Текст книги "Радрадрабен"

– Что вы, тролли, за народ, чуть что – сразу в драку? Ладно, достославный Быр, давай выпьем и продолжим нашу беседу. Признаться, мы оба наговорили лишнего, погорячились…

Робин перевёл дух, когда взгляды гномов и троллей снова вернулись к блюдам и кувшинам, и тут же проверил, как ходит в ножнах Истребитель Василисков. К его удовлетворению, никакого влияния на фамильный меч непобедимая каменная магия отчего-то не оказала, и он, успокоившись, вновь обратил всё своё внимание вниз.

– Мы народ простой, – отвечал, дёргая щекой, Быр. – Говорим, что думаем, и поверь, что если бы не твой этот камень, дело могло бы кончиться кровью.

– Ну вот ещё! – успокаивающим тоном перебил Терин. – Так уж сразу и кровью. Давай-ка лучше выпьем!

Они выпили, потом ещё, ещё и ещё. Постепенно к ним присоединились все присутствовавшие, и настороженная тишина вновь сменилась обычным шумом застолья.

Робин отполз от карниза и жестом велел спутникам придвинуться поближе. Когда три головы сдвинулись вместе, он еле слышно зашептал. Сначала две головы отрицательно помотались из стороны в сторону, потом одна кивнула, но вторая по-прежнему к услышанному относилась отрицательно – это была, конечно же, голова Глендавейн.

– Да ты что, не видишь, они ж на ножах! – шипел Робин. – Самой малости не хватает, чтоб началась заваруха!

– Как же она начнётся, – тоненько просвистел Бека, – если камень этот пёстрый…

– Как, как… Не знаю я пока, как. Но надо что-то придумать, сгниём же здесь! И учтите, это сегодня повезло, а вообще-то жареные поросята табунами здесь не бегают, сдохнем же с голоду!

Это был аргумент. В отличие от поверхности, здесь не было ни растительности, ни живности, следовательно, пропитание можно было добыть только воровством. А это прямой путь к разоблачению. Ну, раз сойдёт, ну, два раза – на третий или четвёртый обязательно поймают.

– Вот и придумай что-нибудь! – капризно оттопырив губу, сказала Глендавейн.

– Я думаю! – огрызнулся граф. Он на самом деле лихорадочно пытался что-то придумать, но в голову лезли только обрывки сказок, которые ему в далёком детстве рассказывала старая нянька, ну вроде того: мальчик исподтишка бросает камушком сначала в одного великана, потом в другого, те начинают ссориться и убивают друг друга… Робин горько усмехнулся – если бы всё было так просто, как в сказках!

Бека печально сказал:

– Да, со жратвой у нас будут большие проблемы.

– Это точно, – ответил тихий ехидный басок. – Жареные поросята тут не бегают, это уж поверьте мне.

Все просто оторопели и застыли, как кто был. После мгновений тишины Глендавейн спросила, хотя прекрасно знала ответ:

– Робин, это ты говорил?

– Нет.

– И не я, – добавил Бека.

– А кто? – совсем уже тупо брякнула Глендавейн.

– Я говорил.

На камне, в шагах двух от испуганных узников подземелья стал разгораться крошечный багровый огонёк. Около него стоял хорошо знакомый Робину «мячик» с ручками и ножками, но Глендавейн и Бека видели его впервые. Глендавейн по-женски ойкнула, правда, тут же зажав рот ладонью. Затянувшееся молчание нарушил мячик:

– Так что, граф, столкуемся?

Робин удивился: никто из спутников уж давно не называл его графом, так что узнать про «графа» путём подслушивания было невозможно, и потом – о чём толковать?

– Ты, граф, думай побыстрей, что ли, а то нам тут несподручно обретаться!

Робин подумал и сказал:

– О чём толковать будем?

– Понравился ты мне, граф, – ответил мячик. – И ночью, когда не полез к нашему священному огню, и раньше, когда ехали – пожалел ты нас…

Граф лихорадочно соображал – выходит, что ночью этот видел его, только вида не подал. А когда это он пожалел этих уродцев? Робин вспомнил только, что когда они, уже в сумерках, подъезжали к месту ночлега, под копытами лошадей стали раздаваться странные хлопающие звуки, и он полувсерьёз-полувшутку посоветовал попутчикам поменьше давить лягушек.

