Текст книги "На Лугу бескрайнем. Озарение"

На аренах нетленного зодчества

 
Разрыдалась неистово круча,
Испаряясь обильною влагой,
И надрывным безволием муча
Дни последние, ставшие сагой
НабатИма ристалищ затейливых
На аренах нетленного зодчества —
В пирамидах, засыпанных временем,
До Колхиды античного творчества.
 

Чёрный поэтант

 
Ломая звуки, чёрство вывернув язык,
Гниль на отшибах сквернословно соскребая
И набивая этой мерзостью кадык —
Он в остроумии хмельном чудил, слагая.
 
 
Не умаляя пыл взорвавшихся серпов,
Валил, безбожно наплевав на воплощенья —
В коих молол жестоким смыслом жерновов,
Перефразируя теорию сложенья.
 
 
В рукав замыкав козырных вальтов и дам,
Всегда знал выход из благого утешения
И не боялся перекрасить – Аз воздам
И зачерпнуть из лужи горького лишения.
 
 
Где короли с тузами потеряли власть,
А двойки, тройки и шестёрки обложались —
Ему давно на это царствие покласть,
И одному дано понять, кем порождались.
 
 
И для чего весь тот отстойный сенокос,
В котором духом и карающим намёком,
Втыкая вилы в ухо, глаз и хлипкий нос,
Он вырывал кишки, не жалуя упрёком.
 
 
Всего лишь чёрный нелогичный поэтант,
Отброс поэзии, не внемлющей похабству,
Упавший нехристь, загрязнитель, дилетант,
Червяк паршивый, уподобившийся чванству.
 
 
Прёт напролом – зачем, что движет чудаком?
Кому нужны его затейные спектакли?
Ведь то не прятки по подвалам с чердаком,
А умерщвление, где правила иссякли.
 
 
Уничтожением всесущих знатоков
Стихии ломятся от свинства дуэлянтов…
В ней – в человеческой сюите иноков
Он прочит скверное судилище талантов.
 
 
И зажигает свет порочной темноты,
Срывая скрытые суждения монахов —
Идя проклятьем по ступеням остроты,
Срезает последы таенных страхов.
 

Cпустя

 
День клыкаст параметрами жизни.
В неустоях личных бытия
Мы теряем мановеньем пришлым
То, что можно было взять спустя.
Тридцать лет спустя – студент юрфака
Выгнан из лектория взашей…
Двадцать лет спустя – парень-рубака
И отец, качавший малышей.
Год спустя, почти вчера, намедни —
Не студент, не парень, не отец —
Бомж седой, погрязший в свои сплетни
О судьбе, что заплелась в конец.
Век спустя – под криогенным небом
Племя разлохмаченных бродяг
Собирает под инертным снегом
Выбросы нейтронных передряг.
И метёт бериллиевой пылью,
Ветерок позёмками крутя,
Засыпая всё, что было былью —
Много-много-много лет спустя.
 

Обращение к Поэту

 
Когда начинаешь стихи писать, помнишь,
Что чувствуешь в этот час летаргический?
Как будто пространством себя наполнишь,
И голова выплеснет взрыв механический.
 
 
Забрызгают буквы бумагу неровненько,
Коверкая строки, ложась в предложения,
И бегает хвостик от ручки тоненькой,
Не спрашивая ни твоего, ни моего мнения.
 
 
Глазами рисуешь дворцы безымянные
Давленьем из пальцев в историю вечности,
Как художник лохматый картины сакральные
Окунает и мажет натурой беспечности.
 
 
Разгадает пейзаж нитью аллегорической,
Распуская страницы словами дюймовыми.
И в испарине лобные волдыри бличутся,
Возбуждая воображенье листами кленовыми.
 
 
И от корки до корки колдовством занимаешься,
Ритуал раскрывая в письменах хаотических.
Что уже сотворил, вспомнить и не пытаешься
В иероглифах свежих и отрывках магических.
 

