Текст книги "Миссия России. Искупление и Победа"

– О, шнапс, брот, шпик! Яволь! Яволь! – горделиво и одобрительно улыбаясь, произнёс Пауль.

Махнув короткими и толстыми, как сардельки, пальцами правой руки, он подозвал подчинённого немца в пилотке, и они взяли стаканы. Что-то негромко обсуждая, сделали по глотку. Самогон явно понравился.

– О, шнапс ист гуут! – произнёс фельдфебель, причмокнув.

Через минуту-другую немцы уже выпили по стакану, и Полюшка стала предлагать им ещё. Но Пауль отказался, знаком показав на погоны, что они на службе и что больше им нельзя. Лицо его из розового стало красным. С удовольствием уплетая бутерброд с салом, он уже что-то весело рассказывал своему рослому и худому сослуживцу, евшему медленно и с уважением. Они оба добродушно посмеивались и хохотали. В кухне было хорошо натоплено, и у Пауля на лбу выступили капли пота. Он снял фуражку, обнажив лысеющую голову со светло-рыжими коротко остриженными волосами, тщательно вытирая пот белым носовым платком. Бабушка тем временем завернула в чистую холщовую тряпку добрый кусок домашнего сала, с поклоном передала его фельдфебелю. Тот, доброжелательно махнув головой, принял подарок, заложив его себе за пазуху. Вновь похлопал Якова по плечу, рыгнул и произнес:

– О, зер гут!

С тем вышел из кухни в сени. Полюшка кинулась провожать непрошеных гостей. Яков же, словно после тяжёлой болезни, обессиленный, присев на лавку у стола, ссутулился, опустив тяжёлые, рабочие руки вниз. Посидел немного, вздохнул и налил себе полстакана. Бабушка тихо заплакала, смахивая слезу и копошась возле печи.

* * *

В Ставке понимали всю сложность положения, сложившегося на Брянском фронте, и 20 октября командованию Дальневосточного фронта было отдано распоряжение отправить на запад одну танковую и одну (239-ю) стрелковую дивизии. Их предполагали использовать под Тулой и на юго-западном направлении. Командование Юго-Западного фронта получило приказание направить в район Тулы кавалерийский корпус[7]7
  2-й кавалерийский корпус.


[Закрыть] генерала П.А. Белова. По указанию Государственного комитета обороны 22 октября был образован Тульский городской комитет обороны (ГКО). Председателем его был назначен секретарь обкома партии В.Г. Жаворонков. На городской комитет обороны была возложена вся полнота ответственности за оборону города.

Наконец, в тот же день 13-я армия вырвалась из окружения. Армию начали усиливать и пополнили её состав оперативной группой генерал-майора Аркадия Ермакова. Затем армия заняла оборонительный рубеж в районе городов Фатеж-Льгов. На следующий день с большими потерями, но сохранив все части соединения, вышла из окружения 3-я армия, которая заняла рубеж южнее Понырей. Затем в район Белёва вышли четыре стрелковые дивизии 50-й армии. Армию возглавил генерал-майор А.Н. Ермаков, сдавший полномочия командующего оперативной группой. Следом части 50-й армии заняли рубеж от устья реки Упы до устья реки Снежеть. Это был редкий для того времени успех! Все три армии, попавшие в котёл в самом начале октября, вышли с боями из окружения в течение трёх недель. Германский Вермахт все более и явно утрачивал стратегическую инициативу на центральном направлении Восточного фронта. «Блицкриг» на Востоке всё более виделся и становился иллюзией. 25 октября 50-я армия также приняла в свой состав боеспособные части расформированной 26-й армии. Таким образом, к 25 октября 1941 года в составе Брянского фронта числились уже 3-я, 13-я и 50-я общевойсковые армии, которые занимали рубеж Белёв – Мценск – Поныри – Фатеж – Льгов.

23 октября городской комитет обороны Тулы принял решение о формировании из истребительных батальонов рабочего полка в составе 1500 человек. Подступы к городу были оборудованы противотанковыми рвами, проволочными заграждениями, на улицах проведена подготовка к уличным боям: были воздвигнуты баррикады, установлены противотанковые ежи и надолбы. Наиболее опасные участки шоссейных дорог были заминированы. Тула превращалась в неприступную крепость.

