Текст книги "Улица Марата и окрестности"

После кончины сенатора Веймарна дом № 8 долгое время принадлежал купцу 1-й гильдии Федору Александровичу Алферову, владельцу известного банкирского дома «Ф.А. Алферов». Именно при нем здание было перестроено и обрело нынешний облик. Дату этой перестройки долгое время подсказывали парадные лестницы: на полу при входе на них были выложены цифры «1883». Правда, теперь надписи практически уничтожены временем...

Именно в алферовском доме жил какое-то время Лев Бразоль. А в начале XX века здесь поселился издатель Павел Гершунин со своим семейством, в том числе с сыном Евгением. Евгений Павлович больше известен под фамилией Гершуни; в начале XX века он был гимназистом, а со временем стал известным цирковым режиссером, одним из основателей ленинградского Музея цирка, руководителем фронтового цирка, выступавшего на лестницах Рейхстага 9 мая 1945 года.

Евгений Гершуни прожил почти всю свою жизнь на ул. Марата, 8. А женой его была Мария Блок – та самая, чьи воспоминания мы уже цитировали.

Вот несколько деталей дореволюционного облика дома, запечатленных Евгением Гершуни и опубликованных Марией Блок: «Парадный подъезд был по-настоящему парадным. Внизу сидел швейцар, живший с семьей из 5 человек в каморке под лестницей... По ступеням лежала красная ковровая дорожка, покрытая для чистоты белой полотнянкой. Внизу в нише стояла вешалка, где гости оставляли пальто. На первой площадке большое зеркало. Окна лестницы сделаны из цветных стекол с узорами, нечто вроде входивших в моду витражей».

А вот еще: «На третьем этаже жили мы, а через площадку помещался Скобелевский комитет, почему-то ведавший прокатом кинофильмов – русских и иностранных. Родители познакомились с дирекцией этой конторы, и нас часто по вечерам приглашали на просмотры новых картин. Там был очень уютный небольшой зал, и, сидя за чаем с пирожными, мы смотрели видовые фильмы, драмы и Патэ-журнал, который "все видит и все знает"».

В своих записках Евгений Гершуни не только описал облик дома, но и назвал некоторых его тогдашних жителей. Знаменитость среди них одна – Арон Симанович, секретарь Григория Распутина: он жил в первом этаже и «предоставлял свою квартиру для свиданий с многочисленными поклонницами придворному старцу».

Да, это правда: купец 1-й гильдии, торговец бриллиантами Арон Симанович жил какое-то время на Николаевской, 8! Здесь обитала и вся его немалая семья – в том числе второй сын, которого Распутин излечил от пляски святого Витта. Это событие Симанович много лет спустя описал в мемуарах:

«Распутин вышел к нему из своей комнаты, сел напротив него в кресло, опустил на его плечи свои руки, направил свой взгляд ему твердо в глаза и сильно затрясся. Дрожь постепенно ослабевала, и Распутин успокоился. Потом он вскочил и крикнул на него: "Пошел, мальчишка! Ступай домой, иначе я тебя выпорю". Мальчик вскочил, засмеялся и побежал домой».

Бежать, скорее всего, пришлось с Гороховой улицы (где жил Распутин) сюда – на Николаевскую.

Конечно, бывал на Николаевской, 8, и сам Распутин. Только вот со свиданиями вопрос: куда бы девались в таких случаях многочисленные Симановичи? К тому же есть теперь биографы старца, которые призывают не верить наветам. Уверяют, что Распутин не был так похотлив, как это пытались представить его враги. На эту тему, впрочем, можно поспорить, и масла в огонь обсуждения подбросит еще дом № 70 по улице Марата...

