Текст книги "Фабрика романов в Париже"

Глава 8. Париж, дом семьи Шмалёр, ноябрь 1851 года

Семья Шмалёр обычно завтракала в шесть часов.

Когда Анна на утро после приезда вкатила кресло в столовую, к окнам все еще липла ночь. Дети сидели на своих местах, положив руки у тарелок и откинувшись на спинки стульев. Лица их раскраснелись от утреннего умывания холодной водой, жесткими щетками и едким мылом.

Во главе стола восседал Олаф Шмалёр. На нем был синий суконный сюртук с бархатными лацканами. Широкий воротник рубашки был модно отогнут вниз.

Мадам Шмалёр нигде не было видно.

– Садитесь, графиня Дорн, – сказал Шмалёр.

Поблагодарив его за предложенное место, Анна пододвинула инвалидное кресло к столу. Напольные часы пробили шесть.

Анна сидела перед столом, полным деликатесов. Шмалёр указал на каждую тарелку и миску, представив их содержимое: бриошь[25]25
  Бриошь (фр. brioche) – сладкая сдобная булочка особой формы.


[Закрыть], мишь[26]26
  Мишь (фр. miche) – круглая буханка хлеба, каравай.


[Закрыть] и бульон. Анна кивала вслед каждому слову, стараясь их запомнить. Однако втайне она скучала по простым баденским бутербродам с маслом.

Анна выбрала какой-то пирог, который дети жадно накладывали на тарелки. Она осторожно отправила вилкой маленький кусочек в рот и стала медленно жевать, едва заметно шевеля ртом. У нее на языке взорвался вкус сахара и аниса.

– Вкусно? – Олаф Шмалёр проглотил кусочек. – Здешняя кухня еще вызовет у вас слезы радости, графиня.

У него на подбородке повисли желтые крошки.

Анна промокнула рот салфеткой с вышитыми китайскими иероглифами.

– Как давно вы живете во Франции, месье Шмалёр? – спросила она по-французски.

– Прошу вас, давайте говорить по-немецки, – сказал купец. – Я редко слышу родной язык. Я скучаю по нему даже больше, чем по людям, которых мне пришлось оставить в Любеке. Кроме того, мы с вами можем общаться на немецком языке более непринужденно.

Анна украдкой взглянула на детей. Жан и Анриетта не обращали внимания на взрослых. Они склонились над тарелками и наблюдали друг за другом, пытаясь определить, как быстро и как много каждый из них может съесть.

Анна повторила вопрос по-немецки. Она говорила с баденским акцентом.

Шмалёр рассказал ей, что живет во Франции уже пятнадцать лет. В свое время любекский совет отправил его в Париж, чтобы он содействовал торговле рыбой. Целый год купец чуть ли не жил на парижских рынках и прельщал французов немецкой сельдью.

Шмалёр взмахнул ложкой.

– Эти французы упрямы, как осетры. А еще они хитрые торговцы. Но нас в Любеке омывают воды Балтийского моря. Если мы захотим, то оживим даже мертвую рыбу.

Из соседней комнаты послышались шаги. В дверях появилась мадам Шмалёр. На ней была светлая юбка, плотно облегающая талию и расклешенная вниз от бедра, и белый жакет из шелка в обтяжку. Анна недовольно посмотрела на хозяйку.

– Чтобы добиться успеха в делах, моему супругу рядом нужна была женщина. – Голос ее был таким же спокойным, как и движения, с которыми она вошла в столовую. Женщина говорила по-немецки с эльзасским акцентом. – Это могла бы быть любая дама из парижского общества. Но только если бы нужно было просто чистить дверные ручки французских торговых домов.

Усевшись на стул рядом с детьми, мадам Шмалёр погладила Жана по волосам.

– Я думал, ты плохо себя чувствуешь, – сказал Олаф Шмалёр.

– Уже много лет, – ответила мадам Шмалёр. Отпив из кофейной чашки, она поставила ее на подставку так, что фарфор зазвенел. Коричневая жидкость выплеснулась через край.

