Текст книги "Смертельная скачка"

Глава 14

Эрик пришел к завтраку такой же унылый, как морозный сырой день за окном. Он пронесся, словно опустошительный вихрь, мимо стойки буфета и вернулся ко мне с двумя тарелками. Уселся напротив, и через десять секунд, будто в мультфильме, тарелки опустели.

– Вы хорошо спали? – спросил он. – Не очень.

– Я тоже. Все время слышал взрыв этой проклятой бомбы. – Он взглянул на копченую рыбу, лежавшую почти нетронутой у меня на тарелке. – Почему вы не едите?

– Не успел проголодаться.

– Синдром приговоренного к смерти? – Он вскинул брови и усмехнулся.

– Спасибо, – сказал я.

Эрик вздохнул, прислушался к своему желудку, видимо, такому же большому, как и его глаза, и отправился за второй порцией. Очистив еще две тарелки, он вытер рот салфеткой и теперь был готов начать опасное воскресенье.

– Вы серьезно собираетесь на скачки? – спросил он.

– Еще не знаю.

– Сегодня Один не поедет с нами. Я оставил его у соседа. – Эрик допил кофе. – Я взял напрокат большой «Вольво». Чтобы было просторнее. Вот счет. – Он покопался в кармане и извлек квитанцию.

Я достал бумажник и отдал деньги. Он не предложил рассчитаться потом, наверное, не верил, что я Переживу нынешнее воскресенье.

Группа англичан, известных в мире скачек, вошла в ресторан, они сели за столик у окна. Я знал большинство из них: один – жокей-любитель в стипль-чезе, другой – профессионал в гладких скачках, третий – помощник тренера, затем владелец лошадей и его жена. Когда они набрали на стойках еду и принялись есть, я подошел к ним, подвинул стул и сел.

– Привет, – удивились они. – Как дела? Дела в их понимании могли быть только одни – их перспективы в сегодняшних соревнованиях. Поболтав немного о лошадях и тренерах, я задал вопрос, ради которого подсел к ним:

– Помните тот уик-энд, когда исчез Боб Шерман? Никто из вас не летел случайно на том же самом самолете?

Летел жокей-любитель. Слава тебе господи.

– Вы не сидели рядом?

Жокей-любитель деликатно объяснил, что он летел первым классом, а Боб – туристским.

– Но я довез его в Осло в своем такси.

– Где вы его высадили?

– О-о-о… здесь. Я остановился в «Гранд-отеле», а он поехал к тренеру, у которого работал. Боб поблагодарил меня и, кажется, сказал, что ему надо на поезд в Льордет и что он не уверен, не опоздал ли на последний. Я помню, как он стоял на тротуаре с саквояжем и седлом… Но какое это имеет значение? Ведь на следующий день он участвовал в скачках целый и невредимый.

– Самолет не опоздал?

– Не помню, чтобы мы говорили об опоздании. Я задал еще несколько вопросов, но жокей-любитель не вспомнил больше ничего, имеющего значение.

– Спасибо, – поблагодарил я.

– Надеюсь, вы поймаете убийцу. – Он улыбнулся. – Я верю в вас.

Если убийца не поймает меня. Я мысленно саркастически усмехнулся и вернулся к Эрику.

– Куда сначала?

– Все железнодорожные вокзалы.

– Все, это значит какие?

– Ближайший вокзал, – уточнил я.

– Зачем?

– Хочу посмотреть расписание.

– Спросите в регистратуре отеля.

– Какой вокзал ближайший? – повторил я.

– Наверно, Восточный, – неуверенно произнес он.

– Тогда поехали.

Эрик сердито покачал головой, но все же мы отправились на Восточный вокзал. Оказалось, что оттуда идут поезда на Берген через Гол. Оттуда же шли поезда в Лиллехаммер, Тронхейм и за Полярный круг. Вообще это был главный вокзал Осло для поездов дальнего следования.

Там стоял целый ряд автоматических камер хранения, и я нашел среди них «С 14», но ключ не подходил, даже не влезал в замочную скважину.

Я взял расписание поездов, которое включало и Гол, где была школа Миккеля Сэндвика. Никогда нельзя знать, что понадобится.

– Куда теперь? – спросил Эрик.

– На другой вокзал. – Мы поехали, но там я вообще не нашел металлических шкафов камер хранения.

– Где еще могут быть камеры хранения с автоматическими замками?

– Кроме вокзалов? В аэропорту. На фабриках, в учреждениях, в школах. Мало ли где. – Эрик явно злился.