Помощь Красной армии оказывали партизаны. В тылу наступающих германских армий в Тульской области в октябре действовали тридцать один партизанский отряд и семьдесят три диверсионные группы. Оборона Тулы и подступов к ней возлагалась непосредственно на 50-ю армию, которую с 22 октября возглавил генерал-лейтенант Иван Болдин. Для этого по указанию командования Брянского фронта 50-я армия осуществляла отвод своих войск с рубежа устье реки Упа-мценск на рубеж Богучарово – Плавск с расчётной датой занятия его 30 октября.

* * *

Полку бомбардировочной авиации, базировавшемуся на аэродроме в Монино, командованием была поставлена задача – разбомбить мост через Волгу, захваченный немцами в Калинине. Задача была выполнена в течение суток. Бомбардировочный полк, принимавший участие в бомбёжке калининского моста, потерял две боевые машины с экипажами. Самолёты были сбиты над территорией, захваченной оккупантами, летчики десантировались там же. Судьба их была неясна.

Прошёл день и вновь приказ: «Повторно разбомбить калининский мост!».

Отправили воздушную разведку. Разведчики слетали, посмотрели, вернулись и доложили. Оказывается, немцы быстро подогнали технику и краны на железнодорожных платформах, положили новые пролёты моста со шпалами и рельсами. Через сутки после бомбёжки уже вновь пустили на Москву эшелоны с танками, бронетехникой и артиллерией.

Вновь бомбардировочный полк из Монино под прикрытием истребителей вылетел на бомбёжку. Немецких самолётов в воздухе не было. Лишь в конце бомбёжки показались два «Мессера», но быстро ушли. Однако немцы позаботились о противовоздушной обороне.

Иван Овчаров принимал участие в том налёте. Такого плотного огня с земли ему ещё никогда не приходилось видеть. Бомбардировщики снижались, шли в эшелоне около 2 тысяч, чтобы не промахнуться и осуществить точное бомбометание. Но небо на высоте от 2 до 3 км полыхало сплошными разрывами зенитных снарядов. Осколки свистели в воздухе, секли, рубили, крошили обшивку, остеклённые кабины, плоскости и хвосты советских самолётов. Бомбардировщики разворачивались, делали по второму заходу, сбрасывая бомбы. Наиболее смелые пилоты – командиры боевых машин – пытались пикировать и бить по мосту и зениткам из пушек и пулемётов. Но, изрешеченные снарядами, осколками и пулемётными очередями, тяжёлые боевые машины горели в воздухе, теряли управление и, разваливаясь на части, рушились на землю. Оставшиеся в живых члены лётных экипажей выбрасывались на парашютах, но мало кому удавалось долететь живым до земли. Купола их парашютов уже в воздухе разрывали осколки и крупнокалиберные пули. Лётчики опускались на землю мертвыми. Наверное, для многих из них такая смерть была предпочтительнее гарантированного унизительного плена.

Иван прыгал с парашютом ещё в Вольском училище. Прыгал раз пять-шесть и не боялся. Его ТБ-7 сильно потрепало, но экипаж остался цел в том налёте. Но теперь, видя, что творится в огненном небе над Волгой, он зарёкся прыгать. Может быть, и страх закрался ему в сердце, а может быть, в душе у него что-то перевернулось, однако отныне за долгую жизнь лётчика-пилота он не прыгал с парашютом никогда.

Мост в том налёте опять разбомбили, но полк потерял десять боевых машин – почти треть своего состава. Боевых товарищей помянули в лётной столовой – выпили по сто пятьдесят грамм спирта, закусили. Весь вечер потом вспоминали погибших, курили, пили чай, вели тихие беседы. Полк пополнили на следующий день. Лётчики в экипажах были совсем молодые, обучены посредственно.

