Текст книги "О чем тоскует могильщик?"

Быстрые жесткие удары, резкие точные приемы, ни одного неуклюжего или ненужного движения, все трое были спецами в мордобое, но довольно скоро оба бандита завершили свою роль в драке потерей сознания. Нет, не сознания, жизни, Могильщик не стал связывать им руки, только отодвинул ногой с дороги, приближаясь к девушке.

– Ты их убил? – с дрожью в голосе спросила Крис, когда он отвязывал ее от стула.

– Да, так надо было, – спокойно сказал он, осматривая ее раны.

Ей, конечно, не было жаль бандитов, пытавших и собиравшихся лишить ее жизни, но все же это было как-то жутковато.

– У меня в машине аптечка, лучше там обработаем, глубокий порез, придется зашивать. Идем. – Он потянул девушку за руку, но она воспротивилась. – Что?

– Куда?! Это моя квартира, и надо вызвать полицию.

– С ума сошла!

– Знаешь, я в такие игры не играю! Отвали, – она отпихнула Могильщика, – я вызываю полицию, а ты можешь уматывать, я скажу, что не знаю, кто ты.

– А, наверное, скажешь, что ты их уложила на месте, – усмехнулся он.

– Зачем? Скажу, что их было трое, они поссорились, и один из них психанул.

– О, – он запрокинул голову, – ты понимаешь, с чем связываешься? Двоих я убил, но у них есть еще люди. Если до тебя добрались, то убьют, не сомневайся, и полиция тебя скорее им сдаст, чем спасет. При таком вот раскладе я – твоя единственная надежда на спасение.

– Да откуда мне знать, кто ты такой? Может, и ты с ними, только методы у тебя другие. Тебе хочется получить пакет, и им тоже он был нужен.

– Крис, Мишель просил передать его мне, чтобы он не попал в их руки. Это же так просто понять, – спокойно сказал он.

– Как ты оказался в квартире? – с вызовом произнесла девушка. – Ты не знал номера.

– Тебя долго не было, я беспокоился. По почтовым ящикам определил номер, ты же свой разворотила, ключа-то не было. Звонить не стал, открыл отмычкой из предосторожности, и не напрасно, как видишь.

Это было так, чтобы отворить дверцу, ей пришлось ее выломать. Она решила, что починит потом. Другого выхода не было, ключ от ящика тоже утонул в озере.

– Надо уходить, потом продолжим разговор, дольше оставаться опасно. Если им будут звонить, а они не ответят, то сюда придут другие люди, они, кстати, и приберут своих товарищей. Бери что тебе нужно, только быстро, и пошли отсюда.

– Почему? – Уголки ее губ поползли вниз. – Я не хочу в этом участвовать! Ты не можешь их убрать и оставить меня в покое? Я хочу вызвать полицию!

– Крис, Мишель подставил тебя под раздачу. Ты – почти труп. Ты – в трясине по горло, если я не помогу тебе, тебя убьют, и никакая полиция тебе не поможет. Так, что не разводи нюни, а собирай вещи и уходим.

– Да, пусть горит этот ваш Мишель в аду! Какого черта мне все это надо?! – У Крис началась истерика, она не могла никак поверить, что все настолько серьезно, что к прежней жизни ей не вернуться, что она должна убираться из своей квартиры. И это тогда, когда она так устала, больна, слаба и отдала бы все, чтобы оказаться в прежней реальности. Слезы бурным потоком потекли из ее глаз, девушка задыхалась от них и совсем некрасиво похрюкивала. Да, уж, очаровательно плакать Крис не умела.

Могильщику ничего не оставалось, только обнять ее.

– Ну ладно, ладно, я сильно тебя напугал, не так уж все плохо, я помогу тебе, прошу, только давай уйдем отсюда. Ты посиди, попей воды, я соберу тебе что-нибудь из вещей. – Он усадил хлюпающую Крис на стул и вышел из комнаты, а через пару минут вернулся с набитой одеждой сумкой.

Ехали молча. Девушка надулась и стыдливо отворачивала распухшее от слез лицо, а Могильщик решил дать ей немного времени успокоиться.