– Послушай, уважаемый, как мне прикажешь тебя называть? – спросил он. – А то без имени и поговорить не получится.

Кругляш приосанился:

– Называй меня, как все называют: велемогуч… – тут он осёкся и подозрительно спросил. – А смеяться не будете?

– Не будем, не будем, – шёпотом заверила Глендавейн.

– Да что вы всё шепчете? Эти ж пьяницы так орут, что и друг друга не слышат!.. А зовут меня велемогучий Тартак, Сокрушитель Утёсов и Копатель Самых Больших Пещер, и я вождь моего несчастного племени… Но всё должно измениться! Мы можем помочь друг другу, и всё станет на свои места! Озеро справедливости перестанет покрываться рябью бесчестия, пущенной неугодным миру колдовством Цудуляра Мерзкого – пусть родится он ещё сто раз и сто раз умрёт мучительной смертью!

Робин помолчал: очень уж страстно всё это произнёс Тартак, так сразу и не ответишь, потом всё же осторожно начал:

– Я смотрю, у тебя с этим… с Цудуляром, отношения не очень хорошие?

Тартак аж взвился. Он подпрыгнул на целый локоть – для человека это было всё равно, что с места запрыгнуть в окно третьего этажа – и, выпучив маленькие глазки и брызгая слюной, стал рассказывать – вернее, выкрикивать – обиду своего племени. На словах «…и только подумать – он запретил нам есть жастах!» скучающий Робин вежливо прервал Велемогучего:

– Мы почти всё поняли, уважаемый Тартак, одного мы не поняли – чем мы можем помочь друг другу?

– А разве я не говорил? Вот так всегда: только проклятого Цудуляра помянешь – сразу всё из головы вон! Поверишь, граф, глаза застит от бессильной злобы!

– И всё-таки?

– Да-да, сейчас. Предлагается обмен. – Тартак глянул прямо в глаза Робину. – А обмен такой…

– Я предупреждаю, Велемогучий, – вмешался Бека, – у нас ничего нет, ну совсем ничего, – он сокрушённо развёл руками.

– Ладно, что ходить вокруг да около! Значит, так: ты, граф, мне Радабаст (когда Тартак начал говорить это слово, Робин вздрогнул – будто тень созвучного Радрадрабена на мгновение накрыла его) – Ты мне Радабаст, а я помогаю вам выбраться наверх, к солнышку. Соскучились, небось, по солнышку-то?

– Но у меня нет никакого Радабаста! – с отчаянием воскликнул граф. – Я даже не знаю, что это такое!

– А я тебе объясню, – спокойно сказал Тартак. – Когда Цудуляр покидал эти места…

Когда Цудуляр покидал эти места, наворотив столько мерзких дел, что и сам в них запутался (ну зачем ему, спрашивается, сдался этот город-ловушка?), он, следуя обязательным правилам, записанным во всех учебниках магии, дал каждой жертве своего чародейства шанс выкрутиться. Что он пообещал птицам, у которых вместо крыльев теперь росли ослиные хвосты, а вместо клюва – хобот («не видал? Обхохочешься!») и паукам, которые стали строгими вегетарианцами, но зато величиной с добрую собаку – что он обещал им и многим иным жертвам, Тартак не знал. Его же многострадальному племени сказано было так:

– …и явится герой, и имя его будет начинаться с буквы Г, и коснётся он Радабаста, и Радабаст оживёт, и коснётся он его второй раз, и Радабаст воссияет, а третий раз ему Радабаста касаться не надо, иначе оторвёт герою на букву Г руки по самые плечи. А самое главное – когда сияние изольётся из Радабаста, под этот неземной свет должен попасть самый уважаемый сородичами представитель племени горных троллей. Как только хотя бы искорка волшебного света падёт на него – разрушится могучее заклятие, лопнут оковы чародейства, и горные тролли обретут свой прежний облик!

Всё это Тартак выпалил единым духом, ни разу не запнувшись.

Повисло торжественно-тоскливое молчание, какое случается иногда на похоронах.

– Ну что, по рукам? Герой имеется, – Тартак легонько поклонился в сторону Робина, – Радабаст тоже недалеко. Самый уважаемый горный тролль – вот он я. Ну, и на всякий случай я привёл с собой всё племя. Чего тянуть?

