Текст книги "Царь-монах. Государи и самозванцы на русском престоле"

* * *

В Коломенском на площади перед шатровым собором Вознесения Господня и на спуске к берегу реки собралось не менее трёх тысяч вооружённого люда. Тут и дворяне, и дети боярские, и боевые холопы, и стрельцы. Многие «верхи» – в сёдлах. Народ шумит, спорит. Люди собрались в круг близ стен собора. А в центре круга десятка полтора москвичей – посылов от Московского посада. Они стоят в длиннополых овчинных тулупах и шубах. Шапки сняты, крестятся на главу и Крест храма. Повстанцы и москвичи с любопытством рассматривают друг друга. Только во взглядах москвичей таятся опасливость и осторожность, а повстанцы смотрят на послов с некоторым вызовом и укором. Ляпунов и Сумбулов в кольчугах и накинутых поверх них короткополых овчинах негромко расспрашивают москвичей. Их окружают доспешные рязанцы. Правее их казаки с Беззубцевым и Юрловым. Левее, ближе к речному спуску – каширские, калужские и серпуховские служилые люди. Здесь же в окружении северских служилых людей Болотников. А почти у стен храма и на каменных крыльцах – Истома Пашков со своими епифанцами

– Или Шуйской – законный государь ести, что люди московския ему служити учали? – громко спрашивает Ляпунов.

– Законный, не законный, а татьбе и воровству не попущает, – отвечает седовласый бородатый московский купец.

– Яко прийдет законный государь Димитрий, ужо-т будеть вам – москалям, что верным воеводам и войску его противустоите! – с укором глаголет Беззубцев.

– Что ж по сю пору не явил ся зде средь воинства вашего? – спрашивает один из посадских в добротном овчинном тулупе.

– Бережёт ся государь наш Димитрий от ворогов тайных своих. Заговора остерегается! – громко и с вызовом отвечают ему донские атаманы.

– Отчего ж не показал ся еси, как прошлый год? Какого ж рожна беречися, коли Москва и стол царский – вот оне?! – пытают и вызнают москвичи, с хитрицой поглядывая на повстанцев.

Выйдя вперёд из среды окружавших его северцев, Болотников убедительно для всех восклицает:

– Сам аз не единожды видал и собеседовал с государем Димитрием во граде ляшском – в Самборе! Доподлинный государь наш есть Димитрий. Толико в монашеской сряде, и в латынском монастыре скрывает ся!

– Нет, тот должно быть другой! Государю Димитрию бысть убиту от Шуйских! Сами зрели убиенных – царя и Федьку Басманова – слугу его верного на Лобном месте, – отвечают ему московские посадские люди.

– Хто ж тогда у Самборе ся сокрывает? Сей с кем яз беседовал, добре про все московские дела ведает, многих вятших государевых мужей знает и на оных посылы деет, – с жаром доказывает Болотников.

– Слух есть то – не государь, а беглый дворянин московской Мишка Молчанов. Похож, стервец на государя Димитрия статью и голосом, но не ликом, хоть и бородавка у оного у носа. Но на Москве у государя ещё три двойника были! – отвечает седовласый московский купец.

– И кто ж таковы? – с интересом вопрошают Истома Пашков и его сподвижники.

– То сын боярский Барковский Ивашка и племянник князя Мосальского Стёпка. Толико бородавки аль бо родинки у переносья под десным оком не было у сих. Вот и бают, что убит был Ивашка Барковский. Но Ивашка тот жив и давно на Дон утёк, – поясняет седовласый купец.

А хто ж третий? – с интересом и хитрецой в глазах задаёт вопрос Беззубцев. При этих словах путивльского воеводы Юрлов поправил повязку на лице и отступил в задние ряды воинов.

– А третий – отвечает дородный посадский, – он – самый ближний к государю и ликом с ним схожий, и с бородавкой у переносья… То – расстрига Юшка Отрепьев! Сам оного не единожды лицезрел, – отвечает купец.

– И где ж он ныне? – спрашивает Болотников.

– А Господь его знает! – разводя руками, отвечает купчина. – Может и убит, а может где на Дону, аль на Тереку сокрывает ся.

Среди сотен воинов, окружающих послов вспыхивают сомнения, пересуды, споры. Московское посольство, казалось, ни с чем отправляется домой.