А через день – приказ из штаба армии: «Разбомбить калининский мост! Разбомбить окончательно: снести все пролёты с железнодорожным покрытием, максимально уничтожить или развалить опоры моста до уровня водной поверхности».

– Там, в штабе, верно, круглые идиоты сидят, если отдают такие приказы. Попасть авиабомбой в опору моста с высоты 2–3 тысячи метров – то же, что попасть дробинкой, брошенной с высоты в два метра, в головку вертикально поставленной спички. Да ещё при таком плотном зенитном огне!

Но приказ не выполнить нельзя! Эскадрилья за эскадрильей полка поднимались в воздух. Шли звеньями – волна за волной, били, корёжили, крошили калининский мост. Во всяком случае, вывели его из строя на одну неделю. Время выиграли. Москва стоит… Но из полёта не вернулись две трети самолётов с экипажами. Полк за несколько суток практически сменил свой боевой состав. Овчаров и его экипаж опять остались целы. Остался жив и экипаж ещё одной машины из их эскадрильи. В других эскадрильях осталось по одной машине. Правда, в экипажах было несколько человек раненых и контуженых. Но главное – живы! Может быть, лучше было им и погибнуть?!

Поредевшие ряды лётчиков – исхудавших, осунувшихся, небритых, опалённых войной людей, потерявших почти всех своих соратников и товарищей, – вновь собрались в столовой. Сдвинули столы. Разлили по кружкам спирт. Налили погибшим, покрыв их кружки куском чёрного хлеба. Кто-то нашёл и засветил свечу. Помянули. Выпили. Иван был человеком неверующим, но тогда ему хотелось перекреститься и помолиться. Но кому молиться и как, он не знал и не помнил.

И тут замполит полка пришёл в столовую. Чисто выбритый, холёный, начищенные сапоги скрипят. Лучше б не приходил. Зачем он только пришёл?

– Что, вторая эскадрилья, струсили?! Не выполнили приказ штаба армии! Трибунал по вам плачет! Трусы! – гремел комиссар.

Иван хорошо помнил, как рука его сама потянулась к кобуре и выдернула ТТ. Голова стала ясной и трезвой. Сердце горело ненавистью к этому холёному мерзавцу, поливавшему грязью, унижавшему его и всех его погибших и выживших друзей и товарищей.

– Этот гад не был среди нас – тех, кто дрался там, в огне над Волгой, кто погиб, выполняя боевую задачу. Как он смеет? Какое имеет право? Что партия, политотдел дали ему право так оскорблять боевых офицеров, товарищей, людей, готовых умереть за Родину? Не смеет! Не дам! – вихрилось в голове Ивана.

Рука сама подняла пистолет, и он два раза нажал на курок. Две пули из ТТ прошили грудь и вышибли душу ревностного ярого комиссара, и его язык не оскорблял больше никого и никогда.

А старшего лейтенанта авиации Овчарова Ивана Ананьевича уже ждали трибунал, разжалование в рядовые, окопы штрафного батальона под Москвой.

* * *

На исходе октября Михальчевский по просьбе отца добрался до Брасова – соседнего районного центра. Много ходило разных интересных слухов о том, что творилось там. Самому хотелось узнать, как обстоят дела в Локте и в Брасово, да прицениться к покупке коня. Задумал отец всерьёз пахать огород весной и достал из подпола спрятанный при советской власти свёрток с золотыми царскими червонцами. Немцы позволили брать под распашку близлежащие к Комаричам бывшие колхозные земли. Вот и решил отец посадить «картохи поболе», капусты да сахарной свеклы.

– Из свеклы, сынок, много самогону можно нагнать. А картошку частью сами съедим, частью суседям или ерманцам продадим. Ерманец, он аккурат своими марками за провиянт заплатить, – рассуждал отец.

