Текст книги "Перелом"

Джилли сообщила мне, что похудела на три фунта и покрасила стены ванной комнаты в бледно-зеленый цвет.

– Пополнил свою коллекцию синяков? – спросила она, критически оглядывая меня с головы до ног.

– Ты очень наблюдательна.

– Старый глупый пень.

– Да.

– Хочешь чаю?

– Нет, благодарю, – вежливо ответил я. – Не стану я пить чай, раз ты даже не желаешь мне посочувствовать.

Она засмеялась.

– Сломанное плечо – это конец твоих мытарств, – спросила она, – или самое интересное еще впереди?

– Надеюсь, конец, – небрежно ответил я и рассказал ей, почти ничего не скрывая, то, что со мной приключилось.

– А твой дорогой отец знает?

– Боже упаси, – сказал я.

– Но ведь он все равно узнает, когда Алессандро дисквалифицируют. И тогда поймет, чем он тебе обязан.

– Я не хочу, чтобы он понимал, – ответил я. – Он только станет еще больше меня презирать.

– Хороший у тебя отец.

– Какой есть.

– Об Энсо ты того же мнения?

– Принцип тот же. – Я улыбнулся.

– Ты – псих, Нейл Гриффон. На столь веский аргумент мне нечего было возразить.

– Когда он выходит из больницы? – спросила Джилли.

– Точно не знаю. Надеется скоро встать. Потом неделя-другая физиотерапии, и ему выдадут костыли. Он думает вернуться домой до скачек в дерби.

– А ты что будешь делать?

– Не знаю, – ответил я. – Но у нас есть целые три недели, опасности никакой, так что... хочешь приехать в Роули Лодж?

– Видишь ли... – сказала она.

Я почувствовал, как на меня наваливается усталость.

– Дело твое.

– Нет, что ты. Я приеду в среду.

Вернувшись в Ньюмаркет, я, прежде чем войти в дом, обошел манеж. Мирный пейзаж, освещаемый мягким закатным солнцем перед вечерними сумерками. Золотистые кирпичи, теплые на ощупь; распустившиеся цветы на кустах, а за зелеными свежевыкрашенными дверьми шесть миллионов фунтов стерлингов, в полной безопасности уплетающие вечернюю порцию овса. Тишина во всех конюшнях, рысаки-победители в денниках, атмосфера благополучия и вечного спокойствия.

Скоро меня здесь не будет, и память об Энсо и Алессандро канет в Лету. Когда вернется отец, прошедшие три месяца покажутся странным сном. Отец с Этти и Маргарет займутся обыденными делами, а я буду узнавать знакомые клички лошадей в газетных сообщениях.

Я еще не знал, что буду делать. Мне, конечно, очень полюбилась работа тренера, может быть, я решусь открыть свои собственные скаковые конюшни. Я не хочу заниматься антиквариатом и теперь уже совершенно определенно не вернусь к Расселу Арлетти.

Я подошел к Архангелу, которого больше не охраняли агенты, собаки и фотоэлементы. Гнедой жеребец поднял голову от кормушки и вопросительно на меня посмотрел. По нему было видно, что скачки дались ему не слишком легко, но жеребец выглядел здоровым и сильным, и вполне вероятно, он еще принесет своему банкиру победу в дерби.

Вздохнув, я сделал шаг к двери и вдруг услышал, как в конторе зазвонил телефон. Владельцы часто беспокоили меня воскресными вечерами, но на этот раз звонили из больницы.

– Нам очень жаль, – несколько раз повторил голос на другом конце телефонного провода. – Очень жаль. Очень жаль.

– Но он не мог умереть, – растерянно сказал я. – Он прекрасно себя чувствовал сегодня утром. Я был у него сегодня, и он прекрасно себя чувствовал.

– Это случилось сразу же после вашего ухода, – сказали мне. – Через полчаса.

– Но почему? – Смысл сказанного никак не укладывался в моей голове. – У него ведь была сломана нога... и кость уже срослась.

Может быть, я хочу поговорить с лечащим врачом, спросили меня. Да, хочу.

– Он прекрасно себя чувствовал, когда я уходил, – вызывающе сказал я. – Требовал судно.

– Ах, да. Конечно, – с профессиональным сочувствием произнес высокий мужской голос. – Типичный... гм-м... симптом легочной эмболии. Требовал судно... очень типично. Но не сомневайтесь, мистер Гриффон, ваш отец умер очень быстро. Не мучался. В течение нескольких секунд. Да.

