Текст книги "Третий лишний"

Ежи Кухарский

Ежи (по-русски – Георгий) Степанович Кухарский [20] для всех знакомых был Ежиком. Ежик – так ласково называли его знакомые.

Судьба Ежика была сложной и трудной. Он был сыном польского коммуниста Ришарда Шале и его жены Юлии. В 1924 году они нелегально перешли границу Советского Союза: мечтали жить в стране строящегося коммунизма. В Советском Союзе Ришарду Шале дали паспорт на имя Степана Вильгельмовича Кухарского. По профессии он был инженером, а его жена – выпускница Сорбонны – преподавателем литературы. В России у них было много родственников. Четыре сестры Ришарда также нелегально перешли границу Советского Союза со своими партийными мужьями. Муж одной из сестер – известный Гжегож Гжегожевский. Он был участником всех партсъездов. Гжегожевского готовили сделать главой «советской Польши». Его первым и расстреляли в 1937 году… А во времена Гомулки его именем назвали одну из улиц Варшавы.

Поселили семью Кухарских в доме, который находился Кривоникольском переулке. В этом доме жили одни поляки. Впоследствии все они были репрессированы. Сейчас дом, в котором жила семья Кухарских в Кривоникольском переулке, снесен, там проходит Новый Арбат. В 1926 году у Кухарских родился сын Георгий, по-польски Ежи. Через год Степана Кухарского с семьей послали за границу, он работал в «Станкоимпорте», закупал станки. В 1937 году Кухарских вызвали в Москву. Уже были арестованы мужья двух сестер и множество знакомых. Жена Степана Кухарского, предчувствуя беду, не хотела ехать. Это не остановило ее мужа – такова была сила его веры…

Степана Кухарского арестовали через несколько дней после приезда в Москву. Судила тройка. Он получил десять лет без права переписки. В том же году в день выборов арестовали его жену Юлию. Когда за ней пришли, она сказала, что хочет дождаться прихода сестры Степана – Чеславы, у которой уже был арестован муж. Юлию увели до прихода Чеславы. Чеслава приехала поздно ночью. Она увидела, что Ежи от страха забрался под кровать. Чеслава увезла к себе одиннадцатилетнего мальчика.

Через два дня арестовали Чеславу, Ежи остался со своей старой бабушкой и двоюродной сестрой – пятнадцатилетней Галей. Ежи должен был поехать на старую квартиру подписывать опись конфискованных вещей. Забрали даже его детский велосипед, и его фотоаппарат, и многое другое… Он пытался протестовать, говорил, что это его личные вещи. Энкавэдэшник сказал: «Нам виднее». Он и поселился в квартире родителей Ежи.

Ежи, бабушка и Галя стали жить продажей оставшихся заграничных вещей. А главное – продали одну из двух своих комнат актеру Кашкину. Всего в этой коммунальной квартире жило семь семей. Ежи плохо знал русский, потому что в семье говорили только на польском и французском. Кашкин занимался с ним русским языком и много дал ему в смысле образования. Ежи очень к нему привязался.

В школе Ежи был изгоем. Мальчишки его били, обзывая «троцкист-зиновьевец», а он не понимал, что это значит. Лишь учительница литературы заступалась за него. Остальные говорили, что ему так и надо. Соседи каждый день бегали покупать газеты и злорадствовали:

– Ждем, когда про ваших напечатают.

Эти годы Ежи вспоминал как самые кошмарные в своей жизни.

Началась война, и мальчику стало немного легче жить. Ему уже было пятнадцать лет, он со взрослыми тушил на крыше зажигательные бомбы и чувствовал себя взрослым. Вскоре его послали копать окопы под Волоколамском. Там выдавали табак тем, кто курил, и Ежи начал курить для того, чтобы привезти табак своему другу Кашкину. Так он закурил на всю жизнь. Вернувшись в Москву, Ежи нашел дверь своего дома забитой. Оказалось, что оставшихся жильцов из его дома и из близлежащих домов переселили в один большой соседний дом. Там не топили и было восемь градусов холода. Умерла бабушка. Галя ушла на фронт медсестрой. Мальчик голодал.

