Текст книги "Красный город. Певец-2"

Глава четырнадцатая. Герцог и другие

Герцог Хоувен, оторвавшись от бумаг, с минуту молча смотрел на человека, склонившегося перед ним. Это был неприметный человечек средних лет, с гладкой выбритой головой, чистыми белыми руками и той характерной гибкостью спины, которая развивается от многократных поклонов.

– Напомните своё имя, – произнёс наконец герцог.

– Форш, Ваша светлость, – отвечал человечек.

– И Вы служите…

– …младшим разносчиком, Ваша светлость.

– Встаньте нормально, – поморщился герцог, – мне не доставляет удовольствия разговаривать с Вашим загривком.

На самом деле герцогу хотелось получше изучить выражение глаз своего собеседника, когда тот станет отвечать на задаваемые ему вопросы. С той же целью высокородный герцог Хоувен подчёркнуто обращался на «Вы» к этой незначительной фигуре королевских трапез, заставляя её внутренне дрожать от непривычной, а потому подозрительной вежливости.

– Как поживают ваши сёстры? – поинтересовался герцог.

– Благодарю Вашу светлость, – воскликнул человечек, прижимая руки к сердцу, – их мужья теперь – уважаемые люди, в деревне смотрят на них с почтением. Ах, если бы не Вы…

– Полно, это сущий пустяк, – поморщился герцог, делая вид, что совершенно забыл одно деяние, вознёсшее родственников этого человечка на недосягаемую высоту в родных краях. Некоторое время назад в родной деревне Форша появились закупщики провианта. Они громогласно объявили, что посланы приобрести припасы по справедливой цене и только у перечисленных в грамоте лиц. После чего на деревенской площади протрубили три раза в сигнальные трубы и возгласили имена тех самых родственников разносчика.

Факт, с которым было невозможно спорить: герцог Хоувен желал приобрести яблоки, репу, овёс и прочее у названных в документе двух крестьянских семей. Именно их фрукты и овощи считались отныне лучшими в округе.

С той поры оба крестьянских хозяйства купались в лучах славы и умело пользовались неожиданным благом, свалившимся на них как с ясного неба. А сама грамота висела на стене в доме деревенского старосты, который извлёк свою выгоду от её наличия. Он непременно показывал её всем заезжим-проезжим и туманно намекал на особые отношения деревни с Утёсом.

Вспомнив ненароком эту пустяковую историю, герцог Хоувен умело играл на чувствах королевского разносчика. Их беседа выглядела как почти дружеская болтовня (буде такая возможна).

– Что интересного во дворце? – спросил герцог.

На малых мира сего редко кто обращает внимание. Подавая и унося блюда во время трапез, скользя незаметными тенями вдоль стен, в одинаковых ливреях, они сливаются с неодушевлённой мебелью. Их редко стесняются, ибо они всего лишь появляются и исчезают по щелчку пальцев.

Однако всесильный герцог давно оценил пользу, приносимую ему этими маленькими людьми. Брошенная вскользь реплика, нахмуренный лоб или жест досады своевременно доходили до Хоувена. «Власть основывается не на мечах, – постоянно внушал он сыну, – право сильного всегда покоится на информации, которой он обладает. Самая огромная армия без ясной цели перед собой будет бестолковым сборищем баранов. А цель опирается на знание»…

– Итак?

– Его Высочество высказали желание поохотиться…

– Юноша просто бредит скачками с копьём наперевес.

– Дигна11
  Дигна – обращение к детям королевской семьи женского пола.


[Закрыть] Ариана обсуждала с отцом новую книгу, полученную от иноземных торговцев…

– О чём книга? Умница дигна могла бы стать замечательным правителем, родись она мальчиком.

– Я не всё расслышал, Ваша светлость, но король был очень весел и громко хохотал, показывая пальцем на картинки.

– Ясно, очередное описание путешествий какого-нибудь купца, забавляющего публику россказнями о пятиногих животных и шестикрылых птицах. Кстати, не высказывал ли король желания построить парк для таких животных? Не называл ли он места?

