Текст книги "На Лугу бескрайнем. Озарение"

Февраль

 
Деревья голышом стонали.
Под снегом расползались лужи.
И кот выделывал спирали,
Предчуя приближенье стужи.
 
 
Февраль казался неказистым.
И холод с оттепелью дрались —
За каждый метр земли дернистой
Они в разминочку катались.
 
 
Синички, сидя на балконах,
Бодрились пёстрым опереньем.
А небо потемнело в кронах,
Закутав солнышко куреньем.
 
 
И облака клубятся густо,
Напичкав горизонт сырцою.
Но вот стремительно и с хрустом
Ворвался вихрь, стеля крупою.
 
 
Кусты сгибая дикой страстью,
Ломая крыши, как картонки —
Он, свыше наделённый властью,
Ни капли не жалел силёнки.
 
 
Из мостовой курочил камни,
Столбы швырял на огражденье,
И разбивал на окнах рамни
В своём свирепом упоенье.
 
 
Буран как будто забавлялся —
Крутил по улицам, сметая
Всё, что встречал, и избавлялся,
Обломки следом засыпая.
 
 
Вдруг всё затихло в одночасье.
И лишь тревожные синички
В ветвях галдели о ненастье,
Гурьбою сбившись по привычке.
 

Гроза

 
Чернеет взморье под покровом
Гудящей лавы туч кипящих.
За леденящим душу громом
Слепят укусы стрел шипящих.
 
 
И под нависшими бровями
Грозы неумолимо-буйной
Изрезал хлёсткими ремнями
Перун обитель ночи лунной.
 
 
А на море Тайфун гневился —
Он волны гнал на побережье,
Швыряя оземь их, резвился,
Круша свирепостью медвежьей.
 
 
В пучине облаков витала
Богиня молний Фаитири
И с исступленьем рассекала
Заслоны остриём рапиры.
 
 
И выбивала пламень жала,
Да так, что сотрясался воздух,
Земля под натиском дрожала,
И падали от страха звёзды.
 
 
В том поднебесном карнавале
Разверзся суд стихийной власти,
Где Боги истину призвали,
Явив всю наготу династий.
 

Закат

 
Желтком забрызгав оболочку
И смыв тональ красно-зелёным,
Зрачок ломался резко в точку —
Вновь был задумчиво-лиловым.
 
 
В откосах градиентных неба
Неслись пространства мириады —
Из облаков прядильни флеба
Вздымали пышные рулады.
 
 
Багряным перевоплощеньем
На стыке сурдных измерений
Тянулись руки с восхищеньем
В глубины звёздных обозрений.
 
 
Пурпурным чревом вертикали,
Разрезав пелену абстракций,
Клубится девственность спирали
В потоке трепетных вибраций.
 
 
А глаз блестел и восторгался,
Ловил чутьём благоволенье —
Закатом дивным насыщался
И в миражах пил искушенье.
 

Таёжная зима

 
Затоковали глухари
В позёмках снежного убранства.
Сметает вьюга до зари
Следы таёжного коварства.
 
 
Сбегает ночь, влачив в каньон
Расшитым в звёзды покрывало.
А в пятках день, как махаон,
Раскрыл цветастое забрало.
 
 
Встряхнул усыпанную ветвь
Кедрач в заснеженной долине,
И завизжал матёрый вепрь,
Играясь с выводком в бузине.
 
 
Журчит леднистая река,
Буря извилины прогалин.
Спешит зверьё, намяв бока,
Испить лазуревых кристалин.
 
 
Растает в образах мираж
Сквозь тлен голубоватой дымки —
И млеет пихтовый блиндаж,
Зовя согреться у коптилки.
 
 
Искрит зима в глуши лесной,
Закутав глянцевой порошей,
Край неизведанный чудной,
Где нет несбыточных пустошей.
 

Забайкальский альянс

 
В пучине ангарских ворот
Природный заложен пасьянс —
Тайгой расцветает курорт,
Взрастив забайкальский альянс.
 
 
Расшитая реками даль,
Звериные тропы вокруг,
В лесах поднебесья янтарь
И птиц возносящийся звук.
 
 
Всё мудро и сказочно здесь,
В убранстве Ольхонских долин.
Рождает запретную смесь
Байкал – золотой властелин.
 
