Текст книги "Собрание сочинений. Том 1. Путешествие к просветлению. Просветлённая храбрость. Сердце сострадания"

Вернувшись в Денкхог, следующие тринадцать лет я провёл в уединённом ретрите в горах.

Глава 3
Серьёзный подход к духовной практике

Шечен Гьялцаб Ринпоче дал молодому Кхьенце Ринпоче множество учений и ознакомил его с природой ума. Кхьенце Ринпоче пообещал своему горячо любимому учителю, что он в свою очередь будет с такой же щедростью давать наставления всем, кто обратится к нему за помощью. Кхьенце Ринпоче решил, что выполнение подобного обещания требует серьёзной подготовки – ведь ему было всего пятнадцать лет, когда ушёл Шечен Гьялцаб Ринпоче, – и следующие тринадцать лет он провёл в ретрите, ни с кем не разговаривая. Он медитировал на любви, сострадании и стремлении привести всех живых существ к освобождению и просветлению, проводя всё своё время в ретрите в отдалённых хижинах и пещерах в диких покрытых лесом предгорьях неподалёку от места его рождения – долины Денкхог. Сам он так рассказывает о годах, проведённых в уединении:

Я начинал практику очень рано, до рассвета, и практиковал до полудня, а во второй половине дня начинал снова и практиковал до поздней ночи. В середине дня я изучал тексты, а некоторые из них читал вслух, разучивая наизусть. Семь лет я жил в пещере Убежище На Утёсе и три года – в Белой роще, а также по несколько месяцев в различных пещерах и хижинах, окружённых глухим лесом и снежными вершинами.

Недалеко от пещеры Падампы располагался небольшой дом, где мой брат Шедруб и двое его помощников готовили еду. В моей пещере не было двери, и случалось так, что к подножью утёса, на котором она была расположена, приходили медвежата и тщательно всё там обнюхивали. Однако им никак не удавалось взобраться по лестнице, ведущей к входу в пещеру. В лесу обитали лисы и множество птиц. Водились поблизости и леопарды, которые в конце концов загрызли маленькую собачку, которая со мной жила. Местную кукушку я использовал как будильник. Как только я слышал, что она начала куковать (это случалось обычно в три часа утра), я тут же вставал с кровати и начинал сессию медитации. В пять часов я сам себе заваривал чай, что позволяло мне ни с кем не видеться вплоть до самого обеда. Вечером я подкладывал в костёр немного дров, и угли оставались горячими до следующего утра, чтобы я снова мог заварить себе чай. Мне удавалось следить за костром и пользоваться чайником, не вставая с места, просто немного подавшись вперёд. У меня была большая библиотека текстов. Пещера, где я жил, была достаточно вместительной – я мог свободно выпрямиться в полный рост, не задевая головой потолок, – но в ней было сыровато. Как и в большинстве подобных пещер, летом в ней было прохладно, а зимой – немного теплее, чем снаружи.

Дилго Кхьенце в двадцать лет. Фото неизвестного автора

Убежище На Утёсе, где Дилго Кхьенце Ринпоче провёл в строгом ретрите шесть лет. Фото Матье Рикара

Пещера Дилго Кхьенце Ринпоче у подножия горы Бхала.

Фото Матье Рикара

Я семь лет жил в Убежище На Утёсе, не прерывая ретрита. Время от времени меня приходили навестить родители. Я ушёл в ретрит, когда мне было шестнадцать. Всё своё время я проводил, сидя в специальном квадратном деревянном коробе, лишь иногда выпрямляя ноги. Мой старший брат Шедруб был моим ретритным учителем и часто говорил мне, что если я не буду выходить наружу походить и размяться, то у меня могут начаться проблемы с телом. Однако у меня не было ни малейшего желания выходить из пещеры. Шедруб жил в хижине неподалёку и тоже выполнял ретрит, правда, не такой строгий, как у меня. У него был помощник, который время от времени отправлялся за провизией в наше поместье, находившееся в трёх часах езды на лошади. Когда в 1985 году я вернулся в Кхам, помощник был ещё жив, и мне даже довелось с ним повидаться.

