Текст книги "Радрадрабен"

Гвоздь цепи (пролог)

В пещере был создан весь возможный комфорт. На стенах, покрытых затейливой резьбой вперемежку с золотыми горельефами – изображениями батальных сцен – грудами висели драгоценные ковры, такие же ковры были навалены под ногами. Хранитель, неподвижно сидевший перед пылавшим камином, знал, что стоит ему захотеть – и обстановка тут же изменится, подстраиваясь под малейшие его желания. Полы – нефритовые? Мраморные? Пожалуйста! Во мгновение ока! Своды ниже? Выше? Пожалуйста! Нужен бассейн? Раздвинуть стены? Без вопросов!

Вот только хотеть ему уже смертельно надоело. Ни кальян, ни изысканные вина, ни диковинные яства, ни любая из прихотей не оставались без удовлетворения. И что из того?

Всё же это была тюрьма. Великолепная, золотая – но тюрьма. Он не мог покинуть свой пост – по крайней мере, так он воспринимал сложившееся положение. Нет, конечно, выйти он мог, даже через толщу породы – он же был практически всесилен! – да только всесилие его ограничивалось этой проклятой пещерой. За пределами её он терял всё. Любой деревенский колдун был бы сильнее его, и это больно било по самолюбию. Он страдал – тем привычным страданием, которое незаметно и безотвязно отравляло всякий миг его бесконечной жизни. В самом деле, какой бог, волшебник, человек или даже распоследний жалкий эльф согласится поменяться с ним судьбой?

Изгнанник. Самое страшное, что изгнание это было почти добровольным. На него – ну почему именно на него?! – пал Жребий, пал столько лет назад, что бог и сам этого точно не помнил. Остальные из Великих с радостным облегчением оставили его здесь навсегда, наложив страшные заклятия, разрушить которые не мог никто. Отныне он стал Хранителем Весов – тем, на котором лежал невыносимый груз ответственности. Боги объединёнными усилиями сумели создать магический жезл, которым можно было управлять судьбами, лежащими на Весах. И что с того, что жезл этот внешне напоминал обыкновенную кочергу?!

Он был Хранителем Весов – да-да, тех самых весов, на которых покоилась судьба мира, судьбы всех населявших его существ – богов, людей, гоблинов, троллей… Всех тех хумми, которые населяли этот мир, да и не только их. Всех живых тварей без исключения. В том числе и его самого. Не зря другие боги сторонятся Хранителя, предпочитая никогда даже не вспоминать о нём – кому охота признавать зависимость от кого или чего-либо? Не зря смертные опасливо оглядываются, передавая легенды о нём из уст в уста под страшным секретом, и даже скальды не рискуют петь о нём свои саги…

Что ж, он принял эту участь. Поначалу он бесновался, вызывая землетрясения и вулканические катаклизмы. Затем запил, и период этот продолжался довольно долго. Но бессмертие – страшная штука, и несокрушимое здоровье легко превозмогло несколько веков беспробудного пьянства, отразившихся, правда, на мире периодом упадка и получивших название Потерянных. Его самого Потерянные века наградили лишь одутловатостью щёк и лёгкой лиловостью носа. И вновь потекли бесконечные годы…

Длительное одиночное заключение наложило отпечаток на его характер. Хранитель стал раздражительным и склочным, и часто от нечего делать придумывал различные каверзы и злые штуки, которым бы подверг своих былых коллег в случае, если бы сумел освободиться.

И однажды он понял, как это сделать.

Звено первое

– …а я говорю, что тот единорог не был кастратом! – сиплый рык сопровождался грохотом пивной кружки, с размаху опущенной на дубовую столешницу.

Все головы повернулись к столу, за которым сидели двое: здоровенный нечёсаный детина, только что изрыгнувший фразу про единорога, и маленький вертлявый человечек в плаще не по росту. Некоторые посетители таверны, подхватив своё пиво, тут же двинулись на голос – затронутая тема обещала весьма интересный разговор.