 
Красавица – дочь Ангара
Уносит пороки отца —
Ему возразила в ту ночь,
Сбежала из дома одна.
 
 
И мчалась в заветный каньон,
Сверкая свободой пути.
Себя понесла в стонах волн —
Не быть больше ей взаперти.
 
 
Простёр длань купец Енисей —
Охульник шаманского кряжа.
Слились, закружив карусель
Любви векового вояжа.
 
 
А где проливала слезу
Принцесса, лаская утёсы,
Она зарождала мечту —
Рассыпала локонов косы.
 
 
И жизнь потекла во дворце
Запрятанных вольных ветров.
И сломан замок на ларце,
Открыт бриллиант берегов.
 
 
Несёт чудеса Ангара —
Навстречу поёт Енисей.
Жемчужно встречают края
Сегодня сибирских людей.
 
 
В проливах бушует восторг,
На лодках плывут рыбаки —
Речной будоража простор,
Кидают в острог поплавки.
 
 
И бросится с шумных высот
В кипящую лаву воды —
Взмывает хрустальный ленок
Лучами ангарской слюды.
 
 
А в пене идёт пароход,
Взрыхляет залива гряду —
Туманом затянет проход,
И в прятки продолжит игру.
 
 
В небесной парче облаков
Орёл вьёт узоры теней,
Чертя треугольник грехов:
Байкал – Ангара – Енисей.
 

Охота на тайменя

 
В горном разрезе валунья лаская,
Мчится стремглав таёжный ручей —
А в водном потоке тенями играя,
Бьёт плавниками зеркальный Таймень.
 
 
И в этом пороге на камне огромном
Рыбак примостился с удилищем прочным —
Он ждёт свою рыбу в безумии полном,
Её подсекает движением точным.
 
 
Ветровая куртка от брызг защищает,
Резина сапог до колен распрямилась,
Наплечную сумку ветер качает —
Стихия рыбалки в борьбу превратилась.
 
 
Смельчак неудобно стоит на каменьях —
То чуть пошатнётся, то выгнет бедро.
Охотится он на царь-рыбу Тайменя,
Один глаз прищурив прицельно хитро.
 
 
И скольких усилий ему это стОит,
Стратег своим опытом помнит и знает,
К тому же соперник похвалы достойный
Схватил мышь-приманку и с нею играет.
 
 
Струною натянется звонкая снасть,
Идёт не на жизнь бой суровый в лавине —
Завяжется дерзкая хищная страсть,
Кому-то погибнуть придётся в пучине.
 
 
Рванётся Таймень за свободную жизнь,
Отважно ответит рыбак сумасбродный.
И станет рыбища вдоль глыбин кружить,
Тащить за собой чудака в мир подводный.
 
 
Но крепкие руки уйти не дадут
Лихому царю в голубые просторы,
Умело тянуть потихоньку начнут,
Полметра ещё и проиграны споры.
 
 
И схватку закончит удар острогой —
Пробита хребтина, и выброшен в скалы
Гигант изумрудный, что жил под водой,
А рядом присядет сразитель усталый.
 
 
Сейчас он чуть-чуть отдохнёт и пойдёт,
Доставит добычу в свой радостный дом —
Жена с детворою встречают его,
И будет им пир за рыбацким столом.
 
 
А завтра кормилец по новой уйдёт,
Сражаться в кручине шального потока.
Не знает никто, что отец там найдёт —
Вернётся, иль сгинет в лощине порока.
 

Лапландские чудеса

 
В стране скандинавов, на севере дальнем —
Меж сопками финских полярных высот
Аметистом разросся полуостров желаний
И лапландской экзотики кладезь красот.
 
 
А в столице Лапландии – Рованиеми
Санта-Клаус мечты всех людей бережёт —
Он везёт на оленях субарктики веянье,
В Новый год волшебство по земле раздаёт.
 
 
Стелет зимушка мягко покрывало пушистое,
Торжество отмечает финляндский народ —
Снег искрится, и солнце играет лучистое,
Смех несётся задорный и россыпь острот.
 