– Зачем сюда? – Крис удивленно повернула к нему голову, когда они въехали на подземную парковку. – И что у тебя с лицом? – спросила она в еще большем недоумении.

– Что с лицом? – Он посмотрел на себя в зеркало заднего вида. – Все нормально.

– Вот именно. Оно было разбито, ссадина на подбородке была и на лбу.

– Да нет, ты спутала, это я чужой кровью испачкался, умылся, когда выходил. Приехали. – Он припарковал машину.

– Ты чего? В торговый центр собрался? Я не пойду! Ты видел, на кого я похожа?! – Она показала на порванную и запачканную кровью блузку.

– Всего лишь пересядем в другую машину, но сначала я обработаю твои раны. Блузку сними. – Он достал с заднего сиденья сумку и, положив на колени, стал в ней рыться. – Немного будет больно, скобы наложу.

Могильщик обработал рану Крис, зашил и заклеил пластырем, осмотрел нос, разбитую губу.

– Пока все, Крис, ты оденься и выходи, я подожду снаружи.

Он забрал свои вещи и вышел из машины, а девушка осталась в салоне одна. Нехотя заглянула в сумку, которую он ей сложил. Что же он там ей насобирал? Ну ладно, вроде все нужное. Все теперь воспринималось в штыки. Будто делая ему одолжение, Крис переоделась.

На противоположной стороне парковки они сели в неприметный «Опель», с предыдущим автомобилем не сравнить.

– И много их у тебя? – зло усмехнувшись, спросила девушка. Он не ответил и повернул в сторону спортивного клуба.

– Рано еще, – сказала Крис, когда они припарковались на удобном для просмотра территории месте.

– Подождем, – сухо ответил он.

– Я есть хочу, – вяло произнесла она.

Могильщик покопался на заднем сиденье и достал термос и контейнер с бутербродами.

– Запасливый, – усмехнулась девушка. Она так устала от всего этого, что думать и сопротивляться обстоятельствам больше не было сил. Но перекусив, Кристина немного окрепла. – Как мы возьмем у него сумку? – спросила она. – Я в таком виде! Он не должен меня видеть. Ты пойдешь? И что скажешь ему, что я просила забрать? Но меня, само собой, родственники в розыск объявили, и тебя он сочтет за похитителя. Надо придумать легенду.

– Поверь, это лишнее. – Могильщик многозначительно на нее посмотрел.

– Ну нет, ты собираешься бить моего брата? Учти, у него второй дан, да и на помощь могут подойти другие. Что вообще ты себе думаешь?! Я не разрешаю тебе бить моего брата!

– Не кипятись, успокойся. За кого ты меня принимаешь? Я очень деликатный человек и дерусь только тогда, когда это действительно необходимо.

– Ага, я заметила. И людей убиваешь так, невзначай, – сверкнула она глазами. – Учти, я убью тебя, если ты причинишь вред брату, – с неподдельной угрозой в голосе сказала она.

– Верю, – кивнул он. – Ты отчаянная, не сказала ничего бандитам. Я восхищен! Правда!

Крис покраснела, но, вспомнив, что ей пришлось пережить, покрылась мурашками от страха, что такое может повториться.

Она, конечно, не хотела объявляться перед Никитой. В их семье всегда было так заведено, что он правильный, а она безбашенная, родители постоянно ставили его ей в пример, да папа часто попадал на деньги из-за ее приключений. Покажись она теперь в таком виде с непонятным типом в компании, спешно хватая сумку и бормоча что-то невнятное, брат решит, что его сестра совсем с катушек слетела. Так что выбора не было.

– Вон, синяя машина подъезжает, – сказала она и сползла на сидении, чтобы ее не было видно за приборной доской.

Могильщик вышел, и только Никита заглушил мотор и открыл дверцу, не успев сделать шаг наружу, как бесшумным резким движением тот оказался возле него. Пара секунд, и багажник открылся сам собой, Могильщик подошел к нему, нашел сумку, похожую по описанию, которое дала Крис, захлопнул дверцу и в следующее мгновение был на своем водительском сиденье, спешно тронувшись с места.