Граф Робин Айтер уныло следил за ними глазами: ещё пару недель назад он и сам с удовольствием присоединился бы к весёлой компании и охотно послушал бы очередную небылицу. На этом забытом всеми богами острове количество хвастунов и вралей превосходило все разумные пределы. Если верить всем байкам, которые за время своего пребывания здесь выслушал Робин, выходило, что не только драконов, троллей, вампиров вкупе с прочей кровожадной живностью, но и обычных комаров на острове не должно было остаться даже на развод – всех их давным-давно перебили доморощенные герои. Однако комары были, с наглой очевидностью кусая всех подряд, стоило лишь чуть-чуть ослабнуть дневной жаре. А из всех мало-мальски экзотических существ здесь водились разве что василиски.

Тут Робин вздохнул – эх, будь они неладны, эти василиски! Точнее, тот самый, один-единственный василиск. А всё дурацкая спешка, неоправданное самомнение и как результат – идиотский обет. Обет! Да было бы кому, была бы это, скажем, прекрасная принцесса… А то ведь старая жаба, страшная, как грех, вдова какого-то занюханного барончика! Хотя, с другой стороны, дело-то казалось совсем простым: окоротить зарвавшегося василиска, безобразившего по всей округе. Скотина пакостил из чистого – как понял Робин – озорства: травил рыбу в единственной на острове речушке, поджигал заготовленное на зиму сено (возле сгоревшего стога как-то случилось найти огниво и трут с характерным запахом василиска), гадил на дорогах и даже однажды умудрился навалить кучу прямо посреди замкового двора.

Рассказывая всё это, баронесса нервно теребила надушенный платочек, закатывала глаза и смахивала несуществующие слезинки. Граф слушал рассеянно, вежливо поддакивал в нужных местах, иногда сочувственно качая головой. Мысленно он был уже дома.

В самом же конце разговора баронесса упомянула о том, что в последнее время василиск стал приставать к одиноким женщинам и – особенно! – к девицам. Это было тем более удивительно, что ни с гастрономической, ни с сексуальной точки зрения человеческие особи женского пола не должны были его интересовать. Но вот поди ж ты…

Василиски были вегетарианцами, но что касалось флоры, питались практически всем, отдавая, впрочем, предпочтение поганым грибам, в изобилии произраставшим по окрестным оврагам. Может быть, именно от этого они приобретали необыкновенную живучесть и способность испражняться светящимся дерьмом.

Всё это Робин хорошо знал, поэтому и удивился, что животное стало приставать к дамам, ведь никакого резона ему в этом не было. Ещё он деликатно поинтересовался, отчего это на поимку распоясавшегося хулигана не был отправлен отряд замковой стражи. При всей живучести василисков и их сильно преувеличенной способности обращать взглядом всё живое в камень (на самом деле всё ограничивалось лёгкой головной болью и тошнотой – вроде как с похмелья) – так вот, при всей их живучести, десятка серебряных арбалетных болтов было бы предостаточно, чтобы навеки извести проклятую тварь.

Тут баронесса перестала хлюпать носом и рассудительно поведала о разорённом хозяйстве (врёт, сразу мысленно отмёл это Робин), о семерых детях-сиротах, висящих тяжким ярмом у неё на шее, о подскочивших, как на грех, ценах на серебро, о том, что вся замковая стража состоит из привратника и трёх солдат весьма преклонного возраста…

И тут врёт, понял Робин, больше доверявший своим глазам, чем всем уверениям на свете, однако возражать не стал, лишь отстранённо посочувствовал – и только.

Всё изменилось буквально на следующий день. Ситуация стала такой, что сочувственными кивками было уже не отделаться. Хитрая баба смекнула, что она крайне необходима Робину, и пошла напролом: или-или. Графу не оставалось ничего иного, как обещать извести паразита. Собственно, он ничем, кроме свободного времени, не рисковал: у него имелось нечто, о чём он предпочитал не упоминать в пустых разговорах, а именно – вторая по значимости фамильная реликвия рода Айтеров, меч, который без ложной скромности так и назывался – Истребитель Василисков. По туманным семейным преданиям, какой-то давно забытый предок получил это оружие в дар от могущественнейшего (ну конечно же!) колдуна за оказанную тому важную, но опять-таки прочно забытую услугу.