 
Летом парки цветут, чудеса простираются,
В заповедных местах кукши гнёздышки вьют.
И туристы спешат, в край легенд возвращаются,
Чтобы видеть, как кварц из глубин достают.
 
 
Рыбой реки кишат и озёра скалистые —
Перекаты играют расписной синевой.
А на сопках музеи, зоопарки холмистые —
Мир загадок велик скандинавской молвой.
 

Осень

 
Пришла, раздела бабье лето Осень,
Накинув плащ промозглого веселья,
И золотиться стала листьев проседь,
Крутя, звеня и мчась до одуренья.
 
 
И воробьи шумливо брызжут стаей,
Гоняя голубей под гулкой крышей,
И делят впрок запасы пропитанья —
Кто посмелей, тому и званье выше.
 
 
И пожелтеет дом на сером фоне,
В углах мелькая блеском паутины,
А на соседнем парковом заборе
Повиснет плеть стекающей малины.
 
 
Раскроет сквер пленительно объятья,
В свой дивный сад прохожих зазывая —
Покажет вернисаж последних платьев
Красноречивой песней глашатая.
 
 
Там, где кустарник бересклет румяный
С шиповником одежду трав снимают —
Возле скамеек барбарис лукавый
К теплу поближе ягоды склоняет.
 
 
Берёзы вьются серебристой дымкой,
С осинами вперегонки играя —
Сезон абстракций им раскрасит спинки
До будущей весны и Первомая.
 

В объятиях русалочки

 
Луна по небу прокатилась,
Разверзся мелкий звездопад.
Девица в море появилась,
С волной играя в перекат.
 
 
Лучилась телом обнажённым,
Сверкала золотом волос —
Пронзая взором вспламенённым,
Неслась туда, где пел матрос.
 
 
Примчалась и, нырнув на берег,
Прильнула к твёрдому плечу —
Зашелестела, вызвав трепет,
Заплакала, вздохнув: «Хочу».
 
 
Обнял её чернявый юнга,
Прельщённый благами солей —
Теперь до утреннего гонга
Он навсегда пребудет с ней.
 
 
И губы в жарком поцелуе
Слились, промокшие теплом —
Сердечко девушки ликует…
Вдруг вырвался на волю стон.
 
 
Не стерпит расставанья муки
Дочь повелителя морей —
Взялась за бронзовые руки
И в пену увлекла скорей.
 
 
Толкнула нежностью в пучину,
Обвила тело моряка —
И вот опять пропал мужчина
В зелёных водах маяка.
 
 
А в лунном свете перелива
Хвостом русалочка взметнёт,
И песней в сумраке залива
Прекрасный голос поплывёт.
 

Призрак времени

 
Серый кирпич двухэтажного здания,
Ветром шлифованный древних веков.
Окна заляпаны, ставни раздавлены,
Крыши остатки разбитых кусков.
 
 
Двери железные ржавчиной съедены.
Тропки, репеем заросшие вглубь.
Редких деревьев засохшие плетины,
Дряблых надстроек нависшая жуть.
 
 
Бетонный забор прячет груду строения,
Тихо и мрачно во дворике том.
Кто же забросил когда-то владение,
Что монолит стал ужаснейшим сном?
 
 
Но не приснилось такое явление —
Чьим-то пустым безразличьем оно
Вдруг обернулось на фоне селения
Призраком времени, словно в кино.
 
 
Стрелочник вспять отсчитает мгновения,
Ширму опрятно рукой отведёт,
И развернёт те часы без сомнения,
Где светлым праздником всё оживёт.
 
 
Дети в песочницах лазают с мамами,
Визги, веселье и солнца лучи,
Пряничный садик окружен верандами,
Зелень берёзок, и вьются грачи.
 
 
И на участках качели проворные —
В них малышня кипишится гурьбой.
А на оконцах рисунки узорные —
Всё обрамлено фигурной резьбой.
 
 
И облака убегают со скоростью
Дальше и дальше, в стремительный сдвиг,
Где часовщик с обходительной скромностью
В прошлое сцену закроет на миг.
 

Конвейер

 
Сегодня десять, а вчера пятнадцать,
А завтра, может, и собьётся счёт…
Но продолжаем умирать, рождаться,
Играем слепо в чёт и недочёт.
 
