Текст книги "Психология выбора"

Глава 2
Деятельностно-процессуальная концепция выбора как теоретическая основа исследования

2.1. Несовпадение выбора и принятия решения

Как уже упоминалось выше, большинство работ по принятию решений базируются на имплицитном допущении, что ПР – это то же, что выбор, только терминологически более строгое, крректно операционализируемое понятие (например: Корнилова, 2003), в ото время как слово «выбор» нагружено философскими и обыденными коннотациями.

Современное энциклопедическое издание определяет ПР как «акт оценивания нескольких альтернатив (то есть формирования мнения о них) и выбора одной из них – той, которая с наибольшей вероятностью приведет к достижению одной или нескольких целей. Типичные примеры включают решения, за кого голосовать, что съесть или купить, в какой колледж поступать» (Simonson, 2007). Очевидно, что с точки зрения автора этого определения принятие решения составляет суть выбора; это имплицитное допущение разделяется в большинстве работ по ПР (например: Корнилова, 2003). Позже Т.В. Корнилова вводит важное уточнение: ПР отождествляется с осознанным, осмысленным и свободным выбором, в отличие от вынужденного или механического выбора (Корнилова, Чумакова, Корнилов, Новикова, 2010, с. 11–12). Другими словами, выбор по-прежнему отождествляется с ПР – с оговоркой, что речь идет о произвольном, рефлексивном выборе.

Мы начнем с исследования этого имплицитного допущения. Ключевым для нас вопросом является вопрос, сводим ли выбор одной из альтернатив (с учетом введенных Т.В. Корниловой оговорок) к принятию решения (формированию мнений о них).

Практически во всех исследованиях ПР эти процессы описываются как принципиально рациональные, во всяком случае в их оптимальной форме, и основным подходом к их изучению выступает когнитивная психология. Иррациональность, влияния которой далеко не всегда удается избежать, проявляется в отклонениях процессов ПР от оптимальной траектории. Например, известные исследования Д. Канемана, удостоенные Нобелевской премии (Канеман, Тверски, 2005), были посвящены тому, что наши имплицитные модели сложных вероятностных процессов и закономерностей часто неверны и ведут к ошибочным прогнозам. Мы неверно оцениваем то, какой выбор является для нас оптимальным. Эти процессы моделирования не соответствуют объективной логике самих процессов, однако Канеману и его сотрудникам удалось понять и описать ту логику, по которой они фактически разворачиваются. Это не иррациональная, а скорее инорациональная логика, соотносимая с личностно-смысловой логикой (см.: Леонтьев Д.А., 2007б). Она последовательно строится на определенных основаниях (эвристиках), однако эти основания не совпадают с объективными детерминантами соответствующих процессов, и эвристики оказываются уводящими в сторону от правильного решения. «Сейчас четко установлено что многие из психологических допущений, лежащих в основе теории рационального выбора, нереалистичны и что люди регулярно нарушают принципы рационального выбора» (Schwartz, Ward, Monterosso et al., 2002, p. 1178). Обнаруживается, в частности (вопреки устоявшемуся в исследованиях по ПР имплицитному допущению), что хорошее ПР опирается на произвольные процессы когнитивной переработки – в определенных ситуациях решающую роль играют аффективные процессы (Peters, Slovic, 2000). Рациональная модель оказывается применима в очень ограниченном количестве случаев (см. также: Gigerenzer, 2014, p. 40).

И рациональные, адекватно отражающие объективную структуру ситуации, и ошибочные, иррациональные процессы ПР объединяет то, что речь идет об оперировании ментальными репрезентациями в сознании субъекта (в широком смысле слова), о решении познавательной задачи, конечным звеном которого служит получение правильного или оптимального решения в форме итогового суждения. Выбор же, в отличие от ПР, не сводится к плану ментальных репрезентаций. Это в первую очередь жизненный процесс, происходящий в практической жизнедеятельности субъекта, в его отношениях с миром. Главное для характеристики выбора – то, что он являет собой ответственный акт, который имеет для субъекта жизненные, онтологические, биографические последствия. Если принятие решения происходит в сознании и завершается решением, то выбор происходит в жизни и завершается действием.