– Погоди, Тартак, погоди, тут что-то не так: во-первых, я не на букву Г, и не герой совсем, второе – пока не узнаю, что за Радабаст такой, и не подумаю его касаться, в третьих…

– Как так не на букву Г?! Тебя разве не Граф зовут? – тревожно перебил Тартак.

– Конечно, нет! Робин меня зовут, Робин Айтер – видишь, и здесь ни одной буквы Г нету, а граф – это… Ну, как тебе объяснить… Звание такое, вот как у тебя – велемогучий.

– Да ты что? Ты шутишь, или… – на Тартака жалко было смотреть, такой он стал маленький и несчастный. Глендавейн неожиданно подалась к нему и ласково погладила беднягу. Тартак всхлипнул:

– Последняя ведь надежда была! Последняя…

Из щелей в камнях и всяких трещин стали вылезать соплеменники Тартака, и скоро Велемогучего и Глендавейн окружал шевелящийся ковёр из маленьких троллей.

Глендавейн распрямилась и неожиданно сказала:

– А ведь меня зовут Глендавейн.

– А меня – Бека, – радостно представился Бека.

Робин сразу понял, что хотела сказать волшебница, а вот Тартак не сообразил:

– Очень приятно, добрая женщина. Твоя доброта и участие – единственное утешение сейчас…

– Да ты не понял! Я начинаюсь на букву Г!

– Эх, что толку! Есть, правда, и другая часть освобождающего предсказания, и там говорится о девственнице, но ей должно быть не менее трёхсот лет… Где ж найдёшь такую? Сейчас и среди пятнадцатилетних… А, что говорить пустое!

– Триста девятнадцать подойдёт? – небрежно спросила Глендавейн.

– Триста девятнадцать чего? – видно, расстройство сказалось на умственных способностях Тартака, если таковые вообще были. Бека и Робин также изумлённо воззрились на неё. – Постой, ты хочешь сказать, что тебе триста девятнадцать лет? Тогда ты, должно быть, великая волшебница! Впрочем, я тебе не верю.

– Как знаешь, Тартак, уговаривать тебя я не собираюсь.

Тартак забеспокоился:

– Хорошо, хорошо, можно попробовать, хуже не будет.

Робин сказал:

– Глендавейн, не смей! Откуда мы знаем, что это за Радабаст? Ты ж слышала: коснёшься – оживёт. А вдруг это собака какая-нибудь кусачая? Потрогаешь, а она тяп – и нет пальца. Или ноги.

– Какая собака? – оскорбился Тартак. – Ты ещё скажи – корова! Собака, понимаешь… Не собака, не корова и не крокодил, а камень, который наши предки добыли у корней Материнской Жилы ещё в Начале Времени по прямому указанию бога, Которого Нет. Радабастом назван, потому что красивый очень, ведь недаром на Незнаемом языке Радабаст означает «печень Предвечного». А мерзкие гномы, – опять распаляясь, повысил голос Тартак, – нагло, в глаза врут всем, что это они нашли этот камень, мало того, называют его камнем Пестроголовой Ящерицы – тьфу!

– Если камень – как же он оживёт? – поинтересовался Бека.

– Оживёт, оживёт, – неопределённо ответил тролль. – Видно было, что он и сам не очень-то представляет, как этот Радабаст оживает. – А ты и вправду… э-э-э… девственница? А то ведь руки по самые уши…

Глендавейн гордо выпрямилась и так посмотрела на зарвавшегося тролля, что тот съёжился и забормотал что-то вроде «…мы приличия помним… извиняюсь, конечно… знать надо… мало девственниц, ох как мало…». Бормотание становилось всё тише и, наконец, затихло совсем. Тартак робко поднял глаза и неуверенно сказал:

– Ну так что, попробуем?

Глендавейн кивнула, а Бека сказал:

– Попробовать мы, конечно, попробуем, только вот хотелось бы узнать о вашей части договора. Неопределённо всё как-то: на солнышко, наверх… А как?!