В Брасово Сергей пробыл всего несколько часов и разузнал всё, что требовалось. От районного центра до старинного уездного городка Локтя – рукой подать. Вот и заехал Михальчевский к своему старому знакомому технику Ивану Фролову, с кем работал на спирт. заводе до войны. Фролова дома он не застал. По словам соседки, тот поступил к немцам «на службу» и сейчас находился в управе. Разузнав, где управа, Сергей пришёл туда и стал разыскивать своего знакомого. Управа – небольшой двухэтажный кирпичный дом добротной дореволюционной кладки и отделки – располагался в центре городка. Вооружённые старыми винтовками-трёхлинейками молодые русские ребята в телогрейках и полушубках кучкой стояли у входа в управу, смеялись и лузгали семечки. Простой народ деловито сновал тут и там по своим делам, будто и не было никакой германской оккупации. Над крытым крыльцом был вывешен красный германский флаг с чёрной свастикой и русский – триколор. Немцев в управе было немного: унтер-офицер в фуражке и с повязкой на рукаве сидел в приёмной за столом и вёл регистрацию посетителей. Два солдата с карабинами находились в его подчинении. Один из них располагался у двери на посту снаружи, другой сидел недалеко от унтера близ топившейся печи, выложенной белым кафелем. В управе даже у входа было тепло. Михальчевский назвал себя, объяснил немцу, зачем пришёл и кого ищет. Тот записал его фамилию, имя, место жительства. Проверил «аусвайс» (паспорт, удостоверение личности). Затем позвал молодого парня из русских, и тот указал Михальчевскому, как найти Фролова. Тот, кого искал Михальчевский, располагался в одной из комнат второго этажа. Увидав Сергея, он почти сразу узнал его, и они ударили по рукам. Сидевший рядом с Фроловым мужчина средних лет также подал руку, познакомился и назвался Александром Алехиным. Через минут пять Фролов, обстучав сургуч с пробки бутылки, уже разливал водку по кружкам. Чокнулись, выпили за встречу. Закусили мочёными яблоками и свежеиспечённым пшеничным хлебом. По второй разлил Алёхин. Теперь уже выпили за свободную Россию. Разговор почти сразу сложился сам собой. Михальчевский подробно, но быстро, словно доложил о себе (да и могло ли быть по-иному), больше спрашивал. Фролов слушал и с пониманием кивал головой, рассказывал о том, что происходило в Брасово и Локте за последний месяц.

Во время стремительного прорыва немцев в сентябре-октябре на несколько дней с момента эвакуации руководства Советской власти и органов милиции, скорее похожего на паническое бегство, в Брасовском и соседних районах воцарилась анархия, сопровождаемая грабежами и убийствами. Грабили и жгли уголовники, вырвавшиеся из тюрем, оставшихся без охраны, беженцы, деморализованные окруженцы, и все, кому было не лень и у кого было оружие. На дорогах также разбойничали дезертиры и уголовники. В лесах вокруг Локтя скрывалось большое количество окруженцев и специальных групп, сформированных НКВД и разведкой Красной армии, которые впоследствии стали костяком партизанских отрядов. Вся эта людская масса кормилась ночными грабежами деревень, складов, налётами на одиночные немецкие автомобили.

Почти за две недели до появления германской танковой дивизии в Локте в этом состоянии полной неопределённости собрались сельские и деревенские старосты вместе с депутатами, выбранными населением городов и посёлков. Большинством голосов представители приняли решение назначить «губернатором Локтя и окрестной земли» уважаемого многими инженера спирт. завода Константина Павловича Воскобойника. Его заместителем стал Бронислав Каминский. Важно, что назначили не каким-то секретарём или председателем, а именно «губернатором», как в дореволюционной России. Для поддержания порядка был сформирован отряд милиции численностью свыше 100 человек. Оружие у людей нашлось: пистолеты, охотничьи ружья, винтовки Мосина, пулемёты системы «Максим» – всё, что припрятали ещё с Гражданской войны. Первоначально милиция служила для поддержания порядка в районе Локтя. Но скоро подобные отряды самообороны сложились в соседних районах.

