Текст книги "Безмолвные"

Глава 9

Когда я врываюсь в магазин, там уже полно народу, и дверь распахивается с такой силой, что маленькие жестяные колокольчики чуть не падают. Я игнорирую взгляды, которые бросают на меня, когда я подхожу к Фионе за стойкой. Какой-то парнь стоит там, болтая с ней, но он вздрагивает и уходит, когда видит меня. Должно быть, у меня дикий взгляд, даже Фиона приподнимает бровь, но ничего не говорит.

– Мне нужно с тобой поговорить. Один на один. Это очень важно.

Я все ей выложу. Больше никаких секретов. Больше никакой лжи. Я должна ей доверять. Если кто и поймет, так это Фиона.

Но Фиона молчит.

– А, Шай, вот и ты, – голос Хьюго доносится от входа в кладовую. Кажется, он раздражен, – ты заставила нас поволноваться.

– Сэр… – я смотрю на Фиону, надеясь, что она, как всегда, поможет. Ее взгляд прикован к полу.

– Нам нужно обсудить наше соглашение, – говорит Хьюго, присоединяясь к дочери за стойкой, его тон не меняется, – хоть я и благодарен тебе за помощь в последние несколько недель, мы думаем, что пришло время тебе найти новое жилье.

– Мы? – переспрашиваю я спокойно. И на секунду забываю, зачем вообще ворвалась в магазин. – Фиона? – пожалуйста, посмотри на меня. – Фиона, я знаю, что у нас были разногласия, но …

– Ничего личного, ты же понимаешь, – обрывает меня Хьюго, – но благополучие моей семьи должно быть превыше всего.

– Я бы никогда не причинила вреда вашей семье, – парирую я, глядя, как Фиона ныряет за прилавок.

– Тогда ты понимаешь, почему мы должны просить тебя уйти.

Хьюго кивает, когда Фиона появляется снова. Она ставит перед собой мой старый рюкзак, набитый вещами, старательно избегая моего взгляда.

В магазине воцаряется полная тишина. Я прерывисто вдыхаю, остро осознавая теперь, что принимала защиту Фионы как должное.

– Фиона, пожалуйста, ты должна мне поверить… – начинаю я, но она отстраняется.

Я делаю глубокий вдох. Может, ее отец послушает.

– Хьюго. Сэр. Меня беспокоит безопасность Астры. Дело закрыли, уб…

– Я не потерплю таких слов в своем магазине! – лицо Хьюго покраснело, он трясет кулаком. – Шай, с твоей стороны было бы разумно немедленно уехать, прежде чем я буду вынужден доложить о твоем поведении.

Ошеломленная, я беру рюкзак. Последнее, что я вижу, когда выхожу из магазина, – Фиону, с застывшими от ужаса глазами. Страх колотится у меня в груди.

Никто не хочет слушать. Правда – слишком большой риск, который грозит разрушить стабильность.

Солнце стоит высоко в небе, люди идут по своим делам, занятые и целеустремленные. Почти невозможно поверить, что всего несколько часов назад улица была темной и пустынной.

Шум деревенской суеты мешает мне думать, превозмогая боль, которая лежит на плечах.

Мне нужно добраться до Мадса. Часть меня предпочла бы забраться в нору и прятаться там до конца жизни, чем встретиться с ним лицом к лицу, но он единственный человек, которому я могу доверять. Конечно, он поймет, если я объясню.

Чем ближе я подхожу к дому Мадса, тем сильнее сжимается узел у меня в животе. От волнения начинает звенеть в ушах.

Мельница стоит у высохшего русла реки и похожа на большой дом без стен. Визг устройства, которое перемещает огромные пласты дерева через пилу, достигает моих ушей задолго до того, как я подхожу к мельнице. Я вижу отца Мадса на платформе, так что Мадс, должно быть, на заднем дворе, вручную поворачивает мельницу. Лишившись возможности использовать течение реки, они делают все вручную. Когда он не нужен на мельнице, Мадс со старшим братом отправляются на охоту, чтобы прокормить семью.