Тартак всплеснул короткими ручками:

– Он ещё спрашивает – как! Неужели непонятно: как только мы обретём прежний облик, мы вышвырнем…

Звено семнадцатое

– Я тебе уже который раз повторяю, лысый ты пень, что наверху кто-то разговаривает! – лающий рык Быра, пользующегося уважением, прорезал ровный гул застолья. – Что ты мне своё «не может быть» тычешь? Я пока ещё не глухой!

– Но, уважаемый Быр, этого действительно не может быть, ведь там, наверху, находится священная пещера, которую мы, гномы, бережём и охраняем пуще жизни! Туда разрешено входить только членам Совета Плешивых, да и то только избранным, как я, например…

– Вот если ты такой избранный – сходи и посмотри, кто это там болтает! Думаю, будешь приятно удивлён, ха-ха!

Наверху же, в священной пещере, было не до смеха. Только Глендавейн сохранила хладнокровие: она наклонилась, взяла Тартака на руки и сказала:

– Куда идти?

Тот сипел что-то без голоса и показывал пальцем. Идти и в самом деле было два шага, к огромному сталактиту, свисавшему с высокого потолка. Робин покачал головой: да, вот это камень, Радабаст так Радабаст.

Но всё оказалось сложнее. Хитрые гномы («извращенцы», как выразился Тартак) замуровали Радабаст в сталактит. Пресловутый Радабаст оказался невзрачным чёрным камешком, еле видным сквозь мутные натёки – и то лишь, когда тролли подсветили сталактит своими крохотными огоньками. Надо было спешить: внизу раздавалось всё больше встревоженных голосов, и Робин не задумываясь шарахнул Истребителем по желтоватой кривой висюлине. Метил он чуть выше чёрного пятнышка Радабаста, и гигантская сосулька как-то легко отделилась и с грохотом упала на неровный каменный пол, разбившись на сотни мелких кусочков. Снизу последовал взрыв криков, кто-то надсадно заорал «стража! стража!».

Робин, Бека и Глендавейн присели на корточки и в тусклом свете багровых огоньков стали лихорадочно шарить по полу в поисках проклятого камня. Тролли тоже шуршали будь здоров, и это понятно – если путешественников в случае неудачи ждала всего лишь смерть, то для троллей это означало полную катастрофу всего народа, крах всех надежд.

Камень нашла, конечно же, Глендавейн. Она ойкнула и воскликнула:

– Тут что-то шевелится!

Тартак немедленно подскочил к ней и истерически крикнул:

– Теперь отпусти и прикоснись ещё раз!

Наверное, она так и сделала, потому что священная пещера стала наполняться белым светом, который с каждым мигом становился всё ярче. Тартак уже стоял на камне, воздев руки к пылающему шару, который держала в руке Глендавейн.

И – ничего.

Робин скрипнул зубами и огляделся, выбирая место для боя – всё ближе слышался топот и бряцание доспехов. Радабаст зашипел, и стало больно глазам – так ярко полыхнуло. Полыхнуло – и погасло. Наступила кромешная тьма, даже тролльих огоньков не было.

Потом кто-то наступил Робину на ногу. Тяжело наступил, весомо. Граф протянул руку и наткнулся на что-то твёрдое и мохнатое. Сердце ёкнуло, и он спросил:

– Кто здесь?

Голос в ответ проревел, как огромная труба:

– Здесь я, Велемогучий Тартак, Сокрушитель Утёсов и Копатель Самых Больших Пещер, и пусть теперь кто-нибудь попробует посмеяться!

В этот момент пещера озарилась неровным светом факелов. Лучше бы гномья стража оставалась где была, мирно попивая пиво и лениво швыряя кости. Один миг тишины – и грянул визг, полный ужаса и предчувствия расплаты:

– Они вернулись!!!

Да, они вернулись: всё пространство священной пещеры было заполнено стоявшими плечом к плечу существами огромного роста (два Робина – и то мало), поросшими жёсткой бурой шерстью, со столбообразными ногами и руками, похожими скорее на звериные лапы.

Гномы, побросав факелы, опрометью бросились вон, залязгало, как будто опрокинулась телега с кастрюлями – кто-то кубарем летел вниз по лестнице.

– Горные тролли! Горные тролли! Они вернулись! – чей-то отчаянный тонкий крик впивался в ухо вязальной спицей.