Короче, оставалось только выследить эту пернатую лягушку – ну, это было совсем просто: василиск ничуть и не скрывался, а дальше… Что ж, меч имелся, и непростой меч. Как говорится – мой меч, твоя голова с плеч…

Вот тебе и с плеч. Робин безнадёжно уставился в кружку с недопитым пивом и задумался. Впереди не брезжило ни единого просвета. Ни единого.

– Прошу прощения, не к благородному ли графу Айтеру я имею честь обращаться?

Робин с трудом вынырнул из гущи мрачных раздумий и недоумённо уставился на стоящего перед ним человека. Тот, заметив, что слова его очевидно прошли мимо, начал опять:

– Не к благородному ли графу Айтерскому…

Робин утвердительно кивнул и сделал жест рукой: садись, мол, я и есть граф.

Человек послушно сел. Робин присмотрелся – это был тот самый мелкий мужичонка, которому лохматый амбал что-то втолковывал насчёт меринов-единорогов. Кстати, вокруг того собралась уже целая толпа слушателей, самого детины даже видно не было, только время от времени долетало недовольное взрыкиванье: «…да что ты, козёл, понимаешь в единорогах?!», «…э, нет, им девственницу подавай!».

Робин мрачно усмехнулся и глянул на человечка. Тот, словно получив какой-то знак, приподнял зад и скороговоркой зачастил:

– Разрешите представиться: Бека из Арафеи; лечу лошадей, принимаю роды, заговариваю зубную боль; обучен лозоходству и толкованию снов; ищу клады – и всё это, заметьте, благородный рыцарь, за весьма умеренную плату! Ещё могу…

Робин поднял ладонь: хватит. Он сразу, ещё до представления, понял, что перед ним шарлатан широкого профиля – из тех, что кочуют от ярмарки к ярмарке, не имея и не желая иметь на земле постоянного угла. Такие в избытке встречаются в любом портовом кабаке, и имя им – легион. Правда, этот выгодно отличался от своих собратьев – он не заискивал, хотя и говорил уважительно, как и подобает, когда человек низкого звания обращается к благородному лорду.

– Чем обязан?

– До меня дошёл слух, что благородный рыцарь, граф Айтер…

– Достаточно просто «рыцаря».

– Благодарю. Так вот, прошу простить за дерзость – как я понимаю, рыцарь находится в затруднительном положении?

– Предположим, – неприязненно буркнул Робин. – Дальше! – Хотя он находился не просто в затруднительном положении – это было бы чересчур мягко сказано – а в жутком, безысходном тупике, бродяге не должно быть до этого никакого дела.

– Мне кажется, я мог бы помочь рыцарю… Подождите! – вскричал Бека, видя, что Робин скривился и собирается встать и уйти. – Подождите! Видите ли, по роду моих занятий мне приходилось помогать (и весьма успешно, заметьте!) представителям многих знатных семейств… – тут Бека начал сыпать именами каких-то виконтов, баронов и даже герцогов. Графу эти имена и титулы ничего не говорили – а скорее всего, людей с такими фамилиями даже никогда не существовало в природе – и он вновь предпринял попытку подняться.

– Да погодите же, молодой человек! Я думаю, что у меня есть именно то, что в данный момент очень и очень нужно рыцарю, находящемуся в столь бедственном положении!

– Молнии богов? – усмехнулся Робин.

– Простите, какие молнии?

– Да так. Я думаю, что только молнии богов могут помочь рыцарю в моём положении. Имеются таковые в наличии? Если нет – я пошёл.

– Знаете что, милорд – не стану скрывать, я интересовался вами, навёл кое-какие справки. Профессия обязывает, знаете ли. Так вот, кое-что я про вас знаю, и суть угнетающей вас в данный момент проблемы для меня в общем ясна. И, как мне кажется, могу вам предложить в некотором роде выход из данной ситуации. Может быть, нам стоит поговорить начистоту?