Ловушка для поэта

 
Давно ль поэт беспомощно метался
В глубокой рифмояме строгих букв,
Где чуть не сдался, глупо сомневался
В попытке кончить бредни адских мук.
 
 
С иссякшей верой родилась измена —
Не смея побороть разгульных строк,
Пошёл внаклонку, чуя тяжесть крена,
И провалился в плен хмельных тревог.
 
 
Встречать поэта вышла вся элита —
Весь задний двор искомканных словес:
Теперь ты с нами – будет всё забыто,
Добро пожаловать в страну немых повес.
 
 
И над творцом громадою нависла,
Держась цепями буквенных крючков,
Бездушная, от А до Я, орава анархизма,
Что предлагала с ними делить безумный кров.
 
 
Стал гений одержим, прикованный к запястьям.
И рвался в исступлении от скверных слов,
Застряв в одном ряду с разбитыми по мастям
Каракулями красными из бредовых стихов.
 
 
И так бы и завис, в пространстве погребённый,
Упавший духом раздавленных страниц —
Не вынесла душа, и мыслью утомлённый,
Пал лирик на колени, к земле прижавшись ниц.
 
 
Ох, волей обратим порыв сиюминутный —
В ничтожестве грехов мольбам ниспослан был,
Как свежий ветерок в день светлый и уютный,
На крыльях озарения прошелестел мотыль.
 
 
И в воздухе недужном зачахлость задрожала,
Прозренье осенило заснувшие мозги —
Писака встрепенулся, встал на ноги сначала,
Раздав заблудшим буквам как следует розги.
 
 
ІІостроив целый полк алфавитного ряда,
Рассыпав руны все размеренной строкой —
Закончил ритуал священного обряда,
Восстал из мира падших и стал самим собой.
 

Поэт из преисподней

 
Вот я подкинул тему Боже и не подумал никогда,
Что мрачный стих разрежет кожу и вынет ваши
потроха.
Я не молю вас о пощаде и сам поблажек не даю.
Быть может выдать вам награду или состряпать жизнь
в раю?
 
 
Давайте сделаем иначе, и прежде чем пойдёт стриптиз,
Я пожелаю всем удачи и с головою брошусь вниз.
Меня вы можете не слушать, но нету разницы, когда
И кто расскажет вам всю правду. Я начинаю господа.
 
 
Тогда устройтесь поудобней и приготовьтесь прыгнуть
в ад.
Туда, где в жаркой преисподней бес Асмодей ведёт
доклад.
Поэт, однажды уличённый в проклятьях улиц
городских,
Как голубь бьётся обречённый о твердь окон, где нет
своих.
 
 
Закрыв поэзию стаканом, он повторяет себе вновь,
Что нет божественней изъяна, чем эта глупая любовь.
И смрад коптилки придорожной навеет сладкие мечты,
Когда втроём под вкус водяры колотят гнусные понты.
 
 
Дым сигарет, фужеры с пивом, девчонки пьяные
с вином.
Давайте выпьем же всем миром и поболтаем ни о чем.
А на распутье все дороги, куда отправится поэт.
Везде высокие пороги и звук изношенных штиблет.
 
 
Подвал, где ушлые цыгане поставят кадку на огонь —
Гоняют герыча по вене, превозмогая тупо боль.
А проститутки в полуюбках подсыпят парню клафилин.
И толпы стриженных ублюдков замесят хачика в матин.
 
 
Там у канавы заболотной сдыхает нарик, бледный
весь —
Он променял живую печень на шприц и гнилостную
смесь.
И зек в блатхате утомлённый харкает кровью
в унитаз —
Туберкулез, прутом калённым из лёгких выживает газ.
 
 
Поднял поэт стопарик водки и выпил за здоровье всех.
Судьба обманчива бывает, но это-ль самый тяжкий
грех?
Нет. Это жизнь из-под лафета и падать можно дальше
вниз.
Хоть как сюжет мы не прокрутим, но оборвётся тот
карниз.
 