В коридоре висел соседский мешок с урюком. Ежи, проковыряв дырочку, таскал по одной ягодке. Когда он опух от голода, знакомая женщина-врач устроила его в больницу (в нервное отделение) на полгода. Этим она спасла Ежи от смерти. После больницы он вернулся в снова открывшуюся школу. В школе давали бесплатные обеды. Жизнь Ежи стала немного лучше.

* * *

Ежи узнал, что в Станкостроительном техникуме платят стипендию. Поэтому он поступил в этот техникум. Однажды после занятий Ежи вызвали в дирекцию техникума. Человек из органов сказал ему, что все о нем знает, и предложил стучать (то есть доносить) на сокурсников. Ежи ушел, оставив ранец с учебниками в кабинете директора. Больше в техникум он не приходил. Так закончилось его официальное образование.

В шестнадцать лет Ежи пошел получать паспорт. Начальник паспортного отдела спросил, кто он по национальности. Ежи ответил:

– Поляк.

Чиновник ему сказал:

– Такой национальности нет.

Ежи объяснил:

– Мои родители поляки, – значит, и я поляк.

Но начальник ему возразил:

– Вы что, забыли слова Молотова: «Польша – это всего лишь географическое понятие». Можете написать себе любую другую национальность.

Так Ежи стал русским.

Он устроился работать на термитно-стрелочный завод фрезеровщиком. На этом заводе Ежик проработал пять лет.

В 1946 году вышел из заключения брат его матери Станислав. Станиславу повезло потому, что его посадили в 1935 году, раньше всех, когда еще не давали больших сроков. Он получил пять лет. Ссылка Станислава затянулась из-за войны. Выйдя на свободу, он быстро оформил документы на отъезд в Польшу на себя и на Ежика. Но в последний момент Ежик ехать отказался. Он уже не представлял своей жизни вне России. Станислав, вернувшись в Польшу, стал редактором газеты «Трибуна люду». Вскоре он умер.

Ежи ходил в библиотеки. Начал писать литературные произведения. Женился в 1951 году на очень искренней, очень отзывчивой девушке Наташе Прозоровой. Она работала архитектором. Ежика она считала для себя всю жизнь прекрасным принцем.

Ежи стал литератором. Долгое время его не печатали.

* * *

Ежи познакомился и стал дружить с художником Робертом Рафаиловичем Фальком еще в начале пятидесятых годов. Он всегда восхищался этим художником. В мастерской Фалька Ежи чувствовал себя как дома. Ежи знал языки, музыку, литературу, любил живопись, восхищался ею. Они с Фальком много беседовали об искусстве. Ежи и Фальк часто гуляли вдвоем по Москве.

В 1956 году родителей Георгия Степановича посмертно реабилитировали. Ежи работал на радиовещании – делал передачи о композиторе Фредерике Шопене, пианистах Святославе Рихтере, Генрихе Нейгаузе, Анатолии Ведерникове, композиторе Георгии Свиридове. В 1958 году он начал работать над переводами писем Фредерика Шопена. Письма Шопен писал по-польски и по-французски. Поскольку Ежи знал в совершенстве оба эти языка, к тому же был музыковедом, переводы поручили делать ему. Работа над письмами Шопена стала главным трудом его жизни. Ежи написал два тома переводов писем Шопена с комментариями к его письмам. Первый том писем Шопена с подробными комментариями и именным указателем вышел в 1964 году в издательстве «Музыка». Активно сотрудничал Ежи Кухарский с Обществом имени Фредерика Шопена в Варшаве. Польские друзья из Шопеновского общества присылали ему письма композитора, находили новые сведения и материалы о Шопене. Эти книги с письмами Шопена выдержали три дополненных и расширенных переиздания. Второй том дополненного и расширенного издания писем Шопена, подготовленный Кухарским, вышел из печати в 1980 году [21].

Кухарский не ограничился работой переводчика, он стал исследователем жизни и эпистолярного наследия Шопена, одним из самых компетентных биографов композитора.