По этой причине вызывает много вопросов методический прием использования воображаемых ситуаций, который встречается в психологии достаточно часто (например, на нем строятся классические исследования Л. Колберга по уровням развития морального сознания). Скажем, испытуемому предлагается сделать выбор между двумя кандидатами в органы власти, при этом ему сообщают некоторую информацию о том и о другом кандидате (Моросанова, Индина, 2011). Отличие данной лабораторной ситуации от реальной ситуации голосования на выборах есть, и оно принципиально. В лабораторной ситуации выбор, который делает испытуемый, заведомо «понарошку», то есть он не влечет за собой никаких последствий для его жизни. В ситуации реального голосования выбор имеет последствия, и избиратель решает не интеллектуальную, а жизненную задачу. Конечно, многие избиратели, даже пришедшие к урнам для голосования, не считают, что от их голоса что-то зависит, и просто выполняют определенный ритуал, но есть и другие, воспринимающие ситуацию с полной гражданской ответственностью и вкладывающие себя в свой выбор. Те же, кто совсем не считает, что выбор будет иметь реальные последствия, на выборы просто не идут. Отсюда парадокс: поскольку лабораторная воображаемая ситуация исключает реальные последствия выбора для испытуемого, она моделирует сознание только тех избирателей, которые именно поэтому на выборы не приходят!

Указанное отличие в какой-то мере отражает различия политической культуры в России и в странах развитой демократии. Российский стереотип состоит в том, что надо из кандидатов выбрать самого хорошего человека (принять решение), проголосовать за него и ближайшие четыре года (шесть лет) к этому не возвращаться. Западный избиратель, напротив, гораздо чаще понимает, что недостаточно раз в четыре года прийти на участок и проголосовать: главное в демократических процедурах – не столько сами выборы, сколько постоянно действующие механизмы обратной связи. Если избиратель воспринимает этот выбор как свой личный выбор, имеющий для него реальные последствия, он будет, объединяясь с другими, оказывать давление на избранного с его помощью кандидата, выдвигая ему свои требования и следя за его политическим поведением. Тем самым продолжается участие людей в реализации сделанного ими выбора за пределами принятого решения. Вместе с тем к различиям политической культуры дело, конечно же, не сводится.

Второе отличие выбора от ПР проявляется в проблеме его оптимизации. ПР можно оптимизировать, потому что есть однозначные критерии оптимального. Скажем, в бизнесе в большинстве случаев «работают» жесткие экономические критерии: хорошо, правильно то решение, следствием которого в определенном временном горизонте будет увеличение прибыли и/или минимизация убытков, что и является, по определению, конечным смыслом существования любого бизнеса. Правильное решение объективно правильно, оно будет правильным для любого в данной ситуации. В отличие от ПР выбор часто нельзя оптимизировать потому, что нет четких критериев того, что можно было бы назвать правильным выбором – таким, который в данной ситуации привел бы к объективно более предпочтительным исходам, чем другие выборы. Для разных людей могут быть правильны противоположные решения, потому что у них различаются жизненные контексты, точки отсчета и место в мире.

Перед выбором стоит витязь на распутье: «Налево пойдешь. направо пойдешь. прямо пойдешь.». Как в этой ситуации оптимизировать ПР? Каждый из вариантов оказывается оптимальным в зависимости от того, какие использовать критерии. Можно менять критерии, и тогда оптимальным становится то одно, то другое решение. Когда мы имеем дело с подлинными процессами выбора, вовлекающего личность в ее жизненной ситуации, критерии могут меняться. И одно из важных искусств, входящих в более общее экзистенциальное искусство выбора, – это способность пересматривать критерии, из которых субъект исходит, принимая решение в той или иной ситуации; способность усомниться, действительно ли именно это сейчас самое главное. Часто этот критерий может быть заранее неизвестен: принимая большие жизненные решения, мы считаем, что для нас важнее всего одно, а когда выбор сделан – оказывается, что важнее другое. Интуитивный выбор, который делает витязь на распутье, является во многом проективным, показывая, что на самом деле для него главное. Заранее это было неизвестно и не могло быть известно даже ему самому. Эта ситуация описывается известными словами Ж.-П. Сартра: «Существование предшествует сущности». Нет изначально заданных критериев – той сущности, которая бы заранее определяла, какой выбор будет правильным. Наоборот, в процессе его осуществления субъект и начинает понимать, что для него в жизни является главным. Другой, еще более заостренный пример можно взять из романа У Стайрона «Выбор Софи» и одноименного кинофильма. Мать с двумя детьми в нацистском концлагере оказывается в ситуации, когда ей предлагают выбрать, какой из ее двух детей сейчас пойдет в газовую камеру, а какой останется с ней. Можно ли оптимизировать ПР в этой ситуации? Трудно сказать, каким образом происходят процессы выбора в такой ситуации, но когнитивная оптимизация ПР к этому явно никакого отношения не имеет. И чем более значима ситуация жизненного выбора – тем меньше шансов, что рациональность может в этом помочь.