В пещеру постоянно залетали птицы. Я обычно отрезал немного масла, клал на палец и вытягивал руку, и тогда они садились прямо на руку и клевали масло. Ещё у меня жили две мыши, и я кормил их ячменной мукой. Они были почти ручные и часто запрыгивали мне на колени. Подношения [торма], которые я выставлял снаружи пещеры, уносили вороны.

Я не ел мяса пять или шесть лет. На протяжении трёх лет я не произнёс ни единого слова. Днём, после обеда, я обычно немного отдыхал или читал какие-нибудь книги и никогда не позволял себе безделья. Мой брат Шедруб всегда поощрял моё писательское творчество и часто просил сочинить какие-нибудь молитвы, песни реализации или стихи. Он был уверен, что мне необходимо развивать литературные навыки. Мне было несложно писать, поэтому к концу ретрита у меня было сочинений на тысячу страниц, однако позже, когда мы были вынуждены бежать из Тибета, всё это было утеряно.

В этой пещере была очень подходящая атмосфера для практики, и ничто не отвлекало меня от медитации. Я перестал стричь волосы, и они выросли очень длинными. Когда я выполнял практику «внутреннего жара» [туммо], то ощущал в теле настоящий жар, который сохранялся день и ночь, год за годом, поэтому, несмотря на холодный климат, я носил лишь белую накидку и монашескую юбку из тонкой ткани. Подстилкой мне служила шкура медведя. Снаружи пещеры всё застывало от мороза, но внутри было довольно тепло.

Позже я переехал в Белую рощу. Там я соорудил себе небольшую деревянную хижину с маленьким окошком. Довольно часто я мог наблюдать стаи волков, пробегавших мимо моей хижины. Иногда какой-нибудь из них останавливался, чтобы почесать бок об угол хижины. В лесу водилось множество оленей, а также гималайские голубые овцы. Время от времени мне доводилось увидеть даже леопарда. Раз в месяц меня навещала мать, и мы обычно разговаривали около часа.

Со временем я стал гораздо лучше понимать глубокие учения сутры и тантры, а мои стихи и другие сочинения стали более осмысленными. Я оставался в уединении в горах и много медитировал. Я не думал ни о пропитании, ни об имуществе и скрывался в уединённых местах, как раненый олень. Я пытался подражать образу жизни знаменитого йогина Миларепы. Желание стать таким, как он, было настолько сильным, что я даже написал об этом песню:

 
Ты довёл до совершенства качества трёх кай,
Но, несмотря на это, проявился в низших мирах как великий отшельник,
Чтобы освобождать там живых существ.
Владыка Пема Виджая, в глубине сердца я знаю, насколько мне не хватает твоего присутствия!
 
 
Мысль о том, что это благословенное человеческое тело, служащее драгоценной опорой,
Будет захвачено своим извечным врагом – Владыкой смерти,
Наполняет мой ум тревогой и страданием,
И я чувствую себя как птенец, вывалившийся из гнезда на землю.
 
 
Непросто измерить, насколько глубока пропасть низших миров,
А счастье, свойственное высшим мирам,
Похоже на радугу в небе, которая со временем исчезает.
Нельзя позволять разрастаться густым облакам неблагих поступков.
 
 
Благодатные места обитания завораживают нас,
Но они не в состоянии оградить нас от страха перед Владыкой смерти!
Мы можем наслаждаться восхитительным вкусом еды и питья,
Но позже они могут стать причиной того, что нам придётся пить раскалённую медь!
 
 
Как бы я ни потакал этому телу, ублажая его комфортной одеждой,
В любой момент оно вдруг может начать пахнуть, как гниющий труп.
Сейчас красивое молодое тело доставляет столько радости моему сердцу,
Но когда глаза сгниют и останется лишь череп, что проку будет от него?
 
 
Сверкающие драгоценности кажутся такими желанными,
Но они не помогут задобрить Владыку смерти, с лица которого никогда не сходит зловещая гримаса.
Даже если слава обо мне разлетится по всей земле,
Это не поможет мне в тот момент, когда ум покинет тело!
 