Каждое из четырех изданий вышедших в Москве в 1964–1989 годах «Писем Шопена» исправлялось и значительно дополнялось. Кухарский постоянно расширял комментарии к письмам, включая в издание все новые материалы.

Он написал также сценарий к имевшему большой успех у российского зрителя биографическому документальному фильму «Жизнь Шопена» (режиссер С. Чекин).

Ежи Кухарский неутомимо продолжал работать над текстом своей книги, постоянно редактируя переводы, переводя что-то заново и расширяя комментарии. В составленные Ежи Кухарским издания «Писем Шопена» входило и практически все литературное наследие композитора – его дневниковые записи, ряд наиболее интересных записей в альбомах современников, а также наброски к единственному теоретическому труду композитора, его незавершенный «Метод методов пианистов», который должен был резюмировать его педагогические размышления.

Ежи стал одним из тех, кто служил подлинным связующим звеном между русской и польской интеллигенцией. В круг его московских друзей входили художник Роберт Фальк, музыканты Генрих Нейгауз, Святослав Рихтер, Анатолий Ведерников, ученый Сергей Аверинцев, поэт Геннадий Айги… Близкие отношения связывали Ежи Кухарского с польскими писателями Владиславом Терлецким и Виктором Ворошильским. Книгу Ворошильского «Сны под снегом. Повести о жизни Михаила Салтыкова-Щедрина», а также его «Венгерский дневник» он блестяще перевел на русский язык. Книга Ворошильского «Сны под снегом» вышла в Англии в 1977 году.

В пятьдесят лет Ежи ослеп, но продолжал работать. Жена Наташа выучила польский, читала ему тексты и записывала под его диктовку переводы. Также Ежи помогала в работе Татьяна Зубкова, подруга его дочери Марины. Уже слепой Ежи с женой три раза ездил в Польшу, где их прекрасно принимали, и у него было много друзей.

В 1981 году по инициативе Святослава Рихтера в Музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина был организован ежегодный фестиваль «Декабрьские вечера». Каждый год Ежи принимал активное участие в организации и проведении «Декабрьских вечеров». Кухарский не пропускал концертов этого фестиваля. Он звал своих друзей и знакомых приходить на концерты «Декабрьских вечеров».

Ежи бесконечно курил, пил очень крепкий чай и почти не ел. Когда друзья удивлялись тому, что он ест без хлеба, пояснял: «Зачем? Я же европеец». Он был худой, с усталым лицом. Ежик всегда выглядел элегантно, несмотря на скромную одежду. В нем были врожденная элегантность и аристократизм. И в самой скромной одежде он выглядел в те годы иностранцем. Ежи был настоящим интеллигентом – знатоком всей мировой живописи, музыки, литературы.

– Мне во многом не повезло, – говорил он. – Но зато всегда везло на людей.

Ежи был очень независим, всегда имел свое мнение. Он не попадал ни подо чье влияние, а доверял только своей интуиции, которая была у него хорошо развита.

– Люди все друг о друге чувствуют, только часто сформулировать не умеют, – говорил он.

Ежи удивительно чувствовал и всегда поддерживал чужой талант.

До конца жизни он походил на подростка, был очень смешлив. Любил природу. Говорил, что каждое дерево – это произведение искусства. Почти каждую неделю выезжал за город. Часто ездил во Владимир, Суздаль, Ростов Великий, Волоколамск. Очень любил фотографировать русские храмы. Осталась огромная фонотека.

Незадолго до потери зрения Ежи крестился.

Когда Ежи ослеп, его чувствительность усилилась. У него как бы открылось внутреннее зрение. Он мог многое рассказать о незнакомом человеке, взяв его за плечо и даже держа перед собой чью-нибудь фотографию.

– Страдать полезно, – говорил Ежи.

* * *

Я познакомилась с Ежи Кухарским в 1955 году. В это время я была студенткой первого курса Московского автомеханического института. В первый раз увидела Ежика в квартире Ангелины Васильевны Щекин-Кротовой. Она жила в то время в доме Перцова. Этот дом находится вблизи восстановленного в более поздние годы храма Христа Спасителя.

