Текст книги "У смерти твои глаза"

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Под операционную я выделил столовую. Я предложил раздвинуть обеденный стол и все провести, что называется, в походных условиях. Но специалисты оказались подкованными и всю аппаратуру привезли с собой. Даже специальное кресло, помесь стоматологического и гинекологического. Куда меня и загрузили. Откинули голову на специальный держатель, закрепили ремешок на шее. Так что дергайся, рыпайся, а эффект один. Нулевой. Да и задушиться недолго.

Я подумал: «Сейчас наручниками прикуют к подлокотникам, И смоются. Задачка из учебника „Занимательная математика“: „Спустя какой промежуток времени прикованный наручниками к креслу и всеми покинутый человек умрет от голода?“

Невеселая перспектива.

Вокруг кресла выставили почетный караул из софитов, направленных мне в лицо. Свет вспыхнул. Это было мучительно. Слепящий нервный свет. Меня обступили люди в белых халатах, попросили закрыть глаза. Могли бы и не просить. При таком освещении глаза просто не открывались. Я ничего не видел. Только ощущал, как чьи‑то резиновые руки нанесли мне на лицо что‑то холодное и вязкое и стали разравнивать. Это продолжалось минут сорок. Я откровенно заскучал. После нанесения материала на поверхность лица специалисты на пять минут покинули меня, а когда вернулись, занялись лепкой. Такое ощущение, что собрались ребятишки в детском садике, получили пластилин и стали товарищу новое личико из разноцветного пластилина ваять. Ухо будет желтое. Носик, как кавказский хребет, горбатый и белый. Подбородок колышком цвета гнилого яблока. Представив себя разноцветным, я хмыкнул, отчего лицо дернулось. Я тут же получил длинную тираду специалиста о безответственности и шиле в заднице. Пообещал про себя не дергаться и призадумался, как скоротать времечко, уходящее на операцию. Но ничего хорошего в голову не пришло. А через минуту мне разрешили раскрыть глаза и попросили полежать пять минут не шевелясь, чтобы лицо затвердело.

Пять минут протекли медленнее, чем вся операция. Я пялился в потолок столовой и пытался сообразить, что же в итоге получилось.

Когда мне разрешили встать, я бросился в холл к зеркалу. Увиденное меня поразило настолько, что минуту я стоял с открытым ртом и не дышал. Дыхание без моего решения остановилось, замерло, ожидая моей реакции.

– Как вам новый имидж? – ехидно поинтересовался Дубай.

Я метнул в него злобный взгляд и вернулся к самосозерцанию.

В холле появился Гонза. Он мельком скользнул по мне взглядом, зацепился, вгляделся внимательно и возмущенно спросил:

– А вам обязательно таскать одежду Туровского? И что за чучело вы тут выставили? Он не узнал меня.

– Кубинец, я, конечно, не эксперт, но, по‑моему, ты попал, – язвительно заметил я.

Гонза от неожиданности подпрыгнул и занес руку, чтобы меня перекрестить и изгнать дьявольский дух. Потом пригляделся, измерил лицо взглядом, крякнул и сказал:

– Советую тебе это лицо оставить. Оно куда симпатичнее, чем настоящее.

– Я подарю его тебе на Рождество, – ответил я.

Мое лицо напоминало лицо старого грузчика, утомленного работой, истеричной женой, тремя сопливыми шалунами и вечно исчезающими в пасти «семейного бюджета» деньгами. Сколько ни заработаешь, все сожрет. Исчерченный морщинами лоб, грубый нос картофелиной с открытыми порами и мелким черным волосом в ноздрях. Резкий неряшливый рот, в уголках которого, если покопаться, можно было найти залежи съестных припасов на черный день. Пренеприятнейшая личность, но, что поразительно, это лицо, сидевшее на моем как родное, нельзя было упрекнуть в искусственности. Даже зная, что это маска, а под ней скрывается истинная внешность человека, я усомнился бы в собственном здравомыслии, настолько все выглядело идеально и естественно.