– Что такое, – спросил я, чувствуя нереальность происходящего, – легочная эмболия?

– Сгусток крови, – немедленно ответил он. – Тромб. К сожалению, часто встречается у пожилых людей, надолго прикованных к постели. А перелом вашего отца... гм-м... это ужасно, ужасно, но часто встречается... к сожалению. Смерть из-за угла, как говорится. Но быстро, мистер Гриффон. Очень быстро. Поверьте, мы ничего не могли сделать.

– Я верю.

«Но ведь это невозможно, – подумал я. – Он не мог умереть. Я разговаривал с ним сегодня утром...»

Больница ждет моих указаний, мягко напомнили мне.

Я невнятно пробормотал, что пошлю кого-нибудь из Ньюмаркета. Гробовщика из Ньюмаркета, чтобы он отвез тело домой.

В понедельник я говорил не умолкая. В полиции. В Жокей-клубе. С дюжиной владельцев, которые звонили и спрашивали, что будет с их лошадьми.

Говорил и говорил.

Маргарет справилась с дополнительной нагрузкой так же хладнокровно и спокойно, как решила дело с Сузи и ее подругой. «А подруга Сузи, – сообщила она, – доложила, что Алессандро не выходил из номера с той субботы, когда полиция его туда доставила. Он ничего не ел, ни с кем не разговаривал и всем отвечал, чтобы его оставили в покое. Мама подруги Сузи сказала, что ей это все равно, но так как у Алессандро никогда не было своих денег, а счет оплачен только по субботу, они хотели попросить его освободить помещение».

– Передайте маме подруги Сузи, что у Алессандро есть деньги в Роули Лодж и что в Швейцарии он будет очень богатым человеком.

– Будет сделано, – ответила Маргарет и тут же позвонила в «Форбэри Инн».

Этти взяла на себя руководство утренней и вечерней проездкой и заодно отправила несколько лошадей на скачки в Бат. Вместе с лошадьми уехал Вик Янг и, вернувшись, долго ругал ученика, скакавшего вместо Алессандро на Пуллитцере, утверждая, что он не стоит ломаного гроша.

В полиции я рассказал все, что произошло в субботу утром, и ничего более. «Энсо недавно прибыл в Англию, – объяснил я, – и вбил себе в голову, что его сын должен участвовать в скачках на Архангеле». У них не было причин мне не верить, а я не видел смысла говорить всю правду.

Потом я имел продолжительную беседу с членами Жокей-клуба и несколькими распорядителями, после которой меня тоже отпустили с миром.

Затем я попросил Маргарет на все вопросы владельцев отвечать, что я остаюсь в Роули Лодж тренером до конца сезона и предлагаю желающим забрать своих лошадей.

– Это правда? – спросила она. – Вы действительно останетесь?

– Положение-то безвыходное, – сказал я. Но оба мы улыбались.

– Я поняла, что вам здесь нравится: еще тогда, когда вы отказали Джону Бредону. – Я не стал ее разочаровывать. – Я рада, – сказала она. – Наверное, нехорошо так говорить, тем более что отец ваш только вчера умер, но мне больше нравится работать с вами.

Я не был таким диктатором, как он, вот и все. Маргарет могла хорошо работать с кем угодно. Перед уходом она сказала, что никто пока еще не выразил желания забрать из конюшен лошадей, включая и банкира, владельца Архангела.

Когда она ушла, я позвонил своим поверенным в Лондон и попросил возвратить мне конверт, который велел вскрыть в случае моей смерти. Затем я проглотил несколько таблеток кодеина, подождал, пока боль хоть немного утихнет, и с пяти до шести тридцати совершал вместе с Этти вечерний обход конюшен.

Мы прошли мимо пустого денника Ланкета.

– Черт бы побрал этого Алекса, – сказала Этти, но как-то рассеянно. Для нее все осталось в прошлом. Только предстоящие скачки имели значение. Она рассказала мне о своих планах на будущее. Четко, разумно, убедительно. Я оставался в Роули Лодж тренером, и ей не надо было привыкать к новым порядкам.

Я оставил ее наблюдать за вечерним кормлением лошадей и пошел домой. Что-то заставило меня посмотреть в сторону подъезда. Не двигаясь, почти сливаясь со стволами деревьев, там стоял Алессандро. Я неторопливо пошел через манеж ему навстречу.

Переживания состарили Алессандро до такой степени, что сейчас он выглядел скорее на сорок, чем на восемнадцать. От него остались кожа да кости, а в черных глазах застыло выражение отчаяния.