– Что ты с ним сделал? – Девушка беспокойно проводила взглядом синюю машину с опустившим голову на грудь неподвижным водителем.

– Не волнуйся, пару минут отдохнет и очнется. Поверь, так лучше для него. Сумка та?

– Да.

– А пакет? – Он бросил на нее нетерпеливый взгляд, а она скривилась ему назло. – Да все с твоим братом нормально. Меньше знает, дольше проживет. Ты впутать его хотела?

– Здесь твой пакет, на месте и фото. – Она достала карточку и долго всматривалась, о чем-то грустно задумавшись.

Дело было сделано, ехали молча, а куда – знал только Могильщик. На душе у Кристины скреблись кошки, теперь у нее не было дома, он был осквернен навсегда валявшимися там трупами. Она поежилась от воспоминаний о жуткой картине и покосилась на водителя, он убил их без оружия, свернув обоим их толстые шеи.

Машину оставили в гараже, до дома надо было пройти пару сотен метров по парку. В небольшом пруду плавали утки с молодым выводком, дети с мамашами кидали им хлебные крошки. Крис и Могильщик медленно шли по дубовой аллее, она держала его под руку, хромая на одну ногу. Со стороны они могли бы показаться идущей домой после напряженного трудового дня семейной парочкой, у нее был усталый вид, а он – напряженно задумчив.

Могильщик привел ее в однокомнатную квартиру, располагавшуюся на пятом этаже в доме с видом на парк. Крис огляделась, обстановка была добротной и современной, но безликой, больше похожей на съемное жилье. Не было ничего, что бы говорило хоть что-то о его хозяине.

– Снимаешь?

– Нет. Я здесь редко бываю, располагайся в комнате, она тут одна. Посмотрю, из чего можно приготовить ужин. – Он вышел, а Кристина грустно посмотрела в окно.

Вот она в чужой квартире, с неизвестным мужчиной, доверять которому вряд ли можно, и совершенно не представляет, что теперь с ее жизнью происходит. Слезы грозили покатиться неконтролируемым потоком из ее уставших, покрасневших глаз, если бы он не подошел сзади и не обнял ее по-дружески за плечи.

– Посмотри на меня, – сказал Могильщик и развернул Крис к себе, заглянув ей в глаза. – Для Мишеля люди все равно что лабораторные крысы, он не подумал, втягивая тебя в свою историю, о твоей судьбе, ему просто не пришло в голову, что он может этим сломать тебе жизнь, и это абсолютно в его духе. Он – человек науки, гений, оторванный от реальности. Был. – В его глазах мелькнули огоньки и потухли на последнем слове, она почувствовала, как он любил его. – Я в ответе за его поступки. Его вина – моя вина. Сейчас тебе страшно и грустно, но я сделаю все, чтобы исправить ситуацию, смягчить последствия его необдуманного поступка. Ты не должна меня бояться, я не причиню тебе вреда.

Девушка пожала плечами.

– Прости, что так вышло с Мишелем, Крис. Я все исправлю, ты сможешь вернуться к нормальной жизни, обещаю. – Он смотрел ей в глаза откровенным голубым взглядом, ничего угрожающего в нем больше не было.

– Из-за чего все это? – спросила девушка. – Что там? Диск? С информацией?

– Я обязательно тебе расскажу, но не сегодня. Это долгая история. Теперь прими душ, поешь и отдохни, а завтра займемся твоим спасением, – улыбнулся Могильщик.

Крис всмотрелась в его искреннее лицо, он был того же, что и она, возраста, излучал мужественность, которую она так искала среди слабых мужчин, толпящихся подле нее, и ей захотелось положить голову ему на грудь, ища покоя и защиты, но из носа закапала кровь ему на рубашку.

– Присядь, я сейчас. – Он вышел за аптечкой, а вернувшись, вставил ей в кровоточащую ноздрю ватный тампон.

Могильщику вдруг стало так невыносимо жалко эту бедную хрупкую девушку с синяками на лице и раной на груди. Сколько ужаса она пережила в руках бандитов! В этот миг он был очень зол на Мишеля.