– Вы считаете, что эта личина лучше подходит для сотрудника аппарата губернатора? – поинтересовался я у Дубай.

– Наши психологи разработали этот портрет. Они считают, что это лицо не будет привлекать внимание. Излишнее внимание. К тому же, если кто‑то и испытает приступ любопытства, то тут же его потеряет. Поверьте, Туровский, это лицо настолько неприятно, что невольно хочется отвести глаза.

Как ни странно, я ему верил. И испытывал жуткое желание смыть с лица эту мерзость.

– Куда катится мир, у криминала свои психологи появились. Вы, когда на ликвидацию идете, сначала с психологами советуетесь, потом у астрологов проверяете карму на день? Не прохудилась ли? А после работы стресс у психиатра снимаете?

Дубай очаровательно улыбнулся и сверкнул глазами.

– Как это дерьмо потом снять? – поинтересовался я.

– Я приеду с ребятами. Все снимем. Сейчас не об этом. – Дубай недовольно отмахнулся. – Пока идут приготовления к вашим похоронам, пойдем, обсудим детали. Рубахин уже уехал в администрацию. Скоро вы за ним последуете. Кстати, я вам завидую, у вас будет отдельный кабинет.

Мы прошли на второй этаж. В кабинете места не было, там драпировали стены черным. Мы завернули в гостиную, но и там народу было больше, чем воздуха. Единственным свободным помещением являлась моя спальня, куда я и провел Дубай. В моей спальне можно было играть в гольф, но мы ограничились тем, что расселись друг напротив друга в кресла, и Дубай приступил к инструктажу:

– Вот ключи от квартиры. Московский канал, сто восемьдесят. Квартира занимает целый этаж. Там раньше никто не жил, так что приведете в божеский вид. Прожить вам там придется неделю. Не больше. Если ничего не получится, дальше юбилей. И катастрофа. Это ключи от нового катера «икар» класса лимузин. Все зарегистрировано на имя Ивана Сапожникова.

– А почему, собственно, Сапожникова? – возмутился я. – Я не согласен с такой фамилией.

Дверь спальни открылась, и вошли два человека. Один нес штатив и ноутбук, второй – цифровую видеокамеру и маленький компактный принтер. Очень быстро они расположились в комнате. Установили камеру на штатив. Нацелили камеру на стул, стоящий возле стены. Меня попросили сесть на стул. Я послушался. Меня дважды сфотографировали. Тут же обработали фотографии на компьютере, подсоединили принтер и распечатали.

– Зачем это? – спросил я.

– Вам новые документы делаем, – ответил Дубай.

Мужчина, фотографировавший меня, закрыл ноутбук, выложил на него сверху новенький паспорт, в секунду вклеил фотографию и закатал страницу пленкой.

– Владейте. – Он протянул документ мне.

Я принял паспорт, раскрыл его, полюбовался на чужую рожу под чужой фамилией, закрыл книжечку и спрятал ее в карман пиджака.

– Сейчас мы вас отвезем в квартиру. Машина на стоянке. Сами во всем разберетесь. Из квартиры вы поедете на службу. Документы мы вам…

Дубай протянул мне вторую книжечку, вдвое меньшую, в которую уже вклеили свежую фотографию. Я раскрыл ее и прочитал: «Иван Николаевич Сапожников. Помощник вице‑губернатора по вопросам капитального строительства и реконструкции жилого фонда».

– Э, Вань, я в этом ни хрена не понимаю, – растерянно пробормотал я.

– А вам и не надо. Там есть люди, которые сами во всем разберутся. Ломайте голову только над своей проблемой. А то в городе полная разруха настанет, если вы жильем займетесь.

– Это хорошая новость. Ладно. По коням, как сказал казак, кинувшись на свою жинку.