– Доступные иностранцу в восемь тридцать вечера в субботу?

– А-а-а. В аэропорту. Где же еще? – И в самом деле, где еще? – Едем в аэропорт? – спросил Эрик.

– Позже. После Свена Вангена.

– Он живет в противоположном направлении, – возразил Эрик. – За ипподромом. Только еще дальше.

– Все равно. Сначала Свен Ванген.

– Вы – босс.

Эрик то и дело поглядывал в зеркало заднего вида и потом объявил, что уверен, «хвоста» за нами нет. Я поверил. Ничего бы не ускользнуло от внимания Эрика, если он действительно хотел видеть.

– Расскажите мне о Свене Вангене, – попросил я. Он неодобрительно скривил рот так же, как когда-то Арне.

– Его отец был коллаборационист, – фыркнул Эрик.

– И все помнят об этом?

– Официально прошлое есть прошлое. – Эрик хмыкнул. – Но если какой-то город захочет, к примеру, построить мост или школу, то выйдет так, что архитектор или подрядчик, которые сотрудничали с нацистами, контракта не получат.

– Но отец Свена Вангена был уже богатый… Эрик покосился на меня, делая резкий поворот налево, мы едва ли за миллиметр обогнули фонарный столб.

– Мне сказал Арне Кристиансен.

– Унаследованное богатство аморально, – объявил Эрик. – Все состояния надо распределить среди масс.

– Особенно состояния коллаборационистов.

– Думаю, да, – усмехнулся Эрик.

– Отец был такой же, как и сын? – спросил я.

– Меднолобый жадный бизнесмен, – покачал головой Эрик. – Он выкачал из нацистов много денег.

– Конечно, с патриотической целью, – предположил я.

Но Эрик так не считал.

– Он ничего не сделал для своих соотечественников. Он наживал деньги только для себя.

– Отец подавил сына, – заметил я.

– Подавил? – удивился Эрик. – Свен Ванген – сверхмощное сверло, он всюду проложит себе путь. Вот уж кто совсем не подавлен.

– Он – как пустой орех, без сердцевины. По-моему, из-за отца его никто никогда не любил, а люди, которых отвергают не за собственную вину, а за чужую, становятся ужасно агрессивными.

Эрик немного подумал.

– Может быть, вы и правы, но Ванген все равно мне не нравится.

Свен Ванген жил там же, где и родился. Огромный деревенский дом, построенный из камня и дерева, даже в сырое зимнее утро выглядел безукоризненно чистым и процветающим. В саду все растущее было резко зажато в геометрически точные прямые и окружности. Такой скучный порядок абсолютно не соответствовал порывистой, щедрой и несобранной натуре Эрика. Он оглядывался с презрительным недоумением, и на лице его ясно читалось – «все раздать массам».

– И все только для двух, – возмущался он. – Это не правильно.

Когда я постучал, средних лет женщина открыла парадную дверь и показала рукой на маленькую гостиную с окнами, смотревшими на аллею, ведущую к дому. И я видел Эрика, под дождем маршировавшего взад-вперед вдоль машины, излучая марксистское негодование на незаслуженное богатство буржуазии. Он сердито поворачивался на каблуках, и песок жалобно скрипел, озвучивая его революционное возмущение.

Свен Ванген вошел в гостиную с пирожным в руках и с высоты своего роста холодно поглядел на меня.

– Я забыл о вашем приезде, – пробормотал он. – Разве вы уже не все раскрыли? – Он фыркнул. Ни капли дружелюбия.

– Не все.

В надменных глазах сверкнула искра раздражения.

– Мне нечего вам сказать. Вы напрасно тратите время.

Любопытно, что они все говорят одно и то же, и все ошибаются.

Сейчас Свен Ванген, естественно, был без шапки, и оказалось, что он преждевременно лысеет. Рыжевато-русые волосы остались густыми только на затылке и над ушами, но на макушке, почти как у Эрика, лежали всего несколько прядей. Он откусил большой кусок пирожного, жевал, глотал и добавлял еще фунт к своему лишнему весу.

– В последний день, когда Боб Шерман работал с вашей лошадью, говорил ли он вам что-нибудь неожиданное?

– Нет. – Ванген не утруждал себя желанием вспомнить.

– Вы пригласили его выпить, чтобы отпраздновать победу, которую он завоевал для вас?

– Определенно нет. – Он снова откусил пирожное и теперь отвечал с полным ртом.

