переносицу, отчеканил Темнов. – Но тему считаю исчерпанной. До свидания! – Он повернулся к отделенческим дверям.

– Минуточку! – Ее окрик стеганул реаниматолога по спине. – Мы еще не закончили.

– Я – закончил. – Теперь он на нее даже не смотрел. Гуманитарно-профессиональный интерес посетительница в его глазах утратила окончательно. – Нам больше не о чем говорить. К тому же я – занят.

– Да подождите вы! Что я вам, девочка какая… Из Москвы среди ночи прилетела. Потом на такси тряслась… Имею я право на нормальное обращение?!

«Ага, так ты меня еще и в хамы записала!.. А сама – сплошная невинность».

– Прогноз я вам сообщил. Лекарства вы покупать отказываетесь. Не вижу поводов для дальнейшей дискуссии…

– Выслушайте меня, доктор! И прошу вас отнестись к моим словам с полной серьезностью. – Выдержав короткую паузу, она уточнила: – Вы уверены в неблагоприятном прогнозе для жизни моей бабк… бабушки?

– А вы как думаете? – Манеру отвечать вопросом на вопрос он ненавидел. Но сейчас не смог сдержаться.

Эффект был достигнут. Самовлюбленную стерву всю передернуло. Но, не желая раньше времени ставить крест на, как ей казалось, могущих быть полезными отношениях, дамочка лишь сдержанно выдавила:

– Врач – вы. И я вас спрашиваю как специалиста. Доверяя вашим знаниям и опыту.

«Ого! Да ты еще и льстить умеешь!»

– Вы должны понимать, что любой прогноз относителен. И ни одна ситуация не имеет однозначно определенного исхода.

– Да-да. «Вы не боги», «и Нострадамус ошибался», «надежда есть всегда»… – Стандартные фразы в ее напомаженных устах звучали ехидной пародией. – Простите, доктор. Я сейчас в таком состоянии, что… – Она скорее устало, чем извиняясь, махнула наманикюренной рукой.

– Я вас слушаю, – напомнил о себе Темнов.

– Да. Так вот… Не поймите меня неправильно, но не кажется ли вам, что в случае с моей бабушкой наиболее, – она запнулась, ища обтекаемую формулировку, – э-э-э… рацион… нет, гуманным решением было бы не мешать ее уходу?

– Что вы имеете в виду? – опешил врач.

– Ну не тащите вы ее! Что здесь непонятного?! Дайте ей спокойно уйти!

– То есть вы предлагаете мне не оказывать медицинской помощи вашей родственнице? – Тщательно подбирая слова, он гасил бурлившую на поверхности сознания злость.

– Да, – выдохнула она. – Именно это я вам и предлагаю.

Так просто. Кратко и без околичностей. Темнов, впервые столкнувшийся со столь неоднозначной просьбой, был буквально выбит из врачебного образа.

– Не беспокойтесь, доктор, – подбодрила дамочка растерянного эскулапа. – Я подпишу все необходимые документы.

– Буду рад, если вы мне их сначала предоставите. – Александр тряхнул коротко остриженной головой. – У меня, признаться, еще не было юридического опыта по оформлению подобных казусов.

– Понимаю, – почти добродушно согласилась она. – У нас, в столице, эвтаназия тоже пока редкость. Что же о периферии говорить…

– Эвтаназия в любой форме… – он сделал многозначительную паузу, – в нашем государстве запрещена. Даже так называемая пассивная эвтаназия…

– Не нужно лекций, доктор! Теоретически я подкована не хуже вас, уж поверьте мне…

– Может быть… Но ответственность вы возлагаете на меня. Даже при наличии упомянутых вами мифических бумаг…

– Я говорю о вполне конкретных, имеющих юридический вес, документах. – Казалось, она слегка обиделась на законодательно безграмотного доктора.

– Вы – юрист?

– Ну-у, я имею некоторое отношение к правовой сфере.

Он готов был поспорить, что последние несколько лет она не имела отношения ни к одной сфере, кроме потребительской. Содержанка…

– Так что насчет моего предложения? В течение двух часов все будет организовано.

«Каким образом?» – Александр почувствовал всю никчемность и убогость дальнейшей дискуссии.

– Не стоит напрягаться. Я все равно не буду участвовать в этой… э-э… процедуре.