Поскольку Локоть и Брасово организовались первыми, к ним прислали своих представителей и примкнули управы других районов. Территория Локотской волости стала быстро увеличиваться до округа. Капитан, командовавший авангардом немецкого танкового соединения, вошедшего в город, дал разрешение на существование отряда «местной самообороны», правда ограничив его численность до 20 человек. Он же утвердил Константина Воскобойника как уполномоченное лицо в должности обер-бургомистра (более высокой должности, чем просто бургомистр) всей «Локотской волостной управы». Когда в Локте водворилась немецкая военная администрация, в лице Воскобойника она нашла надёжного сподвижника. Учитывая организаторские способности нового обер-бургомистра, уже через две недели, 16 октября 1941 года, немцы позволили ему увеличить отряд до 200 бойцов. Теперь же число желающих вступить в отряд выросло до полутысячи человек. Немцы явно благоволили Локотской управе. Статус Локотского округа уже как автономного национального образования поддержал сам командующий 2-й немецкой танковой армией Гейнц Гудериан.

– Так что думай Сергей, как тебя дальше быть. Ты хоть и младший, но офицер, боевой опыт имеешь. Неужели с партизанами и бандитами против народной, законной власти будешь воевать за Советы, за большевиков с жидами, что русский народ столько лет тёрли и губили. Или новую Россию и народную власть будешь отстаивать и укреплять? – уже сильно захмелев, но, не теряя нити разговора, спросил Фролов.

* * *

В штабе партизанского отряда, базировавшегося в заповедных лесах восточнее города Трубчевска между реками Навлей и Неруссой, располагался штаб партизанского движения Брянского фронта. Поздним октябрьским вечером в штабной землянке рядом с топившейся буржуйкой за деревянным, грубо сколоченным столом при свете керосиновой лампы сидел начальник штаба партизанского движения Брянского фронта старший майор госбезопасности Артём Матвеев. Он курил самокрутку и внимательно перечитывал свою докладную записку в особый отдел штаба фронта. В записке сообщалось о том, что в первые месяцы войны с Германией в Брасовский, а также в некоторые другие соседние районы вернулось несколько десятков раскулаченных крестьян, высланных в период коллективизации. В расчёте на близкий конец Советской власти те «уже присматривались к бывшей своей собственности, прикидывая, во что обойдется ремонт жилого дома, каким образом использовать свою землю, выгодно ли восстановить мельницу и т. д.». Эти люди нисколько не скрывали своих настроений от окружающих и пользовались их поддержкой. В записке отмечалось, что антисоветские настроения среди крестьян Брасовского района довольно сильны, то, что местные партийные и советские организации засорены «чуждым элементом». Уже в начале войны «по сравнению с соседними районами Брасовский район дал из числа партийно-советского актива относительно меньший процент партизан и относительно больший – предателей». Закончив перечитывать и делать правку, Матвеев аккуратно свернул докладную пополам, вложил в плотный конверт и запечатал его горячим сургучом. Через неделю докладную уже прочли в особом отделе Брянского фронта и передали вверх по инстанции – в управление НКВД.

Откуда было знать этому особисту обстоятельства, отличавшие Брасовский район и значительную часть территории ближайших районов от других – соседних. Ещё в царские времена эти земли входили в состав Комарицкой волости и принадлежали императорской фамилии. Откуда было знать ему историю этого края, знать о том, что Комарицкая волость и крупнейшая крепость Севск были мощной военно-пограничной базой на юго-западных рубежах Российского государства. Здесь с 30-х по 80-е годы XVII века были сформированы и покрыли себя неувядаемой славой в войнах того времени и позднее регулярные драгунские полки, «полки нового строя». Севские, комарицкие и брасовские драгуны были одними из самых боеспособных соединений, первых частей русской регулярной армии. Конечно же, население этих уездов не знало ни крепостного права, ни помещичьей плети, произвола и кабалы. Административное устройство этих территорий во многом напоминало порядки в казачьих землях России. Ну а как повело себя казачество по отношению к Советской власти в годы Гражданской войны 1917–1922, рассказывать не приходится никому. Правда, Гражданская война лишь ненадолго коснулась этих мест осенью 1919 года. Не зная крепостного права и постреформенного разорения, брасовские, комарицкие, севские крестьяне целую эпоху жили военно-служилой, нелёгкой, но размеренной жизнью; многие служили в армии и в гвардии, вели хозяйство на плодородных чернозёмах. Откуда было знать этому старшему майору, что в неприметном городке Локоть находилось имение самого великого князя Михаила Александровича Романова. Так продолжалось до тех пор, пока бурные события революции, Гражданской войны и коллективизации не положили конец этому особому укладу и самодостаточному существованию. То, что для бывших дворцовых крестьян коллективизация стала «первым изданием крепостного права», явилось причиной скрытого недовольства Советской властью, вылившегося наружу, когда сама эта власть оказалась висящей на волоске.