Я поднялся, поправил прическу и покинул спальню, увлекая за собой Дубай и специалистов по подделке документов.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Квартира, предоставленная во временное пользование кочевеевцами, пришлась мне по вкусу. Другого и вообразить себе было нельзя. Целое футбольное поле, лишенное перегородок, к которому присоединялось еще одно поле через стену. Узорчатая арка размером с мини‑триумфальную, гора разнообразной удобной и в то же время стильной мебели, ковры, хрусталь, видеопанель с экраном, как в кинотеатре, и лестница на второй этаж, о существовании которого меня не предупреждали. Я поднялся по дубовой черной лестнице и приступил к обследованию второго этажа. Четыре спальни. Две ванные комнаты. Один мини‑бассейн, библиотека и кабинет, наполненный современным офисным оборудованием. Если бы я был писателем, я мог бы только мечтать о таком. Закрыться на месяц в этой квартире и работать в меру способностей и желания, как Виктор Гюго, обривший себе половину головы, чтобы успеть закончить роман в срок.

Я пробежал взглядом по рабочему столу: аккуратно разложенные бумаги с гербом города – двумя скрещенными якорями, морским и речным, по центру которых возвышался скипетр, украшенный короной и двуглавым орлом. Любой, кто бросил бы взгляд на стол, ни на секунду бы не усомнился о месте работы его хозяина.

Я покинул кабинет, сбежал по лестнице и вышел из квартиры, включив цифровую сигнализацию. Дом находился на круглосуточной охране. На первом этаже располагался охранный офис, куда сходились сведения о всех квартирах. В случае проникновения в мое жилище у охраны сработала бы сигнализация. Тут же четыре секьюрити, все из бывших спецназовцев, отправились бы в точку проникновения. Неплохая система.

Попрощавшись с охранниками, я покинул дом и по прозрачной пластиковой трубе перехода вышел на домашнюю стоянку, где дожидался «икар». Увиденное меня потрясло. Я не слишком большой специалист по катерам, но покачивающееся у причала судно было верхом совершенства. Я попытался прикинуть, сколько оно может стоить, и почувствовал, как моя голова начинает вращаться с умопомрачительной скоростью. Справившись с головокружением, я вступил на борт. На дверях в рубку управления я обнаружил кодовый замок. Вставил ключ, повернул на три оборота и ввел пароль. Дверь щелкнула и отворилась. Я вошел в помещение и включил свет. Достойный интерьер роскошного лимузина. В оформлении стен преобладал красный цвет. Мягкие диваны, удобные анатомические кресла, принимающие форму упавшего в них человеческого тела, пульт управления – маленькие изящные кнопочки с внутренней подсветкой. Красный штурвал полукружием.

Я включил бортовой компьютер и пробежался по программной оболочке, проверяя наполнение. То, что мне удалось обнаружить, повергло меня в шок. Похоже, сегодняшний день не исчерпал все возможные сюрпризы, отправленные по моему адресу с сервера Судьбы. В катере находились встроенные пулеметы. По одному на каждом борту. И огнемет ближнего боя, спрятанный внутри крыши каюты. Я даже задрал голову, пытаясь понять, где это может находиться, но так и не увидел. Помимо прочего вооружения в корме располагались гранатометы. На случай нападения сзади или преследования. Гранатометы управлялись с бортового компьютера. Нужно было запустить специальную программу и ввести отслеживание цели… Машина прицеливалась и уничтожала противника. Удобная штука для того, кто хочет избавиться от хвоста. Арсенал бессмертного Джеймса Бонда.

Я завел мотор, включил первую скорость и увел катер от причала. Судно легко слушалось штурвала. Я набрал скорость шестьдесят километров в час и уверенно направил катер к Смольному острову, где располагалась Администрация Санкт‑Петрополиса и резиденция губернатора Владислава Никодимовича Пятиримова. Лавируя между катерами, я нацелил «икар» в первую образовавшуюся брешь и упрямо, невзирая на переполненность, отыскал свободное место на паркинге.

Включив сигнализацию, я покинул борт, прихватив черный дипломат с гербом города. На набережной меня встретил служащий, но, увидев герб на дипломате, он вытянулся в струнку и чуть не отдал мне честь (имеется в виду, ритуальное прикладывание руки к фуражке, а вовсе не предложение близости), но я остановил его страшной гримасой.