Ангелина Васильевна Щекин-Кротова преподавала нам в институте немецкий язык. Она также была куратором в нашей группе механико-технологического факультета. Ангелина Васильевна в 1956 году вела у нас кружок немецкого языка. Одно из занятий кружка она провела в своей квартире, в мастерской мужа – художника Роберта Рафаиловича Фалька.

Ангелина Васильевна показывала нам портреты людей, созданные Фальком, а пришедшие в мастерскую участники кружка рассказывали о людях на портретах на немецком языке. Ангелина Васильевна дополняла наши рассказы и подробно рассказывала нам о моделях Фалька, с которыми мы познакомились на его картинах. Было еще несколько наших встреч с Ангелиной Васильевной в мастерской Роберта Рафаиловича.

После этих встреч я часто приходила к Ангелине Васильевне в мастерскую Фалька до ее переезда на новую квартиру на Можайском шоссе. После окончания института – почти каждое воскресенье. Мне было ужасно интересно. Хотелось видеть Ангелину Васильевну, разговаривать с ней. Хотелось видеть ее гостей, слушать их разговоры об искусстве. Хотелось еще и еще смотреть картины Фалька, все больше вглядываться в них, все глубже проникать в красоту живописи Роберта Рафаиловича, восхищаться мудростью художника, его неповторимостью.

* * *

Роберт Рафаилович часто показывал по воскресеньям свои картины друзьям и знакомым. Ангелина Васильевна продолжала, как это было при Фальке, каждое воскресенье показывать его работы.

…Когда большинство воскресных гостей уже сидело на своих местах, Ангелина Васильевна начинала показ картин. У нее был бессменный и преданный Фальку и хозяйке дома друг Георгий (Ежи) Степанович Кухарский.

Литератор и педагог Елена Левина вспоминает: «Ежик всегда помогал Фальку во время показов работ, иногда сам показывал. При нем Фальк мог спокойно сидеть за столом, пить чай или есть. А Ежик так входил в раж, что если кто-нибудь задавал, с его точки зрения, глупый вопрос или не понимал, о чем идет речь, то сразу начинал возмущаться, петушиться и высмеивать этого человека. Ежик ревниво относился даже к Ангелине Васильевне. Когда она показывала работы Фалька и что-нибудь объясняла, раздражался и мог прервать, считая ее дополнения глупостями. На самом деле Ежик был очень ранимым».

* * *

Итак, вернусь к показам картин в мастерской Фалька, на которые приходила и я. Приходила на эти показы почти каждое воскресенье. Картины для каждого показа были заранее подготовлены Ангелиной Васильевной и Ежиком. Они оба заранее выбирали темы показа и порядок выхода картин к зрителям. Показывали работы раннего периода – совсем молодого Фалька, а также картины того времени, когда Фальк входил в объединение художников «Бубновый валет». Показывали российские пейзажи, натюрморты. Большое место среди любимых всеми картин занимали портреты людей, интересовавших Фалька. Мы видели работы французского периода, среднеазиатские пейзажи, людей из Средней Азии. Восхищались работами позднего периода творчества Фалька – портретами, пейзажами, натюрмортами, созданными в Москве и в ее окрестностях.

Ежик выносил картины из выделенного в мастерской места, где хранились работы Фалька. Аккуратно брал одну из подготовленных, стоящих на полу картин, и осторожно ставил ее на мольберт. Мольберт был расположен так, что поставленная на него картина была хорошо видна всем присутствующим. Одна из показанных картин – портрет Ксении Некрасовой в красном платье. Ежик рассказывал, кто изображен на картине, называл год, когда картина была написана. Рассказывал о поэте Ксении Некрасовой.

На душе у зрителей и слушателей становилось спокойно и светло. Да и сам портрет располагал к этому.

…Через некоторое время Ежик ставил на мольберт новую картину. Это был Париж. Мерцало серое небо. Оно спускалось к трехарочному мосту через Сену. Дома на правом берегу плотно подступали к воде. Вода, как и небо, была серая, она спокойна и также, как глубокое небо, мерцала, светилась. Я вдыхала искрящийся воздух.