В Колумбийском университете рассказывают забавную историю о его бывшем преподавателе, пионере в области анализа ПР Ховарде Райффа. Однажды ему предложили должность в Гарвардском университете, что было новой ступенькой в его карьере. Чтобы его удержать, Колумбийский университет предложил утроить его зарплату. Он решил посоветоваться с другом, деканом Колумбийского университета. Удивившись вопросу, тот предложил Райффа использовать его собственную технику, во многом благодаря разработке которой он и получил предложение из Гарварда: разложить ситуацию на компоненты, построить карту взаимоотношений между ними и математически просчитать оптимальный выбор. «Ты не понимаешь! – воскликнул Райффа. – Это серьезное решение!» (Iyengar, 2010, p. 130).

Незаданность критериев во многих ситуациях выбора влечет за собой еще одно следствие: их гибкость, подконтрольность, возможность изменений. В процессе осуществления выбора человек может менять изначальные критерии, влияя тем самым и на остальные аспекты выбора. Дж. Ричлак (Rychlak, 1979, 1981) усматривает сущность свободы воли именно в способности человека модифицировать базисные предпосылки, на которых строится его поведение.

Наконец, еще одно отличие заключается в том, что принятие решения как операциональная структура может быть отчуждено от субъекта: оно может быть делегировано как другому человеку, так и «умной машине» – экспертной системе. Этого нельзя сказать про выбор как жизненный процесс. Выбор в моей жизни могу сделать только я, а делегирование другому права решать за меня важные для моей жизни вопросы является важнейшим экзистенциальным выбором, хоть и не всегда осознается как таковой. Рабство, подчинение решению другого – это всегда личный выбор.

Выбор в реальных жизненных ситуациях часто оказывается сделан не тогда, когда найдено решение, то есть сформировано обоснованное суждение о том, какая из альтернатив будет оптимальнее, а тогда, когда субъект приступил к его реализации. Между этими двумя точками может быть ощутимый разрыв. Вспомним ситуацию Юлия Цезаря с принятием решения, перейти со своим войском маленький ручеек под названием Рубикон и начать гражданскую войну или не перейти. Решение было вроде бы давно принято, но Цезарь колеблется. Чтобы сделать этот шаг, не требуется принимать больше никаких решений, требуется только осуществить экзистенциальный акт – принять на себя ответственность за реализацию этого решения, тронуть поводья и сделать шаг, после которого ситуация становится необратимой, история меняет направление и начинает разворачиваться по своей логике, уйдя из-под контроля того, кто сделал этот шаг. В жизни не только Юлия Цезаря порой встречаются такие ситуации, которые быстро выходят из-под контроля инициатора (Цезарь, по-видимому, это понимал, поэтому и колебался). Таким образом, ключевое отличие выбора от ПР состоит в том, что помимо ПР выбор включает в себя принятие ответственности за реализацию решения, вкладывание себя в его осуществление. Подлинное разрешение неопределенности происходит не в сознании, а в практической деятельности, в момент перехода к действию. Только после перехода Рубикона принятое решение оказывается окончательным, необратимым; до этого оно может быть не раз пересмотрено. Принятое решение переходит в выбор. Оно, однако, может так и не перейти в выбор, если, осознавая правильный способ действий, субъект не находит в себе мужества ему следовать.

Наконец, выбор может оказаться сделанным, минуя сознание, когда принимать решение уже поздно. «Никогда реально мы не находимся в такой ситуации, что жизнь перед нами была бы как река, а мы стояли бы на берегу и наше решение сделать то или другое было подобно тому, как если бы мы решили прыгнуть в воду. Мы всегда уже в воде, мы всегда уже на каком-то шаге, всегда какие-то движения нами уже произведены, и никогда мы не оказываемся в ситуации и не можем в принципе оказаться в ситуации начала чего-то от себя или своего действия, то есть мы фактически в этом смысле никогда не находимся в ситуации выбора. В действительности мы можем выбирать лишь действиями, направленными на то, чтобы установить какие-то сочетания…» (Мамардашвили, 2009, с. 194). По сути, М.К. Мамардашвили говорит о том, что выбор часто оказывается уже сделан без того, чтобы мы осознали его как выбор. Это выбор на основе не принятия решения, а решимости. «Выбор заключается в том, что мы реально делаем, уже делаем; все кажется, что еще выбираем, что мы еще на пороге выбора, а по факту уже выбрали и живем…» (Калитеевская, 2006, с. 146). Но то, что мы обычно считаем единственным, само собой разумеющимся и безальтернативным способом действия, крайне редко является таковым на самом деле. Аналитический взгляд обнаруживает, что альтернативы были, и однозначность и определенность ситуации – это то, как мы ее конструируем в нашем сознании, а не то, какова она объективно.