Человечек задумался.

– Нет, Ваша светлость, – отвечал он, – я ничего такого не слышал.

– Жаль, – с притворным огорчением произнёс герцог, – если бы всегда удавалось предугадывать желания короля Виллема, наше королевство вступило бы в эпоху благоденствия. Счастливый король – счастливые подданные. Не так ли?

– Разумеется, – и маленький разносчик вновь склонился перед грозным герцогом.

Следующим был шёлковых дел мастер, поставлявший ткани в королевские мастерские. Герцог повёл разговор с ним в ином ключе.

– Приветствую Вас, гор Златоцвет, – деловито сказал он, когда мастер появился в дверях его приёмной.

– Всецело к услугам Вашей светлости, – радостно ответил вошедший, предвкушавший хороший заказ.

– Что Вы скажете о неймарском шёлке?

– Замечательная ткань! – воскликнул мастер.

– Могли бы Вы в ближайшее время обеспечить несколькими рулонами мою мастерскую?

– Простите меня за дерзость, но разве…

– Ах, мой личный мастер подцепил в дальних краях болезнь, уложившую его на некоторое время в постель. Поэтому мне приходится прибегнуть к помощи королевского поставщика. Уж надеюсь, Вы забудете о торговом соперничестве, или что там у вас случается, и поможете мне с выбором.

– Сочту за честь, Ваша светлость, – сказал успокоенный мастер.

– Кстати, что сейчас слышно насчёт достойных обойных тканей?

– Обойные ткани для больших помещений? – уточнил мастер.

– Именно так. Мне бы хотелось освежить кое-какие комнаты в Утёсе. Приелся старый цвет.

Мастер замялся.

– Ну же, смелее! – засмеялся простодушно герцог. – Или Вам требуется успокоение на каждый пункт моих предложений? Вот уж не думал, что вы, торговцы, настоль щепетильны, когда дело касается прибыли!

– Дело не в прибыли, – сказал мастер.

– Тогда в чём?

– На днях я имел разговор с распорядителем королевского двора, господином Сакром.

– И какое отношение к моему Утёсу имеет господин Сакр? – недоумевающе произнёс герцог.

– Он передал мне повеление придержать все имеющиеся запасы обойных тканей, а также позаботиться о закупке новых в большом количестве.

– Если Вы думаете, что повеление господина Сакра превосходит… – нахмурился герцог.

– Прошу прощенья, Ваша светлость, но я не могу ослушаться данного мне повеления.

– Даже так? – притворно удивился герцог. – Жаль, очень жаль…

Однако досада, явственно промелькнувшая на его лице, сменилась чувством глубокого удовлетворения, как только мастер шёлковых дел покинул приёмную.

– Кажется, я нащупал ниточку! – воскликнул герцог. – Либо Сакр задумал полностью обновить Примейон, что маловероятно, либо грядут большие перемены, о которых следует подумать.

Герцог позвонил в колокольчик и вызвал к себе Ворона.

Ворон был уже стариком, впрочем – подтянутым и отнюдь не производящим впечатление немощного существа. Он начал служить герцогу, когда тот был ещё молодым человеком, и прошёл со своим повелителем огонь, воду и медные трубы. Даже от имени своего он отказался в пользу этого прозвища. Давным-давно молодой Хоувен, увидав его своеобразный хищный профиль, воскликнул:

– Чистый ворон! Такой же чёрный и носатый!

Так и приклеилось к слуге это прозвище, которым он даже гордился. Любое прозвище несёт в себе определённый момент близости с тем, кто его придумывает. Оно – свидетельство неравнодушия между двумя людьми. Так считал этот человек, гордился службой у Хоувена и служил верно. В свою очередь, герцог доверял ему абсолютно.

Вот и сейчас он, вызвав старика к себе, без обиняков сказал:

– Слушай меня внимательно. Требуется поговорить со всеми людьми, которые могут заниматься строительством.