Анна видела: Шмалёров ожидает конфликт. Делать тут ей было нечего. И детям тоже.

– Пора приступать к занятиям. Медлить нельзя. – Она вложила в голос живость, которой совсем не чувствовала.

– Нельзя тратить время впустую! Совершенно верно, графиня! – сказала мадам Шмалёр, потянулась за булочкой и осмотрела ее со всех сторон, прежде чем положить на тарелку. – Давайте наконец познакомимся друг с другом. Я уверена, мой муж уже поделился с вами своими достижениями. Теперь мы хотели бы услышать, откуда наша новая учительница и как она оказалась в Париже. Не так ли, дети?

Кивнув, Жан и Анриетта выжидательно посмотрели на Анну.

Руки Анны все еще лежали на колесах кресла. Она могла бы ослушаться требования мадам Шмалёр и покинуть комнату. Но тогда разрыв между женщинами перерос бы в пропасть, которую Анна никогда бы уже не смогла преодолеть.

Олаф Шмалёр отодвинул стул.

– Прошу меня извинить. Меня ждут дела.

– Сядь! – приказала ему супруга.

К удивлению Анны, Шмалёр сел, но не придвинул стул обратно к столу. В нерешительности он закинул ногу на ногу.

– Хорошо, – сказал мужчина, вытащил из жилета карманные часы и так сердито на них посмотрел, что то, что те не сломались, было равносильно чуду.

– Пятнадцать минут, – уступил Шмалёр.

Анна никогда бы не подумала, что парижские пятнадцать минут тянутся так долго.

– Меня зовут Анна Молль, – начала она по-немецки.

– Дорогая графиня, – прервала ее мадам Шмалёр. – Давайте использовать язык нашей страны, чтобы дети лучше понимали, что вы нам рассказываете.

По лицу мадам Шмалёр пробежала тень улыбки.

Анна повторила фразу по-французски и продолжила:

– Я родилась 5 апреля 1821 года в Баден-Бадене. Любовь к литературе у меня от рождения, ведь мой отец был знаком с Гете. Вы же знаете, кто такой Гёте? – Анна вопросительно взглянула на Анриетту и Жана.

Дети растерянно посмотрели на маму.

Мадам Шмалёр покачала головой.

– Господин фон Гёте, безусловно, очень важен для всех немцев. Но, дорогая графиня, в эту минуту большее значение для нас имеете вы. Продолжайте, мы хотим услышать историю вашей жизни. Согласно вашим письмам, дальше она становится еще увлекательнее.

Анна искала в клубах пара от кофе слова, которые могли бы сделать ее судьбу похожей на судьбу совершенно обычной, благовоспитанной женщины. Она рассказала о своей семье, о том, как ее мать всеми силами старалась вырастить из нее достойную барышню. И о попытках отца увлечь ее литературой.

– Папа хотел, чтобы я стала писательницей. Он видел во мне вторую Беттину фон Арним[27]27
  Беттина фон Арним (нем. Bettina von Arnim) – немецкая писательница начала XIX века; одна из основных представительниц романтизма.


[Закрыть].

В глазах Шмалёров она увидела непонимание. Анна хотела назвать какую-нибудь французскую писательницу. Но на ум ей приходили только писатели-мужчины.

Она рассказала о книгах, которые ее отец привозил из путешествий, и о сражениях, которые ему из-за этого приходилось вести с матерью Анны. По мнению Аннетт Молль, книги путали умы молодых девушек. Дама, читавшая или даже публиковавшая волнующие истории, никогда бы не нашла мужа, а если бы и нашла, то только пьяницу.

– Я пыталась угодить обоим родителям, – сказала Анна. – Так литература помогла мне стать учительницей. Мои родители…

– А потом вы удачно вышли замуж, – прервала ее мадам Шмалёр.

Очевидно, она больше хотела узнать о событиях в крепости Дорн. Анна надеялась, что сможет обойти этот подводный камень, но, как оказалось, направлялась прямо к нему.