Граф невесело усмехнулся. Вот как, теперь жизнь, словно в насмешку, подбрасывает ему очередного мошенника, стремящегося заглянуть на дно его уже порядком отощавшего кошелька. Ну что ж, этот случай ничуть не хуже любого другого, следует только держать ухо востро. А впрочем, чем он рискует? Хуже всё равно уже стать не может. Так почему бы и нет? Конечно, Бека этот ему ничем не поможет, разве что посоветует, даст хоть какую-нибудь зацепку, всё-таки с виду пройдоха тёртый, бывалый…

– Ладно, – сказал он, делая знак принести очередную порцию пива. – Ладно, Бека, я слушаю.

Звено второе

А началось всё с карликов. Откуда они брались – доподлинно не знал никто. Откуда-то из-за моря. Появлялись они раз в три – пять лет огромными ордами на утлых лодчонках, обтянутых тюленьей кожей, и обязательно зимой. Без всякой видимой системы они выбирали один из замков на Побережье и с упорством муравьёв принимались за осаду. Осадой, правда, это назвать было трудно – никакого понятия о военной науке у их предводителей – если у них таковые и имелись – не было: карлики просто лезли на приступ волна за волной. Их жгли нефтью, поливали кипятком и расплавленной серой, забивали камнями, сметали со стен дротиками и стрелами – а они лезли и лезли. Сказать по правде, редко какому укреплению удавалось бы выстоять против такого упорства, но иногда вдруг наступал некий момент и, если к этому времени недомерки не успевали ворваться в замок, они как по команде отступали, быстро садились в свои лодки и отплывали.

Но если они успевали – начиналось такое, о чём и говорить-то приличному человеку неловко. Причём женщины и дети их совершенно не интересовали! Только зрелые мужчины, понимаешь…

Понятно, что все прибрежные лорды давно и прочно были связаны договорами о взаимопомощи – именно на случай подобного вторжения. Любые другие договоры нарушались сплошь и рядом, но этот блюлся свято. Ещё бы! Ведь никто не знал, на кого падёт суровый жребий в следующий раз. Кстати, отец Робина, граф Шер, погиб во время как раз такого вот набега. В тот раз карлики напали на замок рыцаря Те, находившемся в дне конного пути от родового гнезда Айтеров. Шер Айтер успел к самому концу сражения и тут же был убит отравленной стрелкой из духовой трубки – основного и, пожалуй, единственного оружия карликов.

Робину в то время было девять лет. Его мать, благороднейшая графиня Луиза Айтер, после смерти мужа словно очнулась от беззаботного сна и рьяно взялась за воспитание единственного сына и наследника Айтеров. Робин прошёл полный курс обучения в знаменитой Школе Сороки, которая была чем-то средним между военным училищем и монастырём. Боги! Сколько чучел ненавистных карликов он изрубил, сколько издырявил мишеней!..

Родители и матушка-природа наградили его отменным здоровьем, широкими плечами, круглой румяной физиономией, непокорной тёмной шевелюрой и глазами цвета спелого каштана. Вот только ростом он слегка не вышел – что, впрочем, его нимало не смущало.

Когда после обучения он возвратился домой, матушка обняла сына, всплакнула, как это водится у женщин, и торжественно вручила ему ключи от всех служб, погребов, амбаров и чуланов. Таким образом, в девятнадцать лет он стал владетельным графом Айтером, тридцать восьмым в этом славном роду.

Через полгода он научился читать – надо ли говорить, что отцы-командиры Школы Сороки считали обучение грамоте ненужной тратой времени и вообще баловством. Но случилось так, что как-то тихим осенним вечером у замковых ворот появился пожилой, потрёпанный жизнью человек в потёртом, пропахшем потом военном плаще. Замок Айтер славился хлебосольством, и его ворота просто осаждали толпы сирых, убогих, откровенных лентяев, увечных и прочих типов в этом роде. Впустили и этого странника. Он поужинал, переночевал – да так и остался в замке. Звали его Бердрехт.