 
Когда предательством займётся сынок и в рабство мать
продаст,
А дальше в зоне малолеток он будет, как петух —
цветаст.
И эта милая дочурка закажет родичей в приют —
Наследство, дом и всё такое, а старики и там живут.
 
 
Вот и прошли мы от начала до нисходящего конца…
А выбор нужного причала подобен выдержке творца.
Вздохнул поэт глубокой скорбью и выпил чарочку
до дна.
Пожалуй, я закончу тоже. Всё. До свидания господа.
 

Я вспоминаю прошлые столетья

 
Я вспоминаю прошлые столетья,
Когда в гнилой озлобленной душе
Хлестали варвара исчадий плетья,
Сверкали молний клинья палашей.
 
 
И на дорогах павшего закланья
В могильный полусумеречный час
Брал силой, не гнушаясь расставанья,
Те жизни, что теплились ещё в вас.
 
 
За блеском золота и вычурных каменьев,
Шкатулок, прочих чёрных жемчугов
В накате диком будоражащих растленьев —
Искал глазами блудности кругов.
 
 
Свергая всё, что на пути являлось,
Разбойных мнений похотливый сын
Творил насилие, которое валялось,
Словно в сметане жирным комом блин.
 
 
И схваченный однажды правосудьем,
Был водворён за каменной стеной —
Прикован крепко каторжным раздумьем
К темнице смертников под Ярою горой.
 
 
Тот срок считал минуты бережливо,
Насечки чиркая алмазом на скале,
Планиду зверя умножая терпеливо,
Из года в год разруху черпая в себе.
 
 
Как вырвался из козней подземелья,
Прошедших, помню, в чреве тридцать лет —
Ударился в бега мой бес знаменья,
Взломав кровавой жадности запрет.
 
 
И вновь тропою страха, боли, гнева
В глухих краях заклятою судьбой
Вершил жестокость алчного отсева,
Но во главе с безжалостной гурьбой.
 
 
И долго ль продолжался пир проглота,
Нажравшись до отвала потрохов,
Слугою верным на стезе разврата
Убит был в спину в пойме рудников.
 
 
Вознесшись над раскинувшимся телом,
Узрел в лопатках стылой стали нож,
Осознавая – этим страшным гревом
Я получил последний свой платёж.
 
 
Все сорок дней мотался, прокажённый,
По тем местам, где счастье отнимал,
Навзрыд рыдал и, Господа лишённый,
Знал – буду клят, как мерзостный вандал.
 
 
Раскаявшись в мучительных страданьях,
Продолжил скорби мрачный коридор,
Куда несли меня на чёртовых распятьях
Пять жутких демонов из огненных озёр.
 
 
О, как хочу вернуться, грех исправить,
Отдать всё, что забрал у светлых чад,
И созидания энергию направить,
Даря сердцам уют, любовь и лад.
 
 
Но поздно, и отнюдь слепым и жалким
Томлюсь в багряном долу адских змей,
Где на жаровне, как на тухлой свалке,
Кипят безбожники из логова людей.
 
 
Я вспоминаю прошлые столетья,
Молю Создателя отмерить новый срок —
Там, на земле, делами добродетеля
Свой искуплю кармический порок.
 

Зазеркалье

 
Прими мои морщинки, Зазеркалье,
Раздвинь свои владения с тоской —
Как в юности влечёт очарованье,
Так в зрелости закутает мечтой.
 
 
Кружат дороги времени нещадно,
И спрятаться отсюда нету сил.
Вернуться молодой хочу обратно,
Где сердце ясный облик твой томил.
 
 
И только в Зазеркалье дверь открою,
Увижу те цветущие года —
Там на лужайке вместе мы с тобою,
Держась за руки, мчались в никуда.
 
 
Глаза сияньем неба отражались,
А локоны в сверканьи золотом,
Тела с любовью душ соприкасались —
Всё ароматом веяло кругом.
 
 
И в детство уносясь с благоуханьем,
Прошу, вздохнув, не вытирая слёз —
Путь укажи последний, Зазеркалье,
Закрой пленение далёких грёз.
 