– Моим мужем был граф Тристан фон Дорн. Мы встретились на светском вечере.

Анна все еще видела перед собой игорный дом Баден-Бадена. Все до последнего столы были заняты. Подсвечники излучали теплый свет. Окна доходили до потолка. Снаружи по стеклу барабанил дождь. Шум смешивался с голосами гостей в булькающую симфонию. Затем над ее ухом раздался медовый голос: «Не окажете ли мне честь поставить мои жетоны на цифру, фройляйн? Моя удача, к сожалению, осталась дома, а вы выглядите так, будто у вас ее с лихвой».

– Вы улыбаетесь, – отметила Мари-Александрин Шмалёр.

Анна подавила улыбку, заставив себя образумиться.

– Воспоминание, мадам, простите.

– О, но за любовь не извиняются, не так ли?

Дети захихикали.

– Вы писали, что спустя очень уж короткое время ваш муж умер, – продолжила мадам.

Анна попыталась пропустить события в замке Дорн.

– Мне все еще его не хватает. Его состояние помогло мне начать жить заново. Но это было десять лет назад. Средств больше не осталось. Поэтому я снова стала искать работу учительницей – и нашла ее здесь, у вас в доме. Я благодарна, что вы решили доверить детей моему попечению.

На этом ее история подошла к концу. Анна отпила остывший кофе. Теперь семья могла освободить ее от допроса.

– Как погиб ваш супруг? – Голос мадам Шмалёр звучал так непринужденно, будто она спросила о погоде в Германии.

По спине Анны пробежал холодок.

– Несчастный случай, – ответила она.

– До меня доходили слухи, – не отступала мадам.

– Мари-Александрин, – вмешался тут Олаф Шмалёр, – я нахожу эти вопросы…

–. дерзкими? – закончила его жена, вскинув брови. – Но ведь графиня станет воспитывать наших детей. Она останется с ними наедине, а главное – будет учить их, что правильно, а что неправильно, что есть добро, а что – зло. Ты же хочешь знать, что за вино у тебя в чаше, прежде чем его выпить.

– Графиня – учительница, которую выбрал я, – не выдержал торговец рыбой. – Этого достаточно, иной рекомендации не нужно. Можешь сеять раздор среди своих французских друзей, но не у меня в доме.

– Тристан погиб при взрыве, – сказала Анна как можно спокойнее. – Вместе с ним обрушился родовой замок его семьи. Я уверена, что в Париже об этом слышали.

Ее охватила дрожь.

Глаза детей округлились. Жан сказал:

– Я слышал об этом. Говорят, грохотало до самого Парижа. Но в это время я, наверное, уже спал.

– Значит, это правда, – сказала мадам Шмалёр. – Да, эта история в самом деле ужаснула Сену. Но никто не знает, что побудило графа Дорна к этому поступку.

Невысказанный вопрос повис в комнате. Анна решила на него ответить.

– Его разум был затуманен, – она даже не солгала. – Так продолжалось уже несколько месяцев. В тот день я покинула замок, и он покончил с жизнью.

Она притворилась, что делает глоток, чтобы остальные не заметили, как от этих слов у нее к горлу подступил комок.

– Почему он просто не застрелился? – спросила Анриетта.

– Довольно! – Голос Олафа Шмалёра бурей пронесся над столом. – Графине, очевидно, придется как следует заняться вашим воспитанием. Чем раньше она примется за дело, тем быстрее мы увидим результаты.

На этот раз Мари-Александрин Шмалёр не нашлась, что ответить мужу.

Глава 9. Париж, дом семьи Шмалёр, ноябрь 1851 года

В детской царил прусский порядок. У брата с сестрой была целая игрушечная конюшая: лошадка-качалка, две лошадки на палочке, к колесам которых были привязаны колокольчики. Игрушечные оружие и магазинчик ждали Жана, кукольный домик и игрушечный утюжок – Анриетту. Анна заключила: роли были уже распределены.