А что пишут историки об Ароне Симановиче? Пишут разное, но сходятся в одном: он был персоной неоднозначной и в своем роде яркой. Прибыв в Петербург из провинции, сумел довольно быстро сколотить капитал. Особенно преуспел в годы Первой мировой. Полиция, наблюдавшая за ним, составила такую характеристику купца: «Хотя и платит купеческие налоги, но, по-видимому, торговлей не занимается, а целью его числиться в купеческом звании является право жительства в столице... Симанович – человек весьма вредный, большой проныра, обладающий вкрадчивыми манерами, способный пойти на любую аферу и спекуляцию».

С Распутиным Симанович познакомился достаточно случайно, но свой шанс использовал на все сто. Он стал незаменимым помощником старца, посредником между ним и многочисленными просителями. При этом сам обрел огромное влияние и большие деньги...

Уже после смерти старца, в эмиграции, Симанович написал книгу «Распутин и евреи» – чрезвычайно красочную, наполненную множеством живописных подробностей. Вот, например, картинка из частной жизни патрона:

«Собственные комнаты Распутина были почти совсем пусты... Только в рабочей комнате стояло несколько кожаных кресел, и это была единственная более или менее приличная комната во всей квартире. Эта комната служила местом интимных встреч Распутина с представительницами высшего петербургского общества. Эти сцены обычно протекали с невозможной простотой, и Распутин в таких случаях соответствующую даму выпроваживал из своей рабочей комнаты словами: "Ну, ну, матушка, все в порядке!"

После такого дамского визита Распутин обыкновенно отправлялся в напротив его дома находящуюся баню. Но данные в таких случаях обещания всегда исполнялись».

Наверное, Симановичу можно верить: распутинская жизнь проходила у него на глазах. Хотя как знать... Серьезные историки, во всяком случае, сильно сомневаются в правдивости его книги.

Воспоминания Николая Лейкина, знаменитого когда-то писателя и купца, начинаются с таких строк: «Родился я в Петербурге, в ночь с 7-го на 8-е декабря 1841 г., по тогдашнему наименованию в Грязной улице, ныне Николаевской, во дворе, в деревянном доме, там, где теперь стоит большой каменный дом под № 10».

Известно, что тот одноэтажный дом принадлежал серебряных дел мастеру Уварову; рождение Лейкина стало самым ярким событием в его истории. Впрочем, вскоре семейство Лейкиных отсюда съехало, так что мы оставим пока Николая Александровича в покое. Мы о нем еще вспомним, да не раз...

Нынешний дом № 10, построенный по заказу купца Щедрова, сменил немало хозяев. В 1910-е годы им владело семейство Квашниных-Самариных, которое здесь же и обитало. Многие члены этой семьи оставили заметный след в истории, и среди них – Евдоким Николаевич Квашнин-Самарин, известный моряк. В Русско-японскую он руководил тралением мин в районе Владивостока, в Первую мировую был военным историографом Морского генерального штаба. Написал труды, не потерявшие значения и ныне...

Но самый яркий эпизод в истории этого дома случился уже при советской власти, перед наступлением нового 1938 года. В конце декабря 1937-го к портному Александру Ивановичу Катуну, жившему здесь в квартире № 3, нагрянули гости. Как ни стеснил визит старого мастера, огорчений по этому поводу он не испытал. Ведь приехал не кто-нибудь – Александр Иванович Куприн!

Дом № 10

Дамский портной Катун пользовался до революции большой популярностью. Он был знаком со многими писателями и артистами. С Куприным Катун дружил с давних пор: Александр Иванович нередко ночевал на квартире у портного (вначале на улице Жуковского, потом на Николаевской), сочинял экспромты на его семейные торжества. А в 1912 – 1913 годах состоялся своеобразный «обмен любезностями»: вначале Куприн праздновал 25-летний писательский юбилей и Катун был его гостем, а потом 25-летие своей трудовой деятельности отметил уже портной – а писатель был у него почетным гостем...

В мемуарах опереточного актера Николая Радошанского есть красочный эпизод, связывающий вместе Куприна, Катуна и Николаевскую улицу. Действие тут происходит в предреволюционную пору.

