Текст книги "Психология выбора"

2.3. Выбор в структуре саморегуляции деятельности

Переход от выбора как принятия решения к выбору как самоопределению неизбежно расширяет горизонты понимания этого конструкта, включая проблемы поиска и принятия позиции по отношению к происходящим событиям, поиска критериев выбора или осознанного отказа от конкретных критериев, а также окончательности выбора (гибкости и учета обратной связи от мира). Такая трансформация проблемного поля позволяет анализировать выбор не только с точки зрения данности субъекту альтернатив и критериев (Леонтьев, Пилипко, 1995; Леонтьев Д.А., 2011а), но и с точки зрения места и роли выбора в структуре саморегуляции деятельности. В частности, помимо классического понимания выбора как составляющей целеполагания, под выбором может пониматься выбор личностной позиции по отношению к миру, основанный на процессах рефлексии (Зейгарник, 1981): будучи по сути выбором экзистенциальным, он подразумевает пересмотр мотивационно-смысловых оснований собственной деятельности (Зейгарник, Холмогорова, Мазур, 1989). В отличие от традиционного понятия принятия решений (например: Корнилова, 2003), такого рода выбор может не приводить к конкретным действиям, проявляясь в принятии себя и ситуации. Другой пример: возможность выбора более или менее окончательного, возврата к рефлексивной позиции и пересмотра оснований собственной деятельности (Митина, Рассказова, 2014), – выражаясь метафорически, выбора не «с нуля», требующего остановки, «паузы».

Большинство существующих моделей саморегуляции деятельности являются звеньевыми, уровневыми или процессуальными моделями, делающими основной акцент на выделении более или менее последовательных этапов (звеньев) или процессов (во многих случаях иерархически организованных) саморегуляции (Конопкин, 1980; Heckhausen, Gollwitzer, 1987; Carver, Scheier, 1998; Моросанова, 2001; Хекхаузен, 2003; Leventhal, Brissette, Leventhal, 2003; Hall, Fong, 2010; Mann, de Ridder, Fujita, 2013). Исключение составляют модели, концентрирующие внимание на отдельных аспектах саморегуляции: сюда относятся концепция самоконтроля как личностного ресурса (Baumeister, Bratslavsky, Muraven, Tice, 1998), контроля за действием как составляющей саморегуляции (Kuhl, 1994), инструментальных намерений (Gollwitzer, 1993) и др. В части случаев модели претерпевают трансформации от моделей, ориентированных на выделение психологических факторов саморегуляции, к моделям, учитывающим особенности реализации этих факторов на разных этапах саморегуляции. Такова, в частности, история конструкта самоэффективности (Bandura, 1986), дифференцированного впоследствии на самоэффективность действия, поддержания и возобновления (Schwarzer, 1992). Максимально обобщая процессуальные и звеньевые модели, можно говорить об относительно стабильном разделении процессов целеполагания и целедостижения, которое в части случаев дополняется выделением процессов самоопределения и/или выбора деятельности (Хекхаузен, 2003; Леонтьев Д.А., 2011б), а также – значительно реже – процессами оценки результата (например: Моросанова, 2001) и учета обратной связи (Carver, Scheier, 1998).

Традиционное «место» принятия решений и выбора – в структуре целеполагания или «переходе» от целеполагания к целедостижению (так называемый «разрыв» в структуре саморегуляции, особенно очевидный в психологии здоровья, – см.: Webb, Sheeran, 2006). Парадоксально, но хотя ранние этапы саморегуляции деятельности обозначаются как выбор мотива или деятельности, собственно функции самоопределения, которую несет в себе выбор, внимание уделяется значительно реже (Леонтьев Д.А., 2011 б). Наконец, практически не исследованным остается «выбор заново» – выбор в условиях уже начатой деятельности, основанный на гибкости и чувствительности к обратной связи, способности принимать и поддерживать факт незавершенности собственного выбора. Отчасти этот «пробел» связан с традицией рассмотрения саморегуляции как обязательной настойчивости в достижении некоторого результата. Между тем выбор на этапе пересмотра деятельности можно проиллюстрировать многочисленными общепсихологическими и клинико-психологическими примерами.