Таким образом, как мы стремились показать, проблема выбора выходит за пределы собственно процессов планирования, принятия решения, с которых она начиналась в академической психологии. В науке все шире признается, что проблема выбора принципиально неразрешима без выхода на вопросы принятия ответственности, принятия риска и неоднозначных последствий наших действий. Если сохранить понятие рациональности, его необходимо решительно пересмотреть, отмечают Д. Кис и Б Шварц в большой дискуссионной статье под названием «“Дырявая” рациональность». Когнитивные исследования в основном изолированно рассматривали одно конкретное решение и его исход, игнорируя то, как этот процесс связан с жизнью субъекта, то есть, в более привычной терминологии, не учитывая личностный смысл решения: «Измерение должно сосредоточиться на том, как переживаются последствия решения, и на том, как процесс ПР вписывается в жизнь его субъекта в целом» (Keys, Schwarts, 2007, p. 165). Такой более целостный подход эти авторы называют «сущностной» рациональностью, противопоставляя его «формальной» рациональности, на которую опирается подавляющее большинство исследований в этой области.

Таким образом, понятия выбора и принятия решений во многом пересекаются, но их несовпадение проявляется не только в том, что выбор может осуществляться непроизвольно, минуя когнитивную и метакогнитивную ориентировку, но и в том, что возможен разрыв и даже противоречие между формируемым в процессе решения суждением и ответственным действием, через которое (а не через ПР) и происходит окончательное разрешение неопределенности.

2.2. Работа выбора: выбор как внутренняя деятельность

Не требует специальных доказательств, что выбор может осуществляться как на уровне автоматизированных шаблонных операций (и в этом случае он не осознается как выбор), так и на уровне осознаваемых произвольных целенаправленных внутренних действий.

В первом случае снятие неопределенности, определение по отношению к возможным альтернативам может осуществляться непосредственно, непроизвольно и часто неосознанно. Так происходит обычно, если одна из альтернатив явно предпочтительнее других и выбор напрашивается сам собой, без колебаний и сложных процессов переработки информации. Это часто происходит без участия рефлексии, и возникает иллюзия, что выбора не было, а путь, по которому субъекта направляли его регуляторные механизмы, является единственным. Относительность этого пути и наличие выбора обнаруживаются лишь при включении рефлексивного сознания.

Внешне похожим на автоматический бывает и процесс выбора в очень сложных экзистенциальных ситуациях, в которых нет очевидного решения, – в них нравственный или этический выбор может делаться интуитивно, без раздумий, практически мгновенно. Тем не менее такой выбор основан на определенных предпосылках: внутренне выработанных критериях и ценностных основаниях. Они служат результатом многолетней внутренней работы, опыта принятия решений и их осмысления, внутренней деятельности выбора, которая настолько развилась, что приняла во многом автоматизированные, свернутые формы. В психологии такие процессы относят не к непроизвольным, а к «послепроизвольным».

Между этими двумя случаями, когда выбор делается на взгляд извне легко, быстро и без задержки, существует большая группа ситуаций, в которых направление выбора оказывается не столь очевидным и требуется пауза и внутренняя работа, чтобы понять, в какую сторону двигаться. В жизни встречается немало ситуаций, где нет очевидного, однозначного решения, альтернативы вполне сравнимы по своей привлекательности или трудно сопоставимы между собой. Чтобы найти решение этой задачи, необходима сложная внутренняя работа.