– Какова цель общения с ними?

– Я хочу знать, насколько они загружены заказами.

– И только?

– Конечно же нет. Не привлекая внимания, следует выяснить, в каком месте самые занятые из них начнут в ближайшее время делать что-то. В средствах можно не стесняться. У кого-то язык развяжется в трактире, а у кого-то просто возникнет желание похвастаться.

– Требуется ли перебить заказы?

– Ни в коем случае. Всё должно выглядеть как невинное любопытство, как вопросы от скуки.

Ворон поклонился в знак того, что поручение герцога абсолютно ясно и будет исполнено, после чего молча удалился. Долгая безупречная служба освобождала его от соблюдения ритуалов.

После Ворона герцог Хоувен вызвал к себе гофмаршала Утёса и поручил ему заказать всё, что могло бы понадобиться для переделки интерьеров замка: обойные ткани, потолочные панели под роспись, дерево южных пород для мебели и прочее.

– В каком объёме заказывать, Ваша светлость? – спросил гофмаршал, готовясь записывать указания.

– Пока наше пожелание не оформляйте, но узнайте цену и временны́е возможности: насколько быстро поставщики смогут обеспечить наших мастеров.

– Мы готовим большую перестройку, Ваша светлость?

– Возможно. Начните заниматься этим прямо сейчас. Каждый вечер докладывайте мне об успехах.

Глава пятнадцатая. Отец и сын

Закончив ежедневные дела с посетителями и просителями, герцог Хоувен приказал подать ему завтрак в рабочий кабинет. Перейдя туда из приёмной, он опустился в удобное кресло и, с интересом глядя на одну из стеновых панелей, произнёс вкрадчивым тоном:

– Доброе утро, сын! Вы не спите?

Из-за стены донёсся глухой недовольный голос графа Питера, который пробурчал что-то невнятное в ответ.

– Так выходите же скорее, завтрак сейчас принесут.

– И в чём был смысл моего сидения в этом тёмном закутке? – поинтересовался сын герцога, появляясь из тайного убежища.

– Что ты скажешь о моих посетителях? – спросил герцог Хоувен, отбрасывая иронию и становясь абсолютно серьёзным. – Надеюсь, что ты не дремал там, а слушал всё очень внимательно.

– Я старался, отец.

– Так что же?

– С кого начать?

– Поделись своим мнением обо всех.

– Болваны.

– Очень ёмкое определение! – расхохотался герцог. – Однако не забывай, что Ворон вот уже много лет служит мне верой и правдой, и служит безупречно, поэтому называть его болваном я бы не стал. Да и остальные не так глупы, как стараются казаться. Они – люди маленькие, зависимые от нас, а потому предпочитают сначала уловить направление ветра, а уже потом высказываться.

– И зачем же ты позвал их? Ветер – это ты. Ты сам знаешь, в каком направлении дуть.

– В том-то и дело, что король Виллем решил пробудить свой собственный ветер. И куда он подует – ещё вопрос.

– Ты уверен?

– Вспомни разговор с мастером шёлковых дел!

– Он всего лишь сказал, что не может гарантировать большую поставку тканей.

– И что, по-твоему, это означает?

– То, что у него нет большой партии ткани.

Герцог Хоувен постарался скрыть разочарование в умственных способностях сына. Он взмахом руки разрешил лакею, появившемуся в дверях, поставить приборы на столы, дождался, пока все блюда займут свои места, лакей удалится, и только затем, при закрытых дверях, повторил свой вопрос:

– Подумай, куда могла испариться шёлковая ткань в Красном городе? Да ещё в таких количествах.

Граф Питер притворно закатил глаза, изображая размышление:

– Это означает, что её кто-то уже купил! Отец, ты загадал мне не столь сложную загадку.

– Загадка не в том, что её кто-то купил. Кто-то и уже, как ты верно заметил. Главное, для чего купили столько ткани, что лучший мастер по шёлку отказывает мне. Мне – Хранителю Красного города!