Центр комнаты отмечал круглый ковер. На нем стояли два кресла и зеленое канапе. Бархатная обивка была потертой, а судя по углублениям на ней, детям нравилось прыгать по мебели. Всюду был идеальный порядок: ни рисунков на стенах, ни кукол с оторванными ногами.

Анна подкатила кресло к канапе и сказала Жану и Анриетте занять места. Она думала, что теперь, без надзора родителей, дети станут сопротивляться, но оба послушно уселись рядом. Анриетта сложила руки на коленях. Жан положил ладонь на штанину. Анна улыбнулась. Будь графиня художницей, более прелестной позы для юных Шмалёров она бы придумать не смогла.

– Мы начнем с математики, – сказала Анна.

Язык цифр был международным. Арифметические задачи дети решали серьезно и почти всегда правильно. Сложение и вычитание трехзначных чисел не составляло для них труда. Жан уже освоил умножение. Здесь предшественники Анны возделали поле добросовестно. Очевидно, Олаф Шмалёр следил за тем, чтобы отпрыски разбирались в его деле.

Следующим на очереди был немецкий. Анна достала книги, которые хранила в корзине, прикрепленной сбоку к инвалидной коляске. Она провела рукой по обложкам книг, которые сама переплела бельгийским льном: «Необычайная история Петера Шлемиля»[28]28
  «Удивительная история Петера Шлемиля» (в другом варианте – «Необычайные приключения Петера Шлемиля») – повесть-сказка немецкого писателя Адельберта Шамиссо.


[Закрыть] Адельберта фон Шамиссо, первая часть «Фауста» тайного советника Гёте и «Немецкие народные сказки» Якоба и Вильгельма Гримм. Переплеты сменяли друг друга в руках Анны, пока она не остановила выбор на сказках. Легкое начало расположит детей к учительнице и ее родному языку.

Указательный палец Анны заскользил по оглавлению. «Сказка о Красной Шапочке»? В ней волку вспороли живот. «Гензель и Гретель»? Двое детей сожгли старуху. «Смерть кума»? От такого начнутся кошмары. «Король-лягушонок»? Анна на секунду задумалась. Заслышав о поцелуях и любви, дети могут неловко захихикать или покраснеть. «Рапунцель». Анна стала вспоминать сказку. Рапунцель и принц. Ближе к концу истории сын короля упал в колючие кусты и выколол себе глаза. Но эту часть она просто пропустит. Под ее присмотром нежные детские души не пострадают.

– Это сказка о Рапунцель. Я буду читать ее вслух по-немецки, очень медленно. А потом вы попытаетесь пересказать по-французски все, что поняли. Готовы?

– А если мы чего-то не поймем? – спросила Анриетта.

– Тогда просто придумайте что-нибудь подходящее, – сказала Анна. – Готовы?

Дети прилежно кивнули.

Анна принялась за чтение. Она вкладывала в текст мелодию, то повышая, то понижая голос, пока он не стал напоминать пение. Графиня знала, что для французов немецкий звучит как стук молотка по железу, но у нее на языке слоги становились мягкими, податливыми.

После второй страницы Анриетта откинулась назад. Жан вглядывался в глаза лошади-качалки.

Анна решила не давать сбить себя с толку. Она начала читать громче, чтобы придать происходящему больше драматизма. Анна дошла до места про королевского сына. Он хочет увидеться с Рапунцель, но в башне ее уже нет. На месте, где принц встречает ведьму и узнает, что его возлюбленная исчезла, Анна закрыла книгу и заложила палец между страницами.

– Как думаете? – спросила графиня по-немецки. – Увидит ли он Рапунцель снова?

Анриетта без интереса посмотрела на нее. Жан пожал плечами.

– Отвечайте! – приказала Анна. – По-немецки.

– Он больше ее не увидит, – сказал Жан совершенно безразлично.

– Хорошо, – сказала Анна. – Почему ты так думаешь?

– Потому что принц скучный, – отозвалась теперь Анриетта. – Поэтому мне все равно, станут ли они парой.