Сделай я прошлой ночью другой выбор, этот дом стал бы моим новым домом. Я проглатываю эту мысль, и она застревает в горле.

Я выбираю путь вдоль берега реки. Мадс находится внизу, вращая большое колесо, он толкает планки, которые прежде вращал поток воды. Кольцо от пота темнеет на воротнике его льняной рубашки. Я останавливаюсь как вкопанная, борясь с желанием поздороваться или убежать. Я не хочу видеть разочарование в его глазах. В голове мелькают воспоминания прошлой ночи – выражение неуверенности и надежды на его лице. Его нетерпение, когда он опустился передо мной на колени. То, как на его плечи, казалось, положили груз, после того как в темноте я забрала у него надежду.

Не знаю, кто из нас в итоге был более разочарован. Я верила, что он пошел к бардам, чтобы открыть правду о смерти моей матери, чтобы восстановить справедливость в моей семье. Он хотел помочь, но не так, как ждала я. Больно думать, что он, вероятно, никогда не понимал меня – не так, как мне было нужно.

Мадс меняет позицию и замечает меня. Он колеблется, прикрывая глаза от солнечного света. Должно быть, он видит, в каком я состоянии, потому что кричит отцу:

– Делаю небольшой перерыв, па!

– Пять минут, – ворчит отец.

Мадс поправляет воротник, прежде чем повернуться ко мне. Боль на его лице очевидна, как рассвет. Я прикусываю губу, стараясь заглушить мысли о побеге. Он – моя последняя надежда.

– Что тебе нужно, Шай? – он убирает с глаз мокрые от пота волосы. Его голос звучит резко. Прямо.

Шай. Не Веснушка. Интересно, ушла ли навсегда та часть нашей жизни – наша дружба – вместе с прозвищем, которое он придумал для меня?

Я делаю глубокий вдох.

– Мне нужна твоя помощь. Мне очень жаль, но это так… Я не знаю, куда еще пойти.

Его бровь дергается, но лицо остается бесстрастным.

– Ты это серьезно?

– Ну конечно же. Иначе я бы и не спрашивала.

У него вырывается печальный смешок. Звук, который он издает, когда не совсем верит в услышанное.

– Нет, ты серьезно? – повторяет он, его голубые глаза сузились, сверкая холодным светом. – Ты ведь помнишь прошлую ночь? С какой стати… – он вздыхает, разочарованно проводя рукой по волосам. И бормочет себе под нос: «Надо было лучше подумать».

– Знаю, что не имею права ни о чем тебя просить, – говорю я, – но в деревне творится что-то ужасное, и Фиона мне не верит, а констебль Данн отказывается выслушивать доводы разума…

– Послушай. Понимаю, что тебе больно, Шай. Правда понимаю, очень понимаю. Поверь мне. Я просто хочу…

Он подумал, что я здесь, чтобы пересмотреть его предложение, осознаю я с острой болью. Он давно меня любит.

– Мадс…

– Нет, дай мне закончить. Гоняясь за ответами и не любя то, что находишь, ты не имеешь права выкорчевать мою жизнь, – говорит он.

Я растерянно моргаю.

– Дело не только в этом. Гораздо в большем. Констебль Данн…

– Шай. Стоп. Я понимаю, что поиски смысла жизни отнимают у тебя все силы, но у меня есть работа, – он фыркает, раненый зверь, набрасывающийся на меня. Мучительное молчание тянется между нами, прежде чем до меня доходит: он может поверить констеблю Данну. Он может подумать, что я сошла с ума. Или выдумываю все. Что ее смерть была трагическим несчастным случаем – ужасным, да, но не преступлением.