– Все хорошо. – Он обнял ее и погладил по плечу. – Я позабочусь о тебе, больше никто не сделает тебе больно. – Девушка прислонилась к его груди. – Тебе надо поесть. – Через некоторое время Могильщик решил прервать их идиллию.

– А ты один живешь? – спросила Крис, расхаживая по квартире, пока он хлопотал на кухне. – Девушка у тебя есть?

– Один.

– Хотела бы спросить, чем занимаешься, но правду ведь не скажешь.

– Могилы копаю, работаю в ритуальном агентстве, – на полном серьезе ответил он.

Девушка вошла в кухню и села на стул, уставившись на него, чтобы хоть по мимике читать, издевается ли он над ней или нет.

– Это правда, – искренне произнес он.

– Ага, так и поверила. Я думаю, что ты наемный киллер, свободный художник, так сказать, – мечтательно закатила глаза Крис.

– Ты так романтично это говоришь, будто такой парень был бы предметом твоих мечтаний.

– Нет, конечно, это мое о тебе мнение.

– Из чего же оно складывается? – Он резал салат.

– Ну, ты умеешь драться и даже убивать. Это еще с курами было видно, как ловко ты их ловил и безразлично отрубал им головы. У тебя несколько машин, запрятанных в разных местах, и среди них попадаются очень недешевые. Прозвище, опять же. Могильщик, – протянула она. – Точно могильщик. Живешь одиночкой, да и хата, похоже, у тебя не единственная. Плюс всякие медицинские штучки. Ты разбираешься в лекарствах, умеешь вправлять вывихи, а в твоей аптечке запросто лежит медицинский степлер. Этого мало? – Крис подняла брови.

– Кристин, мне в наследство досталось много денег, я могу не работать вообще.

– Допустим, ты филантроп. Поэтому чудишь и копаешь могилы. Но зачем тебе несколько машин? Это попахивает конспирацией.

– А это уже связано с Мишелем, и пока тебе знать не полагается. Готово. – Могильщик закончил сервировку стола. – Завязывай болтать, а то пищеварение испортится. Чтобы тебе было спокойней, скажу, что в этой жизни, помимо кур, я убил только двоих человек, и то чтобы они не убили тебя.

Он сказал «в этой жизни», умолчав про убийство в далеком прошлом, но Кристина уловила грусть в его глазах.

– Как тебя зовут? – проникновенно спросила она.

– В этой жизни у меня нет имени, – твердо ответил он.

– Буддист что ли? – засмеялась девушка.

– Считай, что так.

– Ясно, это воплощение тебя не интересует, ты ждешь следующего. Умора, – не унималась она, и Могильщик широко улыбнулся ей в ответ.

После ужина они стояли на лоджии и смотрели на выплывший на потемневшее небо серп убывающей луны. Прямо под окном росла береза, совсем близко, Крис захотелось протянуть к ней руку и дотронуться до раскидистой ветки, так она манила своей свежей листвой. Девушка высунула руку из окна.

– Нет, не достанешь, – сказал Могильщик.

– Ты пробовал?

– Всегда, но это лишь иллюзия, она дальше, чем кажется.

– Обними меня, – грустно попросила девушка, и он обнял ее за плечи. – Не так, – прошептала она.

– Тебе пора спать. – Он отодвинулся и посмотрел ей в глаза.

– А тебе?

– Мне надо подумать.

– Ночью?

– Да.

– А спать?

– Может быть.

– Ложись со мной. – Крис бросила на него горящий взгляд. – Я не усну.

– Уснешь, – усмехнулся он. – Я сделаю тебе волшебный укол, и ты уснешь сном младенца.

– Я не хочу укол, – капризно ответила девушка. – Что у тебя за манера, колоть, не спросив? И там, в деревне.

– Поверь, тебе бы не понравилось быть в сознании. А сегодня ты слишком много пережила, тебе нужен отдых.

– Скучный ты, хоть и загадочный, – резюмировала Крис.

Могильщик заботливо приготовил девушке постель, уложил, сделав обещанную инъекцию, даже погладил по волосам и подержал за руку, как она просила, пока не уснет. И лишь только дыхание ее сделалось размеренным, а лицо расслабленным, он сбросил со своего улыбку, беззвучно выдохнул в сторону и нервно стиснул зубы так, что на скулах заиграли желваки. Бросив еще один задумчивый взгляд на спящую девушку, он вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.