Я проследовал к зданию администрации, вошел в пустынный холл. Только служащий за конторкой, множество диванов для посетителей, пункт охраны, а за ним лифтовая площадка на десять кабин.

Я уверенно проследовал мимо служащего. Показал удостоверение личности охраннику, он протянул к нему ручной сканер, провел им над красной книжечкой и, посмотрев на экран, кивнул мне. Код подтвердился.

– Восьмой этаж, – глухо произнес охранник, прячась в своей будке.

– Знаю, – процедил я сквозь зубы.

Вызвав кабину, я дождался ее прибытия. Двери раскрылись. Я вошел внутрь. Вдавил кнопку с цифрой «8» и закрыл глаза. Кабина резко пошла вверх.

Я немного волновался. В конце концов не каждый день приходишь на работу. Тем более в администрацию города. Последний раз я ходил на работу лет… когда же это было? Кажется, целую вечность назад.

Кабина отворилась. Раскрылись двери, и я очутился в холле. Пустынном холле.

«Куда, черт возьми, все подевались?» – подумал я, направляясь по коридору.

Коридор вывел меня в суету, гвалт рабочей атмосферы. Двери множества кабинетов по обе стороны коридора. Некоторые приоткрыты. Люди в строгих деловых костюмах, с бумагами и без хлопали дверями и сновали из кабинета в кабинет, как крысы, запертые в исследовательском лабиринте. Никто не обращал на меня внимания. Я был им безынтересен.

Я проследовал к своему кабинету, приоткрыл дверь приемной и заглянул. За рабочим столом, напротив двери с моим новым именем сидела красивая женщина, лицо с обложки модного журнала. Она что‑то печатала на компьютере и поминутно поднимала телефонную трубку.

– Нет. Он еще не подошел. Попробуйте перезвонить через полчаса.

Убедившись, что я не ошибся адресом, я вплыл в приемную, бесшумно подошел к секретарше и поинтересовался:

– Никто не спрашивал?

Девушка вскинулась из‑за стола, как испуганная сойка, и чуть было не опрокинула жидкокристаллический монитор на пол.

– А к государственной собственности относиться нужно бережнее, – заметил я, выходя из‑за ее спины.

– Вы меня так испугали, Иван Николаевич. Нельзя же так, – защебетала девушка.

– Татьяна, – считал я имя с карточки на столе.

– Слушаю, – внимательно поинтересовалась она, наклонив голову набок, точно спящая сова.

– Принесите мне чашечку кофе, – попросил я, скрываясь за дверью.

Просторный рабочий кабинет. Современный офис. Один из миллиарда похожих друг на друга комнат‑близнецов. Ничего своего и особенного. Как мне объяснил Ваня Дубай, настоящий Иван Сапожников умер два дня назад, но пока это не известно широкой публике. Тело поместили в частный морг, контролируемый Гошей Качели. Это позволило мне временно занять его место. Услышав это, я сначала испугался: ведь мне нужно идеально вписаться в образ, а о его владельце я даже ничего не знаю. Но Дубай меня успокоил. Те, кто мог во мне опознать лже‑Сапожникова, находились далеко. Разве что непосредственный начальник вице‑губернатор Рубаха, но он в доле. Остальные общались с настоящим Сапожниковым по внутренней связи, но никогда лично. Даже секретаршу Рубаха поменял, чтобы на все сто процентов попасть в цель.

Я обогнул свой стол, погрузился в кресло и задумался.

Итак, я, как хорек, проник внутрь курятника, но до петуха мне еще далеко. Я задумался, как добраться до губернатора. В идеале стоило втереться в доверие к губернатору, чтобы он посвятил меня в план заговора. А я изнутри разложил бы его, как серная кислота нежелательного свидетеля.

Дверь отворилась, и вошла секретарша с подносом, на котором стояла чашка с дымящимся кофе. Она молча подошла к столу, поставила поднос и с тем же достойным молчанием ушла.

Я отпил кофе, поморщился. Ошпарил язык.

Запиликал внутренний телефон на столе. Я нажал кнопку внешней связи.

