Текст книги "У смерти твои глаза"

ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ

В двенадцать часов дня на пороге нашего особняка, что стоит на набережной канала Беринга, творилось нечто неописуемое. Десятки человек пытались разместиться на узком гранитном пятачке. И не только разместить себя, но и пристроить аппаратуру. Возле причала свободных мест не оставалось. И вновь прибывавшие швартовались к соседним причалам. Облепили оба берега, как чайки песчаные косы, и заполонили мост, что горбом возвышался над каналом. Шум стоял, как от стрелкового батальона, только что вышедшего из боя и мечтавшего отмыться и поделиться свежими впечатлениями.

На улицу я даже не выглядывал. Заперся в кабинете на втором этаже, взял томик стихов и пытался читать. Получалось плохо. Поэтические строчки не лезли в голову. Какое может быть чтение, когда у тебя под окнами два оркестра играют одновременно свадебный и похоронный марши? Прямо‑таки Горан Брегович какой‑то! Откинул я в сторону книжку, опустошил бокал с пивом, что стоял передо мной на столе, и поднялся из кресла. Я подошел к окну, выглянул, чуть приоткрыв занавеску, и ужаснулся. Лева то ли перестарался, то ли пообещал папарацци, что я открою тайну Тунгусского метеорита. В любом случае я немного испугался. Сейчас разорвут на части, когда услышат то, что я для них заготовил.

Никаких тезисов я не писал. Отметил вешки, по котором должна течь моя беседа с журналистами, и спокойно заснул. Это было накануне вечером. Сегодня же я уже жалел, что не набросал предварительный текст. Получилось бы так же эффектно, как у императора, когда он выходит на Красную площадь, чтобы сделать заявление или ответить на ряд вопросов касательно очередных мировых катаклизмов.

Что ж, дольше тянуть нельзя, пора и к гостям выйти.

Я вышел из кабинета, оставив дверь открытой, и спустился на первый этаж, где в нервном нетерпении расхаживал Гонза Кубинец. Завидев меня, Кубинец всплеснул руками, как ворчливая жена, и поинтересовался:

– Что это за сумасшедший дом возле наших дверей?

– Как бы тебе сказать, чтобы ты не обиделся? – с сомнением спросил я.

– Да уж лучше прямо, – потребовал Гонза.

– Их пригласил я. Я хочу сделать заявление.

– Они уже стучали, звонили. Требовали объяснить, зачем их собрали, что им хотят показать. Я так понял, что они ни черта не знают. Они до сих пор думают, что Даг Туровский мертв. Там на пороге один мужичок, который в прошлый раз по поводу твоих похорон дико радовался. Обещал напиться от счастья. И даже высадил окно на первом этаже булыжником.

– Журналист? – удивленно спросил я. Никогда не думал, что так популярен.

– Писака какой‑то, – отмахнулся Кубинец. – Ныне он снова здесь. Опасаюсь я, как бы чем‑нибудь опять по окнам не запустил.

– Настолько неадекватен?

– Абсолютно.

– Где Стеблин?

– Вооружается у себя. Он опасается, как бы вся эта толпа не попыталась дом штурмом взять. Решил подготовиться на всякий случай.

– Пусть внимательно следит. Если что пойдет не так, разрешаю вмешаться.

Я решительно отодвинул Гонзу с пути и направился к входным дверям, за которыми меня ждали взволнованные люди. Я уже отворил дверь, когда Гонза задал вопрос, ответ на который ему не суждено было получить.

– А как понять, что пошло не так?

При моем появлении хаос, царивший среди собравшихся, сменился упорядоченностью. Сотни пар глаз впились в меня, как по команде. Телекамеры были взяты на изготовку и вспыхнули красными огоньками, свидетельствующими о том, что запись пошла. Лишь я спустился с крыльца, меня тут же окружили и к моему лицу потянулись черные шары микрофонов с логотипами столичных и зарубежных телекомпаний. Первое желание – сбежать – я подавил в себе, вздохнул и мило улыбнулся.