Прошло уже больше получаса, как, обессиленно опустив голову на руки и глядя на нераспечатанный пакет, Могильщик беззвучно плакал, просто плакал, сидя за кухонным столом.

Наконец он решился. Внутри лежали три внешних диска по два терабайта каждый и письмо, написанное каллиграфическим почерком на французском языке.

«Отец, я молю Бога, если он есть, чтобы это письмо попало в твои руки. И если ты читаешь его, то знай, что я счастлив тем, что могу сказать тебе последние слова. Первое – я люблю тебя. Я так рад, что ты был со мной и ты был прав, и это второе, в чем я хочу тебе признаться. Не плачь обо мне, я ушел по доброй воле, в душе моей покой, я распрощался с этой безумной идеей и принимаю смерть как благо и свободу. Спасибо тебе за все. Но я слаб, я очень слаб. Я уничтожил все в лаборатории, кроме этих дисков. Не смог. Отдаю их судьбу на твою волю, рука не поднялась. Я знаю, что ты мудр и распорядишься ими так, как должно. А я и так зашел слишком далеко и проклят теми, кто верил в меня. На правах сына взваливаю на тебя эту ношу. Прости. Твой любящий Мишель.

P. S. Увидимся на том свете, если он существует. Знаешь, сейчас безумно хочется, чтобы существовал. Не могу поверить в то, что еще миг, и я исчезну».

Глаза Могильщика просохли, но сердце запело песнь воспоминаний, и он сидел неподвижно в глубокой задумчивости несколько часов кряду, размышляя о своей жизни.

Глава 4
Юношеская дерзость. Начало

Шел 1913 год. Чудесным, ясным осенним утром, таким, какое дарит обычно пасмурная в это время года петербуржская погода по особой милости, вдоль липовой аллеи вышагивал задорной поступью студент. То, что он именно студент, было видно по его сюртуку и фуражке, да еще по толстой книжке с мудреным названием, что торчала у него из-под мышки.

Юноша широко улыбнулся, прищурившись, солнышку, по-хулигански пнул кучку опавшей листвы и, засунув руку в карман, вынул оттуда большое красное яблоко. Потерев его о рукав сюртука, смачно откусил огромный сочный кусок, который едва поместился в рот, оттопырив щеку, и довольно что-то промычал себе под нос. Покончив с первым куском, студент так же без церемоний откусил и второй, такой же огромный, но слегка смутился – навстречу ему шли две милейшие дамы, а он с набитым ртом выглядел несколько неприглядно. Разминувшись же с ними, он продолжил смачно хрустеть, пока съедобная часть яблока не закончилась. Юноша повертел в руках огрызок, оглядываясь вокруг и прикидывая, куда бы можно было его выкинуть.

– Да, все съедобное, – не найдя ничего подходящего, пробурчал он себе под нос и зажевал и его, а после, довольный и сытый, потрогал рукой оттопыренный от второго такого же яблока карман сюртука, но решил оставить про запас.

Мечтательная улыбка сияла на лице юноши, когда он свернул в переулок, вид у него был бодрый, хотя он этой ночью почти не спал – только пару часов на рассвете. Все книгу читал, ту, что была у него под мышкой, так хотелось всю прочесть, но не успел, а сегодня надо профессору отдать, ведь завтра он покинет Петербург, и виной тому телеграмма, что лежала у него в правом кармане брюк.

Внезапно среди почти пустынной тихой улочки раздался благовест, такой громкий, что студент от неожиданности вздрогнул, и фуражка чуть не слетела с его головы, когда он, вскинув брови, а за ними и голову, взглянул на колокольню.

«А, ну да, сегодня же праздник, все в церкви. И Матрена Ивановна чай утром не приготовила, убежала спешно, только и сунула два яблока», – подумал юноша.

– Ах, окаянная, – уже вслух выругался он, когда кто-то схватил его за полу сюртука.

– Барин, барин, сымай пальто, – кричала скрюченная старушка, семеня за ним и хватая за одежду.