* * *

Восставшие и население южных городов верили в то, что Димитрий жив. Но молодой царь всё не появлялся в пределах России. Не имея возможности опровергнуть факт гибели царя Димитрия, восставшие толковали, что «де на Москве убит Росстрига Гришка Отрепьев, а истинный царь скоро явится народу». После неудачных переговоров в Коломенском с выборными от московского посада вожди повстанцев осознали, что отсутствие Димитрия может погубить всё дело. Болотников неоднократно писал в Путивль, требуя ускорить «возвращение» царя из Польши. Начиная с июня, путивльский воевода Григорий Шаховской многократно заявлял, что Димитрий идёт к Путивлю с большим войском. Но к осени его словам перестали верить. Тогда под давлением посадской общины Шаховской принял решение, отвечавшее ожиданиям народа. Он отправил гонцов на Дон к самозванному «царевичу Петру Фёдоровичу».

История «царевича Петра» корнями своими связана была с событиями 1605 года. Весной того года донские и волжские казаки приняли участие в важных событиях. Они захватили воевод, поставленных Годуновым в Царицыне, и привезли их в лагерь царевича Димитрия под Орлом, а затем вместе с царевичем выступили на Москву. Среди казаков был и ранее беглый холоп, а отныне казачий «товарищ» (служка) Илейка Коровин. Он стал лазутчиком казачьего отряда, вставшего на сторону царевича Димитрия. Летом 1605 года Димитрий вступил в Москву. Илейка оказался в столице вместе с отрядами казаков. Затем, когда воевода Иван Хворостинин был послан в поход уже молодым царём против астраханских воевод, оставшихся верными династии Годуновых. Илейка покинул столицу вместе с ним в Петров день (12 июля).

Хворостинин прибыл в Астрахань в конце лета 1605 года, а затем направил казачий отряд на Терек. Илейка попал в этот отряд и вместе с терскими казаками зимовал на Тереке. Деньги, полученные на царской службе, быстро разошлись, и с наступлением весны казаки стали думать о том, где вновь раздобыть деньги и пропитание. Войсковой круг стал обсуждать план похода на Каспийское море, «чтоб итти на Курь-реку, на море, громить турских людей на судех; а будет, де, и там добычи не будет, и им, де, было казаком к Кизылбашскому Шах-Аббасу служить». В случае удачи казаки намеревались вернуться на Терек или уйти в Персию.

Вскоре атаман Фёдор Бодырин собрал круг, на котором собрались 300 казаков, и предложил идти в поход на Волгу. Это предложение казалось более заманчивым, чем задуманный каспийский поход. И «стали де те казаки триста человек, опроче всего войска, тайно приговаривати, чтоб итить на Волгу, громить судов торговых». Т. е. целью похода являлся грабёж купеческих караванов. Но на Волге стояли многочисленные крепости с судовыми ратями. Ввязываться в войну с ними казаки опасались. Поэтому они решили объявить, что среди них находится «царевич Пётр», который намерен идти в Москву на службу к дяде, «царю Дмитрию».

Донские, запорожские и волжские казаки помогли царевичу Димитрию занять Москву. Они были не прочь остаться в столице, где им платили немалые деньги за службу и несение караулов в Кремле. Но, по настоянию московских бояр, казаков выпроводили из столицы и отправили в их станицы на Дон, в Запорожскую Сечь. Ветераны московского похода Димитрия не хотели мириться с таким положением. Многие стремились уподобиться атаману Кореле, ставшему царским придворным. В Терском войске роптали: «Государь, де, нас хотел пожаловати, да лихие, де, бояре… да не дадут жалованья». Казаки понимали, что бояре не потерпят их возвращения «за жалованьем» в Москву. Воеводы же приволжских крепостей не позволят им грабить торговые суда на Волге. Наличие царского родственника в войске спасало дело.

Потому казаки всё ж решились выдвинуть из своей среды самозванца, чтобы оправдать затеянный разбой. Кандидатами в царевичи стали сын астраханского стрельца Митька да Илейка Коровин. Оба служили у казаков в «молодых товарищах», исполняли всякую черную работу в казацких куренях. Из двух претендентов только Илейка бывал в Москве. Это и решило дело в его пользу. Да и что было терять Илейке? Он и на Тереке, и на Волге – бывший боярский холоп, «гулящий человек», а ныне вольный казак. В ту эпоху – удел простого казака.