– А вообще, вы говорили с ним до или после заезда? Ванген жевал. Глотал. Скосив глаза, близко разглядывал островки крема, примеряясь, где откусить в следующий раз.

– В парадном круге я отдал ему приказ. Я сказал, что жду от него лучших результатов, чем он принес Рольфу Торпу. Он ответил, что понимает. – Ванген откусил пирожное. Облизал губы. Прожевал. Проглотил. – После заезда он расседлал лошадь и пошел взвешиваться. Больше я его не видел.

– Пока расседлывал лошадь, Шерман не рассказал вам, как вела себя кобыла, как она прошла маршрут?

– Нет. Я говорил Холту, что она нуждается в хорошей порке для собственного успокоения. Холт не согласился. С Шерманом я не разговаривал.

– Вы поздравили его? – Из чистого любопытства спросил я.

– Нет.

– Теперь жалеете?

– Почему я должен жалеть?

Вам бы надо поменьше есть, хотел я сказать, но удержался. В конце концов, его психологическая инвалидность не мое дело.

– Боб Шерман упоминал о пакете, который он привез из Англии?

– Нет. – Теперь Ванген засунул в рот все оставшееся пирожное и тщетно пытался соединить губы.

– Вы просили его в следующий раз, когда он приедет, работать с этой кобылой?

Ванген непонимающе уставился на меня, а когда заговорил, вязкая слюна и крошки вылетели у него изо рта.

– Но он же больше не приехал.

– Я имею в виду тот последний день, вы просили его работать для вас снова?

– А-а. Нет. С жокеями договаривается Холт. Я только говорю ему, кого я хочу.

– Вы никогда лично не звонили Шерману в Англию, чтобы обсудить его работу с вашими лошадьми?

– Конечно, нет.

– Некоторые владельцы разговаривают со своими жокеями, – заметил я.

– Я плачу Холту за то, что он выполняет эту часть работы.

И как много теряете, подумал я. Бедный, толстый, нелюбимый, искалеченный, богатый молодой человек. Я поблагодарил его за то, что он нашел время для встречи, и вернулся к Эрику. Свен Ванген смотрел на нас в окно, слизывая крем с пальцев.

– Ну? – спросил Эрик.

– Он может отдать приказ, но сам никогда не убьет.

Эрик вел взятый напрокат «Вольво» к воротам и ворчал.

– Куда теперь?

– Вы промокли. Почему вы гуляли под дождем? – спросил я.

Эрик смутился.

– М-м-м… Я подумал, что лучше услышу, если вы закричите.

Мы молча проехали миль пять, и на развилке Эрик притормозил.

– Здесь вы должны решить. Эта дорога на ипподром. А эта в аэропорт. Ипподром гораздо ближе.

– В аэропорт.

– Правильно.

Эрик с такой скоростью понесся к Форнебу, будто сам хотел взлететь.

– Они не смогут нас выследить, – заявил он.

– Вы шутите.

Тридцать с небольшим миль мы одолели за полчаса.

Нас никто не преследовал.

* * *

«С 14» была заперта, а «С 13» открыта, и в ней торчал ключ с точно такой же черной биркой, как и на ключе «С 14». Две вместительные автоматические камеры хранения в нижнем ряду трехэтажных шкафов.

– Это то, что вы искали? – спросил Эрик.

– Кажется, да, – кивнул я.

– И что теперь будем делать?

– Немного погуляем вокруг и убедимся, что здесь нет знакомых лиц.

– Разумная мысль.

Мы походили, постояли у стены, где кончались ряды камер хранения, но, насколько я мог судить, все люди в аэропорту были мне совершенно незнакомы. Потом не спеша подошли к шкафам, Эрик встал спиной к «С 13», готовый в любой момент мужественно отразить атаку врага, а я спокойно выудил из кармана ключ и вставил его в замок «С 14».

Ключ без труда влез в замочную скважину. Ошибки не было. Замок щелкнул, и дверь открылась. В камере могло бы уместиться два больших чемодана, но на нацарапанном дне, будто забытый и бесхозный, лежал листок бумаги.

Я нагнулся, достал его и спокойно положил во внутренний карман пиджака. Выпрямляясь, спросил у Эрика:

– Кого-нибудь заметили?

– Ни души из тех, кого мы знаем.

– Давайте выпьем кофе.

– А что с камерой?

Я поглядел на «С 14» с ключом, торчавшим из замка открытой двери.

– Она нам больше не нужна.