Тартак поднял руку-лапу и обратился к соплеменникам с речью – видимо, изменившиеся размеры никак не повлияли на его ораторскую страсть:

– Горные тролли! Настал час – и свершилось! Исполнилось предначертанное, хотя я до последнего мига не был уверен, что Цудуляр сказал правду – да рассыплются прахом его подагрические кости! Свершилось, и мы обрели свой прежний облик. Теперь дело за малым: истребить гнусных гномов, выбросить их омерзительные трупы и проветрить наши пещеры от их смрадного дыхания!

Похоже, такая программа пришлась по душе затомившемуся племени, и тролли дружно взревели:

– Веди нас, Тартак! Веди, Велемогучий! Накипело!

– Но! Но сначала возблагодарим нашу спасительницу, несравненную Глендавейн!

Вот те и раз, подумал Робин, а мы, значит, с Бекой уже ничего и не стоим? А как распинался – понравился, дескать, ты мне, граф!.. Сволочь двуличная. А кстати, где Глендавейн, где Бека?

– Глендавейн, Бека, вы где?

– Здесь я, – в один голос сказали оба.

Произошло шевеление в рядах троллей, и вот уже они стояли рядом: Робин, Бека и Глендавейн. Волшебница тут же шагнула вперёд и потребовала:

– Велемогучий Тартак и все вы, славные горные тролли! Награда за мои дела известна: Тартак обещал вывести нас наверх. Если же вы снабдите нас пищей и оружием, мы будем благодарны вам сверх меры.

– О чём разговор?! Только вот, пока то да сё – гномы разбегутся, попрячутся, как тараканы, ищи их потом…

– И всё-таки, Сокрушитель Утёсов, давай сначала выполним наш уговор, а потом уж вы займётесь своими важными, но могущими немного подождать, делами…

Робин, едва Глендавейн открыла рот, сразу понял, к чему она клонит: девушка просто хотела дать гномам время на драп, с чем, кстати говоря, он был совершенно не согласен – надо, надо было поставить на место зарвавшихся коротышек! Хотя и резни, которую намеревался учинить Тартак со товарищи, тоже не хотелось.

А внизу, по пещерам, коридорам, переходам катилась мутная волна паники, захлёстывая всё новых жертв…

Вот так они и оказались наверху, нагруженные припасами, бесцеремонно собранными Бекой прямо с покинутого пиршественного стола.

Звено восемнадцатое

Ночь прошла удивительно спокойно. Глендавейн ухитрилась наложить какие-то охранные чары, и впервые за последние дни путники смогли выспаться, не изнуряя себя сторожевым бдением. Даже проснувшись, они не спешили вставать: свежесть росистого утра заставляла плотнее укутываться в дорожные плащи.

– А в Арафее сейчас хорошо, – мечтательно прикрыв глаза, протянул Бека. – Ветер с моря, солёный, тёплый. Рыбой пахнет. Там как раз сезон, рыбу коптят… Знаете, что такое настоящая копчёная гнилоспинка?! – оживившись и приподнявшись на локте, спросил он.

– Нет, – не открывая глаз, отрицательно мотнул головой Робин. – Название, конечно, не очень, а так… Должно быть, с пивом хороша, а?

– И пиво там варят… особое. Такое пиво! – Бека закатил глаза, всем видом показывая, что качество напитка выше всяких похвал. – Бывало, прихватишь бочоночек – так, небольшой такой, холодный ещё, из погреба – да рыбки, да на целый день в скалы. Там ведь скалы над морем, солнце печёт, а с гор ветер прохладный, цветы качаются. А пахнут! И видно далеко-далеко…

– И паруса над морем, – в тон ему задумчиво протянул Робин. – Да, хорошо…

– А где она, твоя Арафея? – покусывая травинку, спросила Глендавейн.

Бека улыбнулся.

– Есть, видите ли, такой остров – Худ. Так вот, сам-то Худ и город Худ знают все, – пояснил он, – а вот про Арафею почему-то никто и слыхом не слыхал. Там всего-то полдня пути от Худа на доброй лошади. Хорошо в Арафее… Солнце, море чистое-чистое. Облака над морем такие… Ну, как замки волшебные! Виноградники, сады персиковые, и сама земля ласковая, кажется, держит тебя в ладонях, баюкает, а ты глаза закроешь, лежишь и слушаешь, как море плещет…

– Ничего, Бека, – утешил его Робин. – Вернёшься ты ещё в свою Арафею. У тебя там кто-нибудь остался?