«Мы возвращались домой вместе с А.И. Куприным и его другом, цирковым артистом клоуном Жакомино. На дворе стоял лютый мороз. Несмотря на теплые меховые шубы, мы поеживались от пробиравшего нас холода. На Николаевской улице (ныне ул. Марата) к нам подошла молодая женщина в ярком не по сезону капоре. Она была легко одета и дрожала от холода. Это была, как тогда говорили, "ночная фея".

"Фея" обратилась к Куприну и что-то пробормотала. А.И. Куприн пристально посмотрел на нее, затем неожиданно снял с себя дорогую шубу с бобровым воротником и накинул на плечи женщины.

Этот поступок так потряс женщину, что она не могла произнести ни одного слова. Слезы катились по ее щекам. Она пыталась схватить руку Куприна, чтобы не то пожать ее, не то поцеловать, но тот ускорил шаги, а потом побежал. Мы нагнали Куприна и втроем зашли к его другу портному Катуну, жившему на этой же улице. Катун оставил Куприна у себя ночевать».

Встреча в 1937 году, после долгого перерыва, не могла не порадовать обоих. Куприн с женой только-только вернулись из многолетней эмиграции, они с жадностью впитывали новые впечатления. Несомненно, Катун стал для Куприна одним из главных проводников по новой советской жизни.

Печалило одно: Куприн тогда уже не мог похвастаться крепким здоровьем. И несмотря на то, что власти предоставили ему самые лучшие условия, дали квартиру, куда уже скоро Куприн переехал от Катуна, прикрепили отличных врачей – Александр Иванович не прожил на родине и года. Неизлечимая болезнь поставила точку в его биографии.

Портной Катун присутствовал на похоронах писателя.

У этого человека могли поучиться размаху даже американцы. Выходец из провинциальной еврейской семьи Абрам Иосифович Дранков, ставший в крещении Александром Осиповичем, тратил тысячи на создание вокруг себя блистательного антуража. Дорогой автомобиль, гардероб размером в сотню костюмов, свита из арапчонка и корейца, многочисленная прислуга, загулы в элитных ресторанах – все это создавало славу нувориша, живущего и действующего на американский манер.

На фоне всего этого великолепия сам Дранков выглядел достаточно забавно: «Маленький, толстый, толстогубый, с ярко-рыжими волосами, всегда потный, спешащий, жестикулирующий».

Впрочем, Дранкову было чем похвастаться и в профессиональном плане. Человек бешеной энергии, он сумел быстро выбиться в люди. Вначале стал модным столичным фотографом, парламентским фотокорреспондентом европейских газет. Узнав о рождении кино, отдал все силы новому искусству. Как вспоминал его знакомый, «человек он был очень оборотистый... Он очень хорошо понимал, из какого куска дерьма можно сделать миллион».

Миллион Дранков сделал быстро: потому что поспевал быть первым. Первым в России снял игровой фильм на сюжет народной песни «Из-за острова на стрежень». Спустя полтора месяца выпустил на экраны первую русскую комедию – «Усердный денщик». Первым показал кино царской семье. Первым снял на кинопленку Льва Толстого. Есть, кстати, забавная легенда о том, как Лев Николаевич долго отказывался от съемок и как его переубедил Дранков. Со своим аппаратом он спрятался в дощатом туалете Ясной Поляны и приготовился снимать гуляющего Толстого через щель в досках. Действительность превзошла ожидания: появившийся граф направился прямиком в сортир. Правда, попасть туда не смог, только зря дергал ручку двери. После этого Дранков показал свою запись Толстому и его домочадцам и под всеобщий хохот получил право снимать кинохронику...

Дом № 12

Дранковская «фабрика кинематографических лент», открытая им на волне успеха, не один год находилась в доме на Николаевской ул., 12. Здесь жил и сам пионер российского кино. В то благополучное время Александр Осипович вел себя по-барски и заложил, среди прочего, одну сомнительную кинотрадицию: «Все начинающие киноактрисы не должны были миновать его спальни (если можно так мягко выразиться). И каждая была в нем заинтересована, потому что мечтала стать королевой экрана... Это никогда не удавалось, так как Дранков, как правило, их не снимал».

