Текст книги "Осколки Сампо"

– Я не могу понять, почему они при такой погоде не убрали мачту, – так же шёпотом отвечал рунопевец. – И почему, будь им пусто, не работают веслами?

Между тем снеккар оказался ещё ближе, и частый дождь уже не мешал вглядываться в его очертания. Странное дело – судном как будто никто не правил – не видно было движения людей, не поднимались над водой весла. Волны несли снеккар, точно старое бревно, и боевой корабль викингов безвольно следовал их движениям, несясь прямо на каменные россыпи у северной стороны мыса. У самого берега судно вдруг развернуло боком, и прибрежный валун величиной с большую избу скрыл его от глаз странников, так что тем пришлось бегом бежать, чтобы не упустить викингов из виду.

За валуном обнаружился широкий пологий спуск. Издалека товарищи увидели, что корабль крепко засел в прибрежных камнях, и ни на нём, ни рядом с ним нет ни души. Подошли ближе; опередивший всех Тойво уже успел перемахнуть через невысокий борт…

– НАЗАД!!! – прорычал Антеро, бросаясь следом за племянником с секирой наизготовку – от чужого корабля можно было ожидать чего угодно.

В следующий миг они уже стояли бок о бок, вдыхая тяжелый сладковатый запах – запах мертвечины. На снеккаре были люди – не менее полутора десятков мёртвых людей, полуголых, истерзанных, разбросанных по палубе. Оглядевшись, Тойво едва успел перегнуться за борт – его скрутило в приступе рвоты. Еле удержались от того же подоспевшие следом за Антеро Уно и Кауко.

Корабль носил на себе следы побоища – множество зарубок на бортах, палубе и румах, повсюду бурые лужи запёкшейся крови. Встревоженный человеческой речью, с кормы шумно слетел большущий ворон – он уже немало попировал среди убитых, и теперь кружил над судном, хрипло каркая – бранил непрошеных гостей.

Победители разграбили снеккар дочиста – не оставили ни вёсел, ни паруса, ни корабельных припасов, разоружили и раздели до исподнего убитых викингов. В том, что корабль принадлежал именно викингам, сомнений не было – на носу была закреплена свирепая бычья морда, искусно вырезанная из дерева. К слову, носовой фигуре досталось больше всего – топоры и копья нападавших просто не оставили на ней живого места. Один из рогов быка уцелел, на месте второго торчал жалкий обрубок.

– Они сочли носовую фигуру духом-хранителем корабля, и убили, как сумели, – пояснил Антеро, после чего объявил: – Похъёла уже близко. Так они обычно встречают чужаков.

– Благодарю, дружище, обнадёжил! – буркнул Уно.

– Эти, пожалуй, сами виноваты – не с миром пожаловали, – ответил рунопевец.

На месте кормчего было усажено тело низкорослого, но широкого в плечах человека. К крови, залившей грудь убитого, пристали длинные рыжие пряди – наверное, при жизни викинг носил бороду, едва не достигавшую пояса. Но сейчас он был обезглавлен, причем не клинком и не секирой – толстую шею как будто зубами рвали. Среди кровавых луж Тойво заметил огромные отпечатки звериных лап.

– Волк, – присмотрелся к следам Кауко. – Ростом с телёнка, не меньше.

– Опять привираешь, охотник? – спросил Уно.

– Говорю, как вижу, – оторопело произнес саво. – Сам в такое верить не хочу. Что за зверушки такие стерегут дворы Похъёлы?!

Снеккар с трудом держался на плаву – непогода и обильные повреждения сделали свое дело. Странным было то, что похъёлане не присвоили его себе хотя бы ради досок. Впрочем, теперь это было неважно – Антеро предстояло решить, как поступать с ужасной находкой.

– Мы похороним викингов по их обычаю, – сказал рунопевец. – Негоже человеку умирать без погребения, даже разбойнику.

Вместе путники отчерпали из снеккара воду и сложили убитых в ряд. Под палубой нашёлся небольшой бочонок смолы, который похъёлане не заметили – ею умастили борта и палубу корабля.