Затею атамана Фёдора Бодырина поддержал атаман Гаврила Пан. Их отряды соединились на реке Быстрой. Время было смутное, и Терский воевода Петр Головин не посмел силой подавить зревший мятеж. Воевода послал «царевичу» приглашение прибыть в Терский городок, но казаки «отклонили такую честь». Тогда Головин смиренно просил казаков не покидать Терек, а оставить хотя бы половину бойцов «для приходу воинских людей (крымских татар или персов)». Но казаки не послушали воеводу и ушли войском к Астрахани. Астраханский воевода Иван Хворостинин отказался «для грабежу» пустить в город «царевича» и не дал повстанцам поживиться в городе. Но он не решился предпринять против них военные действия, тем более что многие астраханские казаки присоединились к Терскому войску.

Казаки без боя заняли четыре небольших городка на Волге. Если бы они при этом казнили воевод, Разряд непременно сообщил имена погибших. Однако, дело обошлось без кровопролития. Силы повстанческого Терского войска удвоились за счёт примкнувших к ним добровольцев и беглых холопов и достигли 4 тысяч человек. Казаки повсеместно заявляли, что везут в Москву «племянника Дмитрия». Это позволило им пройти до Царицына и Самары. От Казани навстречу терцам двигалась судовая рать боярина Федора Шереметева. У воеводы было достаточно сил, чтобы заставить мятежных казаков повернуть вспять.

Но в начале апреля на пути к Самаре до «Петра» и терцев дошло известие, что к ним идут царские послы – Григорий Отрепьев, Юрий Беззубцев и дьяк Третьяк Юрлов-Плещеев с грамотой от царя Димитрия. Казаки неожиданно для себя получили приказ «итти к Москве наспех». Фёдор Бодырин, Гаврила Пан и «царевич» быстро смекнули, что наличие царских послов в Терском войске изменит ситуацию. Государь, очевидно, готов был признать «Петра» своим племянником, чтобы использовать его войско для расправы с заговорщиками. Но заговорщики явно опередили…

Что случилось с посольством на пути к Самаре – где-то в середине апреля в верховьях реки Медведицы осталось тайной. Ясно одно – раненый Третьяк Юрлов с несколькими своими соратниками настиг терских казаков под Самарой. Он сохранил царскую грамоту, огласил и отдал её терским казакам. Ещё в первой половине 1606 года отношения между самозванцем Петром и молодым царём Димитрием оставались не до конца определёнными. Однако, его войско двигалось вверх по Волге и явно направлялось к Москве – на помощь Димитрию. Тут Юрлов помог терцам благополучно разойтись с судовой ратью Шереметева в районе Казани и добраться до Свияжска, так как к маю терцы продвинулись западнее Свияжска и были на пути к Васильсурску. Т. е. «царевич Пётр» и Бодырин уже прошли с войском две трети пути от Астрахани до Москвы. Видимо, немалую роль в этом походе играл Третьяк Юрлов. Однако за Свияжском атаманы узнали о гибели царя Димитрия. Терское войско оказалось в западне. Впереди была Москва, где взяли власть заговорщики, позади – воевода Шереметев. Узнав о перевороте 17 мая в Москве, «царевич» повернул войско назад. Тогда казаки решили вновь воспользоваться услугами Юрлова-Плещеева. Как свидетельствует «Карамзинский Хронограф», казаки «поворотилися с тем вором с Петрушкою на низ (в низовья Волги), и, проехав Свияжской (крепостью), под горами стали». Юрлов явился в Казань и уверил тамошних воевод, что Терское войско готово выдать им самозванца «Петрушку» и принести присягу царю Василию. Усыпив бдительность казанских воевод, казаки ночью быстро прошли на стругах мимо Казани и ушли к Самаре. Теперь им представилась возможность приступить к захвату добычи и разбою. Полилась кровь. Казаки стали «побивать насмерть» встречных служилых людей и купцов. Спустившись до устья Камышенки, они преодолели Переволоку, и укрылись в донских станицах. Там «Пётр» провел несколько месяцев.