– Иван Николаевич, вас вызывает к себе Игорь Всеславович, – сообщила секретарша.

– Спасибо, Танечка, – сказал я, отключаясь. Ну что ж, побеседуем, Рубаха. Я сделал еще два глотка, оставил чашку и поднялся. Прихватив со стола первую попавшуюся папку, я направился прочь из кабинета. В приемной, улыбнувшись Татьяне, я направился к лифту.

Игорь Всеславович Рубахин работал на десятом этаже. Кабину лифта ждать пришлось двенадцать минут. Все десять лифтов были заняты. Они курсировали между двенадцатым и сорок четвертым этажами, где располагался бюджетный департамент.

Поднявшись на этаж вице‑губернатора, я уверенно прошел к кабинету Рубахина, небрежно бросив секретарше:

– Меня ждут.

И вошел в кабинет.

Игорь Всеславович стоял у окна, спиной к двери. Он любовался панорамой города. Из его окон картинка была масштабнее, чем с обзорной площадки Исаакиевского собора.

– Вы звали меня, Игорь Всеславович? – подобострастно спросил я.

– Дверь закрой, – не оборачиваясь, потребовал он. Я исполнил.

– Скажу тебе, сосунок, мне совсем не нравится, что вы задумали. Я бы с радостью отказался…

– Но не можете, – закончил я мысль.

– Да, не могу.

Рубахин обернулся, смерил меня злым взглядом и водрузился в свое кресло.

– Поэтому будем сотрудничать. Присаживайтесь, Иван Николаевич. Ничего, что я вас так называю?

– Сойдет, – согласился я, опускаясь в кресло для посетителей – жесткое, как шкура носорога.

– Нас могут услышать? – поинтересовался я.

– Исключено, – отмахнулся вице‑губернатор. – Как вы представляете себе наше сотрудничество?

– Пока мыслю только одно. Мне нужно увидеть губернатора, – заявил я.

– Может, сразу матушку‑императрицу.

– Будет нужна императрица, достанете императрицу. Пока же ограничусь только губернатором, – спокойно ответил я.

– Это трудно. Но возможно сделать, – согласился Рубахин.

– Дальше, вы в курсе расписания Пятиримова. Куда он должен последовать, где побывать. Как ехать по городу, – продолжил я.

– На два дня вперед. Планы в последнее время часто меняются, – поставил меня в известность вице‑губернатор, предчувствуя худшее.

– Мне нужна эта информация. Подготовьте ее, – потребовал я. – Когда вы устроите встречу?

– Губернатор не любит, когда его беспокоят по пустякам. Я подготовлю для вас отчет о перспективах развития капитального строительства на ближайшие полгода. Только пошлет он вас, – с сомнением заявил Рубаха. – Сейчас, в горячке предъюбилейной недели, ему не до капитального строительства.

– Главное предлог. Я найду, как увлечь губернатора. Так когда?

– Завтра. В десять утра. У него как раз окно между посещением Стелы Мира на Сенной площади и встречей с полпредом императора в Северо‑Западном округе.

– Стелы Мира? – переспросил я.

– Подарок Франции к юбилею. Стеклянная тумба метров десять в высоту, на которой на всех языках мира будет написано слово «мир». Глупость, конечно, но ведь от подарков не отказываются.

– Спасибо, Игорь Всеславович, за сотрудничество. В половине десятого утра я поднимусь к вам за отчетом, – сообщил я.

Поднявшись, я направился к двери. Уже достигнув ее, я обернулся.

– На каком этаже находится офис губернатора? – спросил я.