Дождь перестал, угомонился ветер, и впервые за много дней между тучами холодным кружком серебра показалось солнце.

Странники привязали снеккар к своей лодке и, приложив немало усилий, вытянули за собой в море. Тойво пустил горящую стрелу, и вскоре плавучий костёр зачадил чёрным дымом.

«Сохрани нас, Укко!» – подумалось каждому.

10
Лоухи, Хозяйка Похъёлы

Вид берегов, до сих пор дикий и безлюдный, теперь сделался зловещим. Скалы, зубчатой линией разделившие туман надвое, скоро предстали перед путниками во всей красе, и чем ближе подходила к берегу лодка, тем грознее нависали они над морем, тем сильнее давили чужеземцев безмолвной угрозой. Там, где берег оказывался не таким высоким и крутым, виден был густой, непроходимый лес – привычное зрелище для глаз северного человека. Однако лес Похъёлы не походил ни на один другой. Высокие и тонкие деревья росли на удивление часто, сплетались ветвями и тянулись, тянулись, тянулись вверх, чтобы урвать хоть чуть-чуть драгоценного солнечного света. Со стволов свисали до земли серо-зеленые бороды мха, корни змеились по камням, изо всех сил вонзаясь в почву – не напитать дерево соками земли, а только не позволить ему рухнуть при порыве ветра.

Разыгравшееся воображение рисовало картину жестокой битвы, которую деревья Сариолы многие годы вели между собой – по-своему, медленно, упрямо и беспощадно, чувствуя, что скудной земли северного края, давшей им жизнь, не хватит на всех. Редкие корявые березки, высокие сосны, тонкие ели, самой природой превращённые в карсикко, боролись за жизнь в страшной тесноте, мерялись силами, стремясь задушить соперника. Погибшие падали, бессильно протягивая к солнцу обломки корней, но солнца не было – толпа сражающихся собратьев тут же смыкалась над ними. Другие, слабея, из последних сил повисали на победителях, третьим, уже мёртвым, теснота не давала упасть, и среди буро-зелёного воинства серели их обнаженные растрескавшиеся скелеты.

Скоро среди скал стали появляться признаки человеческого жилья – маленькие рыбацкие домики, лодочные пристани. Издалека они казались пустыми – хозяева то ли ушли на промысел, то ли затаились при виде чужаков.

– Можно не скрываться, – сказал Антеро, когда лодка направилась к берегу, удобному для причала. – Похъёлане уже давно нас заметили. Вести о пришлых людях здесь разлетаются как на крыльях.

– Ох и не нравится мне это, – признался Уно. – Приветят как тех…

– Не думаю, приятель, – отвечал рунопевец. – Для купцов мы выглядим не слишком богато, для воинов – не слишком грозно. Не алчность, не страх взыграют сейчас у местных прежде всего.

– А что же?

– Любопытство.

Пристав к берегу, путники не успели сделать и десяти шагов, как под ноги Антеро вонзилась стрела с чёрным оперением, и из лесу раздался грубый окрик:

– Стоять!

– Мы идём с миром! Не стреляйте! – крикнул Антеро в ответ. Рунопевец остановился и поднял руки, показывая, что не несёт оружия.

Тут же из-за деревьев один за другим показались одиннадцать человек, вооружённых до зубов. Шестеро остановились поодаль, держа наготове луки и стрелы, пятеро приблизились к пришельцам.

– Кто такие? – сурово спросил предводитель – молодой, чуть старше Тойво, воин с луком в руках, длинным мечом и большим ножом у пояса. – Чего вам надо?

– Мы люди из земель Калевы, – спокойно ответил Антеро. – Держим путь сквозь Туманное море в гости к Лоухи, Хозяйке Похъёлы. Несём ей вести и добрый совет.

– Эманта не ждёт гостей! – отрубил похъёланин.

– Может, и не ждёт, – сказал рунопевец. – А только нежданный гость остается гостем. И позор ждёт хозяина, который его не примет.