Мы направились к буфету, Эрик купил кофе для нас обоих и пару сандвичей для себя. Потом мы устроились за грязноватым пластмассовым столом среди пассажиров с раздутыми сумками, детьми, бегавшими вокруг, и родителями, запрещавшими им бегать. Чуть ли не с трепетным чувством ожидания я вынул листок, который оставил в камере хранения Боб Шерман.

Я предполагал, что это должно быть что-то, дающее повод для шантажа. Интимное письмо или фотография, которую никто не рискнет показать жене. Но оказалось, ни то и ни другое. Боб Шерман оставил в камере хранения нечто, вообще непонятное мне.

Лист бумаги, казавшийся толстым, потому что был сложен в несколько раз. Когда я его развернул, он вытянулся в ленту почти три фута длиной и около шести дюймов шириной. Эта полоска бумаги была разделена на три колонки, которые, похоже, надо читать снизу вверх. Но ничего прочесть я не смог, потому что каждая колонка шириной в полтора дюйма[6]6
  1 дюйм – около 2, 5 см.


[Закрыть] состояла из квадратов и прямоугольников, а не из цифр и букв. Квадраты и прямоугольники отличались друг от друга только более сильным или слабым затемнением. Вдоль левого края листа с правильными промежутками стояли цифры, начиная с тройки наверху и кончая четырнадцатью внизу. В верхней части ленты от руки было написано «Сводка данных».

Я сложил лист и снова спрятал в карман.

– Что это? – спросил Эрик.

– Не знаю.

– Кнут разгадает. – Он допил кофе.

Я полагал, что это дело не имеет отношения к Кнуту.

– Нет, – сказал я, – бумага привезена из Англии. И, по-моему, ее надо отвезти туда и там узнать, что это такое.

– Это дело ведет Кнут, – со спокойной настойчивостью возразил Эрик.

– Но я тоже веду это дело. – Немного помолчав, я нерешительно продолжал:

– Скажите Кнуту, если считаете необходимым. Но я бы предпочел, чтобы вы не упоминали вообще о нашей находке, потому что мне бы не хотелось, чтобы новость распространилась в Осло. Если вы скажете Кнуту, он должен будет написать рапорт, а вы не знаете, к кому попадет этот рапорт. Я бы хотел сказать ему сам, когда вернусь. В любом случае мы не можем составить план кампании, пока не узнаем, с чем имеем дело. И мы ничего реально не достигнем, сказав ему о бумаге сейчас.

Похоже, что мои слова не убедили Эрика, он упрямо молчал, но потом вдруг спросил:

– Где вы нашли ключ от камеры хранения?

– В шлеме Боба Шермана. Его упрямство медленно таяло.

– Хорошо, – наконец согласился Эрик. – Я ничего не скажу Кнуту. Он мог бы и сам первым найти этот ключ.

Его вывод едва ли можно было оценить как образец логики, но я поблагодарил Эрика, посмотрел на часы и сказал:

– Я могу успеть на самолет в два пять.

– Прямо сейчас? – удивился Эрик. Я кивнул.

– Не говорите никому, что я улетел в Лондон. Не хотелось бы, чтобы мой друг с желтыми глазами встречал меня в Хитроу.

– Дэйвид Кливленд? Не знаю такого, – усмехнулся Эрик. – Я передам от вас поклон бдину.

Я смотрел, как его взлохмаченная фигура, возвышаясь над толпой, пробиралась к дальнему выходу с аэродрома, и внезапно почувствовал себя без него незащищенным. Но ничего непредвиденного не случилось. Я успел на самолет, благополучно приземлился в Хитроу и, немного подумав, оставил свою машину там же, где она и была, – на стоянке возле аэродрома, а сам поездом поехал в Кембридж.

Воскресный вечер в середине семестра – удачное время, чтобы найти бородатых профессоров в их норах. Но первый же, кого я нашел, разочаровал меня. Он читал лекции по компьютерному программированию, но моя «Сводка данных», по его мнению, никакого отношения к компьютерам не имела. «Почему бы не попробовать у экономиста?» – посоветовал он. Я попробовал у экономиста. «Почему бы не попробовать у геолога?» – предложил экономист.

Хотя было уже десять вечера, я попробовал у геолога. Он, едва взглянув на мою полоску с прямоугольниками и квадратами, воскликнул:

– Господи, где вы достали такую сводку, ведь эти данные охраняются, как золотые слитки!

– Что это? – спросил я.