• На важность отказа от деятельности и ее смены эксплицитно указывается в теории саморегуляции Ч. Карвера и М. Шейера: «Важную роль в жизни играют также сомнение и отказ – за счет прекращения деятельности» (Scheier, Carver, 2003, p. 28). В исследованиях партнеров ВИЧ-инфицированных пациентов было установлено, что многие из них изначально стремятся к нереалистичным целям: преодолеть болезнь и вести вместе активную жизнь. В случае если им удается изменить цель на более простую – в течение дня совершать вместе определенный набор действий, – их эмоциональное состояние улучшается. У родителей детей, больных раком, невозможность отказа от целей и поиска других целей была связана с большей депрессией. Напротив, те, кто менял цели на более достижимые (например, уделять детям больше внимания), испытывали меньше негативных эмоций. У пожилых людей сожаление о каких-то действиях коррелировало с депрессивной симптоматикой и соматическими жалобами – но только в тех случаях, если они не могли отказаться от надежды искупить или исправить то, о чем жалеют (Wrosch, Scheier, Carver, Schulz, 2003).

• В клинической психологии трудности переоценки деятельности наиболее очевидны при столкновении с ситуациями, угрожающими целостности личности и требующими переоценки всей мотивационно-смысловой системы. Так, способность к переоценке и личностной рефлексии (в понимании Б.В. Зейгарник – Зейгарник, Холмогорова, Мазур, 1989) является положительным прогностическим признаком при расстройствах, связанных со стрессом (Мазур, 1983). Механизмы нарушения саморегуляции по типу ригидности и трудностей переоценки хорошо изучены в психосоматике: механизм образования «порочного» круга тревоги, образование ведущего мотива лечения и сдвиг «цели на мотив» (Николаева, 1995; Тхостов, 2002).

В целом, можно предположить, что выбор является неотъемлемой частью самых разных этапов саморегуляции деятельности, хотя речь идет о качественно разных процессах: от экзистенциальных, подразумевающих рефлексию основ собственной деятельности, до операционально-технических, делающих выбор более или менее автоматическим выбором способа действия (Леонтьев, Пилипко, 1995).

2.4. Уровневая классификация процессов выбора

Таким образом, полноценный, развернутый выбор, включающий в себя личностное измерение (за исключением самых простых его форм, предполагающих решение интеллектуальной задачи на оптимизацию и подразумевающих существование объективно правильного решения), представляет собой деятельность, имеющую свою интенциональную и операциональную стороны. Она может быть более или менее мотивированной, более или менее осознанной, более или менее автономной, более или менее проработанной, более или менее зрелой, в ней могут использоваться различные метакогнитивные эвристики, по Д. Канеману, и психологические орудия, по Л.С. Выготскому. В этом процессе важную роль играют определенные деятельностные ресурсы, средства, операции. Трактовка выбора как деятельности позволяет поставить и экспериментально решить проблему средств, повышающих эффективность деятельности выбора, и формирования навыков этой деятельности, освоения соответствующих операций.

Для дифференциации видов выбора, различающихся по возможностям рационального анализа, была предложена уровневая классификация видов выбора, включающая три его разновидности (Леонтьев, Пилипко, 1995; Леонтьев Д.А., 2006а).

Простой выбор отличается тем, что в ситуации априори даны имеющиеся альтернативы и критерии их сравнения; задача сводится к рациональному вычислению наиболее оптимальной альтернативы, что объективно возможно. Это интеллектуальная задача, которая имеет правильный ответ, и нахождение его зависит от интеллектуальных способностей субъекта. Критерий не обязательно четко сформулирован; иногда он просто интуитивно ясен. Смысл выбора, как правило, состоит в определении оптимального пути осуществления деятельности, направленной на достижение некоторого результата. Классический пример подобного выбора – исследование уровня притязаний (см.: Бороздина, 1985). В различных вариантах этой экспериментальной схемы испытуемые должны выбрать себе задания для решения, учитывая степень их сложности и свои предыдущие успехи и неудачи, чтобы набрать максимальное количество баллов за решенные задания. Задача субъекта в данном случае состоит в определении того, какая из альтернатив более всего соответствует заданному критерию, чтобы предпочесть ее остальным. Простой выбор вполне адекватно описывается рассмотренными в предыдущей главе теориями принятия решения. При этом собственно личностные характеристики обычно не включаются в анализ, хотя на словах значимость этих компонентов и необходимость их учета признается довольно многими. Тем не менее в моделях, построенных в этом теоретическом русле, выбор предстает как запрограммированный механический акт, решающий вопрос оптимизации на основе заданного алгоритма.

Смысловой выбор мы встречаем в ситуациях, когда альтернативы даны, но критерии сравнения неоднозначны, например, при потребительском выборе, электоральном выборе и др. Субъекту самому предстоит их конструировать. Он должен найти общие основания для сопоставления качественно разных альтернатив и сформулировать критерии их оценки, по отношению к которым альтернативы приобретают тот или иной смысл. Хотя во многих подобных ситуациях декларируется рациональный характер выбора, реальные его основания очень часто иррациональны. Помимо мыслительных процессов, в выбор вовлекается личность, ее структуры. Субъект в этой ситуации выбирает не то, что объективно лучше (эта задача не имеет решения), а то, что ему конкретно нужно, что лучше для него в данный момент. Выбор происходит через решение «задачи на смысл» (А.Н. Леонтьев), через соотнесение каждой из имеющихся альтернатив с желаниями, намерениями, планами субъекта.