 
Властью и могуществом можно напугать кого угодно,
Но они не защитят меня, когда придётся двинуться в путь в одиночестве.
Высокое положение в обществе и статус могут произвести впечатление на кого угодно,
Но они не помогут мне избежать суда Владыки смерти!
 
 
Когда вокруг много людей, это становится причиной возникновения привязанности и неприязни,
Но к тому моменту, когда я отправлюсь в бардо, я останусь совсем один.
Чтобы держаться подальше от дел и забот обычной жизни,
Я буду пребывать в уединённых горных убежищах!
 
 
Когда ведёшь жизнь в уединении, подобно раненому оленю,
Единственным желанием сердца становится наблюдать то, что происходит в уме.
Все сиддхи прошлого точно так же жили в горах,
Завоёвывая царство медитативного опыта и реализации.
 
 
Я воскрешаю в памяти историю жизни Миларепы:
Когда я голоден, то ем пищу самадхи,
А когда замёрз, ношу одеяние мистического внутреннего жара.
Вместе с птицами и дикими животными
Я отправляюсь в укрытые туманом горы.
 
 
Когда живёшь в нерукотворной пещере,
В сердце остаётся лишь одно желание – оставаться здесь, где по соседству лишь дикие птицы,
 
 
Использовать для пропитания лишь растения, не требующие ухода,
А для питья – лишь холодную воду горных источников.
 
 
Оставаясь в прохладной тени пышных крон деревьев,
Я пребываю в расслабленном и беззаботном состоянии ума,
Моё здоровье укрепляется свежим горным ветром,
А все мои действия естественным образом совершаются в соответствии с Дхармой!
 
 
На вершине высокой горы, в необъятном просторе небес
Растёт сила реализации осознавания внутренней пустотности.
Когда лучи улыбающихся солнца и луны коснутся моего сердца,
Я вступлю во внутреннее пространство шести светильников осознавания.
 
 
Когда образуются облака и туман,
Гремит гром и танцем света сверкают молнии,
Когда ревущий ветер закручивает в смерч чёрные облака —
Все эти звуки и образы напоминают пугающий опыт бардо.
 
 
В мирной долине, по которой неспешно несёт свои воды река,
Мои соседи, дикие бараны, играют, взбираясь с камня на камень,
Чёрные дрозды оттачивают свой полёт с весёлой песней,
А белые грифы лениво описывают круги в небе.
 
 
За исключением матерей-дакини, собирающихся поблизости,
Никто не заходит в здешние места, особенно дурные люди.
Широкая гладь голубого озера, полного водой до самого края,
Напоминает о четырёх способах пребывания во внутреннем осознавании.
 
 
В компании маленьких лебедей,
Которые поют красивые песни и расправляют крылья,
Я всегда вспоминаю о практике любящей доброты.
В своих владениях, в этой пустынной долине,
Полагаясь на чистую студёную воду, текущую со снежных вершин,
Я устремлён в царство медитативных переживаний и реализации!
 
 
Я решил для себя, что с этого момента и впредь мне не нужно ничего —
Никакие бесчисленные радости и горести обычной жизни.
Всё, что довелось мне пережить в прошлом, – не более чем рисунки на воде.
 
 
Взгляни же на это тело:
Оно лишь накапливает привычные склонности, уводящие в глубины сансары, —
Есть ли от него вообще хоть какой-то толк?
 
 
Когда вовлекаешься в надежду или страх, размышляя о том, хватит ли средств на будущее,
Жизнь утекает, ведь в ней происходит лишь то, что порождает новую карму.
В тот самый момент, когда извечный враг Яма накинул на шею верёвку,
Когда испускаешь последний вздох, то задумаешься поневоле —
А был ли в подобных деяниях хоть какой-то смысл?
 
 
Я молод и наивен,
Но в моём сердце живы благословения моего духовного отца —
Владыки Дхармы Ламы Гьялцаба,
И потому я полон решимости спастись бегством
От дел обычной жизни, которые лишь приумножают заблуждения.
 
 
Это желание спастись бегством, вытесняющее все другие желания, сдержать невозможно,
И поэтому я изложил на бумаге то, что слетело с языка.
Пусть устремления обычного человека непостоянны —
Благослови меня освободиться от бедствий и препятствий.
 