И все же девочка ответила по-немецки. Если критика братьев Гримм поможет научить детей немецкому языку, Анна пойдет по этому пути.

– Почему вам не нравится сказка? – продолжила графиня тянуть за ниточку.

– Принц – совсем не герой. Он не борется за свою честь, он бы за нее не умер, – ответил Жан.

– Рапунцель ведет себя как старуха. Ей безразлично, приедет ли принц ее навестить, – сказала Анриетта.

Слова медленно просачивались меж ее губ.

– Что же, по-твоему, ей стоит сделать? – спросила Анна.

Теперь Анриетта снова выпрямилась и перешла на французский.

– Она должна умирать от тоски. Она должна рвать на себе волосы, считать минуты и плакать, плакать, плакать, плакать. – На щеках девочки появился румянец. – Ее глаза должны слезиться из-за греховных мыслей.

Переплет Гёте, соскользнув с колен Анны, упал на ковер.

– Да это все девчачья чепуха, – сказал Жан сестре. – Принц должен сразиться с ведьмой. Он должен размахивать мечом с него самого длиной. Злая колдунья должна метать в него молнии. Она изувечит его и уничтожит его семью. Сначала он проиграет. Но потом вернется, и вот тогда отомстит. Ее голову…

– Довольно! – воскликнула Анна. Она хлопнула в ладоши. – Откуда у вас такие жуткие мысли?

Анна не удивилась бы, если бы дети признались, что Олаф Шмалёр рассказывал им подобные истории перед сном.

Жан встал, опустился на колени перед комодом и достал из нижнего ящика стопку бумаг. Он протянул ее Анне. Это были страницы из ежедневных газет. Бумага пожелтела. Несмотря на это, тексты на ней все еще можно было разобрать.

– Что это? – спросила Анна, поправляя очки и поднося первую страницу поближе. Шрифт был очень мелким. – «Граф Монте-Кристо», – прочитала она вслух. – Александр Дюма.

– Графа предают друзья и бросают в темницу. Но ему удается освободиться, и тогда он уничтожает всех врагов. Он не знает пощады. – Жан грубо рассмеялся и сжал кулаки. – Я прочел это четыре раза. Когда я вырасту, я точно буду знать, как мне вырваться из тюрьмы.

Анриетта постучала себе по лбу.

– Да что ты сочиняешь? Три мушкетера намного сильнее и храбрее. А как они галантны с дамами! Если я когда-нибудь выйду замуж, мой муж тоже должен быть мушкетером и ухаживать за мной, как д’Артаньян.

Анна почувствовала ледяное покалывание, исходящее от основания позвоночника и подбирающееся к коже головы. Она поспешно пролистала газетные страницы. Бумага зашуршала.

– Но ведь это вовсе не книга, – проговорила графиня.

– В Париже романы печатаются в газетах. Каждый раз выходит новая часть, – объяснил Жан. – Мы собираем все выпуски. В ящиках их полно. Хотите посмотреть?

Взгляд Анны упал на «Фауста». Книга лежала на ковре переплетом кверху, как животное со сломанной спиной. Как же ей заинтересовать этих детей литературой?

– Не могли бы вы рассказать, почему взорвалось ваше шато? – заговорщически спросил Жан.

– Это была крепость, а не шато, – сказала Анна.

Графиня подавила желание наказать детей. Дело ведь не в воспитании: они всего лишь восторгались рассказами о разбойниках и любовными историями. Они ступили на тропу к литературе, но свернули не туда. Теперь их нужно вытащить из болота и привести на вершину писательского искусства.

– Может быть, когда-нибудь я вам расскажу. Но для этого вам нужно подучить немецкий, – продолжила Анна.

– Нам придется опять слушать про Рапунцель и принца? – спросила Анриетта.

– Можно вместо этого мы почитаем что-нибудь из Александра Дюма? – Жан прыгал по канапе.

– Об этом не может быть и речи, – воскликнула Анна. Она заколебалась. – Во всяком случае, до тех пор, пока я не проверю тексты.

Дети замерли.