 
И каждый день, встречаясь, провожаем.
И каждый час смеёмся и грешим.
И закрывая дверь, увы, не представляем
В который раз – зачем же так спешим?
 
 
А если на минутку оглянуться,
Осмыслить пролетевшие года —
Придётся даже зябко содрогнуться,
Поняв, что шли мы вовсе не туда.
 
 
Конвейер жизни, он же – одр смерти
Штампует души и увозит прочь.
И в этой быстротечной круговерти
Летим от света, пропадая в ночь.
 
 
Путь от младенца до седого старца
Даётся лишь единожды пройти.
И нужно ли ещё здесь сомневаться —
За злом бежать или добро нести?
 

С криком младенца

 
С криком младенца зацветут жасмины,
И колокольный звон прольёт нирвану —
В устоях смертных чахнущей трясины
Проторит образ свет к святому храму.
 
 
На кольцевых зачатках сторон мира
Сомкнутся линий рваные обрывки,
Заполнят псАлмами рождение кумира,
Скрепив молитвою язычества отрывки.
 
 
И по воздушной нити магистрали
Дитя сошло, ломая тайны грифы.
Там, где ступал он, яблони взрастали,
Из уст в уста передавались мифы.
 
 
В бассейне материнский лик завидев —
Плыла она кругами в светлой шали —
Простёр малыш ладонь к своей Марии,
Стремясь прорвать несбыточные дали,
 
 
И нежностью захлёбываясь сладко,
Окутал ореол слёз дивных неба —
Покрыл глазурью землю без остатка,
Разбрасывая ножкой зёрна хлеба,
 
 
Ловушки обходя шажками смело,
За той, что в путь коварными песками
Его вела так мужественно зрело,
Пророчив силу истины веками.
 
 
И чистым днём, и сумраками ночи
Причастие даров невидимо вершится,
Где Божий сын, когда-то одинокий,
За мамой собирал плодов крупицы.
 

Слепой летописец

 
Как я хочу его представить
На Божий суд и ежи с ним,
И словом веским не слукавить —
О, мой небесный Херувим!
 
 
И непроторенным писаньем
Рассыплю календарный пазл —
Начну чертить одним касаньем,
Давя безмолвным воплем спазм.
 
 
Слезой кровавой умываюсь,
Стараясь окропить шагрень,
И лишь стигматами впиваюсь
В свою пунцовую мигрень.
 
 
Не вижу зыбких расстояний,
Но ощущаю грань миров,
Где в них сшиваю плоть слияний
Из рваных временных кусков.
 
 
Чутьём слепого чудотворца
Наброски мысленно сложу —
И манускрипт первопроходца
На плаху бренно положу.
 
 
Как я хочу его представить
На Божий суд и ежи с ним,
И словом веским не слукавить —
О, мой небесный Херувим!
 

Я не буду испытывать трепета

 
До экстаза соплей размалёванных
Я не буду испытывать трепета —
Неземного блаженства юродивых
И кидать фразы лживого лепета.
 
 
А агонией клятого халдыря
Разорву ткани сигмами точными
И приму на развес тонн проклятия,
Окунув себя водами сточными.
 
 
Заклинанием общества праведных
Расточу дарования тленностей,
Встречу смехом стихию лукавины
И разбавлю оскомину ценностей.
 
 
Не всегда вам пусть кажется белое
Там, где чёрное прочило плевелы —
Бесноватым слепою капеллою
Суждены заблужденья безмерные.
 

Зачем вы здесь

 
Зачем вы здесь, чумных корней отродье,
Что насыщают ваш безумный лик.
В миру, прожорливым разлившись половодьем,
Несёте в массы безупречный бзик.
 
 
Быть может, тех свечей теней плясанье
За толстокожим матовым окном
В уединении рождается познаньем,
Где всё судьбой давно предрешено.
 
 
Как белы рученьки затворницы Даяны
С утра корытца козам раздают
И промеж дел в развратницком чулане
С хозяйским сыном плод запретный жмут.
 
 
Садовник хмурый ветки подчищает,
Собак гоняя улицей глухой.
И даже он, позавтракав, не знает,
Что как всегда, останется – такой.
 