Но уже довольно скоро дела Дранкова пошли на спад. У него появились серьезные конкуренты, а сам Александр Осипович слишком много тратил денег, слишком беспорядочно вел дела. Впрочем, еще один раз удача ему все-таки улыбнулась: шестисерийная картина «Сонька – Золотая Ручка» приобрела бешеную популярность.

Революция поставила крест на кинокарьере Дранкова: он эмигрировал в Константинополь, где устраивал тараканьи бега, открыл собственный театр-кабаре – но так и не смог добиться серьезного успеха. А потом Александр Осипович очутился в США, где тоже пытался заняться кино, но безуспешно: там хватало своих пионеров. Остаток жизни он провел в Сан-Франциско, где вернулся к занятиям фотографией и никак не роскошествовал (хотя и есть легенда, будто он снова сумел стать миллионером)...

Интересно, что привело Дранкова именно в дом № 12 по Николаевской? Ответ на этот вопрос вряд ли когда-нибудь найдется. Но получилось очень символично, ведь именно этот дом, как никакой другой, на улице Марата связан с историей кино.

М.П. Домашева. Фотопортрет работы М.А. Шерлинга

С конца XIX века до самой революции домом № 12 владело семейство Фуфаевских. Один из членов семьи, Леонид Фуфаевский, какое-то время жил здесь, и он же перестроил здание по собственному проекту. А историки питерского кинематографа знают: одна из самых известных архитектурных работ Л.Л. Фуфаевского – здание панорамы «Голгофа», которое потом несколько десятилетий было занято кинотеатром «Колизей».

И еще веха: за несколько лет до революции в доме № 12 поселилась актриса Мария Домашева, хорошо известная советскому зрителю по фильму «Депутат Балтики» (жена профессора Полежаева) и другим. Дореволюционной публике Мария Петровна была больше знакома как ведущая актриса Александринского театра, участвовавшая во многих его знаменитых спектаклях...

В этом доме Домашева жила больше тридцати лет.

«Было это еще в Союзе. Еду я в электричке. Билет купить не успел.

Заходит контролер:

– Ваш билет? Документы?!

Документов у меня при себе не оказалось.

– Идемте в пикет, – говорит контролер, – для установления личности.

Я говорю:

– Зачем же в пикет?! Я и так сообщу вам фамилию, место работы, адрес.

– Так я вам и поверил!

– Зачем же, – говорю, – мне врать? Я – Альтшуллер Лазарь Самуилович. Работаю в Ленкниготорге, Садовая, шесть. Живу на улице Марата, четырнадцать, квартира девять.

Все это было чистейшей ложью. Но контролер сразу же мне поверил. И расчет мой был абсолютно прост. Я заранее вычислил реакцию контролера на мои слова.

Он явно подумал: "Что угодно может выдумать человек. Но добровольно стать Альтшуллером – уж извините! Этого не может быть! Значит, этот тип сказал правду".

И меня благополучно отпустили».

Сергей Довлатов. «Записные книжки».

Дом № 14

Интересно, почему Сергей Довлатов назвал именно такой адрес: ул. Марата, 14. Знал ли, что у этого дома особенная история, тесно связанная с литературой и с книгами? Или просто сказал по наитию?

Ответа на этот вопрос нет, хотя знать о прошлом дома №14 Довлатов вполне мог. Висит же с 1949 года на фасаде здания мемориальная доска:

«В этом доме

с 1775 г. по 1790 г.

жил

выдающийся русский

писатель-революционер

Александр Николаевич

РАДИЩЕВ

Здесь

он напечатал в собственной

типографии книгу

«Путешествие из Петербурга в Москву»»

Доска, к слову сказать, полна ошибок. И пунктуационных (отсутствие точек, кавычек в названии книги) и исторических. Ну не жил тут Радищев с 1775 года!