– Никого у меня нет, ни в Арафее, ни в другом месте, – потух Бека. – Так что не вернусь, не ждут меня там. А, может и ждут, да не затем, чтобы… Короче, возвращаться мне некуда, – он горько усмехнулся, покрутил головой, отгоняя какие-то свои воспоминания, и глубоко вздохнул.

– Ладно, – решил Робин. – Забудь. Раз не хочешь в Арафею, поедем ко мне. У меня тоже виноградники есть. И Глендавейн возьмём. Поедешь, Вейни?

– Поеду, – после паузы ответила волшебница. – Мне всё равно, куда ехать.

– Ты расскажи про себя, – попросил Бека. – А то вон сколько уже вместе, а мы толком про тебя ничего и не знаем. Только то, что папа твой – колдун. А родилась где, выросла? Как-то получилось, что тебя и не расспросили, когда первый раз встретили.

– Я не хотела, чтобы расспрашивали, – тряхнула волосами девушка. – Потому и не расспросили.

– А-а… А теперь, значит, не против?

– Теперь не против.

– Тогда давай.

– Мне, правда, особо и рассказывать нечего… Ну, представьте себе каменную равнину. Везде лёд. Никаких деревьев, никаких цветов. Ветер холодный, снежинки колючие, мороз. И по всей этой равнине натыкано каменных утёсов – вот прямо из земли ни с того ни с сего торчит такой, под самые облака, а на вершине замок. Представили?

– Да уж… – протянул Робин. – Безрадостная картинка, прямо скажем.

– Безрадостная, – согласилась Глендавейн. – А только настоящему магу радость, считается, без надобности. Ну, я, пока маленькой была, и не понимала даже, где я, собственно, живу. А вот когда подросла да в папин шар хрустальный подглядывать начала, тут и обомлела – сколько, оказывается, на земле всяких мест красивых, а мы в этакой дыре прозябаем! И ладно бы ещё переселиться куда получше возможности не было – так нет, отец и слышать не хотел! Он, видите ли, старожил…

– А сколько тебе лет, если не секрет, конечно?

– Не секрет, – засмеялась Глендавейн. – Триста девятнадцать. Я уже говорила.

– Что?! Да быть такого не может! Брось заливать-то! – не поверил Бека.

– Что-то по тебе не заметно, – поддержал его и Робин, с сомнением глядя на девушку. – Может, просто девятнадцать?

– А это уж считайте, как хотите, – развела та руками. – Меня папа усыплял на триста лет. У волшебников всегда так полагается. Что уж он там в меня в это время вдалбливал, не знаю, мне даже и снов никаких не снилось. Когда проснулась, ничего не почувствовала, какая была, такой и осталась.

– Чудеса… А мать помнишь?

– Нет, не помню. И отец о ней никогда не говорил. Он ведь такой – если упрётся, двух слов не вытянешь…

Глендавейн замолчала и закрыла глаза, уйдя в воспоминания. Робин потянулся и со вздохом перевернулся на живот. Как ни хорошо было лежать вот так, лениво болтая и бессмысленно глядя в небо, пора было приниматься за насущные проблемы. Из-за насыщенности и сумасбродности последних дней мысли о возвращении в Айтер как-то потеряли остроту и отошли было на второй план, но теперь, когда основные препятствия – как он надеялся – остались позади, вновь перед его мысленным взором предстали родные дубравы и вересковые пустоши. Да, Радрадрабен, будь он неладен…

Хорошо ещё, что они вышли к реке. Теперь, без лошадей, путешествие через лесную чащу грозило стать очень медленным, а широкая лента воды, неторопливая, но верная, должна была решить проблему и взять на себя заботу об их передвижении. И о пропитании, кстати, тоже. Насчёт рыбы – это уж как получится, но раков Робин с Бекой наловили вчера великое множество. Да и люди охотнее селятся по берегам. Должны же им когда-нибудь попасться люди?