– Я пришел, – проговорил он. – Мне надо... Вы говорили вначале, что мне причитается половина денег за скачки... можно мне... получить их?

– Да, – сказал я. – Конечно. Алессандро сглотнул слюну.

– Простите, что я пришел. Но я должен был прийти... попросить у вас денег.

– Я могу рассчитаться с вами сейчас же, – ответил я. – Пройдемте в контору.

Я чуть повернулся, приглашая его следовать за собой, но Алессандро остался стоять на месте.

– Нет... не могу.

– В таком случае я отправлю деньги в «Форбэри Инн», – предложил я. Он кивнул.

– Спасибо.

– Вы решили, что будете делать дальше? – спросил я. Лицо Алессандро еще больше омрачилось.

– Нет. – В нем явно происходила какая-то борьба. Собравшись с духом, он крепко стиснул зубы и задал вопрос, который нестерпимо его мучил:

– Когда меня дисквалифицируют?

Как сказала Джилли, Нейл Гриффон был психом.

– Вас не дисквалифицируют, – сказал я. – Сегодня утром я имел разговор в Жокей-клубе. Я объяснил, что вас не следует лишать права из-за того, что ваш отец сошел с ума, и со мной согласились. Вам, конечно, может быть не очень приятно, что я сделал упор на сумасшествие, но ничего другого мне не оставалось.

– Но... – растерянно произнес он, – разве вы не рассказали о лунном Камне, Индиго... своем плече?

– Нет.

– Я не понимаю, почему?

– Не вижу смысла мстить вам за то, что сделал ваш отец.

– Но... он сделал это... в самом начале... потому что я попросил.

– Алессандро, – сказал я. – Как вы думаете, много существует на свете отцов, которые поступили бы подобным образом? Если бы их сыновья вдруг заявили, что хотят участвовать в дерби на Архангеле, кто из них стал бы убивать, чтобы выполнить эту просьбу?

Алессандро надолго задумался.

– Значит, он был сумасшедшим. Действительно сумасшедшим, – произнес он. Лицо его опять помрачнело.

– Он был болен, – ответил я. – Он заболел после вашего рождения, и болезнь затронула его мозг.

– Тогда я... не...

– Нет, – сказал я. – Это не наследственное. Вы так же нормальны, как все. И ваш разум в ваших руках.

– В моих руках, – невнятно повторил он. Напряженная работа мысли отразилась на лице Алессандро, а я молчал, чтобы не мешать ему, и терпеливо ждал, потому что дальнейшая судьба Алессандро зависела сейчас от его ответа.

– Я хочу быть жокеем, – еле слышно произнес он. – Хорошим жокеем. Я перевел дыхание.

– Вы можете участвовать в скачках повсюду, – сказал я. – В любой точке земного шара.

Алессандро напряженно посмотрел на меня, и на лице его не появилось былого высокомерия. Он совсем не походил на того мальчика, который пришел ко мне три месяца тому назад, да он больше им и не был. Чтобы победить отца, я изменил жизнь сына. Я изменил и его самого: сперва – чтобы обезопасить себя, потом – потому что в Алессандро было слишком много хорошего, и за него стоило побороться.

– Если хотите, можете остаться в Роули Лодж, – резко сказал я.

Что-то сломалось в нем: так лопается туго натянутая струна. Невероятно, но, когда Алессандро отвернулся, я мог бы поклясться, что в глазах его стояли слезы.

Он сделал несколько шагов вперед и остановился.

– Ну? – спросил я.

Алессандро отвернулся. Слезы ушли обратно в слезные железы, как часто бывает у молодых.

– Кем? – с опаской спросил он, предчувствуя подвох.

– Жокеем наших конюшен, – сказал я. – Вторым после Томми.

Он сделал еще несколько шагов по дорожке на негнущихся ногах.

– Вернитесь, – позвал я. – Вы сможете прийти завтра?

Алессандро оглянулся.

– Я буду к утренней проездке. Еще три пружинящих шага.

– Ни в коем случае! – крикнул я. – Как следует выспитесь, хорошенько позавтракайте и приходите не раньше одиннадцати. Мы улетаем в Честер.

– Честер? – изумленно воскликнул он и, повернувшись, попятился, удалившись еще на пару шагов.

– Резвое Копыто! – закричал я. – Слышали когда-нибудь о таком?

– Да! – закричал он в ответ и, не в силах удержаться от смеха, вновь повернулся и побежал по дорожке, подпрыгивая, как шестилетний мальчишка.