 
Основа всей Дхармы – отречение от мирского ради поиска просветления —
Пусть будет необратимой, как будто высеченной в камне.
Да стану я точь-в-точь как защитник Пема Виджая,
Мастер недеяния, йогин небесной шири!
 

В течение следующих нескольких лет Дилго Кхьенце Ринпоче оставался в ретрите, продолжая время от времени получать учения и передачи:

Все мои учителя постоянно повторяли, что я «должен гармонично совмещать изучение, размышление и медитацию, а затем сохранять и распространять буддийскую доктрину, оказывая поддержку собственным ученикам – даровать посвящения и учения тем, кто обладает верой». Таким образом, я несколько раз давал учения по текстам «Слова моего всеблагого учителя» и «Гуру изначальной мудрости» тем преданным ученикам, кто об этом просил.

Позже, когда я спросил Кхьенце Чокьи Лодро о том, как следует давать учения и даровать такие великие посвящения и передачи, как «Сутра, иллюзия и ум», «Учение восьми садхан» или «Воплощение реализации», он ответил:

– Тебе, продолжателю дела всезнающего Джигме Лингпы, следует передавать учения, приводящие к созреванию и освобождению, как можно большему числу существ, что будет для них подобно тому, как будто они перенеслись в наивысшие земли Будды.

Его наставления всегда были поэтичны. Я взрослел, и часто бывало так, что мне не удавалось удерживать под контролем даже свой собственный ум, и тогда я думал, что лишь выгляжу как учитель и просто-напросто обманываю тех людей, кто получает у меня учения. В такие моменты я всегда начинал сомневаться, правильно ли я понял наставления Кхьенце Чокьи Лодро.

* * *

В 1932 году, когда между Китаем и Тибетом произошёл конфликт, Ринпоче вернулся домой, и в ту же зиму ушёл из жизни его отец. В то время вся его семья – Сангье Ньенпа, другие его братья и сёстры, а также мать – совершали добродетельные деяния, посвящая всю заслугу от них благу отца.

Позже, в год Деревянной Собаки (1934), у Ринпоче случился приступ колик, и он тяжело заболел. Кхьенце Чокьи Лодро и множество других лам были убеждены, что ему пора найти себе духовную супругу. Ринпоче был тертоном – открывателем «духовных сокровищ» терма (тексты, которые Гуру Падмасамбхава сокрыл, с тем чтобы в будущем они были обнаружены теми, кому это предназначено). У любого тертона должна быть духовная супруга, и Ринпоче женился на Лхамо, обычной девушке из семьи простых фермеров. С этого момент он пошёл на поправку, его здоровье стало укрепляться. У него стали случаться глубокие откровения, и в результате он открыл несколько духовных сокровищ ума. Его супруга Кхандро Лхамо вспоминает о тех временах так:

Я жила в доме своей матери. Однажды она отправила меня на работу в поле. По дороге я встретила группу лам, которые попросили меня пойти с ними. Я ответила, что у меня нет времени, поскольку мать послала меня работать. Однако они продолжали меня упрашивать, объяснив, что мы пойдём навестить Кхьенце Ринпоче, который находился в ретрите и был нездоров. Сейчас в Тибете почти не осталось деревьев, поскольку всё вырубили китайцы, но в те времена в этой местности были довольно густые леса. И вот дорога к ретритному дому Ринпоче лежала как раз через лес, мне было страшно идти, поскольку мне казалось, что на нас могут напасть дикие звери.

Ретритный дом Ринпоче представлял собой небольшую деревянную хижину. Его брат Апо Шедруб жил неподалёку, в другой маленькой хижине. Там была третья хижина, в которой я и остановилась. Кухня была чуть выше, на холме, и располагалась в небольшой пещере. Вместе с двумя ретритными помощниками нас было пять человек.

Ринпоче был серьёзно болен, и его лицо было серым от изнеможения. Его состояние вызывало у меня тревогу, и я очень боялась, что он умрёт. Но вскоре после того, как я поселилась рядом, его здоровье заметно улучшилось. Через некоторое время он уже начал ходить, и в какой-то момент пригласил меня поесть вместе с ним.