Еще сложнее экзистенциальный выбор, когда не только критерии для сравнения не определены, но нет и фиксированного набора альтернатив. Например, в ситуации выбора профессии, выбора места работы после окончания школы или вуза, если речь идет о достаточно большом городе, набор вариантов превышает возможности их рационального анализа. В этой ситуации мы отталкиваемся не от самих альтернатив, как в первых двух случаях, а от своего Я. Мы строим свои временны́е перспективы, планируем будущее и выбираем те варианты, которые в наибольшей степени соотносятся с собственным образом себя в будущем, меняясь в соответствии с тем, что и как мы выбираем. Это ответственный выбор одного из возможных в данный момент будущих.

Во всех трех случаях мы встречаемся с внутренней деятельностью выбора, которая имеет свою операциональную структуру, свою систему целей, которая может сворачиваться и разворачиваться и освоение которой повышает готовность к совершению выбора. Простой выбор при таком понимании будет соответствовать редуцированной структуре деятельности выбора, когда ее операциональная структура в результате частого повторения полностью автоматизировалась и свернулась. Смысловой выбор, для которого характерны большая степень неопределенности и меньшая возможность обращения к стереотипным реакциям, требует сравнительно развернутой деятельности, которая строится каждый раз заново. С точки зрения ее операциональной структуры, эта деятельность основывается на осознании и личностном осмыслении различных сторон и граней имеющихся альтернатив, расширении и упорядочении системы субъективных конструктов, создании новых обобщающих систем отсчета, а также на решении – в специально построенных для этого системах координат – задач на смысл для субъекта каждой из имеющихся на данный момент альтернатив. Наконец, экзистенциальный выбор, требующий построения вариантов возможного будущего, имеет еще более сложную операциональную структуру. В этом случае речь идет о работе самоопределения (см. раздел 2.2).

2.5. Принятие ответственности как сущность экзистенциального выбора

Именно в ситуации экзистенциального выбора обнаруживается то, что окончательно и бесповоротно выводит проблематику выбора за пределы когнитивного подхода: то, что мы обнаруживаем как правильное решение, не совпадает с тем, что мы на самом деле осуществляем. Переход от принятия решения, от формирования цели к ее реализации – одна из главных загадок человеческой психологии.

Представим себе ситуацию, когда цель определена, есть мотив, есть решение, мы точно знаем, что надо делать, но еще не делаем это. У Джеймс (Джемс, 2003) приводил для иллюстрации действия воли следующую ситуацию: зимним утром мы никак не можем встать из теплой кровати, не можем себя заставить, но в какой-то момент обнаруживаем себя вставшими. Этот момент перехода от решения в отношении дальнейших действий к их непосредственному выполнению в психологии прописан в «модели Рубикона» Х. Хекхаузена, Ю. Куля и П. Голвитцера (см.: Хекхаузен, 2003, гл. 6). Рубикон – это речка, перейти которую ничего не стоит, но пересечение ее меняет направление истории (см. раздел 2.1). Х. Хекхаузен проницательно пытался ввести в академическую психологию экзистенциальные по своей сути идеи. Ведь момент перехода от уже принятого решения к началу его реализации абсолютно ничем не детерминирован, не объясним с точки зрения традиционной научной психологии. Именно этот переход, а не принятое решение или поставленная цель, является средоточием процесса выбора.

Суть этого перехода видится в акте внутреннего принятия на себя ответственности за осуществление выбора. Пока это не произошло, принятое решение еще изолировано от действия, не стало реальной силой, движущей им. Цель есть, решение принято, но субъект еще не взял на себя ее реализацию. Именно принятие ответственности и является «переходом Рубикона», связывает между собой две плоскости: плоскость сознания, целеполагания и принятия решений и плоскость практики, бытия в мире. При этом цель может быть выработана самим субъектом, а может быть задана извне, быть чужой; в любом случае субъект должен принять ответственность за ее реализацию. Только тогда она становится фактором, который определяет его действия. «Если выбор соотносится с возможностью, то он соотносится и с ответственностью» (Iyengar, 2010, p. 111–112).