Свой путь

 
Окутанный презренным смрадом,
Несу в ладонях жизни песнь!!!
Наверное, так мне и надо —
Как же ещё разбрызгать спесь?
Изнанку вывернуть наружу,
В грязи измазаться лицом,
Слить сахар в торфяную лужу
И гениальным стать глупцом.
Мочить рисунки на заборе,
Нырнуть в зловонное дерьмо,
Папаху сжечь на честном воре,
Слепить ядрёное клеймо.
Бесчестья собирать награды,
Знаменьем вспыхивать в сердцах.
Везде, где нет меня – все рады,
Где есть я – «кожа в холодцах».
 
 
Вскипали железы народа,
Кричали вслед: «Не трогай честь!»
Пускай судьба согнёт урода,
Да страшная постигнет месть.
В идиллии нет мест блаженным,
Готовят избранным приют.
И всяк, родившись обнаженным,
Поймёт – в его горшок плюют.
Но в этом мире, как не гнитесь
От сумасбродного ума,
За майку ближнего держитесь,
Не то слетит с плеч голова.
А по-другому быть не может —
Жить не приучены никак.
Внутри слепая ярость гложет,
Нельзя налево сделать шаг.
Запачкаться совсем негоже —
Вот тут приехали… Аншлаг.
 
 
Князёк с пелёнок краснокожий
Держал в напряге причиндал.
Он странник, как и все – прохожий,
И так же в яме жизнь кончал.
По-взрослому кичился пузом —
Мозгами, мол, набит живот.
Хвалился БМВ и Крузом,
Гонял, как бешеный енот.
Снимают сливки дегустаты —
Они проходят первый круг.
Идут вторыми депутаты,
Стараясь всех взять на испуг.
Рабы в подвалах горбят спины —
Прилежнее оравы нет,
Страдальцы из комочков глины
Пытаются создать ковчег.
 
 
И всякий изнутри робеет,
Со стула чтобы не упасть,
От трепета в глазах темнеет —
Да разве можно рожей в грязь?
Рождают пошлые законы,
Запутались в маразме здесь.
Как обойти толпы препоны —
Не знаете? Вот это жесть!
 
 
А прокажённый маргинал
В нехоженый пустился путь —
Не важно, чей он грех принял,
Важна лишь каждой песни суть.
 

Лихо

 
Бывают дни, и даже годы —
Сойдутся камень и коса,
Придёт сезон плохой погоды,
И чёрной станет полоса.
 
 
Внезапно мир накроет мраком,
Да так, что краешек земли
Окажется последним благом,
В котором будут все нули.
 
 
И думаешь, что нет решений…
Померкнет ясность бытия.
Не знаешь после тех крушений —
Как же опять встать у руля?
 
 
Пронзят занозой сердце боли,
Накатят слабость, стыд и гнев,
И только силой своей воли
Удастся вновь поднять посев.
 
 
Примите горькие паденья,
Потуже затяните пояс,
Разбейте кандалы сомненья
И посадите в почву колос.
 
 
Печалиться совсем не стоит —
Живём один на свете раз…
Никто ваш труд не похоронит —
Здесь нет мессии, кроме вас.
 
 
Из тупика всегда есть выход —
Идти вперёд и не сдаваться,
И как бы ни крутило лихо —
Судьбою данной наслаждаться.
 

Капли времечки

 
Сыплет время, а за ним капли-времечки,
И с песочком уползает срань господняя…
Не успеем в этой жизни слузгать семечки,
Хоть крепились и молились день да ото дня.
 
 
В высоте щемящей птичьих фривольностей
С замиранием сердец за грань плаваем.
Всё равно ли, под водой иль над пропастью —
Дальше носа не дано, вот и падаем.
 
 
И с пелёнок потных до самой старости
Всё ведём борьбу с шальными напастями.
Пролетает жизнь нелепо в алчной ярости,
А в итоге на помойке гниёт запчастями.
 