Похъёланин цепким взглядом обшарил незнакомцев, потом отошёл к своим воинам. Коротко посовещавшись с ними, предводитель приказал что-то одному из лучников, тот молча кивнул и исчез в лесу. Затем стражник повернулся к Антеро:

– Стойте и ждите!

– Ты сумасшедший, – вполголоса произнес Кауко. Близился полдень; товарищи уселись на камнях возле вытянутой на берег лодки и угрюмо жевали подмокшие сухари.

– Зато живой, – бодро ответил Антеро. – Того похъёлане не тронут, кто их хозяйки не испугался. Из любопытства.

Рунопевец был прав – любопытство местных оказалось сильнее страха перед иноземцами и желания поживиться, но любопытство не вытеснило эти дрянные чувства – оно впитало их, сделавшись от этого непомерным. Северяне так и бросали голодные взгляды на лодку, пока не убедились, что в ней нечего брать; теперь они не скрывали разочарования. Похъёлане не подходили близко, но и не удалялись – они обступили пришельцев широким полукругом и стерегли, не спуская глаз, отчего Тойво стало крайне неприятно.

Юноша уже успел разглядеть похъёльских людей как следует. Он никогда не видел викингов – давешние погибшие на драккаре не в счёт, – но был уверен, что похъёлане похожи на них: рослые, сильные и статные, с гордой осанкой воинов. Впрочем, не было сомнений в том, что народ Похъёлы – близкая родня народа Калевы: на это указывали и черты лица похъёлан, и язык, на котором они переговаривались между собой – нечто среднее между наречиями карелов и хяме.

Диковинным был вид жителей северного края – в одежде сплошь бурая и чёрная кожа, да звериные шкуры мехом наружу, да множество уродливых амулетов из железа и бронзы; каждый человек при оружии: большие луки, тяжёлые ножи и тесаки, у всех впридачу мечи или окованные железом палицы. На предводителе и еще четверых – чёрные рубахи из переплетённых железных колец. «Кольчуги!» – изумленно шепнул Уно. Длинные, ниже плеч, волосы похъёлан были настолько светлы, что издали казались седыми, лица – неподвижны, словно высечены из твердой древесины, безо всякого выражения, и только в водянистых глазах читались одновременно бесконечная тоска и угроза всему живому.

Солнце поднялось высоко, когда на берег вернулся посланный предводителем стражи лучник, и не один – с ним из лесу вышло без малого два десятка воинов в блестящих кольчугах поверх кожаных рубах и плащах из волчьих шкур. Вел их высокий муж с серыми, как волчья шерсть, волосами и бородой до середины груди, убранной в две косы. Искусно выделанная шкура с головы волка служила ему капюшоном – казалось, что бледное лицо северянина выглядывает из разинутой волчьей пасти.

Молодой стражник поспешно подошёл к нему и низко поклонился, затем что-то быстро заговорил, указывая на незваных гостей. Вилобородый, в свою очередь оглядев незнакомцев, подошел к ним:

– Вы идёте к эманте Лоухи?

– Да, – в тон ему ответил Антеро.

– Следуйте за нами, – отрывисто произнёс похъёльский военачальник.

– Старые времена вернулись, – нехорошо осклабился один из воинов – приземистый длиннорукий человек с сивыми усами до подбородка, похожий на пень-выворотень. С плеча похъёланина свисала шкура росомахи, подвешенных к поясу ножей хватило бы на целый отряд. – Жирные тетерева сами просятся на вертел!

– У тетеревов нынче железные клювы, – Кауко Ахтинен не лез за словом в карман, – и они едят мясо. От пива тоже не отказываются.

Еле заметная в густых зарослях папоротника, вилась тропинка сквозь дебри, огибала утёсы, торчащие вверх подобно каменным рогам. Все вокруг выглядело так, будто здесь не ступала нога человека, и с каждым шагом крепло чувство, что от всего, на что бы ни упал взгляд, веет опасностью. Уже в который раз нахмурилось и заморосило дождём серое небо; в низинах притаились, ожидая своего часа, клочья густого тумана.

