Текст книги "Падшие к небесам"

21

Он чувствовал на себе её взгляд. Ей понравилось, как он переключает кепку. О, да, она сегодня будет прокручивать это момент снова и снова. После Амины это было его счастливая козырка. Она тоже говорила, что когда думала о нем, сразу вспоминала её. И когда они летали, она тоже была на его голове. Его талисман. А теперь он перекочевал в голову этой кареглазой пацанке. Амина тоже была бойкая, но только внешне. А эта просто вышка. Даже не скрывала, что прибалдела, когда он взял воду. Сейчас, наверно, сидит за уроками, а в книжке вертится его кепка. Или моется в душе и вспоминает его руки. А, может, смотрит из окна, ищет его. Ему казалось, что он угадал все варианты. И когда прокручивал их, то ощутил, как что-то подрагивает в воздухе. Её вибрации. Она уже посылает их ему. Он закатил глаза и хохотнул. Как он скучал по этому ощущению. Свежая Селемина. Его третья гурия. Найти такую не просто. Он уже боялся, что среди этих похотливых овец уже никогда не воссияет настоящая особь. У них похожий запах. Теперь он понял, как их находить. Он водил пальцем по махрам над шторками. Прямо как на кепке у императрицы У. Ей бы очень подошла такая. Может, он отдаст свою козырку в ателье и задарит ей. Пусть почувствует себя владычицей. Он ощущал, как низ живота наполняется теплом. Ему надо хапнуться. Умножить триумф. Он уже чувствовал её икры на своих ляжках, когда топишь под 200 вдоль моря. Вдыхая соль, вдыхая под ноль. Он проехал 15 этажный сникерс. Уже не подойдет. Забились как муравьи. Да и центр почти. Не стоит рисковать. Только не с ней. Как же она пахнет! Ей он найдёт гнездо ещё выше. Вроде южнее радиозавода тоже котлован вырыли не слабый? Взвизгнув убитыми покрышками он устремил свой дарк-джет прочь от школы.

22

– Итого у нас два газелиста скидывавших строительный мусор на несанкционированной свалке возле леса. Ещё подросток, заехавший в лес вместе с компашкой кентов с довольно смутными намерениями. Это что касается любителей природы, которые все достались Тагиру. Кстати, надо проверить показания кентов.

– Уже! – победно вскинул дырокол Тагир, – Один из них братишки знакомый. Они в перископ поездку выкладывали. Братишка смотрел и подтвердил, что до шести минимум они куролесили. На минут десять трансляцию прервали правда. Потом с красноречивыми глазами продолжили эфир. Никто черную копейку или что-то вроде не видел. Хотя таких свидетелей я бы расчет не брал, даже, если бы они что-то видели. В их состоянии они могли и черную копейку видеть, и ушастую телогрейку, и злую карамельку…

– Понятно. Теперь те, кто заехал непосредственно во двор. Два таксиста. Один привез подростка из школы в районе трёх. Белая Приора. Родители подтвердили заказ, да Саида?

– Да, – махнула Саида, раскладывая чашки.

– Другой взял заказ из дома в районе четырёх. Пассажир – жительница дома 52 лет. Вышла у поликлиники. И кого я забыл?

– Синий форд-мондео. Заехал без десяти пять. Живет в доме, 7 этаж. Приехал с работы. Машину не видел, в подъезде ничего не слышал.

– Теперь мои машинки. Серая гранта тоже таксист, тоже привез школьника, тоже в районе трёх. Нормальные школьники пошли. Что бы меня родители на моторе со школы возили?

– Мажоры че. Там хаты знаешь сколько стоят? Ошалеть, хаты есть, а лифта нет. Чисто шахту на каждом этаже сеткой обтянули, чтобы типа не упал никто. Тросы кинули, а кабина в фойе киснет. У меня дядька тоже так заехал. Через два месяца только все доделали.

– Да не может быть, что даже дверей нету? Я даже не обратил внимания.

– Вы пока с портфелем возились, я прочекал. Там же лифт с лестницы не видно. Я зашел, смотрю такой… понятно всё. Был бы у меня такой застройщик, я бы его вниз головой в эту шахту бы окунул.