 
По овалу час бежит морфинический,
И секундами стучит в стёкла скованность.
Кто придумал этот круг гипнотический,
Не вернуться из которого в молодость?
 

Судеб падших Агнец роковой

 
Я постепенно превращаюсь в зверя —
В чудовище с архангельской душой.
Сквозь отведённое Всевышним время
Мчусь – судеб падших Агнец роковой.
 
 
Вместо лица – оскал клыков ужасный.
Покрытый шерстью с головы до ног —
А за спиной двукрылый горб злосчастный,
Несущий кару, боль и очищенья смог.
 
 
Земля – убежище для низшего разврата,
Пункт пересыльный злыдней Сатаны,
Каморра демонов и далее расплата,
Где ангелы кромсают слуг войны.
 
 
Как долго не был в образе святоши,
Но помню чётко тот греховный плен,
Когда влачил армейские галоши —
Одним из тысячи попавших под расстрел.
 
 
И по проклятиям чистилища мотался,
Зависнув в небе между двух миров.
Прошедши ад и рай, потом вживался
В свой жуткий лик – дар прихоти Богов.
 
 
Теперь я сам Вершитель и Каратель —
Держу в когтях ловушку мертвецов.
И душ заблудших мрачный истязатель —
Таскаю их на плаху, как птенцов.
 
 
Уж скоро срок грядёт перерождаться —
Ступенью выше станет светлый сан…
И над убийцами придётся изгаляться —
Тех тварей брошу в огненный капкан.
 
 
Лечу и глазом красным, как рентгеном
Зондирую гниль сущности людей —
Найдя грешок, его лихим моментом
Заковываю мерзостью своей.
 
 
Исполнен долг – одним Иудой меньше.
А сколько вот таких ещё казнить?
Но мне от этого совсем не легче —
Хочу опять жить, верить и любить.
 
 
Я медленно врастаю в облик зверя,
И нет пути в святую цитадель.
Мой дом – где палачей угрюмых племя
Вершит суд высший каждый божий день.
 

Попутчик

 
Перрон. Стою. Народу тьмище.
Курю, жду поезд запоздалый —
Отмерю вёрст опять так тыщу.
Я путник тот ещё бывалый.
 
 
В вагон залезу самый крайний,
Купе займу на полке нижней —
Чай закажу, и снова в дальний
Отчалю путь к свободной жизни.
 
 
Шипя, захлопнут створки двери —
Под стук колёс ход набирает
Стальной маэстро, и потери
Сбежавших миль он не считает.
 
 
Откину шторку на окошке,
Смакую каждым километром —
Ещё чуть-чуть, ещё немножко,
И мчусь уже с попутным ветром.
 
 
Прощай, приветливый вокзал,
С тобой мы были неразлучны.
Ты столько радости мне дал —
Неделю нам жилось всех круче.
 
 
Быть может, позже возвращусь,
Ведь я скиталец благодарный.
За чувства крепкие держусь —
До встреч, дружище планетарный.
 
 
Роятся мысли в голове.
Зовёт манящий вихрь странствий.
Фрамугу сброшу на окне —
Ворвётся негою пространство.
 
 
Раскроет таинства пейзаж —
Готов часами любоваться
На тот волнительный витраж,
Что в стёклах смеет отражаться.
 
 
И счастьем поделюсь с немым
Приятелем в дороге братства.
Всегда надёжным часовым
Хранил он рьяно куш богатства.
 
 
Попутчик верный у меня —
Мой чемодан с семью нулями.
С ним начинали мы с нуля,
Теперь пьём полными краями.
 

Поводырь

 
Неспешной поступью, в руке зажат костыль.
Стук мерный тихо по асфальту отбивает.
Хвостом виляет пёс – лохматый поводырь,
И каждый день слепца до дома провожает.
 
 
Союз двух близких душ сплотил сердца
В тот чёрный вторник вражеского плена —
Тогда за жизнь ещё безусого бойца
И грош не ставили на паперти размена.
 