За всю дорогу похъёлане не проронили ни слова, не задали Антеро и его товарищам ни единого вопроса. Ни откуда явились гости, ни зачем просятся к Хозяйке Похъёлы, ни даже имён знать не пожелали. Они равнодушно поглядывали на вещи и оружие путников, правда, Тойво заметил, что кожаную котомку с кантеле Антеро старается скрыть от чужого взгляда.

Тропа расширилась, уходя вверх по склону горы, лес стал заметно реже и вскоре кончился. Глазам путников предстало селение, и не просто селение – целая крепость. Окружённая высоким частоколом, с башнями по углам, крепость устроилась на самой вершине, хищной птицей озирая округу – не мелькнут ли в окрестных лесах путники-чужестранцы, не покажутся ли у берегов моря купеческие ладьи с богатым грузом.

«Избы мрачные Похъёлы, те жилища людоедов!» Страшные сказки, столько раз слышанные Тойво в детстве, теперь оживали у него на глазах, приближались с каждым шагом, да что там – уже окружали со всех сторон. Но в детстве Похъёла казалась чем-то далёким и невозможным в настоящей, несказочной жизни. Сейчас же Тойво видел туманную Сариолу своими глазами, ступал по её земле, вдыхал её воздух так же, как ходил раньше по привычным полям и лесам Карьялы.

Если бы не заложенная с малых лет вера в злокозненность северного края, если бы не грозные, увешанные оружием хозяева, если бы не… белый ряд черепов на кольях крепостной стены!

 
Там всё колья на пригорке,
Огорожен двор столбами,
И по черепу на каждом,
Лишь один пока не занят,
Для того чтобы на этом
Голова твоя сидела[41]41
  «Калевала», руна двадцать шестая.


[Закрыть].
 

Перед отрядом отворились широкие ворота; за ними оказались дома и подворья – такие же, как в любом из больших селений Калевы. Вскоре приблизились к одному из домов – просторному, низкому и длинному, потемневшему от времени, но крепкому. Конёк, наличники окон, причелины и дверные косяки украшала затейливая резьба, изображавшая змей и воронов.

Гостеприимной изба Похъёлы не смотрелась ни снаружи, ни изнутри – она оказалась тёмной и холодной: ни лучин, ни свечей, сложенный посередине залы из кое-как отёсанных камней очаг еле теплился. Вдоль стен тянулись столы и лавки, по стенам висели мечи, щиты и копья, из-под потолка на вошедших по-звериному щерились жутковатые резные хари каких-то недобрых духов.

В молчании северяне расселись за столами, отведя гостям место слева от очага, как раз напротив самого страхолюдного идола. Искусно вырезанное чудище плотно сжимало губы, вытягивая и без того длинное лицо в волчью морду, и так же, по-волчьи, таращилось на пришельцев круглыми злыми глазищами.

Руотси, норья или даны, входя в дом, в знак доброй воли оставляли у входа оружие. Похъёлане расселись за столами как были – при мечах и ножах. Безмолвные служанки быстро собрали на стол – горшки с остывшим толокном, лепёшки из черной муки пополам с перемолотой сосновой корой: страна мрака недаром славилась своей скудостью. «Всегда у них так, что ли? – подумал про себя Тойво. – Или просто для незваных гостей стараться незачем?»

Уно и Кауко оживились, когда перед ними появилась большая корчага с пивом.

– Даже не думайте! – шикнул на них Антеро. – Мы тут не на свадьбе!

И правда, местные к хмельному не прикоснулись. Со всех сторон в пришельцев упирались свирепые взгляды, соседние столы будто уже ощетинились ножами и копьями.

Обедали молча. Ближе к концу трапезы за главным столом поднялся старейшина – тот самый вилобородый воин, так и не снявший с головы волчьей шкуры. Он простер вверх свои длинные руки и затянул песню:

 
Под водою ледяною,
За железными вратами
Вам приют приготовлен,
Ваш завершится путь!
Ждёт вас Туони владыка,
Ждёт вас Маналы хозяин,
От ворот открытых
Вам не повернуть!
 