– Самое главное. Схема. Данные бурения. Видите эти цифры с левой стороны? Я бы объяснил так: они показывают глубину каждой секции. Может быть, в сотнях футов. Может быть, в тысячах.

– А вы можете сказать, где производилось бурение? Он покачал головой, молодой энергичный человек с рыжеватыми прядями, торчавшими из неухоженной бороды.

– Это может быть в любой точке мира. Нужно иметь ключ, чтобы догадаться по затемненности фигур, ради чего проводили бурение, что искали.

– И нет никакой возможности узнать, откуда получена эта «Сводка данных»? – огорченно вздохнул я.

– Конечно, есть! – убежденно воскликнул он. – Все зависит от того, насколько это важно.

– Это долгая история. – Я поглядел на часы, висевшие у него на стене.

– Сон – напрасная трата времени, – с убежденностью истинного ученого возразил он, и я более-менее подробно объяснил, почему надо узнать, откуда получена эта схема.

– Хотите пива? – предложил он, когда я кончил.

– Спасибо.

Он достал из-под груды каких-то рукописей и книг две банки и сорвал кольцо.

– За знакомство, – сказал он, разливая пиво по бокалам. – Вы убедили меня. Я свяжу вас с людьми, которые проводили это исследование.

– А откуда вы знаете, кто проводил? – удивился я.

– Это все равно что угадать почерк коллеги, – засмеялся он. – Наверно, любой геолог, занимающийся исследованиями, скажет вам, где получены эти данные. Это лабораторная работа. Утром я позвоню директору, объясню, в чем дело, и посмотрим, сможет ли он вам помочь. Они ужасно щепетильны в таких вопросах. – Он задумчиво поглядел на полоску с тремя колонками. – Не удивлюсь, если там начнется ужасный скандал, потому что, судя по вашему рассказу, эти данные были украдены.

И вправду, полоса бумаги с тремя колонками посеяла семена ужасного скандала. Я это сразу понял по лицу доктора Уильяма Лидса, директора исследовательской лаборатории «Уэссекс-Уэлл». Приветливый человек, невысокий, спокойный, решительный, он страшно встревожился, увидев мою находку.

– Садитесь, мистер Кливленд, – сказал он.

Мы сели друг против друга за его директорский стол.

– Расскажите, как к вам попала эта сводка? Я рассказал. Он, не перебивая, внимательно выслушал и потом спросил:

– Что вы хотите знать?

– Что это значит? Кто может получить выгоду, владея этими данными и каким образом?

– Совершенно разумные вопросы. – Он улыбнулся и посмотрел в окно, доходившее до пола, на ивы, окаймлявшие большую лужайку, с которых теперь падали листья. Лаборатория располагалась в самом сердце графства Дорсет в старинном парке. Сельское поместье в викторианском стиле не портили современные низкие здания лабораторий с плоскими крышами. Окно доктора Лидса выходило на главную аллею, соединявшую весь комплекс.

– Выгоду от этих данных может получить любой человек, если они будут расшифрованы, – ответил он. – Эта полоска бумаги стоит примерно полмиллиона фунтов.

Я слушал, открыв рот. Он засмеялся.

– Разумеется, вы знаете, что буровые платформы невероятно сложные и дорогие сооружения. Нельзя проникнуть в глубину Земли, выкопав ямку тросточкой. Это, – он поднял над столом бумажную ленту и снова положил, – всего пять дюймов в диаметре, но четырнадцать тысяч футов в глубину. Бурение на глубину четырнадцати тысяч футов стоит огромных денег.

– Понимаю, – протянул я.

– Конечно, эти данные нельзя продать любому, но если есть покупатель или известен рынок, то, думаю, схема участка в пять дюймов в диаметре стоит не меньше ста тысяч.

Я попросил, если можно, объяснить более подробно.

– Такая схема – это информация. Информацию всегда можно незаконно продать, если известен покупатель, готовый ее купить. Допустим, схема показывает месторождение никеля, которое в данном месте не предполагалось, и точно известно, где конкретно производилось бурение, следовательно, можно определить, стоит ли вкладывать деньги в компанию, производящую изыскания. К примеру, во время никелевого бума в Австралии, известного под названием «Посейдон», человек мог заработать буквально миллион на бирже ценных бумаг, безошибочно наперед зная, какая из дюжины перспективных компаний ведет бурение на самом богатом участке.

– Кто-то, наверно, и заработал.