Неспокойно было на Тихом Дону. Но царь Василий искал способ «замирить» вольницу. По его приказу сын боярский Молвянинов 13 июля 1606 года повез на Дон 1000 рублей денежного жалованья, 1000 фунтов пороха и 1000 фунтов свинца. Меры Шуйского достигли определённой цели. Часть донских казаков осталась в своих зимовьях, и не участвовала в походе на Москву.

Было явно и то, что «Пётр» и терские атаманы не знали, кому верить и не принимали всерьёз известия о том, что царь Димитрий жив. Потому на Дону в течение полугода «царевич» отказывался присоединиться к отрядам донских казаков, которые один за другим оправлялись с Дона в Путивль. Именно тогда Юрий Беззубцев привёл к Болотникову с Дона около тысячи казаков и бывших боевых холопов. Неотступно при Беззубцеве был и Третьяк Юрлов, вероятно уполномоченный «царевичем Петром» и терскими атаманами разведать обстановку на Северщине. Некоторое время «Пётр» с терскими казаками держался в Монастырёвском городке под Азовом, а затем на стругах пошёл на Северский Донец. Скорее всего, он и терские атаманы получили весть от Юрлова о том, что повстанческие войска дерутся уже под Москвой. Двигаясь вверх по Донцу, казаки подошли к крепости Царёв-Борисов. Воеводы Сабуров и Приимков-Ростовский отказались сдать крепость «царевичу». Но в крепости началось восстание и ворота казакам были открыты. Оба воеводы были схвачены и подверглись жестокой казни.

На Северском Донце в октябре Бодырин и «Пётр» повстречали гонца с грамотой «от князя Григория Шаховского да от путивлцов ото всех». Шаховской и путивличи настойчиво просили «царевича» «идти наспех в Путимль, а царь Дмитрий жив, и идет со многими людми в Путимль».

* * *

В Москве знали, что «воры» во главе с атаманом Соломой Казаком подняли мятеж и захватили Боровск, Верею, Борисов, Можайск, Волоколамск, Иосифо-Волоколамский монастырь, Вязьму, Дорогобуж. В Вязьме и Можайске подвизался Федька Берсень – сподвижник атамана Соломы. Падение Вязьмы, Можайска и Волоколамска отрезало Москву от западных уездов. Повстанцы активно действовали на дороге, связывавшей столицу с Тверью и Новгородом. Служилые люди Твери восстали против царя Василия Шуйского так же, как служилые люди Рязани, Вязьмы, Можайска. Касимовский хан Ураз-Мухаммед установил тесные связи с повстанцами.

Однако, Смоленск оставался верен Шуйскому. Здесь местные дворяне и дети боярские, стали собирать силы для помощи осаждённой Москве. Смоляне известили Москву о сборе войска. Выступил против повстанцев и Иосифо-Волоколамский монастырь, куда игумен и старцы заманили нескольких предводителей повстанцев вот главе с Соломой Казаком, и, «обманом перепоя», перебили их всех. Монастырь был взят в осаду повстанцами, но взять мощную монастырскую крепость им было «не по зубам». Тем временем, Шуйский поспешил направить навстречу смоленскому ополчению отряд князя Мезецкого и окольничего Крюка-Колычева. Московские воеводы сняли осаду с монастыря и выбили повстанцев из Волоколамска. Затем повстанцы оставили Вязьму и Дорогобуж. Дворяне из Смоленска, Серпейска, Дорогобужа выступили к Можайску и 15 ноября осадили город, занятый повстанцами. Вскоре туда же подошёл и воевода Крюк-Колычев. Оборона Можайска продолжалась около недели. Его обороняли донские казаки во главе с атаманом Иваном Горемыкиным и местные дети боярские во главе с Фёдором Жихаревым. Только благодаря тому, что донской атаман перешёл на сторону Шуйского, город оказался в руках московских воевод. Затем Шуйскому целовала Крест и Коломна. Угроза полной блокады Москвы была снята.

* * *

Казачье войско «царевича Петра» пришло в Путивль по реке Сейму на своих стругах приблизительно в первой половине ноября 1606 года. Здесь к волжским и терским казакам присоединились донцы. Но приход «царевича» в Путивль был отмечен кровавым злодеянием. Старец Дионисий – игумен Молчинского Богородицкого монастыря в Путивле «видя в мире смуту и прелесть вора Петрушку, не боясь смерти, обличал. И вор Петрушка велел того игумена за то убить… И на тое монастырскую вотчину царя Василья жалованные грамоты, взяв у него, изодрал… и как вор Петрушка был в Путивле, и игуменья Деонисья скинул з башни и убил до смерти…»¹⁴.