И тут же два с лишним десятка низких голосов подхватили припев:

 
Тьма и холод, покой навеки,
Сон смертельный смежает веки,
Спящей птицей сложите крылья,
След остынет, засыпан пылью!
 

То не была ни привычная руна, ни застольная песня – северяне завели колдовское песнопение. Гулко звучал голос старейшины, одни вторили ему, другие выпевали лишь отдельные слова, третьи и вовсе пели без слов:

 
Дерн зелёный – одеялом,
Стылый камень ложем станет,
Вот ночлег неизбежный,
Вечный Туони сон!
Ждёт вас Туони владыка,
Ждёт вас Маналы хозяин,
Примет всех радушно
И не отпустит он!
Тьма и холод, покой навеки,
Сон смертельный смежает веки,
Спящей птицей сложите крылья,
След остынет, засыпан пылью!
 

Страшный напев усилился, многоголосье слилось в могучую музыку, наполнившую зал Похъёлы смертельной тоской, тьмой и холодом. Это не люди, это само место проклинало чужаков, каждый столб, каждая лавка желали им смерти. Словно ожили и ощерились гаже прежнего резные страшилища…

Тойво почувствовал нездешний, леденящий ужас. Он пришёл откуда-то снизу, из-под пола, из-под земли, из самой Маналы. Он мгновенно ударил в ноги, сделав их непослушными, поднялся до груди, тугим комом встал в горле и сдавил виски ледяными пальцами. Перед глазами Тойво поплыла серая дымка.

Юноша бросил взгляд на своих товарищей. Уно вцепился в столешницу, хватая воздух ртом и глядя перед собой невидящими глазами, Кауко согнулся пополам, изо всех сил зажимая уши, и мелко трясся. Антеро сидел прямо и рассеянно глядел куда-то под стол, на свои колени.

 
Тьма и холод, покой навеки,
Сон смертельный смежает веки,
Спящей птицей сложите крылья,
След остынет, засыпан пылью!
 

Заклинание северян выстужало душу, гасило всякое желание жить. Хотелось только одного – вскочить, бежать прочь, не разбирая дороги, броситься с прибрежных скал в ледяное море, чтобы избавиться от ужаса, хотя бы ценою жизни…

 
Ярый пламень, буйный пламень,
Что пылает в наших душах,
Пламень жизни яркий, жгучий,
Изнутри огонь идущий! —
 

Антеро стоял на лавке во весь рост, возвышаясь над собравшимися в зале. Кантеле оказалось в его руках само, словно по волшебству, и резвый звонкий мотив ворвался в тягучую песню похъёльских чародеев:

 
Ты не смей на миг остынуть,
Покидать не смей героев,
Тьму гони огнём небесным,
Лёд расплавь лучами солнца!
 

Сказитель запел внезапно – и преобразился. Он сбросил серый дорожный кафтан, под которым оказалась ярко-красная рубаха, вышитая жёлтым солнечным узором. Рыжие волосы и борода встопорщились, глаза запылали невиданным яростным весельем. Словно высокий костёр разгорелся в стылом доме Похъёлы:

 
Ты пылай неукротимо,
Жизни жар, подарок божий,
Без тебя не жить на свете
Людям, матерью рождённым!
Дай нам силу в испытаньях,
Дай нам мужество в сраженьях,
Тьму гони огнём небесным,
Лед расплавь лучами солнца!
 

Антеро уже не пел, но все быстрее перебирал струны кантеле. Губительное пение северян дрогнуло, остановилось – и рассыпалось на множество бессвязных угасающих звуков. Вилобородый колдун так и застыл с разинутым ртом и выпученными глазами; чародеи замолкали один за другим, многие к своему изумлению и ужасу заметили, что подпевают иноземному заклинателю, но не могли остановиться – разудалая музыка без спросу входила в горло и сама вертелась на языке. Недаром похъёлане приравнивали карельское кантеле к оружию! Ни один меч, ни один щит, даже самый лучший, не защищал от смертоносных заклинательных песнопений, но пятиструнный деревянный короб в умелых руках мгновенно лишал их силы.