 
Томленьем в яме месяцА он провожал —
Солдат молоденький, отправленный на гибель.
Один из роты жив остался, чей финал
В горах нашёл свою последнюю обитель.
 
 
Мысль о побеге крепко въелась в мозг —
С потухшим зрением в сыром и мрачном гроте
Уже не чуял он ударов жгучих розг,
Когда терзали тело при честном народе.
 
 
О, лотос вольный обратил свой лик
И указал перстом ночным, звеня ключами,
Чтоб славный малый – местный озорник
Снял люк, спустив верёвку за плечами.
 
 
Бежать скорей, пока в округе тишина —
Спят слуги вольного востока за стенами,
А впереди мальчонки прыткого спина
Путь расчищает грязными дворами.
 
 
Всё дальше, всё быстрей, там, где рассвет,
Откуда солнце пламенно взмывает.
И вот уже приятель рукою машет вслед,
Глазами умными с улыбкой провожает.
 
 
На полугнущихся, надломленных ногах
Тащился смертник прочь, держась кистями
За посох, что нашёл в больших грядах,
А на лице катились слёзы полосами.
 
 
Поток бурлящий падал с высоты,
Внизу врезаясь в устье горной речки —
Во вспышке синеватой слепоты
Он уловил в воде движения колечки.
 
 
И ощутил, как билось божье существо,
Комочком махоньким за жизнь свою боролось.
Взыграло силою последней естество,
И тело бросилось в бушующую полость.
 
 
Над битвой той верх снова одержал игрок,
Когда нашли его висящего на скалах —
К груди прижался и скулил в руках щенок,
И, кажется, что их одна судьба сковала.
 
 
От мук жестоких в клетке заточения
Камнями острыми, разбитыми в глазах,
Свободу приобрёл герой, лишившись зрения,
И встретил друга верного на небесах…
 

Демон опостылый

 
Зуб на зуб не попадает,
Я сижу в овраге стылом —
Надо мною уплетает
Кости демон опостылый.
Он меня пока не видит,
Занят чмоканьем злорадным —
Что мне делать? Как мне быть? —
Нужно срочно уходить.
 
 
Тварь висит над головою,
Жрёт и каплет прямо кровью.
Собираюсь с духом смело —
Рву галопом оголтело.
Оборачиваюсь взад,
Вижу, глазки там горят —
В мою сторону повёрнут
Злобный череп – каплет кровью.
 
 
Слышу – гонится скотина
С придыханием звериным,
Захотел гад свежачка —
За спиною в три скачка,
Лапой норовит убить…
Не до жиру – лишь бы жить.
И несусь, петляя юзом,
Чтобы демон не достал.
Вдруг, споткнулся и упал,
Покатился в яму пузом,
Как мешок с тяжёлым грузом…
И во сне я закричал.
 

Леший

 
Косматый плут таится в буераках,
Владеет заповедным миром он —
Давно живёт в потусторонних мраках
И гонит всех из личной жизни вон.
 
 
Этот хмырёк, на первый взгляд негожий,
К тому ж дурною славой знаменит.
Такую нечисть лучше не тревожить,
А то шалить начнёт лесной бандит.
 
 
Все называют его просто – Лешим.
Коли учует странника в тайге,
То не пройдёт тот ни верхом, ни пешим,
И заплутает так, что быть беде.
 
 
Прихожему не будет снисхождений —
Замутит ясный взор до дурноты,
И завихрит мозги до наваждений,
Крутить начнёт до самой темноты.
 
 
А ночью вдруг завоет лютым волком,
Дрожать заставит уханьем совы —
Скитальцы побегут, не зная толком,
Где спрятаться от непроглядной мглы.
 
 
И это время не упустит лихо —
Подальше в глухомань дух заведёт,
Закружит по таёжным лабиринтам,
В которых сам чёрт ногу подвернёт.
 
 
Не помнят путники, что лесовик наделал —
Очнутся утром в пламенном бреду,
Глядят – в других местах лежит их тело,
А ноги отнялись и не идут.
 