Через некоторое время Ежик ставил на мольберт следующую картину. Это уже Россия. Пейзаж «Загорск. Осень». На переднем плане картины – забор из неровного штакетника. Перед забором шли двое сельского вида людей. За забором – небольшие деревянные домики. Около них – высокая береза и другие деревья. Вдали была видна колокольня собора.

Все гости Ангелины Васильевны внимательно молча смотрели на картину. Через некоторое время кто-то негромко сказал, вспоминая стихи Бориса Пастернака: «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?» Роберт Фальк и Борис Пастернак – как они понимали это!

* * *

После показа картин близкие люди обычно оставались. Переходили из мастерской в другую комнату. Ели, пили чай, продолжали беседовать о живописи. Однажды в жилой комнате остались Ангелина Васильевна, Ежик и я. Ежик заварил крепчайший чай и пил его без сахара. В комнату он принес с собой картину «Три дерева» (1936). Эту картину он выставлял перед чаепитием гостям в мастерской на мольберте.

Картина так нравилась Ежику, что ему не хотелось сразу расставаться с этой работой.

Ежик поставил картину перед нами на стул, внимательно рассматривал ее, восхищался. Я тоже была восхищена мерцанием цвета, красотой каждого мазка, глубиной чувств художника. Любовь к этой картине и радость видеть и чувствовать ее близко остались у меня на всю жизнь.

* * *

С дочкой Ежика Мариной я была знакома заочно почти с самого ее рождения. «Маринка плохо ест», «Маринка взяла и заболела», – часто рассказывал он нам. Марина выросла, стала учителем физики, завучем знаменитой 57-й московской школы. Но Ежик продолжал расстраиваться.

– Я хожу с ней с раннего детства на все хорошие выставки живописи, но не сумел научить ее любить искусство. Маринка не интересуется искусством, – вздыхал отец.

Мама Наталья Тихоновна тоже переживала из-за этого.

Думаю, что они были не правы. Хорошую живопись Марина ценит. Однажды она заходила ко мне домой. Я показала ей акварели Фалька, которые мне подарила Ангелина Васильевна. Марина смотрела акварели очень внимательно, вглядывалась в цвет, изучала каждый мазок.

* * *

Ежик был общительным человеком. У него было много разных друзей. Он дружил с одним из приходивших к Ангелине Васильевне студентов моего института – Пашей Барским. Я была немного знакома с Пашкой Барским, он учился на один курс старше меня. Пашка был весельчаком, балагуром, не особенно старательным студентом. С Ежиком, несмотря на большую разницу в возрасте, они как-то сразу сдружились. Рассказывали друг другу интересные и смешные истории. Часто гуляли вместе по Москве. Любили заходить в разные модные кафе. Иногда приходили в мастерскую Фалька вместе. Но потом вдруг Пашка Барский как-то исчез и больше не приходил никогда.

Когда я училась на первом курсе, мне было восемнадцать лет, Ежику – двадцать девять. Ежик хотел подружиться и со мной. Все время напоминал мне: «Обращайся ко мне на “ты”». Но он был такой взрослый, такой умный и авторитетный, я так его уважала, что сказать ему «ты» не могла, просто язык не поворачивался.

* * *

Однажды на воскресный показ картин к Ангелине Васильевне я пришла вместе с подругой из своей группы Ирой Ряховской. После того, как показ картин окончился и почти все гости ушли, у Ангелины Васильевны остались только Ежик, Ира и я. Посидели немного, поговорили, а потом Ежик говорит:

– Я купил вчера пластинку Баха «Страсти по Иоанну». Приглашаю вас к себе домой, послушаем Баха вместе.

Мы все втроем с удовольствием приняли это приглашение.

Ежик с женой Наташей жили в двухкомнатной квартире.

…Приехали домой к Ежику. В квартире была только Наташа. Ангелина Васильевна, Ира и я сели на диван. Наташа села рядом на стул. Сначала Ежик рассказал, что мы будем слушать знаменитые «Страсти по Иоанну» Иоаганна Себастьяна Баха. Они исполняются на немецком языке. Исполнители: Лейпцигский хор Св. Фомы, Лейпцигский оркестр Гевандхауза, дирижер Гюнтер Рамин, сопрано Агнес Гибел.