В тот раз, когда я впервые навестила Ринпоче, Кхьенце Чокьи Лодро и другие ламы сказали ему, что ему следует жениться, чтобы продлить себе жизнь, потому что иначе он попросту умрёт. В каких-то текстах было найдено предсказание о том, что он должен жениться именно на мне, что это позволит ему осуществлять активность по распространению Дхармы. Я помню одно из них:

Молодому йогину родом из клана селения Сакар,

У которого на лбу проявился слог «А»,

Следует жениться на деве, рождённой в год Деревянного Тигра,

Поскольку это продлит дни его жизни.

Сам Ринпоче не выказывал к женитьбе ни малейшего интереса. Он сказал, что его не беспокоил тот факт, что он может умереть, и женится он лишь потому, что так ему велел учитель. Позже я в шутку устроила разнос Апо Шедрубу и другим ламам за то, что сразу не сказали, что я должна стать супругой Ринпоче. Я могла бы хоть как-то подготовиться, нарядиться во что-нибудь красивое, а не предстать перед ним в замызганной рабочей одежде, которая была на мне, когда я их встретила. Они тогда рассмеялись и признались, что специально ничего мне не сказали, опасаясь, что я начну раздумывать о подобных вещах и не захочу идти.

Ретритный дом Ринпоче был совсем простеньким. Стены были обмазаны глиной, а сам он сидел в деревянном коробе. Ему всё время были нужны какие-нибудь тексты, и я постоянно носила их туда-сюда. Книг было слишком много, и они не влезали в его комнату, поэтому часть из них приходилось хранить в другом месте. Только что приобретённые тексты были завёрнуты в белую материю, но Ринпоче так интенсивно работал с ними, что материя очень быстро становилась коричневой. Внутри дома было так мало места и так много книг, что некуда было поставить даже алтарь, который по этой причине располагался на небольшой внешней веранде. Позже я посадила вокруг веранды цветы, которые очень понравились Ринпоче.

Ниже, у реки, на поверхности камня один из ретритных помощников обнаружил следы ступней Ринпоче, когда ходил туда купить молока, йогурта и масла у кочевников. Никто не сомневался, что это его следы, поскольку до того, как он начал ретрит, никаких следов там не было. Пема Шепа видел следы Ринпоче и позже, когда отправился в паломничество вместе с Кхьенце Чокьи Лодро. Я не знала, как делать новую обувь, и поэтому мне приходилось постоянно ставить заплаты на старые ботинки Ринпоче. На отпечатках в камне были чётко видны следы от этих заплат. Гока тоже видел это и говорил об этом Ринпоче, но тот лишь говорил, что не имеет к этим отпечаткам никакого отношения.

Ночью, когда я отошла по нужде в лес, мне в какой-то момент показалось, что у основания большого дерева, растущего перед самым домом Ринпоче, пылает огонь. Я спросила об этом Апо Шедруба, но он ничего не ответил. Иногда мне казалось, что повсюду зажглись маленькие огни, а в другое время создавалось впечатление, что огонь горит внутри дома. В конце концов я спросила об этих огнях самого Ринпоче. Он ответил, что этот огонь указывает на присутствие защитника Рахулы, и предостерёг меня, велев не приближаться к ним.

Ночью Ринпоче никогда не ложился – он спал, оставаясь в позе для медитации в своём деревянном коробе. После ужина он обычно начинал сессию медитации и ни с кем не разговаривал до обеда следующего дня. Днём, когда подходило время обеда, брат Ринпоче заходил за мной, мы собирались вместе, чтобы поесть и немного поговорить. Сразу же после обеда Ринпоче начинал следующую сессию медитации и ни с кем не общался до самого вечера.

Во время трёхлетнего ретрита в Белой роще Ринпоче получил устную передачу Трипитаки, или «Трёх корзин учения», – буддийского канона, состоящего из ста трёх томов. Это произошло после рождения нашей первой дочери – Чиме. Комната Ринпоче была так мала, что ламе, дающему передачу, было негде присесть, поэтому для него было организовано место на веранде, окружённой цветами, а читал он Ринпоче текст через окно. Мать Ринпоче, его брат Шедруб и я также получили устную передачу этого текста, но, поскольку сам Ринпоче был в формальном ретрите, никаких других людей не было. Во время устной передачи Ринпоче продолжал выполнять сессии медитации.