Кем только Бердрехту не довелось быть в своей жизни: и менестрелем, и школьным учителем, и наёмником, и лекарем… От него-то Робин и выучился грамоте да – что греха таить! – некоторым куртуазным манерам и паре довольно фривольных песенок: благо возраст был самый подходящий.

В общем, жил себе Робин – не тужил. А потом опять нахлынули карлики. На этот раз плюгавая сволочь избрала замок ближайшего соседа Робина, маркиза Клейхая, приходившегося к тому же дальним родственником его матери. Граф Айтер спешно вооружился, вскочил на верного коня и во главе двух с половиною сотен копейщиков быстрым маршем двинулся в сторону замка Клейхая по приморской дороге.

На сей раз карлики превзошли самих себя. Берег был чёрен от их кожаных челнов, под стенами замка колыхалась тёмная масса, похожая на готовую закипеть воду, а бой шёл уже на стенах. Робин попытался вспомнить уроки тактики, преподанные ему суровыми сержантами, вспомнил только: «… рог и три свистка – как бы щегол свистнет – тогда падай и лежи не двигаясь, а арбалет на вытянутой руке вверху держи, чтоб тетиву не мочить, дурила…» – плюнул, что-то неразборчиво крикнул, обнажил клинок и врубился в плотные ряды недомерков с тыла.

Видно, он сразу же убил какого-то ихнего предводителя, или, может быть, прозвонили те таинственные часы, что отмеряли карликам срок на взятие замка. Как бы там ни было, карлики схлынули со стен, попрыгали в свои лодки и убрались.

Робин тут же на поле битвы был возведён в ранг спасителя Побережья, и вернулся домой уже опоясанным рыцарем, с золотыми шпорами и прочими полагающимися при этом причиндалами. Долго ныло плечо, по которому, посвящая его в рыцари, с чувством шарахнул мечом старый дурак Клейхай.

Молва разлетается быстро. Когда он подъехал к замку Айтер, перед воротами его встречал весь дворовой и окрестный люд во главе с его матушкой. Отовсюду неслись крики: «Слава избавителю! Слава победителю нечисти! Многая лета грозе недомерков!..»

Школа Сороки отнюдь не была кузницей героев – оттуда выходили солдаты, хорошо владеющие разнообразным оружием, имеющие понятие о полевой фортификации и обученные началам тактики. Робин не был дураком и прекрасно понимал, что никакой он не герой, но восторженный люд, и особенно его мать, были совершенно противоположного мнения.

На следующее утро, едва он проснулся с тяжко гудящей с похмелья головой, матушка, встретив его бредущим по коридору в поисках рассола, взяла его за руку и торжественно сказала:

– Теперь тебе, мой мальчик, пора узнать то, чего ты до сих пор не знал, но должен знать обязательно.

Пока Робин, тупо насторожившись, соображал, что бы сие значило, она повлекла его к «потайной» двери, нажала хорошо ему известные завитушки на резной дубовой панели и потянула за опять же прекрасно ему знакомый канделябр. Все эти так называемые «тайные» ходы и «секретные» комнаты он излазал ещё будучи пацаном: где-то сам догадался, что нажать-повернуть, а кое-что подсказала дворня, знавшая эти «секреты», пожалуй, получше самих хозяев замка. Поэтому он не удивился, когда массивное кресло, глупо торчащее посреди комнаты, со скрипом отъехало в сторону, открывая в полу проём с ведущими вниз ступенями.

Графиня ступила на лестницу и изменившимся от волнения голосом произнесла:

– Следуй за мною, сын мой!

Робин молча шёл за матушкой, гадая, что же такое она хочет ему показать.

Довольно долго поплутав по тёмным коридорам и узким переходам, они наконец вышли к цели – небольшой комнате с высоким сводчатым потолком. Окон, разумеется, не было, но откуда-то сверху сочился скудный рассеянный свет.