– Добрый день, дамы и господа, спасибо, что собрались по моему приглашению. Думаю, что представляться мне не имеет смысла. Судя по вашим удивленным взглядам, вы меня узнали. Я – Даг Туровский, глава частного детективного агентства «Квадро». Позвольте сразу объяснить возникшее недоразумение. Ведь некоторое время назад город был наводнен информацией о моей трагической гибели. По моей просьбе мои компаньоны устроили прекрасный спектакль с моей смертью и похоронами. Вина была возложена на одну из городских преступных группировок. Теперь стоит признаться, господа, что это был всего лишь спектакль, хотя покушение на мою жизнь было совершено. Это абсолютно реально.

Я говорил и наблюдал за лицами журналистов, но не видел в них ничего человеческого. Они внимательно слушали меня, изображая титанический интерес. Речь моя писалась на видео и аудио. Меня окружили диктофонами, но никому из них и дела не было до всего того, что я сообщил и намеревался еще сказать. Я видел, как в их головах вращались жернова мыслей. Они были заполнены только одним: желанием побыстрее достигнуть студии, смонтировать материал и отправиться домой. Немногим из них светило добраться до кровати раньше двенадцати часов.

– Так что, господа, я хочу объявить во всеуслышание о своем воскрешении и опровергнуть все сообщения о своей смерти. Таким образом я пытался выиграть время, чтобы закончить расследование. Дело, над которым я трудился в последние недели, напрямую касается судьбы нашего города. Началось оно со смерти крупного и влиятельного бизнесмена и пока еще не закончилось. Близится празднование юбилея города, господа. Санкт‑Петрополису триста лет. И в преддверии праздника мы все, от рядового гражданина до крупных чиновников из администрации, должны помнить трагический урок одиннадцатого сентября, преподанный социалистической Америке. Даже этой замкнутой в себе стране показали, что для мирового терроризма нет ничего невозможного. Ни один железный занавес не может укрыть от летчиков‑смертников.

Я разглагольствовал минут десять. Рассказал о том, что из достоверных источников стало известно о готовящихся терактах в городе, увильнул от подробностей, но, судя по глазам папарацци, они остались голодными, и свернул речь. Я сказал все, что мог. Что я хотел этим сдвинуть? Вот в чем вопрос. Я надеялся, что Ульян и его шеф встревожатся, начнут действовать впопыхах и нагородят ошибок. Была вероятность того, что они не станут после моего заявления дожидаться двадцать седьмого числа, но она была настолько микроскопической, что ее и в расчет не стоило брать.

– Господин Туровский, – последовал первый вопрос от модно одетого бородача, что протиснулся в первый ряд и упер мне в лицо микрофон на штанге, – вы говорите о готовящемся теракте, вам известно что‑нибудь конкретно или это еще одно пускание мыльных пузырей на потеху публике?

Пускание мыльных пузырей – хм, это надо запомнить, на тот случай, если я соберусь написать мемуары.

– У меня есть конкретная информация, только я не хочу поднимать панику у горожан. Если силовые структуры заинтересуются имеющейся у меня информацией, то пусть напрямую обратятся ко мне. Все, чем я располагаю, я предоставлю компетентным лицам.

– Вопрос от «Имперского канала»… – Бородача оттеснил прыщавый юнец. Наверняка чей‑то выдвиженец. Ни для кого не секрет, каким способом попадают люди на «Имперский канал». Там случайных людей нет, только проверенные (кем‑то рекомендованные). – Может быть, ваша мнимая смерть, затем воскрешение и, наконец, объявление о возможном теракте есть не что иное, как попытка поправить пошатнувшийся рейтинг?

– Какой рейтинг? – удивился я.

– Популярности, – поправился юнец. А с головой‑то у него не в порядке. – Ваша популярность в последние месяцы шла на спад. Клиенты появлялись все реже. Ушло то время, когда агентство «Квадро» не знало отбоя от новых дел. Вот и решили вы поправить положение путем мистификации. А заявление ваше – маленький дополнительный штришок к общей картине.