Даже после окончания ретрита Ринпоче оставался в родовом поместье не более одной-двух недель и затем возвращался обратно в свой ретритный дом.

Один из племянников Ринпоче часто ходил на охоту и владел настолько хорошо пристреленным ружьём, что практически никогда не промахивался. Однажды, когда Ринпоче был в доме семьи своего племянника, мать парня сказала:

– Это ружьё убивает слишком много животных, сделай с ним что-нибудь.

Ринпоче взял ружьё, приложил ствол ко рту и изо всех сил дунул в него. Позже выяснилось, что ружьё больше вообще не стреляет. Впоследствии каждый раз, когда Ринпоче звали навестить кого-нибудь из богатых фермеров, те предусмотрительно прятали все ружья подальше.

У Ринпоче был родственник по имени Апо Джамце – у него был огромный мастиф, который имел привычку охотиться на овец и козлов, принадлежавших бедным крестьянам из соседних селений. Никто из них не осмеливался наказать собаку, поскольку её хозяин был членом могущественного клана Дилго. Однажды Ринпоче был приглашён на чай в дом семьи Апо Джамце. Тётушка Ринпоче, которая была хозяйкой в этом доме, пожаловалась на собаку и попросила его как-нибудь помочь в решении этой проблемы. Во время этого разговора у Ринпоче в руках был шарик цампы. Он подул на него и бросил собаке. Собака съела цампу и впоследствии больше никогда на убивала домашних животных, что стало большой радостью для соседских крестьян.

Кхьенце Ринпоче получал учения у одного известного мастера по имени Друнгнам Гьятрул, который провёл всю свою жизнь в местечке Нгома Нангсум, живя в пещере, расположенной на горе, по форме напоминавшей ваджру. Он практически никогда не спал. Пять или шесть сотен его учеников жили в близлежащих пещерах и практиковали повторение мантры Гуру Падмасамбхавы. Его пещера находилась на полпути к вершине, и множество людей совершали обход этой горы – кору. Людей было так много, что со временем они протоптали в земле колею глубиной по пояс. Мы жили недалеко от подножия горы в палатке, а Кхьенце Ринпоче проводил целые дни в пещере Гьятрула Ринпоче, получая от него учения. Весь тот месяц, что мы там провели, никто, кроме нас двоих, к нему не заходил.

Наша дочь была очень необычным ребёнком. Я родила её в палатке, в лесу неподалёку от Утёса Уединения. Она появилась на свет на закате, когда уже практически наступили сумерки, однако в момент её рождения всё вокруг вдруг снова озарилось ярким светом – как будто дело было днём. Я до сих пор иногда задумываюсь о том, что это был за свет. Ночью пошёл дождь, а свет был виден вплоть до глубокой ночи. Когда об этом рассказали Ринпоче, он, как показалось, не обратил на рассказ о подобном чуде никакого внимания. У нашей девочки был особый характер. Она была очень доброй, искренне интересовалась учением Будды и очень любила практиковать. Все ретритные помощники её очень любили. Она умерла в Индии вскоре после того, как мы вынуждены были спасаться бегством из Тибета.

* * *

После завершения ретрита, в возрасте двадцати восьми лет, Кхьенце Ринпоче провёл несколько лет с Дзонгсаром Кхьенце Чокьи Лодро (1896–1959), который, как и он сам, был реинкарнацией первого Кхьенце. Ринпоче считал Чокьи Лодро своим вторым коренным учителем и испытывал к нему огромное уважение. Получив от него посвящение из цикла «Собрание обнаруженных сокровищ», Кхьенце Ринпоче сказал своему учителю, что желает провести остаток жизни в уединённом ретрите. Но Кхьенце Чокьи Лодро был непреклонен. «Твой ум един с моим умом, – ответил он. – Для тебя пришло время даровать все те драгоценные учения и устные передачи, которые ты получил, другим».