Адиль смотрел сквозь блокнот, покусывая ножницами из пальцев щетинистый подбородок. В голове что-то вертелось, но он не мог ухватить. Будто вспоминаешь сон, который тем быстрее вымывается из памяти, чем сильнее стараешься вспомнить, или фильм, когда услышишь знакомую фразу или мелодию.

– О, ну всё, сеанс связи с потусторонними бяками открыт. Лей-лей заварку, Садоха.

– Куда? – Адиль взглянул на обоих, будто они только что вошли, как всегда делал выходя из подобного состояния, – Тьфу ты. На чем я остановился.

– Ты не остановился начальника, ты за ручник дёрнул и отлетел в другое измерение. Саида, вот сколько ты мне заварки начислила – шефу ещё столько же.

– На современных школьниках, которых на такси домой со школы привозят, – подсказала девушка, прикрывая улыбку.

– Да, спасибо. И черная тойота. Риелтор. Во двор заезжает пару раз в неделю. Возит потенциальных покупателей.

– Не кисло напродавал риелтор. Че за? А королла. 2000 год. Ну тогда не особо и напродавал. Правильно, дома надо доделать, а потом людям предлагать.

– Итого, никто не видел черного хетчбэка. Никто ничего не слышал. Фактически единственный кто мог что-то нам сказать – это форд. Но купи он апартаменты хотя бы на пяток этажей повыше, тогда может быть у нас и был бы свидетель. А так пока только мой Алексей Николаевич и остается.

– Твой прям? Саида, надо что-то делать с шефом. Так, глядишь, потеряем бойца без женского-то внимания, – заметив, что вгоняет девушку в краску, Тагир переключился на Адиля, кинув в него барбариской – Ну ты гляди, опять у него сеанс связи!

23

Перед ним стелилась изломанная серая лента дорожного полотна Казбековской магистрали. Адиль проехал переезд через городской канал, в фарватере которого не замороченные предприниматели плодили свои мойки. По бокам растянулись эклектичные вереницы ворот, за которыми стелились лоскуты жилой зоны первой Махачкалы. Местность, ещё недавно представшая с высоты птичьего полета, теперь раскинулась в трехмерном обличии. После светофора он свернул на первую улочку, секущуюся от магистрали. Адиль давно не колесил по здешним переулкам. За окном расползался броуновский паштет поселковой архитектуры. Засыпанные гравийкой дорожные оспины, рубцы бетонированных латок на раскисших тротуарах, бубоны застывшего раствора на стыках пристроек. Адиль начинал понимать, почему в его краях так много гор. Потому что любоваться красотой родной земли лучше свысока.

Остановившись неподалёку от сгорбленного дуба, одного из излюбленных рандеву дилеров и наркоманов, Адиль погасил фары и опустил кресло. Отголоски освещения с магистрали добавляли дереву мистический антураж. Казалось, что букли коры вот-вот разойдутся, ствол провалится, обнажив мертвенно-черную брешь и оттуда, разрывая провисающие волокна луба, выскачет Кристофер Уокен, дабы копытами возмездия затоптать самых обнаглевших гаишников. Или же смердящий предательством разбойник укроет в дупле горсть дукатов из общей доли, но перед этим как следует попыхтит, выгребая оттуда окурки, пакетики чипсов и сока, дырявые бутылки, ботинки, прокладки, памперсы, закладки и в результате потонет в выгребанной горе, так и не свершив свою тщедушную, подлую затейку.

Адиль представлял, как корни выползают из земли, заворачивая и утаскивая разбойника на корм живущей под деревом жабы, когда к его стволу прильнул один из местных хоббитов. Адиль погасил беломор и выкинул через заднее стекло. Через некоторое время помятому натуралисту составил компанию ещё один. Братья кумарио нарезали вокруг дерева десятый круг, на финише каждого лупая в телефон, когда мимо адилевого фольца проплыла копченая двенашка. Обоих как прицепом потянуло за машиной. Один из нариков сел вперед, второй присел на лавочку под деревом. Над панелью зажглась лампочка, высветив последние па братских рукопожатий совершенно чужих друг другу людей. Адиль дал им несколько минут на лицемерные прелюдии о делах и заботах друг друга и завел машину. Затем рывком подкатил к двенашке, перегородив проезд, и выставил на крышу игривый колпачок. Лавочка опустела в мгновение ока. Второй исчез так быстро, что Адиль не удивился, если бы обнаружил его на дереве мимикрирующим под ветку.