– Доктор, вы, похоже, не осознаете всей серьезности ситуации. – Наштукатуренная маска выражала строгую сосредоточенность. – Должна вас разочаровать. Я не приму отказа.

– Интересно. И каким же образом вы принудите меня к исполнению задуманного? – Она все же вынудила его задать не озвученный ранее вопрос.

– Во-первых, на моей стороне закон…

Темнов впервые с момента их встречи расплылся самодовольной ухмылкой.

– А вот с этого момента поподробнее.

– Извольте. – Порывшись в изящной сумочке, она выудила умеренной помятости альбомный лист, наполовину исписанный убористым почерком и отмеченный свежим прямоугольным штампом в верхнем правом углу. – Это заявление моей матери, являющейся ближайшей дееспособной родственницей бабки, о том, что она полностью поддерживает любые радикальные меры по прекращению страданий последней…

– Так ваша матушка – заинтересованное лицо. Наследницей бабкиного имущества, похоже, она станет…

– Вся наличная собственность моей бабушки сводится к нескольким личным вещам, – отчеканила мадам. – Никаких движимых и недвижимых, не говоря уже о денежных, богатств у нее нет. Поэтому вопрос о материальной заинтересованности в данном случае неуместен… Кроме того, у меня при себе заверенный документ, согласно которому я являюсь доверенным лицом своей матери и имею право подписи…

– Она, похоже, очень занятая женщина, если не смогла лично приехать к постели своей умирающей родительницы… – театрально покачал головой Александр.

– В этом нет необходимости. Здесь у нас имеется знакомый юрист. Он в курсе. – Она предпочла не заметить его сарказма.

– Но, к сожалению, у меня знакомого юриста поблизости нет, чтобы подтвердить всю правомерность предлагаемых вами действий. – Он, не стесняясь, ухмыльнулся прямо в ее наглое лицо. – В чем именно вы неправы, я четко выразить не могу, но пара проколов даже мне в глаза бросается. – Темнов оперся плечом о стену и неторопливо продолжил: – Во-первых, откуда мне знать, что, будь бабулька в сознании, она уполномочила бы вас на подобные действия? А вдруг она отнюдь не питала к вашей матушке особо теплых чувств? Дочка дочкой, а поссориться все могут… Минуточку! – осадил он вскинувшуюся собеседницу. – Во-вторых, я вовсе не уверен, что даже в ситуации, когда человек находится в глубокой коме, кто-либо из ближайших родственников имеет право распоряжаться его жизнью. Разве что имея на руках соответствующее решение суда… А его у вас нет. Я прав?

– Не создавайте проблем, доктор! – Похоже, официальные аргументы были исчерпаны, и она делала ставку на эмоциональные. – Ни себе, ни окружающим.

– Это что, угроза?!

– Понимайте как хотите. Я пыталась уладить вопрос по-хорошему…

– И что же хорошего я бы получил от этого, как вы изволили выразиться, «улаживания»?

Недобрый блеск в ее рассерженных глазах, казалось, приобрел хитроватый оттенок:

– Ах, вон оно что!..– Красивый рот изогнулся в презрительной ухмылке. – А ларчик-то, оказывается, просто открывался…

Он запоздало начал понимать, что его необдуманная фраза была неверно истолкована. Но леди уже разошлась вовсю:

– А то начали мне тут… Аргумент первый, аргумент второй… Я уж действительно подумала, что на законника нарвалась. Ну и во сколько же вы оцениваете свою «заинтересованность»?

– Я… Нет, вы меня неправильно…

«Еще я перед ней же и оправдываюсь! Мерзость какая…»

– Думаю, сейчас наш разговор действительно окончен.

– Как же так?! На самом интересном месте! Нет, доктор, теперь уж вы тему развейте!

– Убирайтесь отсюда. – Посыл прозвучал скорее устало, чем злобно. – Вон!

Закрывая на засов отделенческую дверь, Темнов отчетливо слышал ее шумное прерывистое дыхание. Впрочем, понимания он и не ожидал. Ночь набирала права, и Александр хотел лишь спокойно провести остаток дежурства.

Утром, сдав смену, он с чувством исполненного врачебного долга удалился на заслуженный суточный перерыв. Но, явившись на следующую вахту, он с некоторым удивлением обнаружил, что та самая старушка, вопреки всем объективным данным, все еще упорно пребывает в запредельной коме, не желая покидать дряхлую оболочку.