– Я не лгала, когда говорила, что ты мне не безразличен, – говорю я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос не дрожал. – Ты очень важен для меня. Ты все еще мой друг. – Он вздрагивает при этом слове, как будто я ударила его в открытую рану. – Ты должен понять. Я не могу игнорировать это. Я не могу успокоиться и игнорировать то, что нависло надо мной.

– Есть вещи, которых ты не понимаешь, Шай. У меня есть и другие обязательства. И я думаю, что нам обоим сейчас не помешает немного свободы друг от друга.

Другие обязанности. Его семья. Ферма. Еще две недели назад это были и мои обязательства. Я не могу винить ни его, ни Фиону. Я никогда раньше не видела, как преданность может держать людей живущими в тумане лжи, отделенными от правды, от того, что правильно.

По моей щеке катится слеза. Я могу лишь молча наблюдать, как он отворачивается от меня и возвращается к работе.

* * *

Ноги сами уводят меня от реки и ведут обратно к дороге. Я не знаю, что и думать. Все, что когда-то было для меня важно, исчезло. Не только моя семья, Фиона и Мадс, но и мои убеждения: если я буду держать голову опущенной и следовать за остальными, все будет хорошо. Барды благословят нас. Мир не будет безопасным или легким, но… правильным.

Сначала я иду бесцельно, но как только замечаю тропинку, ведущую в горы, начинаю решительнее прокладывать путь вперед. Мысли о смерти и тьме исчезают, и я сосредотачиваюсь на том, чтобы делать шаг за шагом.

Я достигаю края оползня, который видела с башни. Глубоко вздохнув, взбираюсь на обломки и продолжаю идти. Здесь двигаться труднее, и я несколько раз чуть не падаю – каждый раз спотыкаюсь, представляя, как мама умирает под камнями. Но этого не было.

Холодный ветер дует через горный перевал, и я дрожу. Руки ныряют в карманы, и я чувствую толчок удивления, когда пальцы касаются знакомого предмета. Счастливые слезы щиплют глаза, когда я вытаскиваю обруч для вышивания. Маленький носовой платок, который я не могла заставить себя начать.

Я ставлю рюкзак и сажусь на землю, радуясь рукоделию. Пальцы двигаются сами по себе, продевая нитку в иголку и пропуская ее через ткань. Я работаю медленно, усердно, мое тело расслабляется. Маленькие красные цветы распускаются, как капли крови, один за другим.

Если никто в Астре не ответит на мои вопросы, я найду кого-нибудь другого, кто ответит. Эта мысль пугает меня. Все, что я когда-либо знала, находится здесь. Я могу не соглашаться с ними, но здесь есть люди, которых я люблю.

Даже если эти люди отвернулись от меня. Какой бы курс я сейчас ни избрала, я должна смириться, что буду действовать в одиночку.

Я вспоминаю, что узнала в башне констебля.

Барды тайно приезжают сюда каждые несколько месяцев, чтобы забрать контрабанду у Данна. Ма была убита кинжалом с надписью – запрещенным предметом, – и фигурка гондальского быка была украдена из нашего дома. Убийство и воспоминания констебля о случившемся засыпал оползень – как грязь и щебень засыпали крошечные побеги, которые начали пробиваться в маленьком саду у подножия холма.

Существует только одно место, которому подчинены силы, которые действовали здесь.

Высший совет.

Барды знают, кто убил мою мать.

Мысль, гораздо более зловещая, следует за этой, как змея в воде: что, если это был один из них?

Когда я наконец отрываюсь от вышивки, перевал заполнен красными цветами, растущими из мертвой коричневой земли. Я смотрю, как цветы качаются на ветру под теплым сиянием умирающего солнца, точно такие же, как на пяльцах.

Все снова возвращается к моему проклятию.

Я так и не нашла ответов на этот вопрос. Но искала их у тех же самых людей.

Полагаю, это все объясняет.

Если Высший совет – единственное место, где есть ответы для меня, то именно туда я должна пойти.