Порубы и тюрьмы Путивля были переполнены. В самом начале восстания под стражу были взяты местные воеводы князь Ростовский с товарищами. Когда Болотников выступил в поход на Москву, он не стал трогать бывших воевод. За полгода в Путивль навезли многих пленных бояр, стольников, знатных дворян – сторонников Шуйского, захваченных в разных городах. По традиции знать имела право на то, чтобы её судил сам царь. Вожди повстанцев, стремясь показать уважение к закону, отправляя пленных воевод на царский суд в Путивль. Былые сподвижники царя Димитрия опасались вызвать его гнев. Многие помнили, что царевич Димитрий нередко жаловал захваченных воевод, а казнил лишь немногих. Когда же в Путивль во главе казаков явился «царевич Пётр», воеводы и дворяне, сидевшие в тюрьмах, подверглись едва ли не поголовному истреблению. С этого времени казни дворян и бояр приобрели несравненно более широкий размах, чем это было при Болотникове и Пашкове.

* * *

Более чем двухнедельная передышка помогла властям преодолеть замешательство и панику. Самые уязвимые места оборонительной системы столицы были укреплены. Поскольку повстанцы расположились в Заборье близ Серпуховских ворот и построили свой укреплённый стан – «гуляй-город», то и воеводы Шуйского сосредоточили там же значительные силы. Большой отряд, в котором были ополченцы, стрельцы, и дворяне «засел в обозе» (защитники соорудили свой укреплённый лагерь) за стенами перед теми же городскими воротами.

Но в ночь с 15 на 16 ноября произошло, казалось, непредвиденное. Под покровом непогоды и темноты к Калужской воротной башне подрысили около 500 верхоконных рязанцев – дворян и детей боярских во главе с Ляпуновым и Сумбуловым. Некоторое время между стражей ворот и рязанцами шли переговоры. Затем стража раскрыла ворота и пропустила рязанцев в город. Ляпунов привёл часть своих сторонников к Шуйскому с повинной. Рязанцы оставили повстанческий лагерь, ибо их интересы разошлись с интересами служилых людей и казаков Болотникова. В том и явлен феномен Гражданской войны. Ибо здесь, казалось бы, явное предательство зачастую таковым и не являлось в силу порой неосмысленного суперэтнического единства, в силу подлинного или показного раскаяния, вызванного участием в войне на той или иной стороне. Нельзя не учитывать в этой ситуации и социальных мотивов, хотя и в войске Болотникова – Пашкова оставалось ещё немало дворян и детей боярских. Посольство москвичей, побывавшее в Коломенском в ходе переговоров, породило великие сомнения у рязанских служилых людей и стрельцов из отряда Ляпунова и Сумбулова. Многие из них действительно усомнились в том, что законный царь Димитрий спасся в ходе переворота 17 мая! Какой тогда был им смысл оставаться в лагере повстанцев? Так или иначе, но замыслы вождей повстанческого войска были спутаны.

Утром 16 ноября в Воскресенье во время литургии на московских звонницах вдруг ударили в набат. Вооружённые москвичи бросились к своим заставам. Часть их стала стекаться к Кремлю. Затем ударили пушки. Начался приступ. В тот же день утром Пашков и Болотников попытались пробиться к Серпуховским воротам. Казаки смогли смять сторожевое охранение «гуляй-города» у ворот, но, попав под огонь пушек и пищалей, откатились назад.

* * *

Лёгким снежным покровом припорошило окоченевшую от первых морозцев землю. Инеем убрало леса и перелески. Солнце чуть пробивалось сквозь морозную дымку. На следующий день, 17 ноября, за час до полудня в стылом прозрачном воздухе раздались первые орудийные залпы и разбудили дремлющие в снежной дымке окрестности южнее и восточнее Москвы. Построились, двинулись, зарысили колонны верхоконных и пеших хорошо вооружённых, бряцавших доспехами людей. Призывы и приказы воевод, ругань, а порой острое слово и смех, ржание лошадей, топот копыт будили аэру. Воинские отряды сопровождали сотни возов, десятки пушек и пищалей, поставленных на лафеты, скрипевшие и стучавшие колёсами. И весь этот гомон и шум, сопровождаемые учащаемся громом орудий, огласили ближайшее Подмосковье. А тихая Москва, казалось, настороженно и тонко дремала под первым снежным покровом. Но и здесь на перекрёстках улиц и у торговых рядов люди собирались в небольшие группы и негромко, с тревогой обсуждали то, что творится у стен столицы. К заставам, стенам и башням вновь спешно стекались защитники города.