– Верно, – задумчиво сказало граф Питер.

– И что это значит?

– Что мастер по шёлку не боится отказать тебе. Это ведь выглядит дерзко: предпочесть поставку кому-то ещё, а не тебе!

– А если этот кто-то, как ты выразился, не просто кто-то, а…? Ты следил за этим торговцем в смотровое отверстие: что прочитал ты на его лице?

– Он был спокоен, – подтвердил граф Питер.

– Значит, тот, кто заказал у него весь шёлк, может обеспечить ему защиту в любом случае. Так мы приходим к мысли, что наш конкурент не кто иной, как сам…

– …король, – закончил граф Питер.

– Именно так.

– Тогда почему он сразу не сказал об этом? – задумался сын герцога Хоувена.

– Хвалю тебя за сообразительность, хотя ты мог бы прийти к этому выводу раньше. Всё на поверхности, как ни темнил торговец.

– Король не хочет, чтобы его затея стала известной кому-либо раньше времени?

– Да.

Некоторое время оба молчали, отдавая должное завтраку.

Герцог Хоувен держал у себя поваров, не уступавших королевским, поэтому яичница-болтунья с копчёным лососем и тёртыми трюфелями была великолепна. Насладившись ею, отец и сын перешли к ароматному напитку из трав, заваренных в кипящей воде. Это был знаменитый патэ, привозимый купцами из Каллии. Свежеиспечённые булочки, намазанные ягодным джемом, служили отличным дополнением к напитку.

– Я чувствую, что двор меняется, – с сожалением сказал герцог Хоувен. – Мне всегда удавалось вовремя реагировать на подобные вызовы, поэтому могущество Хоувенов оставалось незыблемым. Опасные смутьяны-мыслители отправлялись на каторгу. Опасные глупцы высылались в провинцию, где их глупость не могла сильно вредить за отсутствием размаха. Жизнь двигалась по накатанной колее. Теперь же я ловлю себя на мысли, что перестаю понимать некоторые вещи. И это меня настораживает.

– Что именно? – спросил граф Питер.

– К сожалению, не могу точно объяснить. Однако поверь моему чутью: что-то происходит.

– Король Виллем, – сын герцога приглушил голос, – уже продемонстрировал тебе свою самостоятельность, когда назначил выскочку Сакра верховным управителем двора. Разве королевский обер-гофмаршал не справлялся со своими обязанностями?

– Королевский обер-гофмаршал, как ты догадываешься, был моим гофмаршалом. Ещё при прежней королеве он лишился бы своих западных поместий, не двинь я в Озёрные края королевскую гвардию. Бунтовщики разбежались, замки остались целы, даже поля не все спалили. А теперь старику уготован тихий королевский пенсион, потому что делать ему будет совершенно нечего. Сакр перехватит управление Примейоном. Виллем отыскал толкового человека, который станет хорошо служить ему лично.

– Но как же Ордонансы? – спросил граф Питер.

– Ах, эти старые свитки, которые пылятся в Библиотеке? Назови мне хотя бы десяток людей, которые их читали! Признаться по правде, я сам иной раз не могу с уверенностью утверждать, что в праве делать то-то или то-то. В таких случаях приходится напускать на себя непогрешимую важность и восклицать: «По праву, данному мне N-ным пунктом Ордонансов…»

– И никто ни разу не усомнился? – восхитился граф Питер.

– Люди не питают любви к книгам, особенно придворные. Они читают не старые свитки, а выражение моих глаз.

– Тогда ты можешь сам написать новые ордонансы. Обновить их, так сказать, – предложил граф Питер, которого утомляло обсуждение государственных вопросов во время доброго завтрака.

Герцог Хоувен открыл рот, чтобы сказать что-то язвительное, однако внезапно до него дошла восхитительная простота идеи. «Вот уж правда: иногда нежелание что-либо делать приводит к самым поразительным результатам!» – подумал он.