Ответственность – это, в первом приближении, субъективная причинность (см. подробнее: Леонтьев Д.А., 2005). Ощущение мною ответственности за что-то означает, что я ощущаю себя основной и главной причиной этих событий. Я несу ответственность в той мере, в какой я могу быть причиной, отвечаю только за то, причиной чего я являюсь, в противном случае я не могу за это отвечать. Причиной многих негативных явлений в новейшей истории нашей страны служит катастрофический разрыв связи между полномочиями принимать далеко идущие решения и ответственностью за них.

Именно измерение ответственности является главным, что отличает выбор от принятия решения. В подавляющем большинстве ситуаций выбор, если он не является простым, нельзя оптимизировать: как мы можем знать, какое решение будет наилучшим? «Человеческая жизнь совершается лишь однажды, и потому мы никогда не сможем определить, какое из наших решений было правильным, а какое – ложным. В данной ситуации мы можем решить только один-единственный раз, и нам не дано никакой второй, третьей, четвертой жизни, чтобы иметь возможность сопоставить различные решения» (Кундера, 2001, с. 250). В реальной жизненной ситуации невозможно определить, какое действие приведет к наилучшим последствиям. Мы можем сказать, было ли принятое решение хорошим или плохим с точки зрения удовлетворенности им, но не можем сказать, было ли оно лучшим или худшим: ведь даже хорошее по своим последствиям решение может быть отнюдь не лучшим, а плохое – меньшим из зол. Нередко приходится делать выбор между плохим и очень плохим.

Итак, принимая на себя ответственность за совершаемый выбор, мы отказываемся от иллюзии существования объективных критериев его правильности, которые только надо определить. Понятие правильности тем самым оказывается вообще неприменимо к экзистенциальному выбору, а также к смысловому выбору, который тоже несводим к расчетной задаче на оптимизацию. Можно обозначить понятием личный, или ответственный, выбор тот, который сопровождается принятием личной ответственности за него и возможного риска, и понятием безличный выбор — тот, который субъект воспринимает как объективно правильный, не принимая на себя риск ошибки. Смысл личной ответственности состоит в необходимости принять, что результаты могут оказаться не такими, как мы их задумали. Необходимость ответственности обусловлена возможным и в некотором смысле даже неизбежным несовпадением между запланированными действиями и результатами. Если выбор носил безличный характер, то расхождение реальности с ожиданиями породит либо малопродуктивные самообвинения в ошибке при «решении задачи», либо еще более непродуктивные обвинения в адрес других, повлиявших на принятие решения. Субъект, сделавший личный выбор, не будет воспринимать его нежелательные последствия как сигнал о неудаче или ошибке и будет продолжать двигаться в направлении реализации своих целей, внося необходимые коррективы и решая возникающие проблемы.

Ответственность за выбор тесно связана с его необратимостью, невозможностью «переиграть». В ситуации осознаваемой необратимости совершаемого выбора мы лицом к лицу сталкиваемся с проблемой ответственности и оказываемся порой более чутки к ее зову, чем тогда, когда мы тешим себя иллюзией, что хороший выбор можно будет сделать «потом». Это было показано в остроумном эксперименте (Khan, Dhar, 2007). Студентам в рамках участия в исследовании предлагалось выбрать фильм для домашнего просмотра. «Хорошим» выбором исследователи считали фильмы, которые, по собственным описаниям студентов, «заставляют думать, повышают культурный уровень, принесут пользу, даже если требуют усилий», например «Список Шиндлера». К «дурному» выбору относили фильмы, смотреть которые «хочется больше, но на самом деле это глупость и вызывает вину», например комедия «Тупой и еще тупее». Одной части студентов предложили выбрать фильм для просмотра один раз, а другой сообщили, что эксперимент продлится две недели и у них будет еще одна возможность выбрать себе фильм. Вопреки тому, что предполагали исследователи вначале, в первом случае студенты чаще делали «хороший» выбор, чем во втором: необратимость пусть даже не очень существенного выбора пробуждала ответственность за его качество.

Ситуация выбора неизбежно включает риск. Риск – это не только готовность принять риск как индивидуальная особенность человека (Корнилова, 2003); это онтологическая характеристика принятия нами решений. Мы не можем действовать без риска: он всегда присутствует, уже в силу того, что будущее предвидеть не дано: «В мире неопределенности невозможно найти оптимальный способ действия, просчитывая точные риски. Нам приходится иметь дело с “неизвестными неизвестными”. Сюрпризы случаются» (Gigerenzer, 2014, p. 23). Очень часто люди планируют будущее, часто эти планы успешно реализуются, и, конечно же, не надо отказываться от попыток что-то планировать и действовать в соответствии с планами. Можно и нужно планировать будущее и проектировать себя в нем, при этом осознавая ограниченность возможностей нашего прогноза, принимая риск неопределенности, готовность к тому, что любые планы могут нарушиться, и ответственность за то, что все может оказаться не таким, как мы планируем сейчас. «Выбирать означает повернуться лицом к будущему. Это значит пытаться заглянуть в следующий час, следующий год или еще дальше и принять решение, основываясь на том, что мы увидим. В этом смысле мы все пророки-любители» (Iyengar, 2010, p. 260). Выбор, отмечает Ш. Иенгар, позволяет нам быть «архитекторами» нашего будущего (Ibid., p. 270).