Многие из рассмотренных выше подходов к проблеме выбора исходят из того, что выбор – это, за некоторыми исключениями, не одномоментный акт, а развернутый во времени процесс, имеющий сложную структуру. Мы, однако, считаем необходимым сделать следующий шаг и рассмотреть выбор как сложно организованную деятельность, имеющую свою мотивацию и операциональную структуру, обладающую внутренней динамикой, чувствительную к особенностям объекта и регулируемую со стороны субъекта. Речь идет о деятельностном подходе в трактовке А.Н. Леонтьева и его последователей, согласно которому «внутренние» психологические процессы генетически производны от деятельности, изначально протекавшей во внешнем плане, и сохраняют в себе ее структуру, хоть и в свернутом, редуцированном виде.

Понятие внутренней деятельности, или внутренней работы, неоднократно использовалось в психологии для анализа сложных процессов внутренних смысловых трансформаций. Наиболее глубокий концептуальный анализ понятия внутренней деятельности дал Ф.Е. Василюк (1984) в контексте анализа деятельности переживания критических ситуаций; в этом же ряду находятся понятия работы сновидения (З. Фрейд), работы горя (Э. Линдеман), труда восприятия искусства (Л.С. Выготский), работы суицида (Л. Фарбер), деятельности мировоззрения (Д.А. Леонтьев), работы личности (П. Жане; М.Ш. Магомед-Эминов). Нам представляется более чем эвристичным анализ через призму этого понятия также процессов выбора. В частности, анализ выбора как внутренней деятельности предполагает анализ операциональной структуры этой деятельности (системы психологических средств-орудий), а также ее энергетической стороны, поскольку совершение работы подразумевает энергозатраты (хотя к этим двум аспектам проблема деятельности выбора, конечно же, не сводится).

Первым, кто обратился к изучению орудийного опосредствования процессов выбора у человека, был Л.С. Выготский (1983). В своих экспериментах с детьми он создавал ситуацию «буриданова осла», предполагающую положительные и отрицательные альтернативы близкой степени привлекательности, между которыми было нелегко сделать выбор, и в качестве способа прийти к какому-то решению предлагал бросить жребий и поступить по жребию. Жребий – это достаточно распространенный и принятый в человеческой культуре способ разрешения неопределенных ситуаций. Выготский изучал условия, при которых дети были более или менее склонны использовать жребий как средство разрешения неопределенности.

Дети чаще добровольно обращались к жребию при четырех условиях: (1) если сокращались сроки выбора и возникала ситуация временного давления, (2) если увеличивалось число неизвестных элементов ситуации, то есть росла неопределенность, (3) если альтернативы были мало значимы, требуемые действия практически не затрагивали их интересы и (4) если привлекательность альтернатив мало различалась. И наоборот, когда были очевидные различия в привлекательности альтернатив, дети меньше склонны прибегать к жребию – вместо этого у них разворачивается интеллектуальный анализ ситуации. По сути, бросание жребия – это отказ от принятия решения, от сложной познавательной деятельности, которая требуется для того чтобы взвесить всю информацию и прийти к максимально совершенному, полноценному решению. Это способ осуществления выбора без познавательных усилий. Жребий помогает нам не столько оптимизировать принятие решения, сколько его облегчить, минимизировав сопряженные с ним колебания и умственные усилия.

Даже в сложных ситуациях, когда человек принимает решение весьма обдуманно, оно не всегда бывает рациональным. Случается, что человек кидает жребий, а потом поступает противоположно тому, что ему выпало. А.Н. Леонтьев (1993) приводит более сложный пример из биографии Герберта Спенсера, который принимал решение о том, уехать ли ему в Австралию или жениться и остаться в Англии. Он построил процедуру анализа разных соображений за и против, приписывал им баллы, суммировал их и получилось, что надо ехать в Австралию. Он женился и остался в Англии. Налицо разрыв между принятием интеллектуального решения, интеллектуальной оценкой ситуации и реальными действиями. Вместе с тем процедура сработала: выбор был сделан и неопределенность преодолена, хотя выбор был осуществлен и вразрез с принятым рациональным решением.