Глава 10

Я никогда не выходила за пределы Астры. Мало кто выходил, разве что те, кто охотится или торгует с соседними городами. Мы знаем, что нужно оставаться на месте. А непосильные условия работы означают, что мы не можем представить, как уйдем отсюда. Один день потерянного труда может стоить средств к существованию или даже жизни.

Но мне нечего терять.

Пробираясь по деревне, я оглядываюсь, гадая, не в последний ли раз вижу все это. Вечер клонится к закату, когда я прохожу мимо мельницы, а потом мимо дома, где живет Фиона. Мадс, вероятно, заканчивает работу. Фиона сидит за ужином с семьей. Я чувствую жгучую боль глубоко в груди. Я буду скучать по ним.

Надеюсь, они тоже.

Я удваиваю скорость, во второй раз за сегодняшний день направляясь к сторожевой башне. Башня в заходящем солнце отбрасывает на улицу длинную тень. Большие деревянные ворота, ведущие из Астры, вырисовываются передо мной. Всю жизнь я представляла, что эти ворота не пускают остальной мир к нам – теперь мне кажется, что они загоняют меня в ловушку.

Я впиваюсь ногтями в ладони, чтобы не дрожали руки. Стражники сурово смотрят на меня, когда я приближаюсь к воротам. Я заставляю себя посмотреть в глаза ближайшему из них.

– Чего ты хочешь? – спрашивает стражник. Он явно придает какое-то значение моему появлению, что облегчит мою задачу. Я делаю глубокий вдох.

– Сегодня твой счастливый день, – говорю я, удивляясь тому, как спокоен мой голос, – я ухожу.

Стражники обмениваются взглядами в замешательстве.

– Что значит «ухожу»?

– Ты сошла с ума или просто хочешь умереть? На дорогах полно волков и бандитов, – предупреждает второй стражник.

Я не двигаюсь с места и не позволяю себе отвести взгляд.

– Если вы узнаете мое лицо, наверняка знаете, что я проклята болезнью. Я решила пожертвовать собой ради блага Астры.

Это не совсем противоречит действительности. Астре, вероятно, будет лучше без меня. И если моя догадка верна, жизнь в деревне станет лучше, когда правда откроется.

Если я смогу его разоблачить.

Второй стражник бросает взгляд на своего товарища.

– Это та самая пастушка, у которой брат умер от болезни.

– Я знаю, кто она, – шипит первый стражник, – никогда не упоминай эту чертову штуку, идиот.

Мне и в голову не приходило использовать страх, который я вызывала у жителей деревни, против них самих, и это приносит мне небольшое удовлетворение. Я смотрю, как стражники нервно переминаются с ноги на ногу.

– Знаете… Держу пари, как только я уйду, начнется ливень. Дождь будет идти неделями. Вы двое станете героями.

Второй охранник уступает первому.

– Возможно, именно из-за нее мы и страдаем.

– Это твоя собственная глупая голова заставляет тебя страдать, – вмешивается первый, – но, – вздыхает он, – вряд ли кто-то будет скучать по ней.

– Правда. Наверное, спасибо, – я морщусь, наблюдая, как они идут к воротам и начинают поворачивать колесо, которое открывает их. Створки ворот со скрипом раздвигаются, открывая дорогу, исчезающую за темнеющим горизонтом.

Стражники с жалостью смотрят на меня, когда я, вздрогнув, переступаю границу деревни.

Так вот на что это похоже, думаю я. Быть свободной.

* * *

Я не учла, что ночь наступит так быстро. Будто сильный порыв ветра погасил солнце, как только я потеряла Астру из виду. Серо-черные бездны земли, пространства и неба раскрываются вокруг, как голодные пасти. Тонкий полог звезд кажется таким далеким. Это напоминает мне легенды о Гондале – стране, где у каждой звезды есть свое имя. Люди следуют за указателями, которые они создают в темноте, и никогда не теряются. Может, в какой-то другой форме – ветра, брызг дождя или звездного света – моя семья нашла свой путь в то царство. Место, где нет ни опасности, ни страха.