 
А может быть, изменится виденье,
И каждый третий божеский сверчок
Поймает в этой жизни вдохновенье,
Наполнив мыслью свежей мозжечок.
 

Каким бы даром здесь тебя не наградили,

В какой бы дури, почём зря, не обвинили —

Знай лишь одно: в своей судьбе ты – сам Творец!

Тебе решать – жить как мудрец или глупец.

Пока я жив

 
Пока я жив, не буду притворяться,
Скажу как есть, всё на одном духу —
Что хватит вам уже, друзья, чесаться,
Как будто вошь в занюханном паху.
 
 
Зачем гонять мыслишки непристойно,
Терять впустую в голове словарь —
Возьмите лучше с гордостью, достойно
Несите ценность людям на алтарь.
 
 
Освободитесь внутренне от груза
И каждый день дарите капельку себя,
И в скором времени тяжёлая обуза
Отпустит вас, унылость погребя.
 
 
Пока я жив, хочу кричать открыто —
Не тратьте время, сукины сыны!
Потом ведь сами скажете спасибо,
Когда поймёте, для чего вы рождены.
 

Стихоз

 
Там, где слагают притчи и легенды,
В затворничестве кладезь обретя,
Царит Хаос, скитальцами воспетый,
Не признающий кресел короля.
 
 
Здесь торжество на грани сумасбродства,
В безумстве гениальностный психоз —
И не сравнить того красивого уродства,
Которым дышит и поёт страна Стихоз.
 
 
И год от года шизанутостью мерцая,
Кружа в неистовстве бесстыдства и грехов,
Кайфует на краю писательская стая,
Оттачивая россказни призвизднутых отцов.
 
 
Разносят слухи о блаженных ветры,
Предупреждая об отсутствии границ,
Показывают путникам шальные километры,
Покрытые рулонами линованных страниц.
 
 
Там принимают всех – заумных и не очень,
А пишут уж тем более и млад и стар.
И вроде как одна неряшливая очередь —
У каждого свой самогон бутыли и стакан.
 
 
Так всё и двигалось беспечно и вольготно
До той поры, пока в шумливый стан
Не прибыл Герцог правил благородных,
Отправленный присяжными разрушить балаган.
 
 
И въехал на коне норийской чёрной масти
Вельможа, возглавляя безжалостную рать,
И начали прозаиков они кромсать на части,
И головы поэтам секирой отрубать.
 
 
Казнили весь народ, живущий не по нравам,
Развеяв прах в долине неистовых творцов —
Не думал самодур, что смертоносным планам
Не суждено расширить державу мертвецов.
 
 
Пропитанная кровью землица взбунтовалась,
Выбрасывая вверх пласты грунта —
И прямо на глазах по новой зарождалось
Великое семейство словесного труда.
 
 
Там, где лежал один, восстало уже двое.
Лист скомканных стихов в поэму перерос.
И пошатнулась тьма, сгибаемая Волей,
Старанья душегубов пустивши под откос.
 
 
А Герцог, весь великолепьем сотканный,
Смотря на пляску чокнутых Стихоз,
Вскричал в порыве: «Будьте же вы прокляты,
Шуты безродные, мне вынесшие мозг!»
 

За пределами сознанья

 
Мы песчинки в этом мире,
Шлак, космическая пыль,
Грязь Господняя в сортире,
Мусор в почвенный утиль.
 
 
И куда б ни направлялись
Силой ветра или волн —
В атом вечный растворялись
Хаотично в унисон.
 
 
Спотыкались и блуждали
В притяжении Земли.
Размножались и летали
В галактической дали.
 
 
Возвращались, чтоб делиться,
Древо предков сохранить —
Естеством в натуру вжиться
И кого-то полюбить.
 
 
И потомкам свет оставить
За пределами сознанья,
Чтобы во вселенной править
С Божьим духом созиданья.
 

Регистанский истопник

 
Неужели вы пришли оттуда —
С тех долин, где в поисках начал,
Не снижая тщеты амплитуду,
Истопник глубинный почивал.
 
 
Разморенья хлябкая дорога,
В заваль исполинный пьедестал,
Трескаясь у самого порога,
Одиноких странников встречал.
 
 
Иногда надолго, без надежды,
Изнывая под сухой жарой,
Хоронил он огрехи невежды —
Кто был не в ладах с самим собой.
 