– Благодарю тебя за удачную мысль, сын, – сказал он, – по-видимому, кровь Хоувенов в тебе просыпается.

– Кровь просыпается, а я засыпаю, – пошутил граф Питер.

– Снова бессонная ночь?

– Не то, чтобы бессонная, но…

– Не желаю знать подробности, не трудись рассказывать. Давай вернёмся к главному…

Граф Питер покорно склонил голову.

– Расскажи мне, о чём говорят в городских трактирах.

– Хм… Пожалуй, ты и сам можешь догадаться. Одни бахвалятся подвигами по выпиванию винных бочек, другие – успехами у шлюх, третьи просто молча пьют.

– Запомни, сын: интерес не в том, что человек пропивает в трактире свои деньги, а в том, откуда он их взял. Маленькие люди превозносят свои умения по облапошиванию соседа, а те, кто летает повыше, хвастаются удачными торговыми сделками или дерзкими грабежами.

– Ты ведь не считаешь, что я прислушиваюсь к таким разговорам, будто стражник? – с возмущением сказал граф Питер.

– Нет, я не предлагаю тебе играть роль стражника, – терпеливо объяснил герцог Хоувен. – Я ещё не выжил из ума.

– Хвала духам!

– Однако любая информация интересна. Не осуждая никого, умный человек тем не менее обязан знать главное об окружающих. В вашу компанию залетают и птицы высокого полёта, не так ли?

– Со всякой швалью я бы не сел даже за трактирный стол, – горделиво заявил граф Питер, на что герцог только поморщился, имея от своих соглядатаев несколько иные сведения.

– Многое можно понять из самых кратких реплик. Куда человек собирается выехать летом – в своё ближайшее поместье или в дальние края? Располагает ли он средствами для охоты или долгого путешествия? Как у него идут дела при дворе? Только так можно не пропустить лёгкий ветерок, который в последующем превращается в ураган. Знающего никто не застанет врасплох.

– Ничего такого в последнее время я не слышал, – хмыкнул граф Питер. – «Быстрые ястребы» как увивались вокруг младшего Мани, так и увиваются. Все прочие сторонятся их, но до открытой войны дело не доходит. Любовные победы, любовные неудачи – всё по-прежнему и так же скучно.

– Ну, что же, – сказал герцог Хоувен, поняв, что больше он ничего от сына не узнает, – отсутствие новостей о переменах тоже новость.

«Самые значительные перемены потому и начинаются внезапно, что их долго маскируют», – прибавил он про себя.

– Вот и я говорю: ничего особенного, – согласился с ним сын.

Отпустив сына, герцог прошёл к жене.

Маргрит только вернулась от сестры.

Бывшая королева, удалившаяся от всех, практически все дни проводила в своём крыле Примейона. Её маленький двор насчитывал пару десятков старичков и их жён. Король Виллем уважал спокойствие матери и не тревожил её просьбами присутствовать на том или ином шумном событии во дворце.

– Каково её здоровье? – спросил герцог жену.

– Всё так же, не лучше и не хуже, – отвечала Маргрит, – да ты и сам это прекрасно знаешь.

– Значит, и здесь без перемен, – задумчиво сказал герцог.

Глава шестнадцатая. Ордонансы

Первая летняя сессия королевского двора, проходившая после великого ежегодного праздника, могла считаться, пожалуй, ещё более увлекательным событием, чем закончившееся торжество.

Вчерашний день был чуден и лёгок, но вместе с тем и обманчив, воздушен, схож с облаком, которое любой ветерок уносит прочь. Наступивший день, напротив, для одних был грозен, для других —исполнен надежд, ибо он позволял хотя бы одним глазком заглянуть в то, что интересно любому – в день завтрашний.

Переход короля Виллема в зал собраний был шумен и блестящ. Виллем вовсе не стремился произвести эффект, однако молодой король пользовался популярностью в столице. В сущности, Красный город отличался весёлым нравом, его обитатели изрядно заскучали в последние годы правления королевы-матери, а потому с восторгом приветствовали новые времена.