– Но информация бывает полезна и в другом случае. Если владелец акций узнает, что взятое в концессию месторождение, которое считали очень богатым, на самом деле не перспективно, он может заранее продать акции, пока цена на них еще высока.

– Значит, не только предприниматели, занятые в добывающей промышленности, готовы будут купить такую информацию.

– Любой может заработать на этой информации, даже если понятия не имеет, что такое бурение.

– Но зачем же продавать кому-то эту схему? Почему самому не заработать на продаже акций миллион? – спросил я.

– Гораздо безопаснее анонимно положить кругленькую сумму в хороший швейцарский банк, чем самому вступать в биржевую игру, – улыбнулся доктор Лидс. – Любой геолог, имеющий дело с такой информацией, может раскрыть, каким образом заработан миллион.

– Значит, есть люди, которые ищут подходы к геологам и просят их продать информацию?

– Мы пытаемся защитить наших сотрудников, скрывая от них, с какого участка поступила информация, которую они обрабатывают. Но, очевидно, мы не добились успеха. – Он помрачнел. – Из прошлого опыта мы знаем, что с геологами завязывают знакомство не бизнесмены, а обыкновенные служащие, которые покупают информацию, а потом продают ее крупным боссам, оперирующим на мировых рынках.

– Ас кем же имею дело я – с обыкновенным служащим или с крупным боссом?

– Не могу сказать. – Он улыбнулся и покачал головой. – Но поскольку вы нашли эту схему, следовательно, есть обыкновенный служащий, который близок к источнику информации.

– Что означают эти колонки?

– Первая колонка – это литология, то есть распределение пород, вторую можно рассматривать как прогноз содержания в них полезных ископаемых. Третья… – Он сжал губы, очевидно, утечка этой информации огорчила его больше всего. – Третья – новый и абсолютно секретный процесс – послойное изучение пород с помощью электронного микроскопа. Наши клиенты будут ужасно возмущены, что произошла утечка этого открытия. Они немало заплатили за него. Лаборатория будет успешно работать только в том случае, если клиенты убеждены, что данные, за которые они заплатили, не попадут на глаза другим лицам.

– Эта схема не будет особенно полезна без ключа, раскрывающего значение окраски каждой фигуры, – сказал я.

– Да, вы правы. – Доктор Лидс помолчал. – Если моя догадка справедлива, то схему собирались использовать как своего рода затравку, то есть с ее помощью обыкновенный служащий хочет доказать, что у него есть реальный товар для продажи. Обычно мы не делаем схемы в такой форме. Эту я бы назвал аббревиатурой. Сжатый сводный вариант. Сделанный специально.

– Но остальные бумаги в конверте Боба Шермана могут быть использованы без этой схемы?

– Да, конечно. Хотя это зависит и от того, что там было. Письменное описание анализа так же ценно, как и схема. Если у них есть письменное описание, то не так уж и важно, что схема потерялась.

Я поблагодарил его за помощь.

– Не могли бы вы мне сказать, где проводилось бурение и для чего?

– В общем плане я могу ответить, просто поглядев на схему. Но вы хотите знать конкретно, с точностью до полумили?

– Да, пожалуйста.

– Тогда пойдемте.

Он повел меня по широкому коридору, мы миновали несколько дверей-маятников и попали в современное крыло, примыкающее к тыльной части старинного дома. Видимо, это был отдел, где хранились документы, но, чтобы попасть туда, даже директору пришлось назвать себя, только тогда электронный замок открылся изнутри.

Доктор Лидс улыбнулся, заметив мое удивление.

– Мы гордимся нашей системой безопасности. И скоро здесь начнется настоящий переворот, когда мы будем перетасовывать сотрудников, чтобы выявить тех, кто продает информацию. – Он внезапно замолчал, будто его осенила неожиданная мысль. – Полагаю, вы не будете возражать против того, чтобы поработать вместе с нами?

Я бы, конечно, не возражал, но пришлось объяснить свое положение в Жокейском клубе.

– Жаль, – сказал он.

Мистер Лидс безошибочно вытащил нужную папку из тысячи, стоявших в ячейках бесчисленных шкафов, потому что точно знал, какая компания заказывала этот анализ и на каком участке проводилось бурение. Он пролистал несколько страниц, сравнивая схему с написанным там.

– Здесь, – наконец проговорил он, указывая пальцем. – Вот координаты, интересующие вас.

Я поглядел поверх его руки. Прочел координаты. Прочел название компании.

Я никогда о ней не слышал.

– Спасибо, очень вам благодарен, – сказал я.