Робин сто раз бывал в этой комнате и прекрасно знал к ней дорогу, которая вообще-то занимала меньше минуты – это если воспользоваться другим ходом – но, чтобы не огорчать мать, сделал вид, что потрясён: усиленно вертел головой (что было настоящим подвигом после вчерашнего) и изо всех сил изображал интерес и внимание.

Комната была почти пуста, только посреди находился грубо обтёсанный гранитный алтарь в виде куба, покрытого куском тёмно-зелёного бархата. Напротив двери на стене висели реликвии дома Айтеров: двуручный меч, имевший собственное имя Истребитель Василисков, и чуть ниже – та самая роковая стрелка длиной чуть больше ладони, которая оборвала жизнь предыдущего графа Айтерского.

О стрелке стоит рассказать поподробнее. Дело в том, что по семейной легенде граф Айтер был поражён ею в тот самый момент, когда он отважно бросился на уже отступавших, но ещё далеко не сломленных карликов, чем внёс решающий вклад в разгром злобного врага. Языкатая же челядь, коротая длинные вечера у очага, рассказывала совсем иную версию этого знаменательного события, причём Робин был склонен верить именно ей. По этой, народной, версии выходило так: когда граф Шер прибыл к осаждённому замку Роджера Те, карлики уже сидели в лодках и споро гребли, спеша в своё «за море». Граф соскочил с лошади, подбежал к воде и, желая хоть чем-то уязвить проклятых супостатов, показал им голый зад, задравши при этом бронированную юбку из стальных пластин. И надо же – в этот момент какой-то недотёпа плюнул стрелкой из своего примитивного духового оружия, явно наудачу, ведь челноки были уже далеко от полосы прибоя.

Увы, эта отравленная колючка не только долетела до берега, но и, найдя щель в раздвинутых доспехах, вонзилась в аристократическую задницу. Через несколько секунд всё было кончено.

Сначала графиня конспективно изложила данную историю (гибель графа, разумеется, была дана в каноническом виде), а затем… Затем, прямо на глазах у теперь уже по-настоящему изумлённого Робина, сдержанная и холодная графиня Айтер превратилась в горящую и экзальтированную особу. Неизвестно откуда явился пергаментный свиток, развернув который она прочла драматическим свистящим шёпотом:

– Я, Гийом, граф Айтер Безобразный, пишу эти строки как назидание и завещание моим нынешним и будущим потомкам. Пуще глаза, пуще самой жизни берегите Радрадрабен! В нём залог процветания рода Айтеров, мира и спокойствия всего Побережья. Да падёт проклятие на голову нерадивого, который утратит сию реликвию! Дано тринадцатого дня месяца Ив года Серой Кометы в форте Айтер.

Графиня замолчала и подняла на Робина огромные фанатично сияющие глаза.

– Здесь! – Робин вздрогнул. – Здесь покоился Радрадрабен! – указующий перст графини прямо-таки вонзился в старинный бархат, покрывавший корявый каменный куб.

Это было что-то новенькое, такого Робин не слышал даже от всезнающих поваров, конюхов и полотёров.

– А что это такое, Раб… драбен этот?

– Радрадрабен! – с лёгким раздражением поправила графиня. – Этого никто не знает. Известно только, что он был похищен неким могущественным колдуном семьсот тридцать девять лет назад.

Робин разочарованно присвистнул и махнул рукой: стоило ему собирать на себя пыль и паутину в затхлых тайных коридорах, чтобы убедиться, что всё это ни к чему!

– Сегодня великий день, – продолжала графиня, сделав нетерпеливый жест. – Герой из рода Айтеров призван вернуть святыню! Сын мой, ты совершишь это и прославишь своё имя в веках!

– Что?! – Робину показалось, что он ослышался. – Мама, ты серьёзно? Ты что, хочешь, чтобы я отправился неизвестно куда, неизвестно за чем? И впридачу сразил какого-то мага, который, даже если и существовал когда-то, то давным-давно истлел в могиле?!

– Ты совершишь это. Ты герой. Я верю в тебя.

– А я не верю!