Антеро играл, не давая похъёланам ни отдыха, ни срока; музыка то неслась вскачь, то кружила, то, замерев на пару мгновений, звучала с новой силой. От мрака и холода колдовской песни не осталось и следа. Трое северян помоложе уже выскочили на середину зала и теперь отплясывали, дико потрясая головами, так что лохматые гривы едва не подметали пол…

– Останови свою музыку, чужеземец! – на пороге зала возникла высокая женщина в чёрных одеждах. Ещё несколько женщин и девушек боязливо заглядывали из-за дверей, не решаясь войти.

– И не подумаю! – задорно крикнул Антеро в ответ. – Твои люди чуть не мрут от тоски, дай-ка им слегка позабавиться!

Женщина вскинула правую руку – и язык рунопевца словно примёрз к нёбу. Небывалый холод пронзил Антеро насквозь, и рунопевец с трудом устоял на ногах, едва не выронив кантеле. Музыка смолкла, и в зале сделалось темнее; по углам заклубился сизый туман, на бычьем пузыре окон проступила изморозь. Многие люди без сил повалились на пол; в загустевшем воздухе колоколом прозвучал голос женщины:

– Я Лоухи Ловитар, Хозяйка Похъёлы, волею Хийси владычица Севера от берегов Туонелы до лесов Савонмаа! Ты ли это, чужеземец, что пожаловал к нам в гости?

– Так и есть, – рунопевец перевел дух и выпрямился. Чародейский холод отпустил его. – Если только нет здесь чужеземцев кроме меня и моих друзей.

Хозяйка Похъёлы неторопливо прошлась по залу. Она словно источала мертвую тишину, только мерно отстукивал по половицам тяжёлый посох. Люди медленно поднимались и жались по углам, а Лоухи смотрела прямо перед собой, не удостоив своих подданных даже взглядом. У двери, ведущей в дальний покой дома, она повернулась к Антеро:

– Вы искали встречи со мной. Желали разговора. Идемте же! Я выслушаю вас.

– Эманта, я… – выступил вперёд вилобородый, но тут же умолк под холодным взглядом Хозяйки.

Странники прошли вслед за Лоухи, и двери затворились за ними. Владычица северного края не позвала с собой никого – ни стражи, ни собственной свиты. Антеро вспомнился рассказ Вироканнаса о том, что в незапамятные времена во главе рода неизменно стояли женщины. Уж не сохранился ли в Похъёле древний обычай?

Вот она, Лоухи, Хозяйка Похъёлы! О ней сложены страшные руны. Её владения простираются от северных берегов Туманного моря, сквозь дебри Сариолы и пустоши Лаппи до самого преддверия Маналы. Ей послушны злые колдуны и чудовища, болезни и невзгоды, мороз и туман, град и ледяной ветер! Рунопевцы называют Лоухи старухой – справедливо ли? Не одну и не десять человеческих жизней царствует Лоухи в туманной Сариоле. Высокая и прямая, как копьё, посох в цепких руках – не опора, но знак власти. Широкий чёрный плащ до пола расшит отливающими синевой перьями ворона, на голове – двурогая кика, на поясе – связка ключей: колдунья, мать и хозяйка. Точёные черты лица даже сквозь отпечаток бессчетных прожитых лет поражали холодной красотой, но пронзительный взгляд серых, как лезвие секиры, глаз делал эту красоту пугающей. «Я не знаю вас, – читалось в этом взгляде, – но вы ненавистны мне. Дайте срок, я найду, как и за что извести вас».

На насесте под потолком затрепетал, приветственно захлопав крыльями, откормленный ворон. Лоухи воссела на высокий резной трон.

– Сказывайте, гости дорогие, – в добрых словах не было и отзвука радушия, – откуда и с чем пожаловали к моему порогу? Приветливы ли хозяева, по нраву ли угощение наше?