Звезды над головой не обладают никакими историями и мало что делают, чтобы помочь осветить путь впереди. Света едва хватает, чтобы видеть на несколько футов вперед. Кажется, будто я нахожусь на грани и вот-вот упаду за край мира. Судя по тому, что я слышала, ближайшая деревня находится достаточно далеко, и ее не видно с узкой горной дороги даже при дневном свете. Между этой деревней и нами – открытые поля, усеянные скалами и низкими деревьями, похожими в темноте на скелеты.

Высший совет находится невероятно далеко. Дни, даже недели пути. Я двигаюсь вперед только потому, что пути назад нет. Единственный выбор – справедливость. Я узнаю правду, даже если умру пытаясь.

Ноги болят, челюсти сжаты от холода. Далекий одинокий вой эхом разносится по бесплодной земле. Я вздрагиваю, стягивая жилет на груди, когда за первым раздается следующий. Вскоре какофонию звуков заполняет ночь. Койоты? Волки? Я останавливаюсь, чтобы оценить, насколько они могут быть близко.

Говорят, что быстрее волка только ветер, а быстрее ветра только первый всадник, который ехал на своем черном жеребце через пустой мир и говорил о нем, дерево за деревом, гора за горой, пока не появилась Монтана.

Я приседаю и роюсь в грязи в поисках камня, достаточно большого, чтобы использовать его в качестве оружия.

Как учил Мадс.

Я крепко зажмуриваюсь, желая изгнать из памяти его образ. Через некоторое время поиска в темноте я нахожу зазубренный камень чуть больше моего кулака и крепко сжимаю его.

Можно было спланировать все лучше.

Это твоя вечная проблема, Шай. Ты никогда ничего не продумываешь. Я затыкаю уши, чтобы не слышать голос Фионы. Эти воспоминания приносят лишь большую душевную боль.

Вой звучит тревожно близко. Я думаю найти укрытие – большой валун или дерево, на которое можно взобраться, чтобы держаться на безопасном расстоянии от хищников, которые бродят по долине. Но вокруг ничего нет.

Вдруг я замечаю движение тени. И бросаюсь бежать.

Дыхание становится тяжелым, и вой странно затихает. Они преследуют меня? Дорога изгибается вдоль выступа крутого утеса, и когда я прижимаюсь к нему, то вижу яркое мерцание.

Поначалу оно выглядит словно упавшая звезда, крошечная, застрявшая в подлеске на склоне. Я, ускоряя шаг, следую по дороге, которая, изгибаясь, спускается вниз, но вдруг чувствую, что почва осыпается под ногами, и, боясь упасть, останавливаюсь.

Я не могла себе представить ничего подобного. Небольшое скопление домов. Деревня, еще более крошечная, чем Астра. Скорее аванпост, судя по его местоположению. Стражи не видно, и я удрученно понимаю, что это, скорее всего, заброшенная армейская станция. Интересно, барды здесь когда-нибудь останавливаются? Но приземистые маленькие навесы выглядят так, будто вот-вот рухнут, и я чуть не задыхаюсь от испуга, когда какое-то облезлое животное – возможно, кошка, но такая костлявая, что ее можно принять за ласку, – перебегает мне дорогу.

В конце улицы стоит большое здание. В отличие от других, внутри там горит свет. Одинокая свеча. Надежда и ужас ведут войну в груди, пока я крадусь ближе, словно мотылек, привлеченный светом.

Вывески нет, но здание должно быть чем-то вроде постоялого двора; кажется, на крыше торчит дымоход, слишком большой для жилого дома или магазина. С паническим чувством, заставляющим мои руки дрожать, я дергаю ручку двери, и она поддается, открываясь в пыльную прихожую. Прищуриваюсь, чтобы разглядеть ее. На полу лежит истрепанный ковер, на котором вытканы узоры из коней и мечей. С одной стороны – дремлющий камин, обугленный до черноты, как выжженная рана в стене. А в углу за столом, заваленным грязными пустыми чашками, сидит человек.