 
Щели копий, полных рудиментов,
Как обитель склепа воронья —
Солнце выжгло мрамором пигментов,
Серый столп на запад накреня.
 
 
И опять всё ждал – смиренно, стойко,
Всколыхнув вибраций тусклый взор
В миражах поблекших, где бы только
Вновь возник замызганный мажор.
 
 
Не считая скудные минуты,
Жизнь мученьем медленным прочил
И последнее желанье смуты
В каменные формы облачил.
 
 
В чьём забвеньи вы – никто не ведал.
Кто вас схоронил в прощальный путь.
Лишь далёкий регистанский предок
По усопшим жаждет помянуть.
 

Тридцать три жизни

 
Вырви мне сердце – сожри его с кровью.
Сдери с меня кожу – посыпь её солью.
Порви мои ноздри, воткнув в них два пальца.
А я только буду над этим смеяться.
 
 
Сними скальпель бритвой и голову сразу,
И члены от плоти отрежь, как заразу.
Прутом раскалённым глаза ещё выжги
И сбрось все останки с останкинской вышки.
 
 
Ломай кости палкой, коли тело пикой.
Ногами попрыгай в истерике дикой —
Размажь по асфальту, как мокрого слизня —
Тебе отдам с радостью тридцать три жизни.
 

С ног сшибала, пьяня, виртуаль

 
Дух вернётся в свою колыбель
После пира разнузданных поприщ —
Нагулявшись до скудных потерь,
Занырнёт вглубь гибридных позорищ.
 
 
Там, где скрипкой пиликал невроз,
Отстегнулись от тяжести чресла,
И шустрил за палёнкой завхоз,
Подставляя под задницы кресла.
 
 
С ног сшибала, пьяня, виртуаль
За стеклянной бутылью харизмы —
Прожигали синюшно гортань,
Час от часу теряя логизмы.
 
 
И таскали малёванных краль —
В хлам крестили побои с любовью,
Загонялись затравленно в шмаль,
Вместо сабель махаясь морковью.
 
 
Круглый стол в середине дворца —
Ба! Какие всё важные люди!
Микс из самок в гареме самца
И под розлив торчащие груди.
 
 
Лакированных полок избы
Озаряет ночник плоть замеса —
Сотвореньем прозрачных лесби
Из горячих истоков Рамзеса.
 
 
И не ставилась молодость в ранг,
Не гнобила о будущем старость —
В круговую долбил бумеранг,
Дав пожить ещё самую малость.
 
 
Дотянуть до угла кривизны,
Заглянуть неосознанно дальше —
В героиновый рай новизны,
Не жалея, что там было раньше.
 
 
Срок терпилы у каждого свой.
Разменяв статус-кво в казино,
Дух смиренно покинет забой —
Но с тобой, без тебя – всё равно.
 

Ночь Водолея

 
В залах грация порхала каруселью,
Возомнив себя принцессой, что ж,
И кутил смазливо вздох вельмож,
Подчинившись вздорному веселью.
 
 
Ах, лебёдушка, прощальный танец
Заметёт следы кухарен грязных.
Свежим веяньем убранств атласных
Дразнит щёчками, пьяня, румянец.
 
 
Как пришла без роз по зову сердца,
Всколыхнув знать королевой бала,
Лёгкой поступью звезду сорвала,
И янтарный трон открыла дверца.
 
 
Юный князь, не ощущавший прежде
Тех прикрас в роду дворянок званных,
Черт точёных и движений плавных,
Обезумел в страждущей надежде.
 
 
Полумраками лампад сусальных
Он ловил, в сомненьях отражаясь,
И в тенях красы младой купаясь —
Дуновенье страз шелков вуальных.
 
 
Кто ты, голубь, – молвил Гранд, терзаясь —
Будь со мной хотя б ещё мгновенье,
Не молчи, нет сил хранить терпенье —
Ей шептал он, сказочно влюбляясь.
 
 
– Когда месяц обогнёт круг Водолея,
Ночью той явлюсь твоей невестой.
А сейчас прости, мой принц небесный,
Жди. Лишь завтра расколдует фея —
 
 
Отвечала незнакомка ему смело —
И лучилась, и сочилась, и пленяла.
И за тканью блёсток жгучих карнавала
Тело девичье царевича пригрело.
 