У меня аж руки зачесались – придушить этого сопливого коротышку. Ухватить его за горло руками, сдавить как следует, чтобы прыщи полопались, но не доводить до предела. Убивать его – велика честь.

Я подавил желание. Не хватало еще из‑за этого глупца за решетку лезть.

– Извините, господа, но на такой абсурдный вопрос, да к тому же заданный представителем «Имперского канала», отвечать считаю излишним. Могу только сказать, что, если силовыми структурами ничего не будет сделано по моему заявлению, доказательство моих слов вы увидите после праздника.

Они жаждали задать еще вопросы, но я уже устал от их компании. К тому же в толпе папарацци я не видел Льва Новоселова, на чье присутствие я расчитывал. Я хотел собрать пресс‑конференцию. И он обеспечил мне ее, но по каким‑то причинам сам не явился, а может быть, я его не заметил.

Журналисты оттеснили прыщавого наглеца от меня, и толпа его поглотила. Ко мне протянулись микрофоны, но я отвернулся. Я слышал, что мне в спину забарабанили вопросы, но не ответил ни на один. Я взбежал на крыльцо. Дверь предупредительно распахнулась, и я впрыгнул в холл. Дверь за мной захлопнули. Я почувствовал себя гладиатором, который вырвался с арены целым и невредимым. Кубинец сочувственно взглянул на меня и протянул бокал с пивом.

– Спасибо, – выдавил я из себя и припал к бокалу. Пивная горечь легла как бальзам на раны.

– Как прошло? – участливо поинтересовался Стеблин.

Я взглянул на него поверх бокала и чуть было не подавился. Ираклий больше всего походил на спец‑назовца, в одиночку собравшегося остановить целую армию жаждущих крови головорезов. Обвешанный оружием с ног до головы (интересно, где он нашел этот арсенал, в нашем доме его точно не было), Ираклий топтался возле окна, точно у амбразуры, и с ненавистью поглядывал на растекающихся от нашего дома журналистов.

Проглотив остатки пива, я вернул бокал Кубинцу и спросил:

– Ты на войну в одиночку вышел, Руслан – Первая Кровь? Скажи, вот автомат – это я понимаю. Для поражения живой силы противника. И даже не спрашиваю, откуда ты его выкопал. Но вот скажи бога ради, на кой ляд тебе гранатомет и как он оказался в моем доме?

Стеблин замялся, отлипнув от окна. Больше всего он напоминал мальчонку, который написал в штанишки прилюдно и теперь стыдился собственного поступка. Но узнать, откуда в нашем доме взялось оружие, мне не довелось. Из гостиной выглянул Лев Новоселов с бокалом пива и озорно улыбнулся.

– Ну что, потрепали тебя наши ястребы? – ехидно спросил он.

– Я бы сказал, грифы, – радостно поправил я.

– Да ладно тебе, – примирительно протянул он. – Грифы! Какие же грифы? Орлы!

– Падальщики, мать их, – не согласился я.

ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ

Со Львом Новоселовым за пивом мы просидели весь вечер. Он уехал с наступлением сумерек. Посмотрели мое интервью по всем возможным каналам, обсудили его со всех сторон. На том и расстались пьяные, радостные и не удовлетворенные общением друг с другом. Вся неудовлетворенность эта проистекала из недосказанности. Я не рассказал всего Леве, а Лева не стал выспрашивать.

Ожидаемого результата выступление перед журналистами не дало. Я предполагал, что кто‑нибудь из силового руководства выйдет со мной на связь, но телефоны в особняке на канале Беринга молчали, как отключенные. Кубинец хмурился. Стеблин изображал полоумного. Жизнь втекала в привычное русло. Дни отлетали с настенного календаря. Считаные дни до начала празднования юбилея города.

Вечером, накануне первого дня празднования, телефон, стоящий у меня на столе в кабинете на втором этаже, очнулся от молчания и заголосил. Я поднял трубку, но, к удивлению своему, услышал Ваню Дубай, о существовании которого и забыть уже успел.