* * *

В частях германских войск, наступавших на тульском направлении, шла перегруппировка. Командиром немецкой 3-й танковой дивизии 24-го моторизованного корпуса 22 октября был назначен генерал-лейтенант Герман Брайт. Он вступил в должность вместо Вальтера Моделя. На следующий день для продолжения наступления по его инициативе была создана боевая группа полковника Генриха Эбербаха командира танковой бригады 3-го «панцер дивизиона» (танковой дивизии), которому были подчинены и остатки танкового полка[8]8
  35-й танковый полк Вермахта.


[Закрыть] 4-й танковой дивизии, пострадавшей под Мценском после атаки бригады полковника Михаила Катукова. В качестве сковывающей группы в районе Мценска остались мотопехотные части 4-го «панцер дивизиона» и полка «Великая Германия». Для продолжения операции «Тайфун» командование группы армий «Центр» во главе генерал-фельдмаршала фон Бока привлекало правофланговые 2-ю танковую армию генерал-полковника Гудериана и 2-ю полевую армию генерал-полковника фон Вейхса.

Не дожидаясь выхода отступающих частей и соединений 50-й армии на новые оборонительные рубежи, 24 октября немецкие войска начали наступление вдоль шоссе Орёл-Тула. В тот же день с целью обхода плотного заслона русских на тульском шоссе, боевая группа полковника Г. Эбербаха форсировала реку Зушу севернее дороги. Переправив на другой берег свои танки и артиллерию, немцы продвинулись глубоко вперёд – к Плавску, выходя в тыл войскам Красной армии, обороняющимся на шоссе. Тем самым командир 3-й танковой дивизии Брайт вынудил войска 50-й советской армии отступить в северо-восточном направлении, к Туле. В тот же день с рубежа Белёв – устье реки Снежеть главный удар в направлении на Тулу нанесли соединения 2-й танковой армии. В первом эшелоне наступал 24-й, во втором – 47-й моторизованные корпуса. Параллельно в направлении Белёв – Тула – Алексин наносили удар ещё два армейских корпуса Вермахта[9]9
  43-й и 53-й армейские корпуса Вермахта.


[Закрыть].

Наступающие немецкие танки группы Эбербаха 26 октября встретили в районе Плавска части танковой дивизии[10]10
  108-я танковая дивизия.


[Закрыть] Красной армии числом более 30 боевых машин. Это были в основном лёгкие машины, вырвавшиеся из брянского «котла». Форсировав реку севернее заслона на шоссе, 3-я танковая дивизия после ожесточённого боя вынудила защитников Плавска отступить на позиции Тульского боевого участка. 29 октября передовые части германских армий подошли к Туле.

* * *

Верховное главнокомандование 24 октября возложило дело обороны Тулы на 50-ю армию. Следом командование 50-й армии отдало первый приказ по организации обороны подступов к городу. В тот же день на боевые позиции был отправлен добровольческий Тульский рабочий полк. Среди добровольцев был и пятнадцатилетний Олег Песков, получивший винтовку, два магазина патронов и несколько бутылок с «коктейлем Молотова». 25 октября Городской комитет обороны (ГКО) вынес постановление о введении в Туле с 26 октября осадного положения.