Я вздрагиваю, но понимаю, что он спит в своем кресле, струйка слюны стекает по его подбородку. Свеча, которую я видела издалека, догорает на краю стола. Странное зрелище, как будто этот человек годами ждал чьего-то прихода. Внезапно у меня возникает волнующая, иррациональная мысль, что он ждал меня. Словно какого-то спасителя..

– Сэр?

Мужчина фыркает и снова погружается в сон, и я сомневаюсь, а произнесла ли я это вслух.

– Здравствуйте, – я пытаюсь еще раз, скорее, чтобы проверить реальность своего голоса, чем разбудить его. Но он спит крепче, чем Ма когда-то.

Позади него на стене какие-то тени – ряд крючков, на каждом висит простой железный ключ. Я отодвигаюсь от спящего трактирщика – вот кем он должен быть, рассуждаю я – и направляюсь к стене. Было бы так легко взять один и прокрасться в комнату… может, я найду такую, где будет настоящая кровать. Я могла бы уйти утром, прежде чем кто-нибудь догадается. Ноги и голова отяжелели. Если бы я могла отдохнуть хотя бы несколько часов. Только до рассвета…

Я протягиваю руку и, нащупав крючок, выдергиваю ключ. Он скользит в моей ладони с тихим звоном, когда…

Вой прорывается сквозь тишину. Прямо за дверью.

Я в испуге оборачиваюсь и замираю, прижавшись спиной к стене, крючки впиваются мне в шею. Это не вой. Не совсем. Вой и улюлюканье… И хриплый смех.

Это не волки, а люди.

Я прячусь в тени, крепко сжимая ключ в кулаке, когда дверь распахивается.

– Что? Что? – старик за столом вздрагивает и наконец просыпается. – Что это такое?

Трое дюжих мужчин в пыльной, заношенной одежде и лоскутных доспехах неторопливо входят внутрь, первый из них держит в гигантском кулаке раскачивающийся фонарь. Каждый хорошо вооружен разнообразными клинками и арбалетами. За ними следуют два огромных рычащих пса, гораздо крупнее, чем собаки констебля Данна. Они выглядят дикими.

– Успокойтесь, сэр, – смеется один из вошедших. Он кладет мясистую руку на плечо старика и сжимает его.

Трактирщик сопротивляется, и прежде чем я успеваю сообразить, что происходит, мужчина уже размахивается ржавым ножом и полосует им по горлу старика. Трактирщик задыхается, тело его содрогается, на лице застыло удивленное выражение. Брызги крови разлетаются из раны, и он с тошнотворным стуком падает на стол.

Я кричу. Время замедляется, и все они улыбаются почти одновременно. Их зубы демонстрируют различные оттенки мутно-желтого цвета. Я хочу исчезнуть.

Я слышала истории о бандитах и ворах, которые рыщут по дорогам. Но никогда не думала столкнуться с ними лицом к лицу, и уж точно не представляла, что они могут быть такими ужасными.

«Беги! Тебе нужно бежать!» – думаю я, но ноги приросли к полу.

– Смотрите, ребята! – стоящий посередине мужчина, который, кажется, является лидером, тянет время.

– Может, мы все-таки повеселимся в этом захолустном городишке!

– Кто вы такие? Что вам здесь нужно? – спрашиваю я, стараясь казаться храбрее, чем чувствую себя на самом деле.

Мужчина смеется, и из глубины его горла вырывается ужасный протяжный звук.

– Кто мы? Мы скромные сборщики налогов, – он угрожающе наклоняется ко мне; ухмылка почти расплывается на его грязном лице, – а твой старый па, видишь ли, задерживает выплаты. Мы не можем с этим мириться, так ведь?