– Приветствую тебя, Даг!

– И тебе привет, Дубай, – ответил я любезностью на любезность.

– Как продвигается наше общее дело?

– Пока заглохло, но в ближайшее время получит свое логическое завершение.

– Побыстрей бы. Мыслишками поделишься. А то Гоша Качели уже нервничать начал. – Голос Дубай был ледяным, но без тени угрозы.

– Пожалуй, поделиться можно. Идея в том, что нужно установить слежку за одним местечком в районе дамбы «Моисей», – произнес я заветное слово.

– Удар будет нанесен там? – догадался Дубай.

– Точно так. Истинно так, – вспомнил я любимую присказку господина Чистоплюя – Иеронима Балаганова.

– Укромно. И умно, – оценил Дубай. – Но дамба огромная. Где именно ждать удара?

Я назвал точный адрес грядущего теракта:

– Мы уже были там. Охрана приличная. Высокий забор. Пулеметные вышки. Собаки. Народу тьма.

– Есть предложения?

– Удар, по моим представлениям, будет нанесен двадцать седьмого числа. Штурмовать точку нужно ранним утром.

– Почему не сейчас? – недовольно спросил Дубай.

– Я знаю из верхушки заговора только Ульяна Мертвого. Но за его плечами кто‑то стоит. Если мы ликвидируем бандитов на дамбе, неизвестные шефы Мертвого уйдут безнаказанными. В то время, которое осталось до двадцать седьмого числа…

– Пять дней, – напомнил Дубай.

– Да. За эти пять дней нам нужно найти того, кто стоит за спиной Мертвого.

– Хорошо, – неожиданно согласился Дубай. – Как ты намерен это сделать?

– Пока не знаю. Для начала собирался завтра заглянуть на водную феерию. Ты сможешь раздобыть для меня, Гонзы и Ираклия билеты на VIP‑трибуну?

– Никаких проблем, – заверил Дубай. – Завтра к десяти часам билеты завезут вам на дом. Только что ты ожидаешь увидеть при таком столпотворении народа?

Я не заметил его вопроса:

– Мне нужны места поблизости от императорской ложи.

– Зачем? – удивился Дубай.

– Мне кажется, что шефа искать стоит именно среди высокопоставленных гостей, членов правительства и императорской фамилии.

– Высоко прыгнул, – оценил Дубай. – Может, тебе еще места на встрече императора завтра в аэропорту достать?

– А ты можешь? – обрадовался я, выказывая яркие верноподданнические чувства.

Дубай не ответил. Просто повесил трубку.

Билеты, как и обещал Ваня, нам завезли в десять часов утра. Я открыл дверь сам. Кубинец еще не спустился из своей комнаты. Вчера до двух часов ночи он где‑то шастал. Пришел явно навеселе, судя по шуму, который раздался в холле. Что‑то зазвенело. Упало с жутким грохотом. Я даже проснулся, но спускаться не стал, а через минуту услышал голос Кубинца, качаемый на волнах, подле двери. Гонза шел к себе.

Билеты принес мальчонка лет пятнадцати, одетый в растрепанные возле ботинок джинсы и легкую ветровку. Я взял у него конверт с билетами и выглянул из‑за двери, чтобы проверить, как добрался малец до нашего дома. Оказалось, что на такси. Странно, конечно, что Дубай прислал билеты с этим пацаном, а не с одним из братков, но, видимо, так было надо. Тем более браток возле нашей двери выглядел бы подозрительно, а светить связь Дага Туровского и Гоши Качели не стоило. Я не думал, что за нашим домом установлена слежка, но береженого и Бог охраняет.

Я закрыл дверь и, направляясь к гостиной, заглянул в конверт. Три билета, как и договаривались, в VIP‑ложу, как раз рядом с императорской ложей, так что при желании можно было доплюнуть до лица царя или подмигнуть первой леди города. И то и другое нельзя назвать отличной мыслью, поскольку чревато последствиями. Нежелательными последствиями. Но я ведь и не собирался этим заниматься. Не правда ли?