– Ну, Сашка-бедоносец, снова отличился? – встретил молодого подчиненного Исаак Данилович.

– Да вроде не привлекался за последнее время… Ни к административной, ни к уголовной, – отшутился Александр, предчувствуя серьезный диалог с начальником.

– Будешь так себя вести – привлечешься, – пообещал заведующий. – Вернее, сам на себя навлечешь.

– Да я же ангел! Разве их садят?

– Крылья обламывают, это уж точно, – обнадежил Эндяшев. – Ты чего наплел столичной девице?

– А, так вот из-за чего вся катавасия. Послал я ее, делов-то…

– Смельчак, итить твою… И за что же она такой чести удостоилась. Или ты всем дорогу указываешь?

– Я – не дорожный указатель, – скривившись, парировал Темнов. – Но иногда с направлением помогаю определиться… Что, жалоба имеется?

– Какой догадливый! Прямо из столицы на мобилу главному звонили.

– О, горе мне! И что теперь? Приказ на меня уже подписан?

– Доиграешься, хамло малолетнее. – Заведующий добродушно глянул на ожидающего продолжения Александра. – Дамочка твоя дочерью солидного человека оказалась. А ты с ней не по-людски…

– Судя по вашему тону, не только я. Угадал?

– Ну уж нет, меня в хамы не записывай, – отмахнулся Эндяшев. – На меня, слава богу, за тридцать с гаком лет ни одной жалобы на плохое обращение…

– Неужели босс не сдержался?! – наигранно удивился Темнов. – Эксклюзивный случай!

– Смеешься? – еще шире улыбнулся городской реаниматолог. – Таких эксклюзивов столько… Впрочем, здесь я Валентина очень даже понимаю. Девица – сущая стерва. Сам едва не сорвался.

– Так что, я спасен?

– Объяснительную напишешь. На имя главного. Кстати, она что-то о вымогательстве говорила…

Темнов на миг посмурнел, но решил крыть ее же козырем:

– А о причине размолвки она не говорила?

– Да не горячись. Своей тупой просьбой она и меня, и Масленникова достала. Но, сам понимаешь, работа у нас такая…

– Если встанет вопрос о деньгах, я подробно опишу весь ход нашей беседы, – с мальчишеским упорством заявил Александр. – А заодно и суть ее предложения… Со всеми нюансами…

– Не мели ерунды! Не фиг бестселлер кропать. Только общие фразы. Типа «хамила», «кричала»… Никаких «угрожала»!.. А о себе – «не сдержался», «сорвался»… И точка! Ее столичный папенька, скорее, для проформы звонил. На дочуркин визг отреагировал. Валя говорит, он не ругался, сказал, что ситуацию понимает, поведения девчонки не одобряет. Но и ты мог бы посдержаннее быть. Извиниться и – смыться. Не уполномочен, дескать. А то сразу посылы раздаешь…

Александр хмуро кивнул.

Через полчаса объяснительная лежала на столе главного врача.

А старушка тихо отошла на третьи сутки, сразу по окончании дежурства Темнова. Впрочем, посмертный эпикриз он набрал еще при ее поступлении в стационар.

Отодвинув раздолбанную клавиатуру, анестезиолог поднялся из-за стола. За прошедшие сорок минут он напечатал едва с десяток напичканных грамматическими ошибками строк. Очевидно, что время для репортерской деятельности было выбрано неудачно. Требовалась передышка. А еще лучше – сон. Глубокий и непрерывный. В тихом сумраке запертого кабинета. На удобном широком диване. Без сновидений. Причем последнее условие представлялось наиболее желанным. Александр знал, что нынешней ночью ему были бы гарантированы плохие сны. И причина тому – ситуация с девочкой-суицидницей, в которую он оказался втянут. Слова отца обреченной пациентки не только пробудили старые воспоминания, но и настойчиво побуждали к поиску. Если не решения, то, по крайней мере, компромисса. «Но чем я, черт возьми, могу помочь?!. И ему, и его дочурке?!» Беспомощность изматывала сонный мозг, он пытался найти морально оправданную лазейку, дающую некое подобие индульгенции. Но туннеля не было…

– Остановка, Александр Евгеньевич!