Следователь приспустил окно, помахал застывшему водителю и пальцем пригласил составить ему компанию, оставив на время пасажира тета-тет с его газами. Из машины, сияя цепочкой поверх болотной обтягивающей водолазки, вышел коренастый, но уже округляющийся мистер позитив. Он давно не видел Адиля, но его дымчатый пассат запомнил навсегда. Разведя руками с физиономией феи, застуканной на отправлении малой нужды, он, постукивая деревянными каблуками, направился к пассажирской двери иномарки.

– Ваша служба ведь в натуре не видна, – проурчал кайфовладелец, просовывая голову в открытую дверь.

– А то. Падай, Курбик.

– Не лицом вниз, надеюсь?

– Не, пока что жопой.

Курбан, один из самых трудолюбивых и доступных барыг на районе, заполз в салон и плюхнулся на сиденье, выгнав воздух из мягкой кожи.

– Не бзди, Курбик. Курбик Рурбик.

– Да это обивка твоя, начальник.

– Да не может быть. Че как бизнес? Растёт? В прямом и переносном смысле.

– Ну не так, чтобы, прям, растет, но не чахнет.

– Чъах не чахнет да? Короче, Курбан. Пробиваешь по всем своим – не продавал ли кто типу на черной копейке, четверке, четырке или девятке. Пятнадцать лет, короткая стрижка, глаза зелёные…

– Адиль, да никогда в жизни! Ты о чём говоришь, друг? Я любого своего берунка возле школы увижу – размажу там же.

– Ты дослушай, – отмахнулся от дешевой патетики собеседника Адиль, – Она с ним могла быть. Если вдруг вспомнят, то, как ещё раз пихнут ему, номера чтобы срисовали, понятно.

– Не вопрос.

– Всё – свободен. А то этот скопытица сейчас у тебя.

– Тебе не надо?

– Ну клацни бошку одну. Запах бодрый.

– Адиля, я сейчас её достану, у тебя стекла запотеют, я тебе говорю, – загоготал Курбан.

Адиль редко когда позволял своим мехам такое изобилие. Он предчувствовал, что сейчас человек, которого он ищет, пребывает в похожем состоянии. Это было что-то вроде попытки сжиться с уродцем, проникнуть в его больную голову. Наверняка, он не раз окидывал взглядом здешние окрестности, наблюдая за плутающими малолетками, которые нет-нет да и промелькнут в такой час, когда их сверстницы досматривают кино на СТС. Он представлял район как свои угодия, где он, как удалой шевалье, высматривает молодых лошадок, что бы открыть им их пегасову стезю. Он расправит им крылья, и вместе они взмоют высоко, попирая облака, туда, где им не нужен будет воздух. Они останутся ждать его там, в туниках лунного света, пока он не найдёт последнюю.

С горки была видна почти вся первухинская малоэтажная простыня, смятая, пропитанная очарованием, налета которого не избежать даже самым невзрачным городским панорамам после захода солнца. И только каланчи подсвеченных кислотной палитрой высоток коверкали весь ландшафт. Адиль сполз с капота, ещё раз вдохнул подсоленные литры вечерней прохлады и вернулся в машину.

24

Надирая в первый раз уши Адилю, когда мать обнаружила у него в носках сверточек с травой, отец делал это скорее, чтобы успокоить жену. Мать всегда верила в целебную силу затрещин, и не поняла бы мужа, если бы тот просто поговорил с ребенком. Когда отец, набивая его как лянгу и придавая ускорение, когда тот падал, дергая за ухо, препроводил в свой кабинет и закрыл дверь первокурсник юрфака Атилов был готов к отцовой фаталити. Но как только замок в двери щелкнул, отец сел в кресло и, закинув лодыжку на колено, принюхался к свертку. Усмехнувшись, он пренебрежительно откинул его на тумбочку и взглянул на Адиля то ли с жалостью, то ли с любопытством.