Все оставшееся время до семи часов вечера, когда мы втроем покинули наш особняк и отправились на водную феерию в акваторию Большой Невы, я потратил на кипячение сусла по «мюнхенскому способу». Работа, надо сказать, утомительная и заняла чуть больше пяти часов, но зато я знал, какое глубокое по вкусу пиво получится. Такое пиво варят только в Германии и Австрии. Да еще у меня можно попробовать. Изредка.

Мюнхенский способ кипячения сусла заключался в следующем: дробленый солод затирают с небольшим количеством холодной воды. Только: во‑первых, не переборщите с водой, ее должно быть в меру, во‑вторых, берите воду не из‑под крана, а очищенную, пропущенную через фильтры, лучше всего компании «Аквамир». Если вы позвоните им по телефону, что значится на каждой бутылке, и закажете большую бутылку на тридцать литров, то они привезут ее вам на дом. По‑моему, выгодное предложение. Остальную часть воды нагревают до кипения и вливают в полученный затир. Далее берут треть затира и опять кипятят и добавляют к основной массе, повышая тем самым общую температуру. Эту процедуру следует повторить несколько раз, пока весь затир не нагреется до семидесяти – семидесяти пяти градусов по Цельсию. Такие вот пироги! Утомительное, конечно, занятие, если в особенности учесть, что на него придется потратить пять часов, но оно того стоит. Поверьте специалисту!

Проведя весь день в Хмельной, я выбрался только к шести часам вечера, пропустив тем самым обед, на который, между прочим, меня никто и не позвал. Как выяснилось, Гонза провалялся весь день в постели. После гулянки накануне болела голова, да и подташнивало, так что ни о какой пище он думать не мог. Стеблин же в двенадцать часов отбыл в неизвестном направлении и прибыл домой за три минуты до моего подъема из подвала. Мы столкнулись с ним в холле. Ираклий снимал туфли и втискивал ноги в мягкие теплые тапки, а я вышел из лифта.

Пообедали мы вместе. Поздний обед прошел в приподнятом настроении. Я предчувствовал поездку и ощущал в воздухе призрак удачи и скорой развязки дела, начавшегося с исчезновения Романова. Гонза млел от наступившего облегчения. Уже не кружилась голова, да и тошнота отступила. Это читалось по его счастливой физиономии. Стеблин же весь светился изнутри. Даю руку на отсечение, что этот день он провел, нежась в постели с какой‑то дамой. За обедом я посветил их в план на предстоящий вечер.

– У меня есть билеты на водную феерию, – сообщил я.

– Даг, может, я тогда приглашу одну даму, – поймал волну Ираклий.

– Нет. Это исключено. Мы не гулять идем, а на работу. А дама, как известно, и работа вещи несовместимые.

– В чем суть? – спросил Гонза.

– Посмотрим. Понаблюдаем. Шефа Мертвого поймать надо. Дамба от нас никуда не денется. Сегодня с утра там находятся наши глаза. А вот шеф‑то нам пока не известен.

– И ты думаешь?

– Что он может находиться в окружении тех лиц, которые сегодня соберутся в императорской ложе, – закончил я мысль Гонзы. – Точно так. Истинно так.

Мы покинули особняк ровно в семь часов вечера. Заперли входную дверь и включили сигнализацию комбинацией цифр на кодовом замке. От идеи добраться до стрелки Васильевского острова на собственном катере я отказался. В такой день катер негде будет оставить, да и пробки в акватории Большой Невы отпугивали. Поэтому мы воспользовались услугами общественного транспорта и забрались в речной трамвай, который точно по расписанию отчалил от остановки, что находилась в двухстах метрах от нашего особняка. Втиснувшись в узкое, но длинное пространство салона, заполненное людьми, я в первый раз пожалел о том, что не договорился с Дубай о лимузине с пропусками. Как было бы удобно откинуться на спинку кресла и зажмуриться. И не видеть людей. Да, мы явно отвыкли от общественного транспорта. Кубинец кривился. Ираклий улыбался. Вот кто не успел еще привыкнуть к личному катеру. А меня раздражали люди, так и норовившие наступить на ногу или ткнуть локтем в бок. Я сжимал зубы до скрежета и молчал. Слава богу, что ехать пришлось недолго. И скоро трамвай причалил к остановке. В минуту он опустел. Пассажиры выплеснулись на улицу. Мы вышли вместе со всеми.