Граф поднялся и подошёл к плоту. Как они ни старались, но сооружение это оказалось неуклюжим, тяжёлым и ненадёжным: в самом деле, если верёвок нет, то лианы – замена очень сомнительная. Хорошо хоть, что не нужно было валить сами деревья: к берегу откуда-то с верховьев течение пригнало множество поваленных бурей стволов, и следовало лишь очистить их от лишних веток да кое-как подогнать по размеру. Истребитель Василисков для такой работы годился слабо, но в конце концов дело было сделано. Сверху настелили веток, увенчали всё это копной травы – и получилось нечто невообразимо смешное, неряшливое, но для отдыха и созерцательного возлежания весьма удобное. Привявшая за ночь трава пахла свежим сеном, река манила голубой свежестью, утро было лучезарным и мягким – превосходное начало для водного похода!

Умывшись (Великие боги! Как вчера они плескались в реке после пыльных подземелий!) и позавтракав остатками раков, путники взошли на свой импровизированный ковчег, и Робин оттолкнулся от берега специально заготовленным шестом. Великое плавание по неведомой реке началось.

Солнце светило ласково и весело, перемигиваясь искорками по речной ряби. Река подхватила плот и бережно, но непреодолимо вытягивала его на фарватер, ближе к середине. Робин подумал, что неплохо было бы поднять парус, но парус сделать было не из чего, и он эту мысль тут же и отбросил, сам удивляясь овладевшему им умиротворению.

Они никак не могли преодолеть свою вялость и некую благодушную апатию, хотя Робин и понимал, что расслабляться, в общем-то, не следует: огромная неизвестная река запросто могла преподнести неприятный сюрприз в виде, скажем, неожиданного водопада или стаи каких-нибудь излишне общительных крокодилов. А после того, чего он насмотрелся за последнее время, граф вполне допускал, что тут могли водиться не то что крокодилы, но и водяные драконы.

Насчёт этого их в своё время лично просветил представитель драконьего племени, приколдованный к своему дурацкому посту. Оказалось, что драконы бывают четырёх видов: земляные (конечно, самые главные!), воздушные, или небесные, огненные (исключительно редкие) и водяные. Каждая стихия имела особую разновидность. Робин от души надеялся, что водяная порода также не очень многочисленна. К счастью, пока вокруг наблюдалось лишь вполне умеренное количество лягушек, а от кровожадных речных хищников слегка пострадал только Бека, к лодыжке которого присосалась было здоровенная красно-жёлтая пиявка.

Ну, драконы там или не драконы, а неприятности начались гораздо раньше, чем того бы хотелось.

– Бендик! – вдруг воскликнул Бека, радостно тыкая пальцем куда-то вбок. – Глядите! Бендик! Вон, голова из воды торчит! Да нет, дальше, дальше! Эй, Бендик! Бе-е-ендик!!!

– А вон ещё голова, – сказала Глендавейн, показывая совершенно в другую сторону. – И ещё две. Даже три! И ещё! Нет, это не Бендик…

Робин уже энергично буровил воду корявым самодельным веслом, на всякий случай стремясь к берегу: кто его знает, что это за головы – может, это чудовище такое многоголовое; сидит себе под водой, выставя черепушки, а стоит подплыть – и… Как говорится, пуганая ворона куста боится, да к тому же на суше он чувствовал себя куда уверенней.

Однако ему тут же пришлось изменить своё мнение: вокруг плота, то и дело всплёскивая по воде, вдруг посыпались стрелы. Даже и не вокруг плота – плот, по всей видимости, не был их целью – а целью были как раз показывающиеся из воды головы. Стрелы же, что случайно залетали на плот, являлись вот именно случайными: стрелявшие, видимо, отнюдь не были снайперами. Поэтому водные существа – бендики или не бендики, кто их там разберёт – не потерпев никакого урона канули в речную глубь. Сам собой затих и обстрел.

Граф взглянул на берег.

У кромки воды выстроился неровной шеренгой отряд лучников в ярко-зелёных нарядах. Кроме луков вооружены они были короткими, но увесистыми дубинами. Сами воины не производили впечатление грозной боевой силы, как бы ни старались они соответствовать именно такому образу. То ли напыщенная франтоватость, то ли некая картинность поз мешала воспринимать их всерьёз. Впрочем, разбираться в ощущениях было некогда. Да и было их, лучников, стоявших молча и угрюмо, всё-таки многовато.