– Ошалела, что ли, – отмахивался он. – Какой я тебе барин? И вовсе это не пальто. Белены объелась? А ежели бы и пальто было, так чего мне его снимать.

– Барин, барин, сымай пальто, – все не унималась чумазая оборванка.

Студент взглянул на нее внимательнее и уже профессиональным взглядом отметил, что никакая она не старуха, лет ей от силы тридцать, что следует из состояния ее волос и кожи, а старухой кажется из-за уродства, вызванного рахитичным сколиозом, да грязного, рваного одеяния. Что до психического расстройства, то диагноз поставить было сложно так на ходу, поговорить надо. Но, конечно, не хотелось, да и не собирался он, только она все бежала за ним, как собачонка, и твердила одно и то же про барина и пальто. И стало жалко ее студенту, но все, что у него было, – это яблоко, он вынул его из кармана и подал нищенке.

– На, нету боле ничего.

– Ой, добрый барин, добрый! – завопила она и схватила яблоко так, будто он дал ей рубль золотой.

Отстала, наконец, странная попрошайка от студента, на минуту всего испортив ему настроение. Вот и академия, у входа на глаза ему попалось свежее объявление о наборе в борцовский клуб. Юноша остановился, мечтательно задумавшись, научиться искусству борьбы ему бы очень хотелось, непременно бы вступил, если бы не злополучная телеграмма. И все ведь так хорошо складывалось, окончив основное обучение на хирурга, он записался слушателем лекций по черепно-мозговой травме и год уже успешно учился, оставался еще один. Все нравилось ему: и город, и профессора, и квартира с заботливой хозяйкой. Студент запомнил адрес борцовского клуба на всякий случай.

Профессор сегодня был в ударе или юноша, зная, что эта лекция про огнестрельные раны головы – последняя для него в этом году, но три часа пролетели на одном дыхании.

Шумно переговариваясь, студенты складывали свои конспекты и спешили на выход, лишь один медлил. Наконец, решившись, он спустился по лестнице к кафедре и, протянув книгу преподавателю, заговорил.

– Вот, профессор, ваша книга.

– Так быстро прочли? – удивился тот и внимательно посмотрел на юношу, спустив на кончик носа очки.

Молодой человек восхищался своим учителем и благоговел перед ним. Все в нем было хорошо. Ему казалось, что вот так и должен выглядеть идеал настоящего мужчины и врача. Он был уже не молод, но крепок, часто твердил своим ученикам, что гиря – не только для балаганных развлечений, а и для укрепления мышц, а рука хирурга должна быть всегда тверда и точна, ошибка – смерти подобна. Тем более не стоит расхолаживать ее винопитием, курением и чревоугодием, как принято в обществе от скуки.

– Ежели до вас не дойдет, что доктор, а тем паче тот, кто вмешивается своим орудием в устройство человека, не может позволить себе быть простым обывателем, докторами вам не стать, одна пародия получится. Врач в первую голову должен быть воином со страстями, а во вторую – никогда не оставлять узнавать новое, внимать достижениям коллег, особливо иностранных, и делиться опытом без жадности. Помните, главное для доктора – это пациент, и смотрит он на вас, как на Бога, так не давайте же ему поводов для анекдотов, – так обычно говаривал он во время практики в анатомическом театре.

– Так что же? Неужто прочли? Какие впечатления?

– Впечатления самые замечательные, но не прочел, не успел, а возвращаю потому, что, к величайшему моему огорчению, вынужден оставить на время курсы и отбыть в Тверь. Телеграмму получил от доктора, пользующего мою матушку, что больна она менингитом. Спешно ехать надо. – Лицо студента выражало искреннее разочарование.

– Ой, жаль, как жаль. Но матушка – это святое. Само собой, ехать надобно, но я надеюсь, искренне надеюсь, – профессор сжал своей крепкой рукой плечо юноши, – что, окончив дела, вы вернетесь к обучению. Признаться, – засмущался он, не любил сантиментов, – я прикипел к вам. Но вы же и сами знаете почему. Ведь нынче что ни студент, то боле его политика, мистика да барышни легкого поведения интересуют, а учеба на последнем месте. И это где? Прямо здесь, в этих стенах, куда и ходу бы им, с их стремлениями искать наслаждений да мир переустраивать, не давать бы. Да кто ж меня послушает? А вы вот нужной закалки молодой человек, глаза ваши горят познанием, а не революциями, и ум пытливый, мощный. Ну, переборщил я вас хвалить, – махнул он рукой. – Еще зазнаетесь.