По решению ГКО от 27 октября Тульский рабочий полк был направлен на прикрытие города со стороны Орловского шоссе (восточнее). Западнее шоссе занял позиции 156-й полк НКВД. Их поддерживала зенитная артиллерия зенитного полка ПВО. Левее рабочего полка, на Воронежском шоссе, готовилась к обороне потрёпанная в боях стрелковая дивизия, в которой осталось всего 200 человек личного состава. Одоевское шоссе защищал, точнее, прикрывал почти не имевший противотанковых средств обороны батальон милиции. На северной окраине города был размещён полк артиллерии из резерва Главного командования. На железнодорожных путях оружейного завода под парами стоял бронепоезд. А на южной окраине города встал противотанковый полк – всего семь небольших 37-миллиметровых орудий.

Боевая группа, в которой числился Олег Песков, заняла оборону близ Рогожинского посёлка – два с небольшим километра от городской черты. Группа входила в состав второго батальона рабочего полка. Батальоном командовал лейтенант Ведерников. Буквально с ходу батальон принял бой. Свистели пули, рвались гранаты и снаряды, размётывая ошмётки земли и визжавшие смертоносные осколки. Обливаясь кровью, корчились в небольших окопчиках раненые и убитые бойцы. Но вели бой, били врага из винтовок и пулемётов. Стояли насмерть. Четыре дня тяжелейших боёв вынудили противника остановиться вызвать подкрепления. Обе стороны выдохлись. Но 20 немецких танков не прошли к городу, а загорелись и замерли на месте навсегда у русских позиций. Эти танки остановили сто пятьдесят рабочих и два десятка солдат, оставшихся в живых, в составе одного из полков 50-й армии. В руках этих людей было лишь разнокалиберное старое оружие и грозное, самодельное вооружение – бутылки с зажигательной смесью. В этих боях Олег уцелел и сам удивлялся, что остался жив.

Уже 29 октября на рубеж обороны в районе музея-усадьбы Ясной Поляны была направлена стрелковая дивизия[11]11
  290-я стрелковая дивизия.


[Закрыть]. В ночь на 30 октября при наступлении немецких танков она оставила свои позиции и отошла на станцию Нижние Присады на 18 км северо-восточнее Тулы. Одновременно с Косой Горы отошла кавалерийская дивизия Красной армии[12]12
  31-я кавалерийская дивизия.


[Закрыть], новым местом дислокации которой стал район штаба 50-й армии (на 12 км северо-восточнее Тулы). Музей-усадьба Ясная Поляна, металлургический завод и посёлок Косая Гора, Ивановские Дачи, деревня Ново-Басово были заняты противником без сопротивления. Но 29 октября 1941 года был организован Южный боевой участок города, начальником которого назначили майора И.Я. Кравченко. В его распоряжение передали все наличные части в городе, а также остатки стрелковой дивизии, что вышла к Туле из-под Ясной Поляны.

Ночью с 30 октября на 1 ноября две танковые дивизии числом более 100 танков (в первом эшелоне) и одна пехотная бригада немцев двинулись вперёд, чтобы овладеть городом. Основные удары противник нанёс по Орловскому шоссе, Рогожинскому посёлку и Воронежскому шоссе. Части 50-й армии стали отступать к Туле. Но тут немцы напоролись на хорошо подготовленную к бою бригаду войск НКВД. Это был 156-й полк и подчинённые бригаде части гарнизона – зенитный артиллерийский полк ПВО вместе с добровольческим Тульским рабочим полком под командованием Ивана Кравченко. Эти части приняли на себя первый, главный удар Вермахта.

В этот день юного, но уже обстрелянного и смелого Пескова назначили связным между боевыми группами и позиционным штабом батальона. Согнувшись пополам, Олег много бегал, а порой передвигался на четвереньках между окопчиками и командным пунктом полка, передавая сообщения и приказы. В эти дни он невероятно устал, ноги, спина и поясница болели от напряжения. Но каждую свободную минуту юноша набивал патронами обоймы для винтовок, пулемётные ленты, а главное, заполнял бутылки зажигательной смесью. Здесь нужна была особая осторожность, чтобы не обжечь руки. Удалой парень… он ползал между окопчиков по хорошо простреливаемым участкам поля и ещё подтаскивал боеприпасы бойцам. Раздав всё, кроме двух бутылок, тоже залёг в окопчик. Сам во время ночного затишья выкопал его сапёрной лопаткой, хорошо углубил. Бутылки с «коктейлем» крепко связал, стянул вместе ремешком. Зарывшись в землю, набросав на себя сверху комья земли и пожухшей травы, замаскировался, затаился.