– Обратите внимание на героев «Страстей по Иоанну»: евангелист (тенор), Иисус (бас), Петр (бас), Пилат (бас), слуга (тенор), служанка (сопрано), хор, оркестр, орган. «Страсти по Иоанну» состоят из шестидесяти восьми номеров, разделенных на две части. В этом произведении чередуются пение хора, речитативы евангелиста и Иисуса Христа.

Ежик поставил на проигрыватель свою новую пластинку. Зазвучали «Страсти». Мы с благоговением слушали возвышенную музыку в прекрасном исполнении. В первой части вначале прозвучал вступительный хор, пение сразу захватило меня своим величием и драматизмом.

Как я узнала позже, после хора начинается речитатив евангелиста, в котором он повествует о том, что Иисус вышел с учениками Своими за поток Кедрон, в который вошел Сам и ученики Его. Иисус спрашивает:

– Кого ищете?

Евангелист сообщает:

– Ему отвечали.

Дальше идет хор с репликой толпы:

– Иисуса Назорея.

Евангелист сообщает:

– Иисус говорит им.

Вступает Иисус и отвечает:

– Это я.

Затем последовали и стали сменять друг друга речитативы евангелиста, Иисуса, Пилата, хоралы, очень выразительные арии альта, сопрано, тенора, баса, реплики хора.

Во второй части глубочайшая скорбь медленной первой части сменяется бурным ликованием – вестью о грядущем Воскресении Христа. В конце исполнения прозвучали хор и строгий хорал.

Пластинка перестала вращаться. Мы, конечно, слов в «Страстях» не поняли, но впечатление от этого произведения и его исполнения было захватывающим и незабываемым.

Однако мне хотелось узнать и понять то, чего я не знала.

– Ежик, а что значат слова в тексте «Страстей по Иоанну» «Иисус Назорей»? – спросила я несмело.

Его сильно возмутила моя безграмотность.

– Дина, ты уже взрослая девушка, тебе восемнадцать лет, и ты не знаешь таких важных вещей. Может быть, ты и Евангелие не читала? – рассерженно сказал он.

– Я не читала Евангелие, – ответила я.

– Библию ты, скорей всего, тем более не читала.

– Не читала.

– Неужели и Ира не может ответить на мои вопросы ничего утешительного? – спросил удивленный Ежик.

Ира тоже вынуждена была признаться, что ни Евангелия, ни Библии она не читала. Ежик смирился с тем, что его гостьи такие необразованные. Он решил рассказать нам об Иисусе Христе и том произведении, которое мы слушали. Он пояснил нам:

– В Новом Завете (в Евангелии) Христа часто называли двумя похожими словами: «Назарянин» и «Назорей». В этом случае трудностей в понимании не возникает, так как Христос действительно провел детство в Назарете, поэтому вполне мог называться «Назарянином», то есть выходцем из Назарета. Но не так все просто со вторым названием – «Назорей». Назореями в Ветхом Завете называли людей, посвятивших себя Богу. Быть может, это и было причиной того, что Иисуса Христа называли Назореем, как высшего носителя назорейских обетов – полного посвящения себя служению Богу.

В «Страстях» Бах придерживается канонического евангельского текста. Он использовал главы восемнадцать и девятнадцать Евангелия от Иоанна. «Страсти по Иоанну» – это свободная фантазия на евангельскую тему, углубляющая и расширяющая общее представление об этом сюжете.

Восемнадцатая глава рассказывает о предательстве Иуды, заступничестве Петра, приводе Иисуса к первосвященнику, отречении Петра, суде Понтия Пилата. В девятнадцатой главе рассказывается о бичевании Иисуса, издевательствах толпы, шествии Иисуса на Голгофу, его смерти и погребении.

Мы с Ирой с интересом выслушали рассказ Ежика. Я решила, что обязательно должна узнать подробно о святынях христианской религии.