Риск при совершении выбора имеет как субъективную, так и объективную составляющие (Моросанова, Индина, 2011). Отношение человека к риску можно описать в терминах «притяжение – игнорирование/отталкивание». С одной стороны, характерным является стремление избегать рискованных и опасных ситуаций. Многочисленные эксперименты показывают, что люди с большим желанием принимают решения, заключающие в себе контролируемый и отдаленный во времени или в пространстве риск, и уровень риска, предпочитаемый группой, оказывается в среднем выше, чем уровень риска, принимаемый индивидом (Козелецкий, 1991, с. 124). С другой стороны, согласно исследованиям (Brigham, Hockstra, 1985), при выборе между собственным вариантом действия и целесообразной и безопасной, но предложенной экспериментатором альтернативой испытуемые склонны выбирать первый вариант (здесь следует отметить, что отношение к риску может быть различным у представителей разных культур, а потому при сопоставлении результатов различных исследований, безусловно, не следует игнорировать ментальность исследователя и испытуемых, участвовавших в эксперименте). Люди предпочитают делать рискованный самостоятельный выбор, а не полностью надежный, но «навязанный» извне, даже в том случае, если степень неопределенности ситуации высока и последствия собственного выбора неизвестны (Козелецкий, 1991, с. 178). В.А. Петровский указывает на существование так называемого феномена «бескорыстного риска», суть которого заключается в том, что «рискующие преодолевают свои адаптивные стремления <…> Выбираются цели с непредрешенной заранее возможностью достижения. Более того, сама непредрешенность – причина выбора этих целей» (Петровский, 2010, с. 65). Экспериментальная ситуация, в которой был обнаружен данный феномен, «заключает в себе некий вызов, располагающий испытуемых к выбору: действовать ли в пределах требуемого, избегая при этом риска, или подниматься над ситуацией, идя на риск» (там же, с. 78), при том что предпочтение «рискованных» выборов «нейтральным» не дает участникам каких-либо видимых преимуществ. Согласно результатам эксперимента, к числу «бескорыстно» рискующих (в том числе в условиях опасности и социального запрета) можно отнести 20 % всех испытуемых (там же). Петровский вводит ряд терминов, отражающих действия человека над порогом ситуативной необходимости: «активная неадаптивность» (сочетание ситуативной избыточности и предпочтение целей с непредрешенным исходом), «надситуативная активность» (высшая форма активности, ядро развивающейся личности), «трансситуативность» (выход за пределы требований, которые «на старте» деятельности индивид предъявлял сам себе) (там же).

Понятие риска является центральным в теории рационального выбора. Представители данной теории полагают, что в условиях риска люди способны просчитывать «ожидаемую полезность» или «ожидаемую ценность» каждого действия, а также атрибутировать вероятность различных исходов (Култыгин, 2003). Фактически, исследователи этого направления рассматривают выбор при неопределенности как выбор, происходящий в условиях риска, поскольку в первом случае подсчет вероятности исходов по определению невозможен.

Экзистенциальное значение риска подчеркивается философами В. Кувакиным и В. Ковалевой (2006). Они называют риск одним из измерений сферы взаимодействия человека и неизвестности: «Неизвестность – объективный источник риска, тогда как свобода и целеустремленность человека, весь необозримый комплекс его потребностей составляют субъективную и конституирующую составляющую ситуации риска. Риск – это разновидность экзистенциальной ситуации, однако если он незначителен с точки зрения целей и вероятности ошибки, то в этом случае он может быть редуцирован к процедуре рутинного выбора» (там же, с. 79).

Другой важный аспект проблемы риска при принятии решений подчеркивается Т.В. Корниловой. По ее мнению, выбор опосредуют динамические регулятивные системы – многоуровневые иерархии, включающие как интеллектуальные, так и личностные составляющие его процессуального опосредствования (Корнилова, Чумакова, Корнилов, Новикова, 2010). В данном случае можно говорить о риске неиспользования человеком при совершении выбора всего интеллектуально-личностного потенциала.