– Гостеприимство знатное! – ответил рунопевец. – Не великое и не малое, честь по чести! До полудня за порогом, тетива скажет «здравствуй», меч спросит «кто ты», копья укажут дорогу. Целое войско проводит до дома, а как заведут песню, так даже дети Маналы заходят послушать, и сама Калма[42]42
  Калма – в карело-финской мифологии богиня смерти.


[Закрыть] пускается в пляс с гостями!

– Только ты песен не заводи! – ухмыльнулась ведьма; глаза её буравили незнакомцев. – Сказывай как есть, откуда будете! Стоят ли ваши вести того, чтобы я их слушала, или сразу спустить на вас собак, бродяги вы этакие?!

– Мы не бродяги, эманта, и пришли не за тем, чтобы нас рвали собаки. Я, рунопевец Антеро, и мой родич Тойво пришли с озера Сувантоярви, что в Карьяле; с нами прославленный охотник Кауко Ахтинен из Савонмаа и Уно – лучший кузнец народа хяме. Привело нас не праздное любопытство, но дела и вести необычные, каких прежде не бывало! Не с добром на земли наши явятся чужие люди; всем народам и племенам потребуется поистине чудесная помощь, чтобы сплотиться и не сгинуть, столкнувшись с недругами. Со мною достойные люди из всех племён Суоми и Карьялы; мы шли через реки и озёра, дремучие леса и шхеры Туманного моря, чтобы говорить с тобой, Хозяйка Похъёлы, говорить от имени всей Калевы! Ибо ты – величайшая колдунья из ныне живущих, сведущая во множестве тайн и чудес! Ты сможешь поведать нам, где скрыта волшебная мельница Сампо!

Антеро говорил уверенно, почти дерзко; в другой раз он бы удивился сам себе, но делать было нечего – сейчас перед ним оживало древнее предание, и проявлять робость, тем более идти на попятную было нельзя.

Услышав слово «Сампо», женщина опустила глаза.

– Сампо принадлежит мне, – теперь она произносила каждое слово так, будто пересиливала себя. – Это великое сокровище, даже знать о котором пристало не каждому. Уж не думаешь ли ты, сувантолайнен, что я готова открыть тайну Сампо каждому встречному?

– Кто же достоин лицезреть Пёструю крышку?

– Только великий герой, – отвечала Лоухи. – Муж, равный тому, кто сотворил волшебную мельницу. Знаешь ли ты, рунопевец, сколько подвигов совершил в моих владениях Сеппо Ильмаринен? Под силу ли вам, чужестранцы, повторить хотя бы один из них?

Отступи, пока не поздно, Антти! Чего ждать от северной ведьмы, кроме гибели, а волшебная мельница – ещё есть ли она? Никто не упрекнёт тебя в трусости, ты и так проделал путь, какой не всякому в жизни выпадет!

Вот именно. И проделав этот путь, не отступлю в конце. Ведь Похъёла – дно и окраина этого мира, а в Нижний мир живому путь заказан. Где еще быть Сампо, если не здесь? Я буду искать и отыщу его. Под лежачий камень вода не течёт.

– Я готов, Лоухи. Мы все готовы.

– Тогда слушайте! За северными рубежами Сариолы простирается земля Лаппи. Там, близ урочища Нойдантало, мои охотники этой весной заприметили необычайно редкого и могучего зверя. Того, что зовётся Лосем Хийси. Раз в десятки лет случается человеку видеть его; многие звероловы похвалялись добыть, да немногие возвращались.

– Не родился ещё тот лось или олень, которого нельзя догнать на лыжах и спутать веревками! – похвалился Кауко. Оторопь от увиденного и услышанного за этот день понемногу проходила и у него. Уно молчал, скрестив на груди мощные руки, и глядел исподлобья; Тойво держался ближе всех к Антеро и старался сохранить спокойный вид – перед грозной ведьмой поджилки юноши предательски дрожали.

– Тем лучше для вас! – ответила Хозяйка Похъёлы. – Приведёте Лося Хийси живым к моему двору – исполню, что просите. Вы отправитесь в Нойдантало, как только ляжет снег. Будет вам и одежда, и охотничье снаряжение, и лыжи от щедрот народа Сариолы. А пока ступайте! Отныне вы – мои званые гости. Никто не посмеет причинить вам зла. Не сумеете добыть зверя – расплатитесь за постой!