Эхо Татьяниного голоса еще не стихло, а он уже влетал в ремзал. Ощутивший отсутствие сердечной активности пульсоксиметр тоскливо завыл на одной ноте. Распластанное на широкой кровати тело было окружено той хорошо знакомой реаниматологам аурой смерти, которая появляется над только что «ушедшими», но еще не достигшими точки невозвращения представителями рода людского.

– Таня – адреналин! Люда – а*н и гормоны! – Он скользнул взглядом по шкале дыхательного аппарата, отметил ровную линию на экране пульсоксиметра и припал мембраной фонендоскопа к мертвенно-бледной девичьей коже.

Глухо! Александр вновь уперся ладонями в центр ее груди и, ритмично надавливая, повторил увенчавшуюся в прошлый раз частичным успехом реанимационную процедуру.

– Дефибриллятор! Люда – стой на вене! Таня – устанавливай ток… Так… Включай!..– Прервав непрямой массаж сердца, он взял поданные медсестрой электроды. – Кровати не касаться! – Врач отсоединил пациентку от дыхательного аппарата и, приложив пластины к замершей грудной клетке, дал разряд.

Вновь накинув дыхательный шланг на торчащую изо рта девушки трубку, он возобновил массаж. Первый мимо! Изолиния на контрольном экране не оставляла сомнений в холостом выстреле.

– Адреналин, повторно! Гормоны! – Темнов приподнял веки пациентки и заглянул в зияющие безжизненной пустотой расплывшиеся на всю радужку зрачки. – Таня – ток!

Второй залп также не достиг цели. Визг пульсоксиметра, прервавшись в момент электрической встряски, возобновился с прежней силой.

Сделав несколько энергичных надавливаний, Темнов обреченно распрямился:

– Мертва!

Реанимационная бригада на несколько секунд замерла в молчании.

– Не отключайте ее пока от аппарата, – отдал неожиданное распоряжение врач. – Время смерти в истории я поставлю сам. Схожу… скажу, чтобы кардиограмму сняли…

Направившийся к выходу Александр не видел, как медсестры удивленно переглянулись за его широкой спиной.

Тщетно вымучиваемый полчаса назад план родился со спонтанной легкостью вдохновения, словно послание из другого мира. Впрочем, сейчас ему было не до мистики. Он решился. И он знал, что избрал едва ли не наилучший вариант из реально осуществимых.

Предчувствуя недоброе, родители встали при его приближении. Мужчина заботливо поддерживал супругу под локоть.

– Можете пройти со мной? – обратился Темнов к пошатнувшемуся отцу.

– Что с ней?!

– Пока ничего, – не запнувшись, солгал врач. – Мне нужно уточнить еще кое-какие детали.

Дойдя до поворота кардиологического коридора, Александр неожиданно для спутника свернул не к реанимационному блоку, а в противоположную сторону. Они оказались в коротком аппендиксе, полностью занимаемом отделенческой столовой. Миновав трапезную, Темнов подвел мужчину к неприметным дверям.

– За этой дверью – что-то вроде больничной подстанции, – объяснил он отцу уже мертвой девушки. – При ее отключении эта часть здания остается без света. Вы меня понимаете?!

Застывшее в страдальческой гримасе лицо мужчины казалось неодушевленной маской. Александр коснулся его смуглой ладони.

Отец, словно в замедленной съемке, передернул худыми плечами и отступил к стене.

– Спокойно! Вы должны четко осознавать, что делаете.

– Да-а… Я п-понимаю… – Похоже, он вновь, как во время их кабинетной беседы, хотел закрыть лицо ладонями, но сдержался и лишь поднял их на уровень горла. – Значит, все… Она умирает…

– Послушайте! – повысил голос Темнов. – Вы сами умоляли меня об этом. Я решил дать вам возможность осуществить задуманное. Я лишь сообщил определенную информацию. Как ею распорядиться, решать вам.

– Да-да. Конечно… А эта дверь… Она крепкая?

Вместо ответа Темнов, взявшись за ручку, потянул задрожавшую от небольшого усилия дверь на себя.

– Самый большой рубильник обесточивает все крыло. Он на панели слева от входа. Увидите. При его выключении дыхательный аппарат, к которому подключена ваша дочь, остановится. На то, чтобы подбежать и перевести ее на ручную вентиляцию, потребуется около минуты. Учитывая тяжесть состояния, этого хватит, чтобы…

Он многозначительно взглянул на отца. В горле пересохло. Нестерпимо хотелось откашляться… И чертыхнуться…

– Чтобы она умерла… – Свистящий шепот мужчины подобно рапире пронзил ночную тишь коридора. – О, боже!..