Выйдя из своих покоев, король отправился к залу собраний не многочисленными и запутанными внутренними переходами, а внешним путём. Сопровождаемый гвардией и ближайшими советниками, он покинул территорию дворца, чтобы почтить своим присутствием прилегающие к Примейону улицы. У Западных ворот к процессии присоединились: военачальник Майус – пожилой служака, один из командующих территориальными войсками Инии, специально прибывший в столицу, чтобы лично узнать политические новости, герцог Констант – младший брат короля, которого сопровождала жена, и герцог Мани, казначей.

Глядя на Лаурентину, король вдруг с удовлетворением подумал, что брак Константа с этой представительницей семейства Криспинов, по всей видимости, оказался удачным. Констант отличался неуравновешенным характером, мог вспылить без видимой причины, жена умело сглаживала эту вспыльчивость, столь опасную в государственных делах. К тому же она родила брату наследника. Криспинам был выгоден этот брак, ибо некоторые интриги герцога Хоувена были способны лишить Криспинов части их влияния.

Перед королевской процессией шли трубачи и барабанщики, которых собравшиеся горожане приветствовали радостными возгласами. В окнах домов, выходивших на улицы, по которым двигалась процессия, торчали головы любопытных.

Налюбовавшись молодым королём, ярко осветившим потускневшее правление династии, люди награждали Виллема громкими одобрительными криками.

– Да здравствует Виллем!

– Слава нашему королю!

Король милостиво улыбался кричавшим. Впрочем, незаметно он спросил у Крософта, начальника секретной службы:

– Как Вы думаете, господин Крософт, искренни ли эти возгласы?

– Очень искренни, – с уверенностью отвечал хранитель многих тайн Примейона и Красного города.

– Это радует, – успокоенно сказал король.

У Восточных ворот короля ждал герцог Хоувен.

Завидев приближавшуюся процессию, он сошёл с коня, которого тотчас увёл слуга. Герцог был одет в строгое тёмное платье, которое как бы говорило: время веселья миновало, наступает пора серьёзных дел. Рядом с ним стояли главный распорядитель Примейона, командир городской стражи и господин Боэций.

Встречавшие почтительно склонились перед королём. Только шут неожиданно подпрыгнул и распростёрся ниц, преградив путь процессии.

– Что такое? – спросил, улыбаясь, Виллем. – Отчего Вы не желаете пускать меня в мой же дворец?

– Государь, я всего лишь выражаю Вам моё искреннее почтенье, – заявил господин Боэций, поднимаясь на ноги и отряхиваясь от пыли.

– Отчего же Вы выбрали столь странную форму приветствия? – поинтересовался король.

– Я следую королевскому ордонансу Вашего дедушки, государь, – просто сказал Боэций. – «Высшие должностные лица, встречающие Его Величество у Восточных ворот Примейона, обязаны продемонстрировать своё почтение падением ниц с последующим замиранием на промежуток времени, отсчитываемый на пять вдохов и выдохов».

Выпалив эту заученную фразу, шут вновь упал на землю, громко сосчитал до пяти и поднялся на ноги.

– Иными словами, ты настолько любишь меня, что выразил своё почтенье дважды? – осведомился с интересом король.

– Вы правы, государь.

Виллем перевёл насмешливый взгляд на герцога Хоувена и других встречавших.

Пауза затягивалась.

Командир городской стражи и несколько придворных в растерянности поспешили прильнуть к земле, проклиная про себя наглого шута. Никто не был уверен, действительно ли существует подобный пункт придворного этикета или всё происходящее – злая шутка Боэция.

Король, впившийся взглядом в лицо Хоувена, своевременно поднял руку, не давая тому последовать общему примеру.

– Ну что вы, что вы! – воскликнул он, укоризненно махнув при этом рукой в сторону господина Боэция. – Мы вовсе не требуем от вас такого выражения своих чувств. Это уложение, верно, писалось давным-давно, не так ли, господин главный распорядитель?