Болотников и Пашков вновь вывели свои отряды из Коломенского. Встречь им вышла почти вся рать Шуйского. Противники сошлись севернее Коломенского у правого берега Москвы-реки. Ударили орудия, их сменили дружные ружейные залпы. Тем временем один из отрядов повстанческого войска перешёл Москву-реку по льду близ Симоновской слободы. Симонов монастырь с его пушками и стрелецкой стражей был на стороне Шуйского. Когда повстанцы попытались прорваться вдоль Москвы-реки к Яузским воротам, со стен монастыря ударила артиллерия и накрыла повстанцев ядрами и дробом. Те откатились назад, потеряв около ста человек убитыми и ранеными. Между тем полки Шуйского потеснили повстанцев на правом берегу реки. Повстанцы отступили в Коломенское и приготовились к обороне.

* * *

26 ноября Истома Пашков попытался прорваться в Москву вдоль Яузы со стороны Рогожской слободы и деревни Карачарово. Впереди повстанческого войска шёл отряд Кохановского числом более 200 человек. Если бы этому отряду удалось переправиться через Яузу, повстанческое войско перерезало бы дорогу на Ярославль и заняло большое и богатое Красное село.

Но тут к Карачарову подступили московские воеводы, которые прекрасно понимали, чего хотят добиться Пашков и его сподвижники. Они заняли левобережье Яузы и препятствовали повстанцам переправиться через реку. Жестокий бой развернулся в самой деревне на подступах к слободе. Сначала в бой пошло огнестрельное оружие и здесь важную роль играли стрельцы и пищальники. Но затем, когда повстанцы устремились к переправе, бой стал рукопашным. Скопин-Шуйский вовремя сделал вылазку и занял правый берег Яузы, предупредив прорыв повстанцев на правобережье. Московские воеводы получили подкрепление и потеснили людей Пашкова. Но те неоднократно отбрасывали московских воевод и переходили в рукопашную схватку. Сражение продолжалось до вечера и с наступлением темноты прекратилось. Отряды Пашкова отступили, сохранив боеспособность. После ожесточённого сражения в плену у воевод Шуйского оказалось лишь немногом менее 100 израненных бойцов противника.

На следующий день главные силы московского войска во главе с Мстиславским и Воротынским вышли к Коломенскому и построилось в боевые порядки. Навстречу им из Коломенского двинулись отряды Болотникова. Схватка было началась, но поскольку быстро стемнело, противники оставили поле боя.

* * *

Решительное сражение под Москвой развернулось 30 ноября. На день раньше к Шуйскому на помощь подошли отряды из Можайска, и он бросил значительные силы на Коломенское. Одновременно его войска подступили к укреплённому табору в Заборье и взяли его в клещи. Начались жестокие бои за «гуляй-городок» у Серпуховских ворот. Воеводы Шуйского стянули туда все лучшие и боеспособные войска. Но и казаки уже давно соорудили укрепления из сцепленных саней, возов, брёвен и кольев. Центр противостояния в сражении за Москву переместился к Заборью. Люди противостоящих сторон были предельно напряжены. Казалось, что в морозном, зимнем, белёсом небе и в воздухе висит что-то гнетущее, тяжёлое, то, что должно было скатиться с невидимой небесной высоты в ту или в другую сторону и раздавить то или иное войско. Началось решающее противостояние. Это особенно хорошо чувствовали в повстанческом лагере.

Ранним утром 2 декабря Болотников послал Истому Пашкова с его отрядами на помощь Заборью. Сам же остался отбиваться от московских воевод в Коломенском.