– Ты должен, – каменно-ледяная нотка в голосе графини стала слышней. – Отец бы так гордился тобой! Неужели ты своим отказом разобьёшь материнское сердце? И как же твоя рыцарская честь?!

Это был явный удар ниже пояса. Луиза Айтер долго ещё говорила, убеждая сына довериться судьбе, которая так благосклонна к нему, но могла бы не проронить больше ни слова – неотвратимый рок уже распустил свои чёрные крылья над нашим героем. От Робина больше ничего не зависело. Он вяло отнекивался, всё больше понимая, что никуда не денется от выполнения этой бесполезной и абсурдной миссии.

Во все века женщины вертели мужчинами, как хотели. Не стал исключением и этот случай: на следующий день недовольный Робин выступил в поход – впрочем, имея тайное намерение через недельку-другую без излишней помпы вернуться, развести руками и продолжить полную удовольствий мирную жизнь.

Пока же молодой граф восседал на лучшей кобыле – её специально отобрал дока в лошадиных делах Бердрехт; пояс приятно оттягивал полный золота кошель, а над правым плечом торчала рукоять Истребителя Василисков, впервые за много лет покинувшего подземелье Айтера. Меч был, по мнению Робина, капельку длинноват, зато идеально сбалансирован, кроме того, качество стали было просто превосходным. В этом он убедился накануне, для пробы разрубив подвернувшуюся под руку дубовую доску, в которую, как оказалось, неизвестно кем был вбит огромный гвоздь. Истребитель располовинил и доску, и толстенную – с палец – ржавую железяку, не получив даже зазубрины.

Прежде чем возвратиться и, изображая отчаяние, с грустью поведать матери, чем увенчались его напряжённые поиски (ничем), графу Айтеру, увы, было необходимо посетить остров Худ. Первоначально он планировал было просто отъехать от замка на два-три десятка лиг и пару недель провести в каком-нибудь приятном трактире, но, подумав, отмёл эту заманчивую идею: Побережье есть Побережье, и уже через три дня графине стало бы известно, где обретается её сын и какие такие подвиги он совершает. Тем более, что она сама определила Худ первой промежуточной целью на пути к утраченной святыне.

– Ну что же, – подумал Робин, – Худ так Худ. Какая разница. Пусть будет Худ.

Остров Худ был славен.

По прихоти судьбы на всём Побережье не было ни единой гавани (Хогановские стапеля не в счёт – туда и дороги-то по суше не существовало), ни единой, где могли бы швартоваться крупные морские корабли. Поэтому таковые либо разгружались на рейде – это в хорошую погоду, либо в удобном и уютном порту Худа, откуда грузы маленькими баржами-плоскодонками доставлялись на материк. Остров изобиловал прекрасными пастбищами для овец, в то время как на большой земле отары были вынуждены щипать зелень на скудных вересковых пустошах. С пресной водой проблем на острове тоже не было. Понятно, что владетельные бароны Худа вовсю использовали эти выгоды: остров давно и по праву занимал место популярнейшего на Побережье перевалочного пункта. Божеские портовые сборы, чистейшая родниковая вода, свежее мясо, дешёвое вино – и денежки непрерывным ручейком текли в баронскую казну. Если добавить к этому обилие постоялых дворов, гостиниц и борделей, где за умеренную плату истосковавшиеся моряки получали за один вечер все доступные радости жизни, становилось понятно, почему слово «Худ» было для морских бродяг синонимом слова «рай».

Но даже и не этим был славен остров Худ. Настоящую, истинную славу острову снискал оракул, который так и назывался – Худский. Молва далеко разнесла слухи о его беспристрастности, компетентности, соблюдении тайны предсказания (на что особенно рассчитывал Робин) и дешевизне услуг. Вот к этому-то оракулу и послала графиня Айтер своего героического сына: разузнать, что к чему, где да как – короче, всё, что возможно: шутка ли, столько лет миновало!