* * *

На следующий день я пришла домой к Ангелине Васильевне. Она отдыхала – лежала на кровати в жилой комнате. Я села на стул около нее. Ангелина Васильевна увидела, что я очень расстроена, чуть не плачу.

– Мне очень стыдно, что я такая необразованная: не читала Библию и Евангелие, – огорченно сказала я.

– Диночка, не расстраивайся. Библию я тоже не читала, она такая большая и очень трудная. А вот Евангелие я читала. Это довольно простая и понятная книга. Советую тебе прочитать ее.

Я немного успокоилась. Поняла, что смогу уменьшить пробелы в своих знаниях.

– Дина, знаешь, перед тобой ко мне приходила Ира Ряховская. У нее те же переживания, что и у тебя. Я ее утешила, – сказала Ангелина Васильевна.

Мне стало не так обидно: не только меня, но и Иру огорчило осуждение Ежика.

Возмущение Ежика моей необразованностью сильно повлияло на меня. Прочитала Евангелие от Иоанна. Через некоторое время прочитала еще три опубликованные книги Нового Завета: Евангелие от Матвея, Евангелие от Луки, Евангелие от Марка. Библию несколько раз начинала читать, но не закончила. В результате прочитала ее адаптированный вариант.

Потом купила комплект из трех пластинок: И. С. Бах, «Страсти по Иоанну». На немецком языке. Исполнители: Мюнхенский баховский хор, Мюнхенский баховский оркестр.

Дирижер Карл Рихтер. Солисты: Эвелин Лир (сопрано), Герта Тепппер (альт), Эрнст Хефлигер (тенор), Герман Прей (баритон), Кит Энджен (бас), Хедвиг Билгрем (орган). Слушала пластинки несколько раз подряд. Получала непередаваемое удовольствие. Через некоторое время слушала опять. Это было замечательно. Спасибо Ежику.

* * *

В 1979 году в Государственном Музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина состоялась выставка акварелей, гуашей, рисунков Р. Р. Фалька.

Выставка акварелей Фалька была открыта в колоннаде музея. Работы были развешаны на стенах по обе стороны от колоннады и еще занимали пространство, которое находится поперек колоннады перед лестницей. Музейные работники развесили все акварели и рисунки. Поставили трибуну. С этой трибуны должны были выступать на открытии выставки директор музея Ирина Александровна Антонова, приглашенные искусствоведы и другие почетные гости.

За некоторое время до назначенного часа открытия выставки в день ее открытия Ангелина Васильевна и я были в музее. В колоннаде музея собралось много народу. Перед началом выступлений я успела быстро пройти по выставке и посмотреть представленные на ней работы.

Выступили организаторы выставки и приглашенные гости. Вначале директор музея Ирина Александровна Антонова объявила об открытии выставки.

Выступила Ангелина Васильевна. Выступил искусствовед Дмитрий Владимирович Сарабьянов. Посетители выставки прослушали еще несколько выступлений приглашенных на открытие выставки гостей. После того как церемония открытия закончилась, все присутствующие разошлись по выставке и стали осматривать ее.

Я медленно пошла вдоль колоннады, внимательно смотрела акварели Фалька. Многие из них были знакомы мне, а некоторые работы я видела впервые. На душе у меня было светло и радостно: наконец-то открыта новая выставка работ Фалька, наконец-то он опять вышел из своей мастерской и из квартир собирателей, наконец-то я иду по дорогому мне музею имени Пушкина и вижу в нем работы Роберта Рафаиловича!

Проходя по выставке, я встретила Ежика. Поздоровались, поговорили о выставке. Ежик радостно улыбался. Он, конечно, считал эту выставку очень важным, значимым событием.

Спросил о моих детях Юре и Виталике. Старшему сыну Юре тогда было тринадцать лет. Он учился в музыкальной школе по классу скрипки. Ежик спросил меня:

– Юра любит играть на скрипке? Какие у него успехи в музыкальной школе?