– Я и сам имею горячее желание продолжить обучение, как только смогу, сразу возвернусь.

– Да, ну хоть мы с вами и знаем, что диагноз, поставленный вашей матушке, крайне серьезен, но есть еще и вероятность ошибки. Вы в этом деле уж точно разберетесь с вашей подготовкой, а то знаю я этих уездных докторов. Даст Бог, поправится, – подбодрил профессор студента. – А что до книги, то оставьте ее себе, она вам нужнее, а я себе новую выпишу. Да, еще, вот тут, на развороте, чиркну вам адрес свой. Обещайте, что непременно, как появитесь снова в Петербурге, сразу ко мне зайдете, а уж я вас пристрою наилучшим образом, на курсы или практику, как получится. Обещаете? – Он писал в книге красивым ровным почерком, поглядывая исподлобья на юношу.

– Да, непременно, благодарствую и за книгу, и за участие. – Студент светился радостью.

Следующим днем Степан Сергеевич Горин, а так звали нашего студента, пристроившись у окна вагона третьего класса и созерцая красочные осенние виды, ехал в Тверь, к матери. Мелькали раскрашенные в яркие цвета леса да высохшие поля, речушка отливала черненым серебром. По небу проплывали тоскливые, но безобидные темные тучки. Юноша вспоминал все, что знал о менингите, и это тяжким грузом ложилось на его сердце. Как обыватель, он мог на что-то надеяться, но как доктор – нет. Совсем скоро станет он круглым сиротой.

– Папенька, а папенька, а скажи, почему у деревьев листья разные. Вот у клена какие звезды большие, а у осины маленькие и некрасивые. Почему не одинаковые?

Степан повернул голову в сторону писклявого детского голоска. Чуть поодаль от него сидела маленькая девочка лет пяти с большим букетом из оранжевых и желтых кленовых листьев, которыми она и восхищалась. Рядом с ней ехал худой высокий мужчина с жиденькой русой бородой. Оба они были скромно, но аккуратно одеты.

– Было бы скучно, ежели бы были одинаковые, – тихим голосом ответил девочке мужчина.

– Почему скучно? Нет, ну ежели все бы деревья были с листами, как у липы или березы, то скучно. А клен? Он вовсе не скучный, и пусть бы все такими были.

«И чего только в голову не взбредет этим детям», – усмехнувшись, подумал Степан, но ему было любопытно, как отец выкрутится, объясняя.

– Это Бог так придумал для человека, – тихо и невозмутимо продолжал он, – чтобы тот смотрел на множество красот вокруг и восхищался, а еще развивался, изучал, мозг тренировал. Чтобы было чем человеку заняться, разглядывая разных зверей, насекомых, растений без числа. Кого просто называл, а кому и применение нашел, пользу для себя. А некоторых и бояться надо, и не только животных, растения тоже могут быть опасны. Все для человека. Чтоб не скучно было.

«Вот оно как», – вскинув брови, подумал Степан и дальше слушать их разговор не стал, вновь отвернувшись к окну и вспомнив своего отца.

Большей и нет для ребенка удачи в жизни, как хороший отец. А что это за оригинал такой – хороший отец? За всех Степан бы не ответил, но за себя мог поручиться, что его был то что надо. На вопрос: «Это твой отец?» – он с гордостью отвечал: «Да».

А звали его наоборот, Сергеем Степановичем, и был он не знаменитым полководцем, а всего лишь простым земским доктором. И пациентов его в основной своей массе составляли крестьяне. Отчего же было сыну так им гордиться? Беден, не успешен, не признан, не приставлен к награде. А оттого, что на всякую беду, с которой к нему шли люди, у него было решение. И прозвище даже у него было Сила Степаныч. Грубовато, но среди мужиков считалось за уважение, а то и надрывно «батюшкой Силой» звали, бабы в основном или уж как прижмет.