Звено третье

Робин Айтер вступил в сень храма, промаргиваясь после яркого солнца снаружи. Храм казался давным-давно заброшенным, он был большим и пустынным, и граф, подивившись отсутствию несметных богатств, о которых взахлёб судачили во всех кабаках, побрёл вглубь вдоль бесконечного ряда серых колонн, постепенно привыкая к обволакивающему его со всех сторон прохладному полумраку. Шаги графа отдавались эхом, отражаясь от бесчисленных каменных поверхностей, и создавалось впечатление, что там, за колоннами, марширует целый отряд. Он всё дальше углублялся в сумеречную бесконечность колоннады, недоумевая, где же это скрываются оракулы: хотелось поскорее задать свой вопрос, выслушать ответ и с чистой совестью отправиться домой. Робин был уверен – ничего вразумительного оракул ему не сообщит, поэтому он не слишком и погрешит против истины, доложив матушке, что следы Радрадрабена навсегда затерялись во тьме веков.

– Сразу заметно, что ты тут в первый раз, – раздалось вдруг за спиной.

Робин мгновенно повернулся и увидел: привалившись спиною к колонне и широко раскинув ноги, прямо на полу сидел какой-то невзрачный мужичонка. Можно было бы сказать, что главной приметой его было полное отсутствие каких-либо примет, если бы не чёрная повязка, наискось пересекающая лицо и свидетельствующая про отсутствие левого глаза.

– Что уставился? – спросил он, ощупывая своим единственным оком застывшую перед ним фигуру. – Оракулов никогда не видел? Ладно, ладно, шучу…

Робин никак не ожидал, что оракул будет вот таким. Каким угодно: высоким, низким, бледным, худым, толстым – но не таким… ну совершенно никаким! И впридачу – кривым на один глаз. Хотя – ему ведь дано видеть не внешним, а внутренним взором, тут же одёрнул он себя. И всё равно – ведь подумать только, такое убожество и есть та самая великая знаменитость, к которой за откровением съезжаются чуть ли не со всех концов Побережья! Да ещё платят за эти самые откровения хорошие денежки. Удивительные дела творятся на белом свете!

– У меня есть вопрос, – выдавил он, стараясь не показать своего разочарования.

– Эка удивил, – насмешливо отозвался сидящий. – Можно подумать, все остальные приходят сюда с ответами!

– Э-э-э… Всё же я хотел бы его задать, – не сдавался Робин.

– Хочешь задать – задавай, – одноглазый безразлично пожал плечами и медленно подтянул одну ногу под себя. Видимо, утомившись от этого непосильного труда, он затих и прикрыл свой единственный глаз.

Робин скороговоркой пробормотал несколько заранее заготовленных фраз: дескать, слава о здешнем предсказателе… надежда на прояснение… судьбоносный ответ…

– Проще надо, – пробормотал сидящий, не открывая глаза. – Вопрос должен быть прямой и ясный. А ты мямлишь… Это всё потому, что сам ещё в себе не разобрался.

– Сам в себе, значит… – поперхнулся Робин. – Это, в общем-то, верно. А вот, к примеру, что обо мне ещё сказать можно? С точки зрения высших… высших…

– Понятно, – лениво перебил одноглазый, – не трудись. Ну, сформулируем это так: ты выступил за правое дело, которое считаешь безнадёжным, – процедил он, сощурив на графа наглый телесный глаз – и одновременно, по представлению Робина, окидывая его взором внутренним.

– Точно, – удивлённо кивнул Робин. – А откуда ты знаешь?

– Да так, – неопределённо усмехнулся предсказатель. – Просто по опыту. Скажем, про безнадёжность: если б ты не считал, что твой случай безнадёжный, то сюда бы не припёрся. А про правое дело – смекни-ка сам: какой человек в здравом уме назовёт себя неправым? Сам для себя каждый всегда прав. Так-то!

– А что мне теперь делать?

– Опять же, каждый человек хозяин своей судьбы. Поэтому вопрос лишён смысла. Могу добавить, что, по моему мнению, больше всего тебе сейчас хочется просто вернуться домой. И, чтобы понять это, вовсе не надо быть пророком. У тебя и так всё на лице написано.