– Адиль помнишь, я тебе объяснял, почему трусость – это самый страшный из грехов.

– Да, папа.

– Повтори, пожалуйста, мальчик мой, что я говорил.

– Потому что она влечёт за собой остальные.

– Сын, с тем, что мать нашла у тебя та же история. Ты меня понимаешь?

– Отец я не для себя…

– Вот видишь. Ты боишься сказать мне правду, а теперь ты врешь родному отцу. И если я тебе поверю, ты воспримешь это как данность, что отца можно легко провести. А дальше ты перестанешь уважать меня. Пожалуйста, не разочаровывай меня, Адиль, – Отец постучал пальцем, который показался Адилю жестче арматуры, – Я прекрасно знаю, что это и к чему она тебя приведет. Это очень важный момент для тебя сынок. Хвала Всевышнему, что ты у нас такой дурачок, что пришел вчера пьяный и оставил свою «догонялку» в грязных носках, плюхнувшись на диван. Хвала Всевышнему, что мы обнаружили это сейчас, когда ты только начинаешь учиться.

Адилю казалось что если, на него сейчас вылить стакан воды, то комната заполнится паром, не успев вода добежать до плеч. Он и вправду взял эту проклятую пятку, что бы ночью, когда родители лягут, аккуратно догнаться во дворе.

– И ладно ты был бы неспособным к учебе. Ты же мозговитый парень, сынок. Вспомни, ты и половину своих стараний не приложил, а закрыл сессию с одной четверкой всего. Я могу тебя побить ещё, но это ничего не изменит. Вот сейчас, не выходя из этой комнаты, ты примешь для себя решение по какой дороге ты пойдешь. Адиль, подумай, и честно ответь себе, что ты для себя решил. Стать податливой, ленивой, вечно винящей других посредственностью или взять себя в руки и стать хозяином своей жизни. Решай сынок.

Адиль тогда просидел в спальне около часа. Поначалу, тупо боясь выходить. Он смотрел на сверток, к которому отец, выходя, даже не прикоснулся. Он прокручивал в голове слова отца, даже не столько слова, сколько интонацию. Он был так готов к отцовскому гневу, ругани, но меньше всего ожидал услышать в его голосе волнение, которое после сменилось чем-то ласковым. Потом он понял, что это было разочарование. Отец всегда будет любить его, даже когда будет разочарован в нем, и перестанет чего-то от него ждать. Ему стало трудно дышать, от нарастающего, скручивающего внутренности чувства стыда. Он приложил ладони к пылающим щекам и ударил себя за то, что мог так подумать об отце. Ведь он не мог вспомнить, когда отец бил его, кроме сегодняшнего дня. Но больше всего он ненавидел себя за это волнение в голосе отца. Тогда Адиль понял, что для него самое страшное на земле – он был готов быть для отца боксерской грушей, но только не слышать ноток разочарования в его голосе. Он схватил сверток, выбежал из комнаты и смыл его в унитаз. В глаза отцу он смог посмотреть только через несколько дней, но и тогда еле-еле смог сдержать подступившие слёзы.

Но он не сдержал их сейчас, сидя в машине перед дверьми бара, вспоминая этот случай. Как же отец был прав: эта дрянь всегда ведет под руку остальных. Но сейчас он был не в силах устоять перед желанием залить алкоголем обезвоженные глаза. Желание, которое всасывает все остальные душевные порывы, и разгорается тем сильней, чем больше тебя отпускает конопляная лапа. Адиль крутанул корявый полутулуп и, хлопнув дымчатой дверцей, зашагал к дверям одной из самых фешенебельных пивнушек на районе.

Официантка напомнила ему Саиду. Саиду два ребёнка спустя. Повиливая налитым тазом девушка семенила к его столику. Затянутая в фирменный фартук заведения талия пружинила, образуя складки на черной ткани. Чмокнув невидимого комарика перед носом, официантка похлопывала замочком из кистей по пояску фартука.

– Бокал светлого и шамайку, чтоб такая же вкусная была на вид, как и ты, Фарида.