– Эй, вы! К берегу! – скомандовал выступивший вперёд толстяк с пышным пером на шляпе. Был его голос каким-то неубедительным, как будто бы сам он сомневался в том, что приказывал.

Раздавшаяся команда явно запоздала. Плот и так уже соединёнными усилиями Робина и Беки ткнулся в прибрежный песок.

Граф, разогнувшись, в упор посмотрел в глаза командиру отряда. То, что это начальник, было ясно с первого взгляда: завидному обилию золотых тесёмочек, блестящих галунов и всевозможных украшений позавидовала бы любая красавица на осеннем балу в Айтере.

– Кто такие? – важно задрав подбородок, вопросил начальник.

И опять голос подвёл его: ну не было в нём, в голосе этом, столь необходимых ледяных командных интонаций! Скорее его томный баритон подошёл бы записному дамскому угоднику, пытающемуся охмурить невинную юную деву, впервые выведенную родителями в высший свет.

– Путешественники, – сдержанно ответил граф. – А вы кто?

– Здесь вопросы задаю я! Отвечай немедленно!

– Вот как? – хмыкнул Робин. – На что именно отвечать? Что-то я не слышал вопроса.

– Мы мирные путники, – встрял Бека, – добропорядочные и уважаемые люди, путешествуем по своим надобностям и…

– И никому до этого нет никакого дела! – резко прервала его Глендавейн. Она с величием королевы стояла на середине плота. На груди её при каждом покачивании волн вспыхивал травяно-зелёный, оправленный в серебро камень. Робин был уверен, что мгновением раньше никакого украшения на ней не было.

– Лесная леди! – широко раскрыв глаза, изумлённо вскричал толстяк. Граф со злорадным удовлетворением заметил, что среди воинов произошло непроизвольное шевеление, и тут же подыграл волшебнице, галантно и почтительно предложив руку. Глендавейн царственно кивнула и сошла на берег, опёршись на неё, но даже не взглянув при этом на Робина. Бека вогнал шест в дно, зафиксировав плот, и также присоединился к своим спутникам.

– Боги! Боги мои! – закудахтал начальник отряда, суетясь и махая руками, чтобы лучники немедленно расступились и дали дорогу. – Что видят мои глаза?! Лесная Леди – на воде?! Немыслимо! Непостижимо! Я безмерно счастлив, что оказался поблизости… Что своими слабыми силами способствовал освобождению… Что…

– Довольно слов, – ледяным тоном оборвала его Глендавейн. – Отправляйтесь и приготовьте всё для торжественной встречи. Немедленно.

– Невозможно, леди! – вскричал толстяк. – Они могут вернуться! А в округе, кроме моего отряда, никого нет! Окажите мне великую честь сопровождать вас…

– Кажется, вы намерены со мной спорить?! – надменно прервала его волшебница. – Мои повеления должны исполняться, а не обсуждаться! К тому же, я сама могу позаботиться о себе.

– Но как же…

– Вы что, намерены получить на уста печать вечного молчания?!

– О, пощадите, леди! Нет!

– Убирайтесь! Делайте, что вам приказано! Ну?!

Начальник отряда сник, как пузырь, из которого выпустили воздух, сделался как-то ниже ростом и, молча и почтительно отсалютовав Глендавейн, повел стрелков прямо в чащу. Никто из них не смел даже оглянуться, но всё равно волшебница стояла, повелительно вскинув руку, до тех пор, пока последний лучник не исчез среди густого подлеска. Тогда она провела ладонью по лицу и села на песок.

– Что за представление ты разыграла? – спросил Робин. – Кто это – Лесная Леди?

– А этот зелёный камушек? – поддакнул Бека. – Красивый такой. Это что за штука такая? Дорого стоит, наверно!

– Да нет у меня никакого камня, – отмахнулась Глендавейн, и Робин, взглянув на неё, убедился: действительно, нет. – Нет камня, и никогда не было. Так, небольшая иллюзия… Это ведь лесуны, самый бестолковый народ из всех эльфов. Я в папиной книге читала. А Лесные Леди – это у них так духи-покровители называются. Что-то наподобие живых тотемов. Им положено носить всё зелёное и иметь при себе изумруд-талисман. Кстати, хорошо было бы такой достать – большой силы вещица! А больше я о них ничего не знаю.