Другое направление исследований проливает свет на энергетическую составляющую работы выбора. Как утверждает это направление, для совершения выбора требуется и напряжение мускулов в более буквальном, прямом смысле слова, то есть затрата энергетических ресурсов. Это было показано в исследовании, основанном на теории истощения эго Р. Баумайстера. Данная теория предполагает, что у человека в каждый момент времени имеется некоторый ограниченный запас совокупных энергоресурсов, которые расходуются как на физическую деятельность, так и на психологическую работу самоконтроля и саморегуляции. Восстановление же израсходованных ресурсов требует времени. Эта гипотеза получила подтверждение во многих изящных экспериментах, в которых было показано, что непосредственно после решения сложных задач на саморегуляцию у испытуемых снижается интенсивность физических усилий, и наоборот, после физических усилий ухудшается саморегуляция. В частности, эксперименты Р. Баумайстера и др. (Baumeister, Bratslavsky, Muraven, Tice, 1998; см. также: Baumeister, Vohs, Tice, 2007) показали, что экспериментальные условия, требовавшие от участников совершения некоторого выбора, порождали эффекты истощения эго вне зависимости от самого поведения и от отношения к выбираемому. Авторы оговариваются, что возможно двоякое понимание выбора: как пассивного автоматического процесса, который осуществляется без волевого акта или усилия, и как активного внутреннего процесса разрешения конфликта альтернатив. Эффекты истощения порождает только выбор во втором смысле.

С уточнением этого взгляда на выбор с позиций теории самодетерминации выступили А. Моллер, Э. Деси и Р. Райан. Из теории самодетерминации вытекает различие между автономным и контролируемым выбором, имеющим разную мотивационную основу и, в частности, предсказание, что эффект истощения характерен для контролируемого выбора, но не для автономного, который связан с проявлением внутренней свободы и близок по своим характеристикам не к произвольным, а к постпроизвольным процессам. Серия экспериментальных исследований дала возможность подтвердить эту гипотезу и доказать, что не любой выбор истощает эго. «Если человеку предлагают выбор между альтернативами, которые не имеют для него ценности, тривиальны или не затрагивают его, выбор вряд ли вызовет у него оживление и вполне может привести к истощению, даже если на него не оказывается давление, с целью склонить в пользу какой-либо из альтернатив. С другой стороны, ситуация автономного выбора между альтернативами, имеющими ценность для личности, может даже придавать энергию» (Moller, Deci, Ryan, 2006, p. 1034). По-видимому, в данном случае мы имеем дело с постпроизвольным выбором, который, как и шаблонные автоматизированные процессы, не связан с большими энергозатратами; и в том и в другом случае затраты энергии происходили в прошлой истории формирования таких внутренних предпосылок, которые позволяют сравнительно быстро и эффективно совершать текущие достаточно сложные выборы на их основе.

М.К. Мамардашвили (1997) использовал такую метафору, как нравственные мускулы: для того чтобы делать добро, поступать нравственно, надо иметь не только желание поступать нравственно (из этого само по себе ничего не вытекает), но и определенные «нравственные мускулы». Как маленький ребенок при всем желании не может поднять шкаф, потому что у него для этого мускулов не хватает, так и желание делать добро может оказаться неосуществимым из-за дефицита нравственных мускулов. Для выбора тоже нужны определенные психологические мускулы, которые могут превращать процессы делания выбора в постпроизвольные, интуитивные процессы, когда выбор делается мгновенно, но за ним стоит очень глубокое осмысление жизни и большой опыт понимания смысла поступков.

Наиболее точным обозначением этой деятельности служит популярное в последнее время, но еще не приобретшее однозначного значения понятие самоопределения. Самоопределение в нашем понимании тесно связано с выбором, однако если выбор – это локализованный во времени фактически осуществленный акт устранения неопределенности, перехода от множества равновозможных альтернатив к одной, превращение которой в реальность убивает возможность остальных, то самоопределение – это растянутая во времени внутренняя работа, которая может и не иметь (а может иметь) свое завершение в конечном акте выбора. Это сама работа выбора, содержанием которой выступает выявление неравноценности равновозможных альтернатив через соотнесение их со своим Я, своей идентичностью, шкалой «мое – не мое». Объектом этой внутренней работы может быть все, что имеет для человека значимость, актуальную либо потенциальную: профессии и виды занятости, политические лозунги и партии, люди как объекты значимого отношения (например, потенциальные спутники жизни) и т. д. и т. п. Возможны как работа самоопределения без выбора (когда выработанная определенность отношения не находит итогового воплощения в жизненном выборе-поступке), так и выбор без самоопределения (вынужденный, поверхностно мотивированный, спонтанный). Разумеется, к последнему случаю не относится постпроизвольный выбор, осуществляемый мгновенно и интуитивно, но основанный на предшествовавшей работе самоопределения, которая длилась, быть может, многие годы. Если же работа самоопределения разрешается в конкретном выборе, то этот выбор приобретает тем самым надрациональное основание.