Польщенная девушка погладила бейджик, засветив хищный маникюр. Развернувшись спиной она дала Адилю возможность разглядеть все свои преимущества и направилась к стойке. По ту сторону фартука преимущества были очень даже. Он выгрыз из пачки последнюю сигарету и потянулся к соседнему столику попросить огня. Вдруг половина зала с криками подорвалась, и Адиль машинально потянулся к кобуре. Не нащупав привычного выступа на ремне он вспомнил, что оставил пистолет в сейфе. Адиль обернулся и только сейчас заметил, что на подвесном экране позади него футбольная команда его родного города царапается в надежде отыграть хотя бы один гол у парней в красном. Он проследил несколько корявых передач, будто ему они были тоже интересны, и развернулся обратно. Фарида, играя похотливыми проблесками в аквамариновых линзах, приближалась к столику, держа бокал и тарелку на уровне груди. Ему показалось, что девушка немного сжимает свои прелести, дабы придать им максимальную притягательность.

– Спасибо, кормилица. Какие глаза у тебя интересные.

– Это не мой цвет. Нравится?

– Интересный такой. Вот бы взглянуть в твои настоящие. Тебе не тяжело в них работать?

– Да вроде нет. Я недавно их ношу.

– Прям всю смену можешь, не снимая, в них ходить?

– Я выносливая, не переживай.

– И до скольки у тебя смена?

– А что?

– Да так, я окулист, просто. Могу бесплатный осмотр провести. Ну а дальше как пойдёт. А то я просил шамайку, а ты мне рыбца принесла.

– Так это же ша… – девушка наклонилась к тарелке вглядываясь в рыбу. Взглянув исподлобья на Адиля, она не спеша разогнула спину. Поигрывая бровками, она перехватила его взгляд, направленный чуть левее бейджика, и разомкнула губы.

– До одиннадцати. Сильно не пей.

Он уже почти влюбился в Фариду, когда та предложила сама сесть за руль. Наминая ручку автоматической коробки, она пристально оценивала дорожную обстановку, прекрасно зная, что пассажир не сводит с неё глаз. Адиль ошибся насчёт двух детей. Ему даже стало немного некомфортно, когда он узнал, что из-за него 7 летний Ризван останется ночевать у бабушки. Но бабушка была просто чудо и баловала любимого внука клетками киндеров и ксилофонами твиксов, так что малец вряд ли был опечален предстоящей ночевкой. С кухни бара Фарида урвала контейнер креветок и почти нетронутую тарелочку семги, так что в магазин они заехали только за бутылкой полусладкого и рожками с варёной сгущенкой. До морепродуктов они добрались только через час после приезда в Адилеву однушку, слизывая друг с друга остатки варёнки.

25

Они договорились встретиться с Хайбулой у шоколадной высотки в обед. Адиль проспал все будильники, которые с радостью сработали бы останься в телефоне хоть жменя ампер. Разъезжающие глаза выхватили цифры 11:50 поверх мятых прядей Фариды. За столь внезапный подрыв с мягчайшего ложа голова отомстила Адилю серией пульсаций, от каждой из которых его череп мог раскрыться как бутон пиона. Жадно втянув остатки похмегеля из тюбика, будто астронавт после суток в открытом космосе, он послал пятисоткой воздушный поцелуй показавшейся из-под одеяла Фариде и скрылся за дверью.

До бисквита ехать было не больше пяти минут, так что он успел прикупить ледяную полторашку горной воды, напиться, умыться и хоть как то привести себя в порядок. Его не сильно заботило как Хайбула отнесется к его состоянию. Договариваясь о следующей встрече, когда они возвращались со столовки, ничего конкретного о её цели он не говорил. Единственное что Адиля заботило, это его пунктуальность особенно по отношению к старшим по званию. Эту привычку он унаследовал от отца вместе с машиной, деньгами на квартиру, высоким лбом и седой прядью над ним. Как оказалось, торопиться было незачем. Адиль не знал, что Хауйбула унаследовал от своего родителя кроме выразительного черепа, но пункта о своевременном приезде на самоназначенные встречи, видимо, там не значилось. Подложив бутылку под шею Адиль подключил телефон к прикуривателю. Экран заполонили смски пропущенных вызовов от Хайбулы.