– Теперь осталось найти, как пройти к VIP‑трибуне, – сказал я, и, как ни странно, Кубинец меня услышал.

– Я думаю, что она где‑то там. – Он кивнул в сторону Ростральных колонн.

– Почему там, а не где‑то еще? – спросил Стеблин, судя по его хитрой физиономии, вышедший на улицу при полном вооружении.

– Я видел по телику, – коротко ответил Кубинец.

Такого я еще не наблюдал в своей жизни. Огромная живая толпа, напоминавшая древнее чудовище, выползшее из своей норы. Толпа шевелилась и радовалась, а над ней развивались разноцветные воздушные шары, тянувшиеся к хмурому грязному небу. Толпа‑то дело привычное, хотя такого размера – это удивительно. Словно весь город выполз на улицы и попытался занять Васильевский остров, но места всем не хватило. Поражало другое – на каждом шагу, возле каждого дома из каждой подворотни выглядывал полицейский. Обилие людей в черной форме с нашивками спецназа бросалось в глаза. Их каменные физиономии вступали в диссонанс с радостными лицам людей. К юму же в толпе угадывались подозрительные личности в штатском. Вроде бы они составляли часть толпы и вместе с ней радовались близящемуся шоу, но были чужими. Агенты в штатском. Я чувствовал их присутствие. Когда‑то и сам работал под прикрытием. Они внимательно следили за настроением толпы, следили, чтобы в толпе не произошло что‑то, что могло бы навредить людям и всему городу. Но никто из них не знал, что удар будет нанесен со стороны дамбы. Изнутри. В легкие города.

Мы втиснулись в толпу и медленно стали продвигаться к Ростральным колоннам. Вскоре мы выбились в первый ряд, где путь нам преградили сотрудники правоохранительных органов. Один из сотрудников уперся ладонью мне в грудь, но я показал ему билеты в VIP‑ложу, и он пропустил нас за заграждение. Мы пересекли свободное пространство и поднялись на трибуну.

Трибуна представляла из себя деревянное временное сооружение на шесть рядов в высоту. Наши места находились на четвертом ярусе, куда мы и взобрались. Трибуна была полупустая, но она постепенно заполнялась. Усаживаясь, я озирался по сторонам. Какая панорама открывалась с наших мест! Акватория Большой Невы как на ладони, со скользящими по водной глади корабликами и катерами. Я не знал, в чем суть запланированного на этот вечер шоу, но оно мне уже нравилось. Возле памятника капитану Никольскому и старшему офицеру Ограновичу скопились древнерусские ладьи под парусами. Оба берега Невы и стрелка Васильевского острова были запружены народом. Шоу должно было вот‑вот начаться.

Я оглянулся и обнаружил справа от нас императорскую ложу, заполненную городскими чиновниками. Все ждали только появления императора со свитой, в число которой ныне входил губернатор Пятиримов.

И вот император появился. Охрана напряглась. Он прошествовал на свое место, приветствовал горожан, помахав им рукой, и сел. Народ приветствовал любимого императора. Рядом с ним восседала императрица, губернатор Пятиримов и какие‑то незнакомые мне личности. Признаться честно, я не испытывал прилива верноподданнических чувств. Внимательно высматривал что‑нибудь подозрительное. И ничего не видел.

Началось шоу.

В акваторию Большой Невы вышли древнерусские ладьи.

И тут начался дождь. Разразилась грандиозная гроза с молниями и громом. Мистическое действо.