Совсем рассвело и развиднелось. Казалось, даже потеплело. Изредка слышны были выстрелы, свистели пули. Артиллерия молчала. Олег лежал тихо и задремал. Но, верно, через полчаса земля задрожала и стала тихонько осыпаться с краёв окопчика. Эта дрожь и трепет земли, гул мощных двигателей были уже знакомы юноше. Гул нарастал и приближался. Песков чуть-чуть приподнялся и краем глаза оглядел то, что было перед ним по фронту. На их группу, лязгая тяжёлыми траками гусениц, разрывая, распахивая и разбрасывая мягкую землю, быстро шли три огромных машины. Правая катилась прямо на него. Танк оказался так близко, что водитель не мог уже видеть молодого бойца. Олег быстро перевалился на правый бок, так чтобы по ходу танка не попасть под гусеницу, а оказаться ровно под днищем машины. О чём он думал тогда, в те секунды, когда многотонная броня прокатилась над ним?

Он помнил только, что весь собрался в комок, съёжился и ждал… Секунда-вторая… Танк прошёл над окопчиком, обдав парня гарью солярки, и ушёл от него на два-три метра. Олег поднялся и легко метнул связку бутылок с коктейлем. Заряд пришёлся прямо в башню. Ствол пламени вспыхнул и поднялся над танком. Через две секунды вражеская машина превратилась в костёр. Но из танка, что шёл левее и отстал от правого метров на двадцать пять, ударил пулемёт. Последнее, что помнил Олег – оглушающий залп вражеского башенного орудия…

Ополченцы-рабочие, зенитчики и полк НКВД сумели удержать оборону до подхода подкреплений. Вечером 30 октября в Тулу прибыла танковая бригада: пять тяжёлых танков КВ-1, семь средних танков Т-34, двадцать два лёгких танка Т-60. С ними позиции занял и батальон мотопехоты числом 960 бойцов. А 31 октября на подмогу защитникам города выдвинулся гвардейский дивизион реактивных миномётов[13]13
  34-й гвардейский реактивный дивизион («катюши»).


[Закрыть] капитана Францева. Он прорвался в Тулу по ещё не занятому немцами Московскому шоссе. В тот же день в окрестностях города оказались остатки двух стрелковых дивизий, вышедших из окружения. Их также влили в состав оборонявшихся частей.

* * *

Олег очнулся от толчков. Открыл глаза. По серому небу медленно плыли белёсые облака. Чуть накрапывал дождь. Болела голова. Тошнило. Он лежал на телеге, которая ехала неторопливо и тряслась на ухабах дороги. Осмыслив, что живой, что ранен, юноша попытался подняться. Он напрягся и оторвал голову от копны мокрой соломы, на которой лежал. Острая боль пронзила мозг, в голове закружилось. Громко застонал, однако не потерял сознание. Кто-то приостановил лошадь и наклонился над ним.

– Потерпи, Олежек, потерпи дружочек, – услышал он и вновь открыл глаза.

Увидел строгое, исхудалое лицо своего товарища и сослуживца по боевой группе Пашки. Тому было семнадцать, и он всегда свысока поглядывал на Олега, хотя и вёл себя дружелюбно.

– Живой, слава богу! Ты ведь герой таперя! Герой и жив остался, – промолвил он и, всхлипнув, утер рукавом телогрейки увлажнившиеся глаза.

– Мы что, отступаем? Оставили позиции? – с тревогой пересохшими губами тихо спросил Олег.

– Не, што ты! Отбились от немцу. В ночь после вчерашнего бою подкрепление подошло. Остатки каких-то наших частей и даже танки. Немцы утром ещё пыталися нас сбить с позиции, но наши дали им хорошо по зубам, и отошли они. Ныне вот затишье, – торопливо и даже повеселев, рассказывал Павел.