Еще в люльке Степан играл вместо погремушек старой слуховой трубкой, а как на ноги встал, так от отца и не отставал, получая по силам поручения. Поначалу под строгим наблюдением матушки, а уж после, как чуть подрос, и самостоятельно. Грамоте мальчик учился по медицинской энциклопедии, а латынь выучил раньше, чем французский и немецкий, учительницей которых и служила его мама, Глафира Тимофеевна, необыкновенно милая, утонченная натура. К медицине она была брезглива, удивительно, как их с мужем свела судьба, но Сергей Степанович с трепетом относился к жене и звал ее «розой посередь бурьяна».

Вовсе и не обязательно, если отец приучает сына к своему делу, тот должен загореться и с энтузиазмом следовать, может, он и будет, но против воли. Но в нашей истории об этом беспокоиться не приходилось. Степану работа врача нравилась, зажигала в нем живой интерес, но он, будучи уже подростком, принял решение идти дальше. И отец одобрял его выбор, зная, что мальчик обладает незаурядным, пытливым умом и способен на многое. Да и насмотрелся он уже вдоволь за свою подростковую жизнь на больных крестьян, часто по собственной вине попадающих на больничную койку, то по глупости, то по пьяни, то по дикой неграмотности и суеверию. Считай, практику прошел раньше обучения. Мог и повязки, и гипс наложить, вливания сделать, на вскрытии практиковался, да чего только не видал в этом маленьком больничном мирке.

Только разве что от акушерства отец строго его ограждал, говорил, что к этому он еще не готов, но больничка тесная, где уж тут в суматохе уследить за прытким и пытливым подростком. Женская тема Степана очень впечатляла, но отец неохотно делился информацией, вот и приходилось ему ночью в темном чулане со свечкой штудировать справочники по этим делам. Женщин Степан искренне жалел. Может, прав был отец, что запрещал ему на роды смотреть, слишком сильное это впечатление для неокрепшей психики подростка. Одного он понять так и не смог. Как же орали эти крестьянские бабы от боли, при смерти некоторые бывали, а смотришь, одна и та же чуть не каждый год рожает и рожает. Нравится им это, что ли? Вот он бы, и один раз попробовав, более не согласился. А им как с гуся вода.

Степан уже учился в Петербурге, когда отец умер от дифтерита, заразившись от пациента. Дотянул, конечно, до последнего, нет бы вовремя обратиться за помощью. Но это было на него так похоже. Лечил, лечил и сгорел на службе своей.

Мать тогда в Тверь перебралась и поступила в гимназию учительницей, так ей захотелось, Степан звал ее в Петербург, да она не соглашалась, называя его жутким городом, наводящим на нее мистический страх. Женщина она была еще очень привлекательная и могла бы и личную жизнь устроить, но пока не попадались достойные кавалеры, покойный муж задал слишком высокую планку.

И вот умирает Глафира Тимофеевна, «роза посередь бурьяна», лишь теперь, краснея от стыда и со слезами, проступившими на глазах, Степан признался себе, что мог бы и вчера уехать, тянул хотя бы один день, больше не было повода. Страшно, будто он маленький мальчик, никогда не видавший смерть.

«Только не мама, – давил он в себе горькие слезы, глядя в окно, – только не мамочка».

Но менингит – штука суровая. Квартирная хозяйка сказала, что мать в больнице, Степан, кинув чемодан, бросился туда со всех ног, но не успел. Глафира Тимофеевна была уже мертва.

– Пара часов как в мертвецкую отвезли, – сочувственно глядя в его потухшие глаза, сказала сестра, а он только покачал головой и поплелся вдоль коридора, направление он знал, бывал там не раз.

Совесть беспощадно глодала юношу.

– Ежели бы хоть вчера, – бормотал он себе под нос, – хоть увидеть, за руку держать.

– А, это вы, Степан Сергеич, здравствуйте. – Он вскинул голову и увидел доктора, который и прислал ему телеграмму.

– Я не успел. – В его голосе была вся его вина.