– На последнем, – отозвался Рубаха. Я вышел.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Остаток рабочего дня я провел безвылазно в своем кабинете, гоняя секретаршу то за кофе, то за обедом из ресторана. Для разнообразия и конспирации я попросил позвонить в ресторан, услугами которого пользовался ранее. Но, к удивлению своему, обнаружил, что Татьяна не знает, где я обедал, а прежняя секретарша сообщить об этом ей не удосужилась. Пришлось выкручиваться. Я указал Татьяне, что хочу отведать французской кухни. Пусть не церемонится, и звонит в самый дорогой и престижный французский ресторан, который только сможет отыскать в городе. Меня уже давно глодала ностальгия по Парижу, где два года назад я впервые побывал на фестивале домашних пивоваров. С тех пор съездить в изысканную столицу все никак не удавалось. Времени катастрофически не хватало. Обещал Ангелине свозить ее на Елисейские поля, а сам проплатил двухнедельное пребывание на Канарах, рассудив, что в Париж мы еще успеем съездить, а отдохнуть, полежать на песочке, побарахтаться в изумрудно‑голубой воде в тот момент прельщало больше. Вместе забраться на Эйфелеву башню нам уже не суждено.

Я почувствовал грусть, но разрастись ей не удалось. В дверь протиснулась Татьяна с подносом, на котором находился мой французский обед. Увиденное повергло меня в изумление, и, указав пальцем на поднос, я спросил:

– Что это?

– Вы же заказывали обед из французского ресторана. Вот и прошу. – Татьяна с удовольствием грохнула поднос передо мной.

– Это я помню. Слава богу, склерозом не страдаю, – пробормотал я. – Но как это называется?

– Я думала, вы разбираетесь во французской кухне, – ехидно заметила она.

– Только не в названиях.

– Это луковый суп. – Татьяна указала на тарелку с бульоном, в котором одинокими лодочками плавали сухарики.

– Это можетты.

Блюдо, которое она назвала, выглядело аппетитным и, похоже, оказалось единственным пригодным в пищу. Поскольку третья глубокая тарелка была заполнена какими‑то раковинами, купающимися в светлой, судя по запаху, алкогольной жидкости.

– Улитки по‑лимузенски в белом вине.

Татьяна развернулась и гордо вышла, изящно покачивая бедрами.

Я облизнулся и подумал: «Может, приударить за ней? В конце концов следует держаться в образе начальства», но вспомнил об Ангелине и стало противно.

Я вернулся взглядом к обеду. Кажется, я все‑таки погорячился с выбором национальной кухни. Стоило бы взять что‑то традиционное. Из русского ресторана или немецкого. А кушать улиток совсем не хотелось. К тому же вставал вопрос, что делать с панцирями. Они съедобны?

Выхлебав суп через край, ложкой в тарелке делать было нечего, очень быстро расправился с можеттами. Изумительное кушанье из фасоли и мяса. Минуту посидел над улитками, размышляя, что с ними сделать. Отыскал кофейную кружку перелил в нее жидкость, а улиток отодвинул подальше. Пусть лягушатники едят. Я не любитель экспериментировать. Осторожно понюхал жидкость, в которой барахтались улитки. Вроде бы ничего! Попробовал. Оказалось, что это все‑таки вино. Причем просто отменное.

Осушив кружку, я пустые тарелки сгрузил на поднос и нажал кнопку селектора.

– Таня, заберите посуду.

Она исполнила мою просьбу моментально. И еще раз позволила полюбоваться собой. Но сытым я при этом не стал. В животе урчало. Наблюдая за тем, как секретарша с подносом уходит, я улыбнулся и остановил ее предложением:

– Танечка, давайте после работы сходим куда‑нибудь поужинать. А то улитки мне показались недостаточно проваренными.

Она улыбнулась, кокетливо пожала плечами и молвила:

– Я подумаю.

Но я уже не сомневался, каким будет ответ.

Весь остаток рабочего дня я просидел в кабинете. Изредка, отвечая на телефонные звонки сослуживцев, которые удивлялись моему изменившемуся голосу, но не более. Они все хотели что‑то от меня, но я каждый раз заворачивал их требования туманными формулировками типа: «Я обдумаю ваше предложение… Позвоните через недельку, я решу, как разобраться в проблеме…» Остальное время я потратил на раскладывание пасьянсов, пока не обнаружил в памяти отличную «бродилку‑стрелялку». Обрадовавшись, я вооружился гранатометом и отправился по запутанными кривым улочкам какой‑то заброшенной военной базы, заселенной различными монстрами и голодными мертвецами. Пройдя на «ура» восемь уровней, я уже добрался до одного из главных злодеев. Третья фигура в империи монстров. Занес над ним огромную секиру, с которой лилась кровь и какая‑то зеленая слизь, и в этот момент в кабинет вошла Татьяна – свеженькая, довольная, роскошно благоухающая, с сумочкой через плечо. Я отвлекся и схлопотал жалом в сердце. Мое виртуальное «эго» погибло из‑за женщины.