Она не сказала ничего страшного. Но отчего тогда по коже идёт мороз, и волосы норовят встать дыбом?

Оставшись одна, Лоухи переменилась. Она склонилась, обеими руками вцепившись в посох, и словно внезапно постарела: на лице отразились все заботы и печали, скорбь, гнев и усталость за несколько сотен лет; тонкие, плотно сжатые губы дрожали, перед мысленным взором древней колдуньи вихрем неслись воспоминания о былом.

Неужели правы те умники, что говорят, будто все дела в жизни повторяются, идут по кругу? Ведь так уже было прежде. Ко двору Хозяйки Похъёлы во главе ватаги удальцов уже являлся рунопевец из Сувантолы, и не было равных ему в искусстве заклинательных песен. Он говорил о Сампо, убеждал Лоухи отдать чудесную мельницу, получив отказ, грозился отнять силой… О, старый Вяйне, будь неладно тебе и твоим потомкам!

Нынешний сувантолайнен молодой да ранний, то ли ничего не знает, то ли нарочно притворяется простофилей. Но старую Лоухи ему не провести!

Чего проще – созвать дружину и прогнать чужаков, не захотят уходить – поднять на копья!

Нет. Слишком просто. Поступить так – значит, не принять вызов, который снова бросают Хозяйке Похъёлы южные соседи. Бросают не её народу – ей одной, её изощрённому уму и колдовской силе. Победа ценой простого убийства не даст удовлетворения, не залечит старую рану Лоухи. На этот раз она встретит их как должно. Как следовало встретить другого сувантолайнена много лет назад…

Жалобно скрипнула дверь. Не поднимая головы, Лоухи увидела на пороге военачальника. Тот вошёл, склонившись под низкую для себя дверную притолоку, и не спешил разгибать спину. Привычно закутанный в волчью шкуру – словно матерый волчище вздумал пройтись на задних лапах – он поклонился, стукнув кулаком в кольчужную грудь.

Ко времени, любезный! Лоухи всем телом подалась вперёд; полы черного плаща широко раздались на две стороны, встали торчком вороньи перья. Сейчас Хозяйка Похъёлы особенно походила на хищную птицу. Птичьим было и лицо Лоухи – круглое, скуластое, с острым прямым носом и зоркими злыми глазами.

– Ответь мне, доблестный Варкас, – колдунья заговорила сладким голосом, не сулившим, однако, ничего хорошего, – с каких пор ты казнишь и милуешь чужаков без моего ведома? Или ты уже сделался Хозяином Похъёлы?

– Стеречь границы родного края от врагов – священный долг воителя! – с мрачным достоинством отвечал военачальник, глядя из-под капюшона.

– Враги приходят с оружием, Варкас! Их встречают оружием, призывают на бой, а не за стол! – распалялась ведьма. – Как ты посмел поднять заклинание на тех, кто шел в гости ко мне? А если и поднял, почему они до сих пор живы? В чем дело, Варкас? Так-то вы с дружиной исполняете свою службу?

– Одно твоё слово, эманта! – Варкас сжал рукоять меча. – Одно слово! Клянусь, я принесу тебе их головы! Я насажу их на частокол на радость воронам и во славу Хийси!

– Полно, герой! – проворковала Лоухи. – Сувантолайнен сотоварищи теперь мои гости. А ты, раз уж сумел сохранить им жизнь, храни её и впредь! Будешь их провожатым в моих владениях, да смотри, чтобы не знали они недостатка ни в чём! И чтобы ни один волос не упал с их голов, пока я не велю!

– Слушаюсь, – военачальник снова поклонился и быстро вышел – только мелькнул в дверях волчий хвост.

Лоухи с ухмылкой взглянула вслед воину. Новое игрище уже начало забавлять её. Нечасто в глухом краю Похъёлы выдаётся подобное!