Человек в зелёной шапке, кашлянув, сказал:

– Вы правы, государь.

– Да, я знаю, что прав. Однако следовать тем правилам, что написаны в незапамятные времена, не всегда удобно. Думаю, что заставлять наших прекрасных дам валяться в пыли было бы неразумно. Да и кавалерам подобает представать пред своим государем чистыми.

Дождавшись, пока все павшие ниц встанут, король обратился к своему секретарю:

– Составьте текст нового ордонанса: я отменяю это глупое требование к моим подданным. Никто да не валяется в грязи во время шествия короля на совет!

После чего король дружески обнял герцога Хоувена и проследовал дальше во дворец.

– Господин Боэций, я хотел бы намекнуть Вам, как человеку несомненно понятливому: не забывайтесь! – прошипел герцог.

– Ну что Вы, Ваша светлость, – весело откликнулся Боэций, – я всего лишь избавил всех нас от весьма неприятного правила. Ох уж эти устаревшие правила! Да и потом: падал-то в грязь я один!

В огромной зале, предназначенной для государственных собраний, перешёптывались об ожидавшихся переменах.

Герцог Хоувен, хранитель Красного города, вот уже долгие годы неустанно пекшийся о благополучии и безопасности королевства, подал в королевскую канцелярию проект нового ордонанса, прояснявшего его полномочия и утверждавшего определённые формы управления столицей и дворцом.

Герцог ссылался на накопившуюся за десятилетия путаницу в законах и негласных обычаях, требовавшую разрешения.

История с падением в пыль перед королевской процессией, казалось, только подкрепляла его доводы. Хоувен был зол на Боэция, выставившего встречавших в смешном виде, но не мог не признать, что эта выходка принесла ему, реформатору, несколько дополнительных сторонников.

Послы иностранных правителей, давно ожидавшие определённости Инии в южном вопросе, надеялись на перемены в настроении Виллема, постоянно ссылавшегося на необходимость получше разобраться во внутренних делах.

Главный распорядитель Примейона ждал от короля однозначного мнения о статусе двора королевы-матери.

Придворные тоже ждали: кто новых должностей, кто объявления о грядущей войне, в которой можно было бы отличиться, кто намёка на место, выбранное королём для отдыха в жаркие месяцы. Те же, кого не волновали столь серьёзные вопросы, думали о пустяках: о переезде, о свидании с недавно обретённой возлюбленной или возлюбленным, о новом платье, пошитом у лучшего портного…

Милостиво улыбаясь тем и другим, король прошествовал к трону.

Он не любил это высокое кресло, в котором ощущал себя маленькой зверушкой, с которой норовил поиграть почти каждый. Ему беззастенчиво лгали, заверяя в правдивости произносимых слов. От него требовали подарков и должностей, демонстрируя бескорыстие помыслов. Ему внушали мысли, за которыми не стояло ничего, кроме недалёких эгоистических соображений.

Всё это было освящено традицией и подкреплено великим количеством ритуалов. Не случайно рядом с королевским троном стоял роскошный стул хранителя Красного города – герцога Хоувена. В течение трёх десятилетий эта должность принадлежала ему.

Герцог Хоувен был опорой прежнему королю – отцу Виллема, затем его матери. В последние годы её правления герцог фактически исполнял функции регента. Сломленная болезнями, королева-мать почти не вникала в дела государства, положившись на добрую волю своего первого слуги.

Стремясь сохранить прежнее положение, герцог представил Виллему на рассмотрение новые Статьи о королевском дворе.

Согласно этим статьям герцог Хоувен мог формировать генеральный штат дома короля, включая магов, распоряжаться аналогичными полномочиями в отношении дома королевы и домов детей короля. Ему должны были подчиняться капитаны дворцовой стражи, которые вручали бы ему ключи от апартаментов короля. Также он единственный имел возможность представлять иностранных послов королю. К этому присоединялось его право верховной юрисдикции при дворе и в месте пребывания короля.