– Я прочитаю эти газетные вырезки. Если там найдется что-нибудь подходящее, вы сможете перевести текст на немецкий.

– Un triple hourra[29]29
  Un triple hourra (фр.) – троекратное ура.


[Закрыть], – крикнула Анриетта и победно подняла кулаки в воздух.

Жан уже пошел к комоду, достал еще несколько текстов и положил их Анне на колени.

Стопка бумаг теперь доставала ей до груди. Анна взяла колокольчик, висевший под правой ручкой инвалидной коляски, освободила его от шелкового платка и позвонила. Дверь открылась, и вошел Иммануэль.

– Мы закончили, – сказала Анна спутнику. – Отнесите эти бумаги ко мне в комнату.

Графиня сомневалась, одержала ли она победу или только что открыла дорогу дьяволу.

– Да, я люблю тебя! Я люблю тебя, как любят отца, брата, мужа! Я люблю тебя, как жизнь. Я люблю тебя, как Бога, потому что ты для меня самый прекрасный, самый лучший, самый великий из людей![30]30
  Отрывок из романа Александра Дюма «Граф Монте-Кристо». Перевод с французского В. Строева, Л. Олавской.


[Закрыть]

Бумага в руке Анны дрожала. Откинувшись на кожаную спинку кресла, графиня закрыла глаза. Что она только что прочла? Подобным описаниям место в трактирах, когда винная бочка выпита до дна. Но не в детских руках.

Не было даже переплета! Немудрено. Какой издатель опубликовал бы эту писанину? Теперь Анна понимала, почему эту мерзость приходилось печатать на газетной бумаге: качественная книжная бумага была для нее слишком хороша.

Анна бросала на пол одну страницу за другой. На полу комнаты расстелился ковер из бумаги.

Следующая история – «Жозеф Бальзамо» – была первой частью серии романов под названием «Записки врача», которые, как сообщал автор, будут развлекать читателей. Анне совсем не хотелось знать, о каких превратностях писал врач. Но она пообещала детям проверить тексты. Бегло просмотрев первые страницы, она остановилась на том месте, где торжество пошло наперекосяк. Герой Жильбер спасает свою возлюбленную Андреа. Он выводит ее из сумятицы в безопасное место. Анна читала дальше. Храбрые мужчины, которые помогают слабым женщинам, оказавшимся в опасности. Ничего такого в жизни не бывало: она знала это лучше всех. Но, должно быть, подобные сцены разжигают воображение маленьких девочек. Неужели в тексте нет ничего поучительного? Сцены, где один из героев взывает к Богу или размышляет о жизни? Вместо этого Анна прочитала про отчаявшуюся Андреа: девушка обнаружила, что беременна, так как Жильбер воспользовался ею, когда та была без сознания.

Анна разорвала газетный лист, скомкала бумагу и бросила клочки в огонь, потрескивающий в маленьком камине. Надо бы поступить так со всеми страницами. Она бросила взгляд на стопку бумаг. Дальше шла история под названием «Три мушкетера». Анриетта была от нее в восторге.

Анна стала читать вслух:

– Положите оружие на место, д’Артаньян, – сказал он. Эту женщину надлежит судить, а не убивать.

Суеверная мысль поразила ее: она решила, что небо отказывает ей в помощи, и застыла в том положении, в каком была, склонив голову и сложив руки.

Тогда с другого берега увидели, как палач медленно поднял обе руки; в лунном свете блеснуло лезвие его широкого меча, и руки опустились; послышался свист меча и крик жертвы, затем обезглавленное тело повалилось под ударом.

Палач отстегнул свой красный плащ, разостлал его на земле, положил на него тело, бросил туда же голову, связал плащ концами, взвалил его на плечо и опять вошел в лодку.

Выехав на середину реки, он остановил лодку и, подняв над водой свою ношу, крикнул громким голосом:

– Да свершится правосудие Божие!

И он опустил труп в глубину вод, которые тотчас сомкнулись над ним…[31]31
  Отрывок из романа Александра Дюма «Три мушкетера». Перевод с французского К. Ксаниной.