Зачем мы снова думаем о грустном

 
Зачем мы снова думаем о грустном
В зарытых помыслах наедине с собой,
Где, ковыряясь мелочным занудством,
Теряем суть рассудка и покой.
 
 
Не те ли это грешные сомненья,
В которых нас запутать норовят,
Отвлечь вниманье призмой наважденья
И утопить враз, как слепых котят.
 
 
А нужно лишь откинуть суеверия,
Не расточаясь на сумбур с лихвой,
Соткать для счастья пелену доверия,
Закутавшись в ней мутной головой.
 
 
И снять усталость мнимой деградации,
Пустив отвратно пыль тому в глаза,
Чей план желал бесплодной пертурбации,
На душу лив скучающий бальзам.
 
 
За серостью очнуться лучезарностью,
Смыв грех непонимания с мощей —
Затеять пир зеркальной благодарностью,
Созвав сюда отчаянных гостей.
 
 
От Солнца дар – зарю лучей ликующих
И Неба синь под радужным кольцом,
Дыханье трав земли степей волнующих,
Свободный ветер с озорным лицом.
 
 
Крикливых птиц сонет очарования,
В полях – снующих вольных табунов,
Морей солёных плавников скитания,
В лесах – ревучих бурых шатунов.
 
 
Не это ль вид по ту, другую сторону,
Где мысли не кружатся невпопад.
И рядом день и ночь – прекрасны поровну,
И жизни плещет полный водопад.
 

Остров гаданий

 
Влекомый по волнам, я плыл приговорённый,
Привязанный к доскам озлобленной толпой,
Молился небесам судьбою заклеймённый,
Не веря, что вернусь когда-нибудь домой.
 
 
И призывая смерть в своё немое тело,
Готовился принять удел свершенья зла,
Но чудом ли, везеньем – уже не в сути дело —
Та роковая жуть мой облик обошла.
 
 
О, ведать бы тогда, что Самур сыграл шутку
И проклятой Ехидны послал безмолвный след,
То лучше бы сгореть, попавши в душегубку,
Но знать, что закопают в могиле мой скелет.
 
 
И чувством боковым иль зрением невольным,
В тумане серой мглы теряя здравый ум,
Увидел остров я и, счастьем окрылённый,
Стал бороздить ногами бурлящий Каракум.
 
 
Доплыть скорей туда, обнять комочек суши,
Хоть кисти туго связаны морским узлом.
Надежды не терял, знал – сгнить сухому лучше,
Чем быть разрезанным акульим плавником.
 
 
Всемилостивый рай встречал меня убого,
Внушая видом всем, что я – нежданный гость.
Не чаял мой герой собакой одинокой
Остаться здесь и грызть обглоданную кость.
 
 
И вот на берегу песчаном оказавшись,
Свалился в забытье провальным кратким сном,
С промерзшим станом, до чертей уставший,
Дрожал, как червь дождливый, зажатый в нервный ком.
 
 
В распятиях холмов, что отмель окружали,
Таилась неизвестность страшащих небылиц,
И суднам проходящим зловеще угрожали
Величия утёсов, склоняющихся ниц.
 
 
Сон тяжкий навевал волнения страданий
От прожитых страстей в борьбе за свою жизнь.
Никто не знал, что зверь на острове гаданий
Найдет позорный дом, в котором правит слизь.
 
 
Тем зверем я и стал в совокупленье диком
С пещерою сырой, где от дождей, ветров
Скрывался много лет в смятении безликом
И жалко выживал, ценя холодный кров.
 
 
Подстилкою моей служили те же доски,
К которым был прикован, отправленный на казнь.
Веревкой их скрепил и, сделав днище плоским,
Мог менее удобно прилечь, не влипши в грязь.
 
 
В расщелине горы быт скальной одиночки
Не оставлял желаний в заблудшей голове.
И годы напролет, все дни свои и ночки
Терзал в воспоминаниях о прошлом на земле.
 

Да Бог с ней – с жизнью, если вы не цените её.

Главное – успейте сделать последние шаги не

напрасно…

                                                                    Дмитрий Луг