– У вас максимум полчаса. Иначе велика вероятность естественной… гм… ого конца. Решайте!

Лишь на полпути к реанимационным дверям Александр понял, что последнее слово прозвучало как напутствие. Щемящее чувство вины приподняло голову. Он не собирался потакать религиозным стереотипам отца пациентки. А лишь хотел избавить ее родителей от душевных терзаний насчет загробной неустроенности души их дочери.

– Вы медсестру с ЭКГ позвали? – Голос сотрудницы вернул его к обыденным заботам.

– Я… Она в приемнике… Будет в течение получаса, – почти отмахнулся Темнов. Нюансы оформления умершей сейчас казались бюрократической шелухой.

Но дежурство приближалось к закату, а история самоубийцы оставалась девственно-чистой. Плюнуть и уйти, не оформив соответствующих бумаг, – значило нарваться на дисциплинарное взыскание. А выговоров Александр, естественно, не любил. Особенно если они сопровождались написанием объяснительных. И провоцировали наплыв неприятных воспоминаний. А в том, что ретроспекция событий сегодняшней ночи отнюдь не станет его излюбленным занятием, Темнов не сомневался. Во всяком случае, не в ближайшие годы… Может быть, когда-нибудь… Эх, кабы дожить бы… Он почувствовал, что стоит на рубеже психической измотанности, поэтому поспешил уединиться в ординаторской.

Николай еще не вернулся. Экран монитора исправно мерцал, высвечивая короткий недопечатанный абзац. Скривившись, Темнов сел за стол. С минуту он неподвижным взглядом созерцал свой едва начатый опус, стараясь не думать об оставленном в коридоре мужчине. Чувства вины не было. Он честно выполнил свой врачебный долг по отношению к заведомо обреченной пациентке. Ведь фактически ее мозг умер еще в лифте. Последующие часы были лишь затяжной агонией «растительной» жизни, медленно покидающей бесчувственный организм. А он находился рядом с ней до конца. И лишь после констатации биологической смерти решился на использование ее мертвого тела – ведь лежащей под вхолостую работающим аппаратом биомассе перепады напряжения в сети уже безразличны. Но если кому-то из живых станет легче, то почему бы и не использовать для этого мертвого?..

Немного успокоившись, Темнов склонился над клавиатурой. Он уже занес пальцы над усеянными буквами квадратиками, когда в комнате погас свет.

Александр застыл перед черным экраном. Мгновения затишья показались вечностью. Затем послышался стук дверей, недовольный сестринский голос и… крик.

Короткий возглас донесся со стороны коридора. Александр вскочил со стула и поспешил в ремзал.

– Что случилось?

– А кто их знает? – Луч направленного Татьяной фонарика скользнул по фигуре доктора. – Очередная авария. Хорошо хоть на аппарате никого нет… – Она запнулась. – Девчонке уже все равно…

Благо что в сумраке медсестра не увидела гримасы, исказившей лицо реаниматолога.

– Ну что, сейчас-то мы можем ее отсоединить? Вы родне уже сообщили? – спросила она тихо.

– Да. Только труп пока не вывозите. Прикройте и пусть на каталке до утра постоит.

– Понимаю. Ведь там родители… Господи!.. Каково им… А если еще и единственный ребенок…

– Не думаю, что они уйдут. Но время свыкнуться с фактом потери у них будет, – объяснил он скорее самому себе. Для Татьяны, повидавшей за восемнадцать лет работы в реанимации сотни покойников, данная аргументация не нуждалась в озвучивании.

– Да уж, пусть, бедолаги, выплачутся. Слышали, как отец заходится?

– С чего вы взяли, что это он? – вздрогнул Александр.

– А кто же еще?! Ох он и метался под отделением, пока вы в кабинете были… Интересно, к утру свет дадут? Без лифта нам ее не вывезти…

– Похоже, только нашу половину вырубили. Видать, закоротило что-то… – произнесла выплывшая из сумрака Людмила. – Из окон сестринской видно, что в противоположном крыле свет есть…

– Схожу, проверю щитовую. Может, рубильником побаловались… А заодно ЭКГистку потороплю.

Взяв у Татьяны фонарик, Александр поспешно вышел в коридор.