Пашков с отрядом более 400 сподвижников из Епифани обошёл «гуляй-городок» правее версты на две и сделал вид, что хочет нанести удар «в спину» или «в плечо» московского войска. Московские воеводы приготовились было отражать напуск конницы Пашкова, но тот дал знать, что прекращает боевые действия и переходит на сторону Шуйского. Мстиславский, Воротынский и Скопин-Шуйский вздохнули с облегчением и перекрестились. Ещё бы – один из виднейших и противников Шуйского прекращал борьбу!

В составе отряда Пашкова, перешедшего на сторону противника, были и дворяне, и дети боярские, и городовые казаки, и стрельцы из Епифани и её округи. Остальные повстанцы из отряда Истомы, численностью до двух тысяч человек, решили продолжать сопротивление. Они частично откатились к Коломенскому, частично были рассеяны и взяты в плен. Кто-то прорвался к Заборью.

Что руководило Пашковым? Истома был один из самых последовательных предводителей повстанцев? Несомненно, причиной его перехода на сторону Шуйского стали доводы московского посольства в Коломенском, касавшиеся подлинности спасенного царя Димитрия. Но, вероятно, переход Пашкова под знамёна Шуйского вызван и серьёзными разногласиями с Болотниковым, а также и соперничеством с ним. Это был очередной феномен Смуты.

* * *

Московские воеводы громили войска Болотникова, окружив их в Коломенском. А казачьи атаманы в Заборье собрались на совет. Первым взял слово Беззубцев:

– Браты-атаманы, еж ли у веси сей не сдюжим, то не видать нам Москвы, как своих ушей. Молвите казакам, штоб насмерть стояли за государя нашего Димитрия.

Беззубцев замолчал и внимательным взглядом обвёл молчавших атаманов.

Тут Юрлов, сняв шапку, шитую из волчьего меха, и утерев чело, негромко произнёс:

– Верно молвишь, Юрги, толико внемли моему совету. Выведи часть верхоконных казаков из гуляй-городка. Пусть бой ведут с пищалей да мушкетов, но с коней не сходят. Оные на собя часть ворога отвлекут и с плеча гуляй-городку помочь подадут. Глядишь, воеводы Шуйского разом на наш казачий табор не навалятся.

– Тако и сделаю, – отвечал Беззубцев, кивая.

Остальные атаманы также согласно закивали головами. Ещё за час до боя, Беззубцев вывел часть казаков из гуляй-городка. Воеводой в укреплённом таборе он оставил своего сына Дмитрия и половину казачьего войска. Рядом с Беззубцевым неотлучно верхом был и Юрлов.

* * *

Три дня в самом начале декабря громыхала канонада близ южных окраин Москвы у Скородома. Тяжёлые пушки били зажигательными снарядами по укреплённому казачьему стану в Заборье. Казаки ж упорно сопротивлялись, порой, удачно отстреливаясь, из затинных пищалей. Огонь зажигательных снарядов, который схватывал укрепления и избы, тушили водой из колодцев. Благо воды хватало. Огненные ядра часто забрасывали и тушили сырыми яловичными шкурами. Тем временем с запада Заборье осадили отряды смоленского ополчения. Смоляне разбили свой стан близ Новодевичьего монастыря у впадения реки Сетуни в Москву. Следом князья Михаил Шуйский и Михаил Скопин во главе своих отрядов заняли Данилов монастырь и блокировали Заборье с востока.

Ещё на пути к столице к смоленскому ополчению присоединились дворяне и дети боярские из Белой, Вязьмы и Дорогобужа. Но общая численность отряда не превышала полторы тысячи копий и сабель. Их встретил соединённый отряд князей Михаила Шуйского и Михаила Скопина, который был в три раза больше. Однако, главный удар московские воеводы решили нанести с запада. Князья Иван Шуйский, Иван Голицын и воевода Михаил Шеин собрали ударный сторожевой отряд – «эртаул», который возглавил известный смоленский дворянин Воин Дивов. С ним во главе сотен «в дело» были посланы дворянские головы: «Матфей Романов сын Уваров, да Дмитрей Полуехтов, да Павел Головачёв». Вероятно, «в эртауле» насчитывалось от 600 до 800 самых боеспособных воинов.