– Я готова принять ваше предложение. Рабочий день окончен.

Я подавил в себе желание послать ее куда подальше и вернуться к войне с монстрами. Вышел из игры, выключил компьютер и оставил кресло, в котором, наверное, успел нажить себе мозоль на мягкое место.

– Куда вы меня повезете? – поинтересовалась Татьяна.

А я подумал, неужели ей вправду нравится этот страшноликий начальник. Или все‑таки ее очаровал я. А с чего это я взял, что она очарована?

– В «Эсхил‑ХР», – не задумываясь, ответил я.

– Что такое «Эсхил»? – поинтересовалась она, входя вместе со мной в лифт.

– Отличный ресторан с более привычной кухней. Я пару раз там бывал. Тем более там неплохие напитки. И отличное пиво.

– Вы любите пиво?

– Обожаю. У мужчины должно быть три ключа: от квартиры, от машины и от пивной бутылки. Может, перейдем на «ты»?

На «ты» мы перешли уже в ресторане. Хозяин «Эсхила», увидев «икар» на парковке, лично встретил нас в дверях. Помог раздеться и препроводил к самому лучшему столику в ресторане. Уж я – то знаю.

Я отметил, что Антуан – так называл себя владелец «Эсхила» – в петлицу пиджака вставил черную ленточку. Траур? По кому?

– У вас кто‑то умер? – поинтересовался я, раскрывая меню.

– Мой старый друг и деловой партнер.

Я заметил, как в глазах Антуана блеснули слезы.

– Его убили, – добавил он и принял заказ.

Кто же у Антуана старый друг? – задумался я, и тут меня коротнуло. Это же он по мне траур носит. Ведь Даг Туровский официально скончался. Был убит в бандитской разборке. А я и не знал, что Антуан так трогательно ко мне относится.

– Почему вы так огорчились? – озабоченно поинтересовалась Таня.

– Не вы, а ты, – поправил я. – Нет. Я не огорчен, просто задумался. Никак из головы не идет завтрашний отчет.

– Какой отчет? – с интересом спросила она.

– Завтра на приеме у губернатора. Но это не так интересно, – отмахнулся я. Но Татьяна настаивала:

– Вы так нервничаете, словно в первый раз идете с отчетом к губернатору.. – В первый раз, – признался я.

– То‑то я думаю, что не видела вас ранее.

– Где не видели? – настороженно спросил я.

– У губернатора. Я раньше работала в приемной Пятиримова. Вот перевели к вам.

Вот так удача. Бывшая секретарша Пятиримова в моих руках. Она может знать такое, что мне за месяц кропотливой работы узнать не удастся. Тем более я пока не представляю, как мне войти в доверие к Пятиримову. Ни одной идеи в голове. Серая пустота, словно грозовое небо. И ни одной молнии‑идеи.

Я посмотрел на девушку и почувствовал легкую тоску. На секунду я увидел напротив себя Ангелину, и душа всплакнула. Я помотал головой, как собака, искупавшаяся в озере, и испуганно посмотрел на пустой стол. Сейчас бы выпить немного пива, чтобы унять грусть.

Как по волшебству на столе появился поднос с бокалами пива.

– Горячее придется подождать, – предупредил Антуан и исчез.

Я отпил пива, подумал, что для дамы стоило бы заказать вина, но тут же забыл об этом. Я увидел Таню как бы по‑новому. И почувствовал, что она нравится мне. Я ощутил поднимающееся влечение и утопил его в пиве. Только сейчас любовных похождений мне не хватало. Недавно Ангелину похоронил. Сам вроде как по официальной хронике мертв. Да и дело нераскрученное, как жернов, болтается на мне.