Собственно, всё это уже осуществлялось на практике. Королевская воля могла лишь по случаю произвести нечто, отходящее от установившегося порядка вещей, однако затем всё возвращалось на свои места. Особенно явно это было во времена правления королевы-матери. Она, будучи женщиной, совершенно не собиралась вникать в управление армией, судебные решения или мелочные назначения в Примейоне. Герцог Хоувен был женат на её сестре, и она всецело доверяла ему.

Теперь же хранитель Красного города собирался освежить всё это в памяти придворных (и короля тоже).

Ознакомившись с пунктами ордонанса, господин Боэций только хмыкнул, обмотав вокруг своей шеи верёвку и предложив королю задушить его собственноручно.

– Это будет всё же приятнее, чем принять смерть из рук герцога. Я, должен признаться Вам, государь, тщеславен.

Король и сам понял опасность подтвержденья поданного ему герцогом документа. Спору нет, о похожих вещах действительно шла речь во множестве старинных манускриптов. Только там все они присутствовали в беспорядке. О некоторых помнили, некоторые напрочь выветрились из памяти и не соблюдались при дворе, что великолепно продемонстрировал Боэций у Восточных ворот.

Герцог под предлогом систематизации законов предлагал свести все выгодные для него положения в один новейший документ.

Столь широкие обязанности вели к чрезвычайному усилению клиентеллы Хоувенов при дворе, что в определённом случае было чревато потерей Виллемом короны.

Виллем не мог открыто отрешить герцога Хоувена от его должности, так как пост герцога принадлежал к числу коронных. Лица, занимающие его, согласно ордонансам прежних властителей, не могли быть смещены просто так. Лишь открытая измена хранителя Красного города могла стоить ему всего.

Поэтому все в торжественном зале Примейона ждали реакции короля на представленный ему проект великого ордонанса.

Оттягивая решительный шаг, король говорил о южных границах, о необходимости реформировать армию. Герцог, слушая его, согласно кивал.

Наконец, Виллем приступил к главному.

– В обстоятельствах, требующих от нас и наших ближайших сподвижников сильнейшего напряжения всех душевных и физических сил, я благодарю герцога Хоувена за верную службу. Однако никакой человек, а герцог – именно человек при всех его невероятных достоинствах, никакой человек не может быть мне верным слугой во всех сразу делах. Я опасаюсь, что лишусь верного слуги, ибо он ежедневно, ежечасно рискует заболеть и умереть от излишнего усердия. Выражая заботу о герцоге лично и о делах государства в целом, я передаю в подчинение господину Сакру должности обер-камергера и его штат, обер-квартирмейстера и всех королевских стражников во главе с их капитанами. Главный распорядитель королевского двора получает от меня право юрисдикции главного дома короля.

В толпе придворных прокатился тихий шум изумления. Хоувен, конечно, по-прежнему был зятем королеве-матери, однако влияло ли это теперь на что-либо?

– Хранитель Красного города должен отныне сосредоточиться на охране нашей столицы от возможного нападения неприятеля либо же орд беженцев, если таковые доберутся до нас, – продолжал король.

Он упомянул ещё несколько важных деталей подготовленного ордонанса, который с минуты на минуты должны были огласить на площадях Красного города.

– Это похоже на немилость к Вашему верному слуге, – сказал с обидой в голосе герцог Хоувен, – я ещё полон сил и готов все потратить на служение Вам.

– Именно поэтому благородному Хоувену я поручаю заняться делами нашей Южной армии. Подумайте, герцог, что можно сделать для её усиления. Для королевства это сейчас первостепенная задача.

Герцог поклонился, принимая поручение.

– Я ценю многолетнюю верную службу герцога и надеюсь, что и в будущем она окажется столь же полезной государству, – громко добавил король.

– Благодарю, государь!

Король встал со своего трона и весело произнёс:

– Да пребудет же благословение духов со всеми нами!