[Закрыть]

Александр Дюма! Это имя Анне хотелось забыть, как страшный сон. И все же хорошо запомнить, чтобы предостеречь других. Этот человек был разорителем языка. Героем порока. Он облекал слова в короткую ночную рубашку анекдота вместо того, чтобы вознести их на пьедестал писательского искусства. Эта мазня пачкала мысли любого порядочного человека.

Анна с отвращением посмотрела на газетные листы у себя на коленях. Подкатив кресло к камину, она бросила стопку в огонь.

Посыпались искры. На мгновение показалось, что бумага задушит пламя, но огонь выиграл битву с напечатанной грязью. Истории из чрева литературы встретили свою заслуженную участь.

Анна смотрела на пламя. Она поступила правильно. Почему же она не чувствует облегчения?

В дверь постучали. Анна испугалась. Ее комната была еще не убрана. Оставшиеся газетные страницы были разбросаны по полу. Дорожные сумки стояли рядом с кроватью. А в камине все еще догорали страницы.

– Кто там? – спросила она по-французски.

– Мадам Шмалёр, – последовал ответ. – Графиня, можно вас на минуту?

Чего бы ни хотела хозяйка дома от Анны – она пришла как раз вовремя. Анна расскажет мадам о том, какую литературу читают ее дети. Это откроет ей глаза. Тогда она поймет, что Анна – учительница немецкого языка, которая не потерпит халтуры в руках Жана и Анриетты. Ни за что на свете!

Анна попыталась нагнуться в инвалидном кресле, чтобы собрать бумаги, но не дотянулась до пола. Она кое-как сдвинула листы кочергой. На бумаге остались черные линии.

Прислонив кочергу к умывальнику, она покатилась к двери. Мадам Шмалёр, скрестив руки на груди, смерила учительницу недовольным взглядом.

– Прошу, мадам.

Анна откатилась назад, чтобы освободить место для гостьи.

Мари-Александрин Шмалёр вошла и осмотрела комнату.

– Извините за беспорядок, – начала Анна. – Но Иммануэль еще не успел разобрать мой гардероб. Все утро он был занят лошадьми и каретой.

– Надеюсь, перед этим он вымоет руки, – сказала мадам с мрачной насмешкой.

Анна ничего не ответила.

– Хорошо, что вы зашли именно сейчас, – сказала она.

Мари-Александрин повернулась, и ее корсет скрипнул.

– Я тоже так думаю. Я пришла попросить вас…

– Вы знаете, что читают дети? – перебила Анна. – Нужно что-то предпринять.

Она рассказала об увлечении Жана и Анриетты. О собранных газетных вырезках и о том, какую грязь обнаружила в этих строчках.

– Разум детей извращает не только излишняя сентиментальность. В этих историях рассказывается о кровосмесителях, насильниках, сквернословах и просто омерзительных злодеях. Эти истории читают лишь люди с помутившимся рассудком. – Анна указала на бумаги, лежащие на полу. – Посмотрите сами. Я проверила эти страницы. Больше вынести мне не под силу.

Мадам Шмалёр наклонилась, придерживая рукой заколотые волосы. Она собрала страницы и осмотрела их.

– Откуда эти черные линии? – спросила хозяйка дома.

– Я собирала эту грязь кочергой, – объяснила Анна. – Прошу вас, мадам. Поговорите с детьми. Если они спрятали и другие истории, нужно их найти, иначе мои уроки будут напрасны.

Мари-Александрин Шмалёр поднесла кипу бумаги ко рту и подула на нее. Вытащив из платья кружевной платок, она осторожно коснулась им верхнего листа. К тонкой белой ткани пристала сажа.

– Что вы делаете? – спросила Анна.

– Пытаюсь очистить тексты. Я пришла из-за них. Я читаю истории Дюма каждый вечер перед сном. Сегодня я пошла за вырезками, а комод оказался пуст. Жан рассказал мне, что газеты у вас. Где остальное?