 
Нагонит страхов изувер туристам,
Заставит биться бешено сердца —
И даже самым ярым атеистам
Признать придётся – кровь сошла с лица.
 
 
Но просто так проказник не отпустит,
Спектакль разыгран будет до конца —
На головы он седины напустит,
Чтобы запомнили насмешки подлеца.
 

Последний людоед

 
Сердце охотника бьётся осколками.
Звуков давно нет в шуршащей тайге —
Только сверчки потихоньку защёлкают,
Холод свербит в полупризрачной мгле.
 
 
Полночь накрыла тревогой щемящею,
Издали вздрогнуло эхо земли.
Гул раскатился – походкой кипящею
Шёл людоед, чтоб отведать крови.
 
 
Жутко буравят навыкат глазницы,
Ноздри раздулись, предчувствуя смерть,
Толстые пальцы в рогатину впились —
Силится монстр человека узреть.
 
 
Но он не знает, что сам стал добычею
Грозного воина серых равнин —
Старый солдат не боится обличия
Мерзкого варвара, хоть и один.
 
 
Стиснул рукой закалённую пику —
Лишь бы до сердца добраться его
И насладиться агонией крика.
Ждёт Ганнибала охотник давно.
 
 
Быстрый удар закончит трагедию,
Больше не тронет злодей никого —
Это последний хищник наследия
Самых жестоких из рода сего.
 

Воин света

 
В просторах где-то над землёй
Нас охраняют слуги Бога.
Живут они большой семьёй
И чтут Закон Единорога —
Того, что дал любовь и меч,
Свободу, веру и терпенье —
Пролил в устах святую течь,
Открыл великий лик ученья.
Единой ангельской стеной
Под управленьем Рафаила
Им суждено беречь покой
И сердце праведного мира.
 
 
С той стороны – в потёмках туч
Чернеет дьявольское войско.
А на границе яркий луч
Сжигает щупальце с присоской —
Не дать ему вползти и гнить,
И размножаться повсеместно.
Пора в рог боевой трубить
Да ставить сатану на место.
 
 
И Бог отправил в бой дитя
В обличье храброго солдата,
Который столпами огня
Стал жечь лихого супостата.
Взорвал каменья, в коридор —
Впустил струю благого лета,
Сметая демонский каньон —
Летел небесный Воин света.
 
 
Расправил крылья Абалим,
Препоны адские свергая,
И преисподней пригрозил,
Суровой силищей играя.
Он лапой паутину рвал,
Рубил когтями скалы копий —
Обратно в щели тварей гнал,
Рассеяв дым болотных топий.
 

Домовой

 
Сродни он гному городскому,
Да в избах стареньких живёт —
И рад хозяину любому,
Который душу не гнетёт.
 
 
Поэтому придётся в дружбе
Бок о бок хлеб делить с малЫм,
Иначе станет он недужным,
Капризным духом, даже злым.
 
 
И не приемлет домовушка,
Когда в семье раздор и пьянь —
Начнёт чудить, чинить ловушки,
Выкидывать ночную дрянь.
 
 
И превратится в барабашку,
А может даже полтергейст —
Порвёт хозяйскую рубашку,
Воспламенит на кухне смесь.
 
 
И зазовёт подземных гоблов,
Чтобы гулять, шуметь и бить.
Всё раскидают, испохабят —
Закончат лишь к утру крушить.
 
 
Таким бывает банник редко —
Прощает людям он грехи.
Готов хранить жилище верно,
Чтить вновь закон своей семьи.
 
 
И если в доме всё нормально,
То счастлив будет домовой —
Дурить закончит аномально,
Напустит благостный покой.
 
 
И только ночью в промежутках
Иной раз шорох проскользнёт —
Мохнатый друг зашарит в сумках
Или скамейку развернёт…
 
 
Но крепкий сон своих хозяев
Эльф не устанет охранять —
Любых незваных негодяев
Смельчак сумеет отогнать.