Итак, с того времени Кхьенце Ринпоче прикладывал все возможные усилия для того, чтобы приносить пользу другим живым существам, делая это с той неиссякаемой энергией, которая была характерна для линии перерождения Кхьенце. Сам он так рассказывает о времени, проведённом с Дзонгсаром:

Когда я впервые приехал, Кхьенце Чокьи Лодро рассказал мне, что в прошлую ночь ему снилось, что он встретил первого Кхьенце – Джамьянга Кхьенце Вангпо. По его мнению, моё прибытие на следующий день после подобного сна являлось очень хорошим знаком.

Мой первый визит длился не более двух месяцев. Постепенно я начал приезжать к Ринпоче каждое лето, возвращаясь на зиму обратно в Денкхог или странствуя по Тибету, чтобы встретить других учителей и получить у них учения.

Для меня приезд к Дзонгсару всегда был выдающимся событием, и я каждый раз с нетерпением ждал встречи. Я всегда останавливался в доме Ринпоче. Обычно мы ели вместе, и потому у нас была возможность поговорить. Когда люди приходили к нему на аудиенцию, я уходил в другую комнату и практиковал там то тех пор, пока он снова не освободится, чтобы мы могли продолжать нашу беседу. Несмотря на то что довольно много монахов из монастыря Ринпоче не особенно увлекались изучением и практикой Дхармы, воспринимая свои монашеские обязанности как рутину, те из них, кто обучался в монастырском колледже, относились к своей учёбе очень серьёзно и всегда были рады лишний раз побыть в присутствии Ринпоче, который, в свою очередь, получал удовольствие от общения с ними. Но я слышал, как они жалуются друг другу, что, когда приезжаю я, у Ринпоче не остаётся времени на общение с ними.

Когда я уезжал, он обычно провожал меня до двери своего дома. Он отпускал меня с неохотой, и часто я даже замечал, что у него на глазах наворачиваются слёзы.

Кхьенце Чокьи Лодро, так же как и я, был тертоном, и однажды он сказал мне:

– Тебе следует открыть много терма, поскольку они принесут существам большую пользу. Прошлой ночью я видел сон. В небе плыли облака в форме восьми благоприятных символов, и среди них были видны будды и бодхисаттвы. Из этих облаков лился дождь нектара, приносящего благо всем живым существам. Тебе следует открыть терма и распространять содержащиеся в них учения.

Затем он попросил меня даровать ему посвящения из открытого мной терма, и я с радостью согласился.

Я попросил Ринпоче дать мне совет по поводу того, стоит ли мне уйти в ретрит до конца жизни. Он ответил:

– В этом нет никакой необходимости. Я подумаю о том, как тебе лучше организовать свою жизнь.

* * *

Кхьенце Чокьи Лодро попросил Кхьенце Ринпоче направиться в провинцию Амдо и передавать учения «Сокровищница заново открытых учений». Вот как вспоминает это путешествие супруга Ринпоче:

Ринпоче направлялся в монастырь Реконг, находящийся неподалёку от озера Коконор[3]3
  Более устоявшееся в русском языке название этого озера – Кукунор. – Прим. ред.


[Закрыть] в провинции Амдо. В один морозный день встретившиеся на пути кочевники пригласили его в свою палатку и поднесли ему и его спутникам довольно много необходимой в пути провизии – масла, сушёного мяса и сладкого сыра. Ринпоче попросил одного из своих помощников внимательно следить за лошадьми, чего раньше никогда не делал. Когда подошло время уезжать, с криками вбежал помощник, и выяснилось, что все лошади пропали. Он рассказал, что отошёл буквально на минуту, и, видимо, за это время лошадей кто-то украл. К счастью, у этих кочевников было множество яков, и они подарили несколько из них Ринпоче, благодаря чему он смог добраться до Реконга; правда, ушло на это около месяца.

Дилго Кхьенце Ринпоче в Реконге.

Фото неизвестного автора

Дилго Кхьенце Ринпоче в окружении йогинов из Реконга, Амдо.