– Упс, – пробасил Адиль, ткнув в последнее сообщение.

– Алло, Хайбула, салам алейкум.

– Да, валейкум салам. Ты уже подъехал? Заезжай внутрь, я во дворе.

Телепатировав сквозь шоколадные стены связку пардонов он покатил навстречу к Пунктуальбусу Хайблдору.

С последнего визита Адиля компактный дворик с пестрой детской площадкой по центру обзавелся крытой беседкой. На стенах мини-котельной прибавилось несколько граффити с Губкой Бобом, Патриком и, почему-то, Саб-зиро. Рисунки даже претендовали на некую художественность и авторское переосмысление, усадившее Патрика на идеальный шпагат. Видать, упоротая морская звезда, как представитель нового поколения, готовилась к схватке, решив закидать хладного старпёра его же сосульками. Странно, что рядом не было братишки Скорпа. Возможно, он притаился за стеной или ожидал своего появления, потому как зарубы без поддержки братишек в стране гор невозможны. Даже если его и не нарисуют, он всё равно нарисуется.

На беседку, украшавшей центр двора, очевидно, скинулись жители дома. Витые узоры позолоченной ковки явно выбивались из скупого ансамбля остальной инфраструктуры. На одну из кованных гроздей опирался Хайбула. Он махнул Адилю, чтобы тот не выходил, затушил сигарету о ботинок Боба и побрёл к машине. Пятница старшего коллеги очевидно тоже удалась. В руках он держал бумажный пакет и пустую баклашку.

По откренившимся пучкам редких волос на голове можно было судить, что следователь не зафиксировал свой отход ко сну, и долгое время не менял принятого положения. В уголках рта притаились чешуйки высохшей слюны и Адиль с пониманием протянул коллеге запотевшую полторашку. Кадык коллеги скакал как Марио под монеткой, когда опухший следователь, прикрыв глаза, опорожнял бутылку. Пластик хрустнул, намекая, что в бутылке не осталось ничего кроме стремительно сокращающегося воздуха. Хайбула блаженно выдохнул, и по стеклу разрослось пятно перегарного конденсата. Закинув на заднее сиденье ароматный пакет и пустую баклашку, он обратил припухшие плешки к Адилю, демонстрируя готовность ответить на все интересующие молодого коллегу вопросы.

– Ещё кого-то ждём? – усмехнулся Адиль.

– Да. Сидим – общаемся. Ожидаем пока вон в ту закопанную трубу за оградой лукнется какой-нибудь наркот.

– И потом мы сделаем ему атата?

– И потом мы сделаем его нашими глазами в этом дворе. А после поедем по другим закладкам и провернем идентичные операции, дабы обзавестись живыми камерами у каждой высотки на районе, адреса которых ты, мой сообразительный ассистент, предусмотрительно раздобыл после нашей последней встречи.

– Разрешите исполнять? – Адиль откинул своё кресло в лежачее положение.

– Без возражений. Меня тоже укладывай – сам поглядывай. И окошки приоткрой децл, а то как бы наша перегаура их не выбила к вечеру.

Закопанные по ноздри трубы были самыми трудоемкими ячейками с дурью для наркоманов. Но те же люди, которые были не в силах побороть свою зависимость, пресмыкаясь перед любой возможностью раздобыть кайф, отличались удивительным упорством, когда надо было вызволить из цепких недр солончака трубу с притаившимся на той стороне вожделенным свёртком. На это дело нельзя было идти с голыми руками. Необходим был инвентарь в лице лопаты, желательно саперной, перчаток и баклашки воды для размегчения безжалостного грунта. Но если ты будешь идти через весь двор с необходимым инвентарём посреди дня вряд ли тебя примут за молодого юната. Поэтому всё это нужно не иначе как привозить бок о бок с товарищами по несчастью. Перед тем как приступить к наркоквесту ушлые товарищи не раз наведаются во двор, фиксируя дворовый автопарк, дабы в час икс отслеживать новоприбывшие машины на предмет наличия в них возможных пресекателей на пути к заветной цели. Поэтому оба правоохранителя могли спокойно потчевать до наступления темноты в тонированной, комфортабельной капсуле, неспешно сливаясь с местностью и замыливая тревожное наркоманское око. И когда шабархеологи примутся за дело, Адилев фольц не будет вызывать никаких подозрений. Темнело ближе к пяти поэтому Адиль не сопротивляясь позволил морфею сомкнуть свои лапы и пребывал в них до 6 часов, пока его не разбудил Хайбула.