Слово за слово, и мы разговорились. За этот вечер я узнал много о своей юной секретарше. И первое, что открыл для себя, к удивлению, что Танюшке девятнадцатый год пошел. А она старательно, с упорством труженика каменоломни, перед приходом на работу старила себя лет на пять, чтобы придать солидности облику. Татьяна Краснова родилась и выросла в семье бедной, если не сказать нищей. Мать – скромная учительница с нагрузкой по шесть‑семь уроков в день. Плюс дополнительные занятия. Только такая напряженная скачка позволяла Анне Львовне приносить в семью скромную сумму, позволявшую малое, но необходимое. Отец Тани – Дмитрий Владимирович – вроде бы и поднялся от простого институтского преподавателя до заместителя декана по младшим курсам в Университете имени Бецкого на факультете социальных наук. Но тут приключился скандал. Дмитрий Владимирович по натуре своей был человеком мягкотелым, словом, тряпка, а не мужчина. И удивительно было, как такому существу удалось подняться на достаточно высокий административный пост и продержаться на нем целых шесть лет. Но случилось. Катастрофа же для Дмитрия Владимировича явилась в следующем. Он допустил административный проступок, впоследствии расцененный как преступление. Утрата важных отчетных документов. Четыре ведомости с оценками пропали из стен деканата. За эти документы непосредственно отвечал Дмитрий Владимирович. Разгорелся скандал. Подключилась прокуратура. Дмитрия Владимировича обвинили в преступной халатности и утрате важных документов. Срок дали условно. Два года. Но запретили занятие административных постов. Да и права преподавать лишили на пять лет. Семейство Красновых впало в нищету. Дмитрий Владимирович постарался устроиться на работу. Что ж, у него это вполне получилось. Ночами он пропадал на дежурствах в различных фирмах и компаниях, которым требовалось охранять помещения. Днями же трудился на ниве коммерции. Друг устроил в коммерческий ларек. Ситуация, мягко сказать, невеселая. И настроения Тане не поднимала. Окончив среднюю школу, девушка, вместо того чтобы отправиться по приемным комиссиям высших учебных заведений, вышла на тропу поиска работы. Заработная плата продавщицы в ларьке ее не устраивала, а что‑то серьезное ей и не предлагали. Во‑первых, возрастом не вышла. Во‑вторых, образования не хватало. Ведь в России как? Главное не талант, способности и знания, а книжечка. А вот книжечки‑то и не было. Подфартило случайно. А фарт он всегда случайно выходит. Запланировать его невозможно. Если уж нет, то и взяться неоткуда.

Танюша встретилась с Егором Дубининым – правой рукой Пятиримова. Негласно, конечно. Гласно они стали бы отрицать факт знакомства друг с другом. На чем Таня сошлась с Дубининым, что он взялся протежировать молоденькую, никому не известную девушку, мне так и осталось неизвестно. Она промолчала. А я не спросил.

Аппетитный бифштекс, исчезнувший с моей тарелки, и второй бокал пива мало располагали к откровенности. Я чувствовал грандиозную тяжесть в животе. Хотелось прилечь. Уже скорее мечталось о кровати, чем о девушках и душещипательных беседах. Но на уровне интуиции я понимал, что Дубинин не за спасибо привел Танюшу в приемную к Пятиримову. Что‑то связывало этих таких непохожих людей? Я проглотил третью кружку пива, сам и не заметив этого.

И ты опять увидел дно, и ты опять вначале.

– Ты с родителями обитаешь? – поинтересовался я и отметил, что язык мой уже порядком заплетается, а голова заполнена ватой, через которую трудно пробиваются мысли.

– Как в администрацию попала, квартиру сняла. Теперь живу отдельно. Маленькая. Тесная. Но мне нравится, – призналась Таня и увидела в моих глазах…

Что?

Что‑то, что позволило ей улыбнуться и сказать:

– Поехали ко мне?

– Лучше ко мне, – возразил я.