Биография писателя давно написана, притом весьма подробная – и в ней дому на Грязной улице уделено солидное место. Известно, что вначале в этих краях жило семейство Рубановских, а когда Радищев женился на Анне Васильевне Рубановской, то поселился вместе с новыми родичами. Участок Рубановских был немаленький, от Грязной улицы он шел чуть ли не до Лиговки. Супруги Радищевы жили поначалу в деревянном доме, стоявшем в глубине участка – и лишь в начале 1780-х Александр Николаевич решил строить собственное жилище.

Тогда-то и был возведен двухэтажный каменный дом фасадом на Грязную улицу. При доме были сад с многочисленными деревьями, пруд, березовая аллея.

Много всего пережил Радищев в доме на Грязной. Тут рождались его дети, тут скончалась вскоре после родов его жена. Сын Радищева записал потом со слов отца печальные подробности: «Вдруг в одно утро ударили в трещетки по причине случившегося пожара. В Петербурге было тогда такое обыкновение. Анна Васильевна была пуглива, нрава впечатлительного и хотя веселого, но скоро переходила к грусти. Медики говорили, что молоко поднялось кверху и она, еще слабая, не могла перенести этого кризису».

Все эти годы Радищев писал «Путешествие из Петербурга в Москву». А когда счел книгу готовой, купил печатный станок и литеры – и создал на втором этаже дома небольшую типографию. Для пробы отпечатал «Письмо к другу, жительствующему в Тобольске, по долгу звания своего», а потом уже принялся за «Путешествие».

Скандал по выходе книги был велик. В гнев пришла сама Екатерина II. В августе 1790 года Радищева арестовали, потом – суд, смертный приговор и замена его на ссылку в Илимск.

А.Н. Радищев

Почему расправа оказалась столь суровой, читатель может узнать из множества посвященных Радищеву книг. А нам здесь вряд ли стоит пускаться в исторические дискуссии. Приведем лишь мнение о радищевской книге одного весьма авторитетного читателя – Александра Пушкина. «"Путешествие в Москву", – причина его несчастия и славы, есть, как уже мы сказали, очень посредственное произведение, не говоря даже о варварском слоге. Сетования на несчастное состояние народа, на насилие вельмож и проч. преувеличены и пошлы».

И еще, тоже пушкинское: «Какую цель имел Радищев? Чего именно желал он? На сии вопросы вряд ли бы мог он сам отвечать удовлетворительно. Влияние его было ничтожно. Все прочли его книгу и забыли ее, несмотря на то, что в ней есть несколько благоразумных мыслей, несколько благонамеренных предположений, которые не имели никакой нужды быть облечены в бранчивые и напыщенные выражения... Они принесли бы истинную пользу, будучи представлены с большей искренностию и благоволением; ибо нет убедительности в поношениях, и нет истины, где нет любви».

Через семь лет после выхода «Путешествия из Петербурга в Москву» в газете «Санкт-Петербургские ведомости» появилось объявление: «Продается каменный господ Радищевых дом с деревянного, довольно обширною... пристройкою со всеми к дому принадлежащими службами и с фруктовым садом; также продается при нем довольно пространное место».

А. С. Даргомыжский

Покупателем стал тогда генерал-майор Корсаков, и с этого момента радищевский дом стал переходить из рук в руки. Менял он не только хозяев, но и жильцов. По предположению историков, именно здесь обитало в 1832 – 1836 годах семейство Даргомыжских – и в том числе Александр Даргомыжский, будущий знаменитый композитор.