Мне было приятно, что Ежик интересуется, нравится ли моему сыну играть на скрипке. Я ответила:

– Юра с большим удовольствием учится играть на скрипке, его игру хвалят преподаватели, говорят, что у него при игре скрипка звучит очень красиво. Директор музыкальной школы сказала, что некоторые ученики школы играют чисто, без ошибок, а вот такой глубокий, волнующий душу звук, как у Юры, встречается редко. Ежик задумался и сказал:

– Я могу порекомендовать вам хорошего преподавателя для дополнительных занятий Юры на скрипке.

– Спасибо, – ответила я.

Побеседовав еще немного, мы попрощались и пошли дальше осматривать выставку каждый своим путем.

К сожалению, заниматься скрипкой дополнительно Юра не стал. После окончания музыкальной школы он еще долгое время приходил на уроки к своей учительнице Галине Михайловне – играл на рояле и на пианино сонаты Бетховена.

Юру теперь никто не заставлял играть, поэтому он вошел во вкус и не хотел расставаться с занятиями музыкой.

* * *

Начиная с первого курса учебы в институте я часто ходила на концерты в Большой и в Малый залы Консерватории. Музыкального образования у меня нет. Не могу похвастаться тем, что хорошо знала музыку. Но меня тянуло слушать симфонии, концерты для фортепиано с оркестром, концерты для скрипки с оркестром, камерные концерты, орган, игру пианистов, скрипачей, виолончелистов. Музыка жила во мне, мне хотелось чувствовать ее как можно глубже. Нравились композиторы Иоганн Себастьян Бах, Йозеф Гайдн, Вольфганг Амадей Моцарт, Людвиг ван Бетховен, Иоганнес Брамс, Густав Малер, Пауль Хиндемит, Альфред Шнитке, Сергей Прокофьев, восхищал композитор Дмитрий Шостакович. Любимыми моими исполнителями были альтист и дирижер Рудольф Баршай, скрипачи Олег Каган, Павел Коган, Сергей Стадлер, виолончелист и дирижер оркестра Musica viva Александр Рудин, виолончелисты Наталия Гутман, Сергей Князев, пианисты Святослав Рихтер, Элисо Вирсаладзе, Татьяна Пикайзен, Анатолий Ведерников.

Уже после окончания института однажды на фортепианном концерте, исполняемом Анатолием Ведерниковым, встретила в Малом зале Консерватории во время антракта Ежи Кухарского. Ежик дружил с Анатолием Ведерниковым. Встреча с Ежиком в Консерватории обрадовала меня. Ему тоже было приятно встретиться со мной на концерте.

– Рад, что ты не забываешь Консерваторию, – сказал он.

Поговорили об игре Анатолия Ведерникова. Потом вернулись на свои места слушать второе отделение концерта.

Ежик иногда звонил мне, расспрашивал, как мои дела, приглашал в гости. Я собиралась прийти, но у меня было много своих неотложных дел, и этот поход все время отодвигался на будущее.

Однажды Ежик позвонил мне и пригласил меня с Виктором на концерт Анатолия Ведерникова в Колонный зал.

– Мы с Виктором обязательно придем на этот концерт, – ответила я, конечно, с согласия мужа.

В Колонном зале перед концертом мы встретили Ежика. Поздоровались, были рады встрече. Я думала, что на концерте мы с Виктором будем сидеть рядом с Ежиком. Но это оказалось не так. Около Ежика было несколько его поклонниц. Они вместе с Ежиком разместились в первых рядах, поближе к музыканту. Витя и я сели значительно дальше.

В руках Ежик держал авоську. Она была наполнена аккуратно сложенными газетами. Ежи доставал из сумки по одной газете и вручал ее своим друзьям. Женщинам, которые пришли на концерт вместе с ним, было выдано каждой по газете. Одну газету в подарок получила я. Еще одна была вручена Виктору.

– Это газета «Известия». Там напечатана моя статья о Святославе Рихтере.

– Спасибо, – сказала я за нас обоих, – очень приятно получить статью автора, напечатанную в такой солидной газете. Интересно будет прочитать.

На этом наша встреча с Ежиком закончилась. Он ушел и сел на свое место в первых рядах Колонного зала. Мы с Виктором также заняли свои места. Концерт начался.