– Всё, спасть отставить. Кушать будешь, – Хайбула потянулся к пакету.

В целофане томились пышные, аппетитно похрустывающие шавермы и пара бутылок холодного чая.

– А если я наоборот захочу?

– Терпи, боец. Я хотел предупредить, но телефон у тебя выключен был. А коли пожурчать, – Хайбула побарабанил по баклашке, – Тупой и ещё тупее видел? Её, надеюсь, хватит тебе?

Адиль ещё никогда не делал этого в машине. Но очень скоро ему, вероятно, придётся засветить чилипеппера, если наркопеды не явятся в ближайшие полчаса. Турецкая бандероль хоть и остыла, но слюногонного аромата не утратила. Хайбула при жевании, казалось, задействовал все лицевые мышцы и регулярно растопыривал уголки губ, как грустный клоун, сгребая с дёсен особо юркие овощи. Адиль потянулся к щели в окне, делая вид, что сплёвывает хрящик. Зачавкав увесистую ватрушку, оба приступили к наблюдению, бетонируя восточное яство персиковым чаем.

Радио в такой ситуации, судя по всему, исключалось, и Адиль решил воспользоваться услугами живого информагентства на соседнем кресле. Он знал, как любят взрослые опера, поучить уму разуму молодую кровь и понастольгировать о некоторых эпизодах из своей убойной биографии. Иногда старших коллег заносило так, что седели даже сценаристы НТВ, но Адиль всегда мог отшелушивать плевела бравады, мотая на ус нюансы и препоны, которые могут поджидать его по ходу службы.

– Когда вам как мне было, наркоманов наверно меньше было да?

– Не сказал бы, что меньше. Осторожнее были просто, человечнее чтоли. Ну и взрослее, естественно. Сейчас посмотришь на наших укурков, ну такое отвращение, если честно. Или они реально не в курсе, что после тридцати тоже есть жизнь? Вот сейчас нарисуются эти, допустим. Спрашивается, вот нечем ребятам заняться да – бабки насуетить, закинуть кому-то на счёт, приехать, раскопать, шухер-мухер. Весь вечер похерить и ради чего? Чтоб полкилометра отъехать, в этой же машине убиться и всякую дрочь в телефоне смотреть. Веселуха, просто, безудержная.

– Может им и впрямь нечем заняться? Ну, ладно, днём-там на тренировках балду попинают, на работу кто сходит. А вечером что им делать?

– А, ну зашибись альтернативу выбрали. Раз нехер делать со своей жизнью, давай-ка я её угандошу к двадцати пяти годам да. Угандошу мозги, печень, какие-никакие возможности, убьюсь в хламину и ништяк. Если они так на это смотрят, то че им можно сказать?

– Да они так глубоко не копают, скорее всего, – оба просмеялись и Адиль продолжил, – Просто сами себе предоставлены.

– А вот эта предоставленность злую шутку с ними и сыграет. Её прямое следствие – что? Необразованность, невежество. Образование ведь это давление в хорошем смысле. Тебя принуждают делать то, что впоследствии принесет тебе огромную пользу. А какие все новаторы-то, ой! Слов понавыучивали – смех один. Ослики, только вместо морковки – смартфон. И даже не осознают, насколько они вторичны в своем новаторстве, в этих своих открытиях, как надо, оказывается, жить. Недавно вот, дочка заявляет – «Папа, рассказывай мне, значит, что вы делали со мной первые семь лет моей жизни.» Там, в общем, кроются всё её проблемы, комплексы-шмомплексы. В интернете, дуреха, записалась в какую-то группу психологическую. Как это называется, забыл? Очередное умное, ни хрена не понятное, слово.

– Праймл-терапия, – напомнил Адиль, благодаря про себя психоликбезы, которые каждый раз устраивает Эльвира, когда они с Тагиром налопаются её хинкала.