Трёхдневная осада и бомбардировка Заборья подорвали силы и единство казацкого войска. В полдень, когда ещё били московские пушки, смоленский «эртаул» неожиданно пошёл на приступ. В казачьем стане тогда тушили пожары. Увидев, что к Заборью направляются значительные силы конных, хорошо, вооружённых, доспешных дворян, Юрий Беззубцев вывел в поле и тронул в помощь казачьему стану отряд в пятьсот сабель. Но тут наперерез ему из Даниловского монастыря выдвинулся конный полк, ведомый князем Михаилом Шуйским. Прежде, чем казачья лава сошлась с сотнями дворянского ополчения в сабельной сече, дворяне и дети боярские дружно выпалили по казакам. Под роем пуль дворянского ополчения казачьи кони вставали на дыбы, заваливались на бок, переворачивались через голову, калеча казаков. Третья часть казаков была убита или ранена этим залпом. Напор казачьей конницы ослабел. Казаки ударили по одетой в тегиляи, доспехи и брони дворянской коннице уже на излете. Этот удар только слегка ошеломил дворян и детей боярских. А следом началась кровавая сеча, в которой с каждой минутой дворяне всё заметнее крошили и били казаков…

В жуткой свалке под свист пуль, скепанье сабель, удары шестопёров, цоканье клевцов, ржание лошадей и крики сражённых Юрлов, упираясь в стремена, кричал Беззубцеву:

– Юрги! Уводи казаков Серпуховской дорогой!

Беззубцев, слыша сквозь гул схватки голос соратника, громогласно отвечал:

– Не можно! Казаки у Заборья гибнуть! Там-от и сынок мой – Дмитрий!

– Не дури, Беззубцев, уводи казаков! Ни-то сами сгинем и всё дело загубим! Болотников уж-от побежал из Коломенского! – орал в ответ ему Юрлов, осаживая коня.

Беззубцев, понимая бесполезность продолжающейся схватки, скрипнул зубами, выругался матерно и кивнул головой. Вслед за тем он велел трубить в рожок и дал сигнал к отступлению. Казаки, оставив сабли и шестопёры, повернули коней и дали им шпоры. Многие стали быстро отрываться от наседавшего противника и, разворачиваясь в седлах, отстреливались из пистолей и пищалей-ручниц. Кто-то, уходя от погони, успевал пустить меткую стрелу в сторону противника, кто-то помогал раненому товарищу удержаться в седле. Тяжёлая доспешная конница дворянского ополчения не стремилась преследовать казаков. Да и князь Михаил Скопин не велел догонять врага. Своё дело он сделал – казаки не смогли прорваться к Заборью и снять осаду «гуляй-городка». Теперь своё слово должны были сказать смоленские дворяне. А Беззубцев и Юрлов, потеряв около трети людей из своего отряда, отступили от Москвы по Серпуховской дороге. Болотников отбивался в Коломенском три дня с 3 по 5 декабря. Затем он прорвал окружение и в тот же день отступил на юго-запад.

А тем временем в Заборье стало горячо. Разметав и разрубив секирами лёгкий забор из высоких кольев и раздвинув возы дворяне и дети боярские смоленского эртаула ворвались в горящий гуляй-городок. Около тысячи казаков бросились им навстречу, и в проломе завязалась кровавая сеча. Но большинство казаков всё же не приняло участие в схватке. Почти 4 тысяч защитников гуляй-города или тушили пожар, или оказались в замешательстве. Они не взялись за оружие, не смотря на призывы Дмитрия Беззубцева и атамана Аничкина «дать бой супротивникам». На помощь смолянам вскоре подоспели воины из Данилова монастыря, ведомые Скопиным. Этих было более тысячи человек. Воины эртаула смяли защитников и ворвались в гуляй-городок. Правда, московские воеводы не успели вовремя стянуть кольцо и полностью блокировать гуляй-город. У юго-восточных ворот, произошла новая скоротечная схватка. Здесь собралось более полутора тысяч верхоконных казаков, которые ринулись вон из Заборья. Дворяне и дети боярские успели несколько раз выпалить по тем, кто рискнул прорваться и избежать плена. В этой схватке полегло ещё до восьмисот казаков. Между тем, казаки, оставшиеся в Заборье, связали Беззубцева, Аничкина и двух их соратников, а затем сложили оружие и «сдалися за крестоцелованием». Они «государю били челом и Крест целовали на том, что ему государю служить будут». Их полностью разоружили и отправили в Москву.