Вообще точный адрес Даргомыжских неизвестен, а указанием на Грязную улицу стали воспоминания одного из друзей Даргомыжского Владимира Соколова. Тот много лет спустя ехал с композитором на извозчике; дело было ночью, и случилась вот какая сцена:

«Дорогой мы, конечно, разговаривали. Уже мы были близко Моховой, где жил Александр Сергеевич. Вдруг извощик поворачивается к нему, и говорит: "А позвольте, барин, спросить вас: ведь вы Александр Сергеевич Драгомыцкий!" – "Да, отвечал он, а ты как меня знаешь?" – "Да ведь вы прежде изволили жить на Николаевской улице, когда она еще называлась Грязною". – "Да, жил; да ведь это когда же было? Я уж лет 15 как живу на Моховой". – Правда, барин, это давно было. Вы жили в доме... (тут извощик назвал фамилию домовладельца), а подле него был извощичий двор, на котором жил я. Вы и сестрица ваша, Софья Сергеевна, часто присылали на наш двор лакея за извощиком, и я много раз возил вас и вашу сестрицу". – "Хорошо; да как же ты теперь то узнал меня? через столько лет, ночью, в темноте"? – "А по голосу, батюшка, по голосу"...».

К этой сцене Соколов дает свой комментарий: «Здесь, кстати, замечу, что у Даргомыжского был странный голос, подобного которому я никогда ни прежде, ни после не слыхивал. Это был какой-то хрип, смесь звука детского голоса с звуком голоса взрослого человека, который осип. Это произошло от того, как он сам мне рассказывал, что когда ему было около 18 лет, то он нечаянно застудил явившуюся у него корь. Сыпь перешла на легкие, и он только каким-то чудом спасся от смерти. Но после этого у него навсегда остался этот странный звук голоса».

Вот так «пискливое сопрано» Даргомыжского позволило историкам установить, что композитор жил на Грязной. Только вот в каком доме? По адресным книгам было выяснено, что извозчичий двор находился во дворе дома № 12. Из этого родился вывод, что Даргомыжские жили либо в доме № 10, либо в доме № 14. Поселить состоятельную семью в одноэтажный дом Уварова (№ 10) историки не решились. Значит, осталось одно – радищевский дом!

Каким был Александр Сергеевич Даргомыжский в те годы, которые он провел на Грязной? Молодой чиновник, уже добившийся успехов по службе. Светский молодой человек, завсегдатай многих салонов. «Очень бойкий фортепьянист». Именно в эти годы Даргомыжский подружился с Глинкой, встречался и говорил с Пушкиным. Словом, стал человеком известным, хотя об истинных его дарованиях подозревали еще немногие...

Вполне мог общаться Даргомыжский и с другом Пушкина, тогдашним министром юстиции Дмитрием Дашковым. Дмитрий Васильевич был одним из немногих людей, о ком современники всегда отзывались с уважением. Он не только дружил с Пушкиным, но и состоял в числе основателей знаменитого «Арзамаса», имея там прозвище Чу...

Имя Дашкова упомянуто тут не случайно. Хотя министр уже вскоре ушел из жизни (всего-то пятидесяти лет от роду), члены его семьи вписали в историю дома № 14 несколько страниц. В самой середине XIX века хозяйкой дома была вдова Дашкова, а потом дочь Анна, вышедшая за генерал-адъютанта Адама Ржевуского.

Новоиспеченная госпожа Ржевуская принялась за перестройку дома по проекту зодчего Карла Андерсона. Именно тогда фасады здания были оформлены в стиле необарокко. И если в радищевском доме числилось девять окон по фасаду, то с 1850-х годов в нем стало по фасаду 17 окон.

Увы, век Анны Дмитриевны Ржевуской оказался еще короче, чем век ее отца: она скончалась 26 лет от роду. И дом снова начал переходить из рук в руки. Были и новые перестройки, после которых здание стало четырехэтажным и приобрело нынешний облик...

А с конца XIX века это был уже не только жилой дом, но и настоящий промышленный центр. Здесь работали самые разные предприятия. На исходе XIX столетия тут находилась обувная фабрика, в начале века XX – «Петербургская прядильня искусственной шерсти». А в советские годы и того краше: в 1920-е – мыловаренный завод «Арс» и мастерская пластыря для крыш, а в начале 1930-х – крахмально-терочный завод кооператива «Вкуспром»...