– Во-во. Праймыл, захурмаймыл! И как послушно ж впитывают всю эту ерунду. А нормальное образование по барабашке. Такое, знаешь, позитивное невежество. История тоже по боку. Они даже в веках не ориентируются. Грозный, Македонский, Колумб, Дюма, Шамиль – ведь даже не смогут сказать, кто за кем шёл, уже не говоря чем эти люди знамениты. Ну, может, последних назовут ещё, ладно. А так, ещё и поправят – «В смысле люди? Грозный же не человек, это город. Лучший на земле». В телефоне напишут, что монголы на мотоциклах вторглись после поляков на квадрокоптерах – и это проглотят. Вместе с этим поразительная самонадеянность, удивительная вера в свои силы. Оно-то понятно, каждый день наблюдают задолбанных взрослых, которые не готовы объяснять насколько наивен их позитив, потому что все силы ушли на то, чтобы его жопу позитивную обеспечить. И не слушают же. Ваше время ушло, кричат. Алё, оболтус, – обратился Хайбула к освежителю, видимо, как собирательному образу оболтуса, – Я вдвое больше тебя живу, может-таки стоит прислушаться? Хотя бы узнать о моей жизни, когда я был в твоем возрасте? Не, отдыхай, старче, говорят. Мне зачем твои болячки слушать? Я интернет слушаю. Ну конечно – вся молодёжь же там, оно и воспринимается легче. Вся позитивная, чуть что – лови подколочку. Вот так всё и проржут.

– Но их тоже слушать надо, – Адиль не предполагал такого тематического крена, но таки решил вступиться за салаг, – это я вам как демографический пограничник, говорю. Много встречаешь взросляков, извиняюсь, которые откровенно не любят молодежь. Вот он их кроет, а сам уже заранее подготовил обвинение, раскидал какие-то перетянутые, сомнительные аргументы, что ни хрена они не знают, что вот он в их возрасте… и прочее. Ни в коме случае нельзя в разговоре с подростокм обнажать его глупость. Ну, если объективно, Хайбула, в чем-то они реально умнее, смышленее. Им же всё в новинку, они же даже не представляют, что есть срок годности не только у телефона, но и у позитива, вау-ощущения. Они, тупо, столько не прожили, чтобы чувствовать эту дистанцию между тем, когда ты реально хотел стать супергером и когда ты чувствуешь себя Тором, просто оплатив счёт за электричество. Они не понимают, что им выпало быть первым поколением, для которых средства аудио и видеосвязи, которое они носят в кармане и разбивают, случайно выронив, товарное изобилие, информационный бум – это норма. Постоянно забывают, что об их норме родители в их возрасте читали в фантастических романах. В общем, делайте скачуху на обязательный в этом возрасте болбоедизм, но и не сажайте на шею. А то там палец дашь – по копчик отхватят. Наглецы – это есть, и безбашенные через одного. Это не наши, кстати?

Вокруг двора проползла серенькая Приора и прижалась к проволочной ограде у заросшего камышом пустыря. Посадка машины немного приподнялась, и Адиль разглядел фигуру, проскользнувшую сквозь проем в металлической сетке. Раздался звон железа об асфальт. У оруженосца на заднем сиденье, видимо, тряхнуло руку, когда он протягивал снаряжение. Водитель отчитал неряшливого Санчо, набивая руль ребром растопыренной кисти. С застывшим на руле веером он оглядел двор, ворочая выпученными белками. Они были даже слишком белоснежными, особенно на фоне тёмных кругов под глазами, не смыкавшимися как минимум последние тридцать часов. Пробежавшись глазами по окнам, он наклонился в сторону ограды. Пальцы в произвольном порядке оседали на руле. Водитель долго разговаривал с оградой, и Адилю показалась, что сползающая рука вот-вот коснётся сигнала. В последний момент водила вернулся в исходное положение, поправляя рифленую шапку, будто готовясь к прыжку в бассейн. Задняя дверь с другой стороны приоткрылась, и оттуда показался холеный оруженосец. Судя по лицу, щекастый был не в восторге от всей затеи. Виновато покусывая губы, он прошел мимо пассата.