Они знают, что я боюсь. Они знают, что одержали верх. Я лихорадочно оглядываюсь, и мой взгляд падает на маленькую деревянную шкатулку, спрятанную под старым стулом в углу.

Если они возьмут деньги, то уйдут. Мое сердце грохочет, когда я указываю на стул.

– Там. Вот где он держит деньги, – говорю я, надеясь, что не ошибаюсь, – возьмите их и уходите.

– Умная девочка, – говорит вожак, поднимая шкатулку и передавая ее товарищу справа, – приятно иметь с тобой дело.

Я чувствую, как волна облегчения захлестывает меня, когда они поворачиваются и направляются к двери. Чувствительность начинает возвращаться в мои пальцы. Я делаю выдох.

Они вдруг останавливаются у двери. Вожак ухмыляется, повернувшись ко мне.

– Сожгите здесь все, ребята.

* * *

Яркое пламя факела освещает жестокую радость на его лице. Не оглядываясь, мужчина, который держит факел, роняет его на ковер. Он мгновенно воспламеняется и заливает пол красным жаром. Мужчины исчезают за дверью, теряясь за поднимающейся стеной огня, и я думаю, что не все истории правдивы. Есть нечто, что движется быстрее ветра, даже быстрее первого всадника. И это пламя.

Я закрываю нос и рот, когда дым начинает клубиться по комнате. Иду в глубь комнаты, мои глаза щиплет, но я различаю вторую дверь. Я бросаюсь к этой двери и давлю на нее плечом. Но она не поддается.

Я собираюсь и переношу весь свой вес в ноги. Моя нога ударяет о дверь чуть ниже ручки, и я слышу, как скрипят петли.

Огонь поглощает пространство, в котором я стояла всего за несколько секунд до того, как ввалиться в кухню. Раздается оглушительный грохот – рушится потолок в главной комнате. Я спешу в заднюю часть кухни, маленькая задняя дверь выводит меня к грудам щебня и грязи.

Холодный ночной воздух обжигает лицо, и я отчаянно вдыхаю его, падая на колени и делая огромные судорожные вдохи.

Но сквозь треск горящего дерева я все еще слышу лай и вой собак.

Вдруг у меня кровь стынет в жилах. В темноте неподалеку кто-то есть. Я различаю силуэт человека с арбалетом.

Ноги не слушаются меня, когда я поворачиваюсь, чтобы бежать. Впереди я вижу первые проблески серого света на горизонте. Я заставляю себя бежать в сторону рассвета, мое сердце бешено колотится.

– Вот ты где.

В голове возникает острое, щемящее ощущение, и горизонт отступает передо мной. Кто-то хватает меня за волосы и тянет назад. Я бью ногами и кричу. Кто-то грубо поворачивает мою голову. И я оказываюсь лицом к лицу с вожаком разбойников. Он насмехается надо мной. От его дыхания разит кислым ликером.

– Своевольная ты девчонка, не так ли? Мне это нравится, – он смеется.

Я стискиваю зубы и борюсь, используя каждую частицу силы, которой обладаю, чтобы освободиться от его железной хватки. Я извиваюсь во всех направлениях. Он продолжает смеяться, словно кот, играющий с мышью.

Он хватает меня за подбородок. Быстро вскинув голову, я впиваюсь зубами в его руку, в чувствительный участок плоти между большим и указательным пальцами. Медный привкус крови наполняет рот.

Его рука вырывается, в эту секунду я бью его локтем в лицо, и он кричит, но продолжает цепляться за меня.

Что-то острое упирается мне в бедро, и я вспоминаю, что у меня в кармане лежат вышивальные иглы, завернутые в маленький шерстяной моток.

Свободной рукой мне удается достать одну из них, сжимая ее в кулаке. Я бью вверх, посылая острие иглы прямо в его плечо.

Он кричит, называя меня словом, которое я никогда не слышала, но могу предположить, что оно запрещено. Он выпускает меня, и я, не задумываясь, убегаю.