1950-е годы. Фото неизвестного автора

В монастыре Реконг Ринпоче даровал посвящения из цикла «Сокровищница заново открытых учений». Это событие длилось около четырёх месяцев, и в нём участвовали тысяча девятьсот йогинов. Когда семья, у которой остановился Ринпоче, узнала о случае с кражей лошадей, то все они очень расстроились. Но Ринпоче уверил их, что путь был вполне комфортным, что он успешно добрался до места и поэтому теперь уже не стоит ни о чём сожалеть. Однако некоторые из йогинов, о которых шла молва, что они обладают особыми способностями, сразу же заявили, что просто так этого не оставят. Через две недели после того, как Ринпоче начал давать посвящения, в Реконг прибыли те люди, что украли лошадей, и стали умолять Ринпоче забрать их обратно. Он же в свою очередь ответил, что в данный момент ему не нужны лошади и они могут оставить их себе. Однако похитители и слушать ничего не хотели, поскольку после кражи лошадей с ними стали происходить неприятность за неприятностью – все их коровы стали давать вместо молока кровь, на одного из детей напали стервятники (чего никогда не случалось прежде), а множество членов клана заболели тяжёлыми болезнями. В конце концов они просто оставили лошадей у стен монастыря и убрались восвояси.

Ринпоче оставался в монастыре Реконг в течение года и давал учения на склоне красивого холма, где в XIX веке жил выдающийся йогин Шабкар Цогдруг Рангдрол. В одном месте из земли поднимался большой камень, за которым росло дерево. Шабкар Цогдруг Рангдрол любил сидеть на этом камне и петь свои знаменитые песни реализации. Местные жители организовали всё так, что место Ринпоче располагалось на этом камне, и, когда он начинал петь спонтанные песни реализации, в небе появлялись радуги или начинали падать крупные снежинки, напоминавшие бутоны цветов. Люди говорили друг другу, что «похоже, Кхьенце Ринпоче является перерождением Шабкара».

У Ринпоче был помощник, мастер ритуалов по имени Ачог, которому он частенько давал нагоняй. Как-то раз ночью Ачог попросту сбежал, оставив в качестве подношения отрез сукна и записку, в которой говорилось, что он не способен эффективно выполнять свои обязанности помощника Ринпоче и поэтому решил уйти. Примерно через месяц пешего путешествия он достиг лагеря кочевников в Гологе. Некая женщина, жившая со своей дочерью в одной из палаток, сделанных из чёрной шерсти яка, попросила его провести для них определённый ритуал, предложив взамен кров и пропитание. На улице стоял настоящий мороз, и ему некуда было идти, поэтому он в конце концов согласился. Однако чуть позже он серьёзно заболел.

Как-то раз женщина увидела, что к палатке приближается высокого роста всадник на большом коне, выглядевший как лама. Она зашла в палатку и тут же рассказала об этом Ачогу. Тот вышел посмотреть, что происходит, и сразу же узнал в незнакомце Кхьенце Ринпоче. Ринпоче и сопровождавший его помощник зашли в палатку и осведомились у Ачога, всё ли у него в порядке. Ачог был так поражён этим неожиданным визитом, что начал плакать. Ринпоче стал его успокаивать, повторяя, что для слёз нет никаких причин и что Ачогу лучше вернуться вместе с ними назад. Хозяйка палатки угостила Ринпоче и его спутника горячим чаем с молоком и йогуртом. На расспросы Ачога о том, как они его нашли, помощник Ринпоче ответил, что никто не мог им точно сказать, где искать, что на протяжении всего пути по заснеженным долинам и перевалам никто ни разу не упомянул этот лагерь кочевников. На этом его рассказ и закончился, поскольку к ним подошёл Ринпоче и сказал, что пора трогаться в путь. Таким образом, Ачог вернулся домой, а тибетцы только ещё больше укрепились во мнении, что Кхьенце Ринпоче обладает способностью к ясновидению.

* * *

По пути трое путешественников останавливались во многих святых местах и монастырях, которые обычно посещают паломники. Кхьенце Ринпоче так описывает одно из таких мест, где ему довелось обнаружить одно из своих основных терма – цикл «Сердечная сущность долголетия Падмы», который включает практику всех этапов духовного пути: