Текст книги "Созвездие Ворона"

Господин Берч после памятного заседания не тревожил леди Морвен, иллюминаты медленно приходили в себя. Скоро начнется снова мышиная возня, но ее эти интриги уже не будут касаться. Джо и Ирэн обвенчаны под бдительным надзором старого Короля по принятому в Ордене Великому Обряду. За них можно не беспокоиться, старый Джейкоб Цорес положит жизнь, лишь бы сохранить положение сына, каким бы образом ни было оно достигнуто. Даже если до него дойдет истинная подоплека дела! Даже если он поймет, что потерял в результате больше, чем потерял бы, оставайся на троне Захаржевская в качестве супруги Нила Баренцева. Джейкоб Цорес будет смотреть в будущее и надеяться на перспективы. С другой стороны, Гейл Блитс получил все, что хотел, и на какое-то время успокоится. Нет, отсюда ждать неприятностей пока не приходится!

Глава 6
Танафос, Петербург и Шотландия

Море сегодня было необычно спокойным. Нил-Нил смотрел на волны, лизавшие черные камни. На мгновение вспомнил лицо Роберта – недавнего своего наставника, покушавшегося на него, и нахмурился, закусив губу. Тата не раз еще мучила его расспросами – не снятся ли ему кошмары, может, лучше ему пока не гулять там, где все это случилось. Смешная! Она, наверное, думает, что можно уберечься от страха, запершись в доме. Нет, Том прав, конечно, – женщины ничего не понимают в войне! Чтобы победить страх, нужно не отсиживаться в укрытии, а действовать. Только вот пока у него не было такой возможности, оставалось верить, что папа Нил справится и сам. Он обещал, а Нилу-первому можно было верить.

Солнечные лучи прорезали угрюмую завесу туч. Нил-Нил прикрыл глаза рукой. Вспомнил, как вспоминал каждый день, покойного деда. О том, как тот находил среди забот время следить за облаками.

– Смотри, Нил! – говорил он, показывая рукой. – Правда, похоже на парусник?..

И старик замолкал, словно видел что-то среди облаков, недоступное другим, что-то очень важное. Нил часто смотрел на облака, но не видел ничего. Пока не видел.

Она слышала его шаги, и ей не нужно было оборачиваться, чтобы узнать их. Баренцев подошел и взял ее за плечи. Когда он коснулся ее, Татьяна закрыла глаза и откинула голову ему на плечо.

– Я боюсь! – сказала она еле слышно.

– За него, – понял он и посмотрел на берег, где стоял маленький Нил.

– Да!

– Мы рядом… – сказал он.

– Да, – она мягко высвободилась, прошла от окна к столу. Письменный стол леди Морвен вполне соответствовал ее королевскому статусу. На столе можно было организовать банкет на сотню персон или танцевать кадриль.

– Бравые тюльпаны! – она улыбнулась.

– Тайпины!

– Я помню, – она улыбнулась, – мало мне тайных обществ!

– Прошу не сравнивай! Мы…

– Да, силушки у вас маловато! – согласилась она, хотя и не с тем, что он хотел сказать. – Я не хотела бы, чтобы Нил думал, что и в самом деле сможет противостоять опасности – эта уверенность может сыграть очень злую шутку с ним. И со мной.

– Он почти справился с Робертом! – возразил ей Нил. – Увернулся, несмотря на все его приемчики…

– Нилу просто повезло! – сказала она тоном, не терпящим возражения. – Если бы рядом не оказалось тебя и Тома, он был бы у них в руках. Или… Или уже мертв. Помнишь, как говорят – «против лома нет приема»! Но я рада, что он не изменился после того случая…

– Ты полагаешь? – спросил Нил.

– Я имею в виду, что он не стал бояться новых людей.

– О, да! Вчера он о чем-то долго говорил с Берчем по телефону!

Позже она зашла проведать Нилушку. Его не оказалось в комнате. Видимо, Том придумал новое развлечение. Так получилось, что телохранитель стал ему верным другом, а это многого стоило, особенно здесь, где у мальчика не было друзей-сверстников. Захаржевская подумала, что Баренцев умеет подбирать людей. И какое счастье, что все подозрения ушли в прошлое. Она знала, что никогда не смогла бы стать счастливой без него. Никогда.

На столе в комнате Нилушки лежал небольшой томик в коричневом коленкоровом переплете. Татьяна взяла его в руки – любопытно, чем теперь интересуется мальчик. Он уже прошел увлечение Жюлем Верном и Дюма, проскочил без особого вдохновения через приключения юного чернокнижника, выпекаемые одной английской домохозяйкой. В распоряжении Нила была огромная библиотека Занаду, книжные новинки выписывались им по каталогу. Татьяну радовала его любовь к литературе. Сама она в последнее время не часто находила время для книг. Ее жизнь была увлекательнее любого романа, но теперь пришла пора остепениться. Ради обоих Нилов, большого и маленького.

Она взяла книгу в руки – золотое тиснение на черной коже. Фридрих Вильгельм Ницше. «Так говорил Заратустра». Она открыла книгу на фронтоне и прочла подзаголовок: «Книга для всех и ни для кого…»

Ницше. Провозвестник или, может, просто безумец. Безумец, как и все пророки, пытавшиеся воззвать к человечеству. Человек, закончивший дни в доме скорби, как в те времена называли больницы для душевнобольных. Объявленный затем идеологом нацизма.

«Не рано ли читать это Нилу? – подумала она. – Не опасно ли?» Впрочем, что за глупые мысли – книга не может быть опасна. Последнее место, где следует искать опасность – книжные страницы. Она открыла наугад, и взгляд упал на следующие строки: «Вместе с тобой разучилась я вере в слова, ценности и великие имена. Когда черт меняет кожу, не отпадает ли также и имя его? Ибо имя есть только кожа. И сам черт, быть может, – только кожа…»

Слова, с которыми тень обращается к Заратустре. Неприятный холодок пробежал по спине, словно со страниц старой книги посмотрел на нее кто-то чужой и враждебный. Дело было в этих строчках. Черт! Черт!

В детстве, помнится, гадали по книге – старинная забава. Забава ли вот только? Гадание зависит от способностей гадающего, тех способностей, что даются от Бога. И ежели их нет, никакой самый талантливый Макаренко тут не поможет.

Но вот от Бога ли?

И случайно ли открылась книга на этих строчках? Или кто-то с той стороны напоминает ей таким образом о назначенном часе? Она не забывала о нем никогда, ни на секунду… Стрелки неумолимо тикали, отмеряя отпущенное время. Теперь она понимала, что чувствуют приговоренные к смертной казни.

Где-то во тьме, по ту сторону бытия, там, куда не дано заглянуть никому из смертных, Вадим Ахметович, или вернее то, что Татьяна знала под этим именем, ждал своего времени. Точил коготки… И вновь повеяло холодом. А что там, по-за смертью? Там не холодно, там очень жарко… В аду всегда жарко.

Она не забывала о нем ни на миг. Да он и не позволял забыть – он явился ей на борту лайнера, он подбрасывал ей новые знаки. И эта книга могла быть знаком. Могла или на самом деле была? Ей на мгновение почудилось, что кто-то следит за ней. Следит за ее реакцией. Татьяна положила книгу обратно на стол и огляделась. В зеркале в углу – высокое, напольное, с позолоченной резной рамой – будто мелькнуло что-то. Татьяна вздрогнула. Опять, опять начинается… Она подошла, затаив дыхание, ближе. Чему быть, того не миновать. Она не вольна распоряжаться собой, и бежать бесполезно. Прав был Нил-Нил, на днях сказавший ей об этом. Не скроешься за замками, под кроватью не спрячешься. Нужно выйти и бороться. Только вот силы очень неравны!

Старинное поместье стояло в низине, сюда не добирались ветры, и деревья облетали позднее, чем на холмах вокруг. Но до осени было еще далеко. До осени должно было произойти очень многое.

Человек сидел за массивным столом вишневого дерева. Кабинет был отделан резными панелями. Прямо на него смотрели ангелочки. Лицо человека за столом было устремлено на фотографии. Мальчик.

На другом конце земли, в небольшой петербургской квартире, красивая молодая женщина смотрела на оригинал.

Надежда помнила все, что сказала ей Анна Давыдовна о будущем сыне. Мальчик никогда не будет болеть, он будет прекрасен и умен. Это обещанное совершенство немного пугало. Эрудированной Скавронской сразу вспоминалась история греческого тирана Поликрата, столь благополучного во всех отношениях, что это было сочтено за дурной знак. И Поликрат бросил в море золотой перстень, чтобы испытать хотя бы небольшое неудобство. Однако на другой день в брюхе рыбы, пойманной к обеду, был найден перстень и возвращен владельцу. И Поликрат понял, что судьбы не избежать. А потом сосед-завистник заманил его обманом к себе в гости и предал мучительной смерти.

– Судьбы не избежать! – подтвердила Анна Давыдовна, выслушав эту историю. – Но судьба Данилы не такова.

Ее уверенность передавалась и Наде. Ребенок подрастал и казался матери просто совершенством. Она понимала, что девяносто процентов матерей думают так же о своих чадах, но, рассуждая объективно, она не могла найти никакого изъяна. И думая об этом, она не забывала поплевать через плечо или постучать по дереву – чтобы не сглазить. Тем не менее теперь и она сама ощущала уверенность, что ее дитя – особенное и все беды ему будут нипочем. Ему исполнилось три года, предсказание о превосходном здоровье сбывалось. Кроме того, он поражал своей изумительной силой.

Нельзя сказать, чтобы у Надежды не было за все это время подходящих кандидатур. После родов ее фигура сохранила привлекательность, ей не приходилось прикладывать никаких усилий, чтобы выглядеть красивой, и она притягивала мужчин, несмотря на наличие ребенка. Однако среди них не было никого, кто мог бы заинтересовать Скавронскую настолько, чтобы она решилась вступить в брак. Робкие увещевания матери, не видевшей причин для отказа многим женихам, не оказали на нее никакого воздействия. Антон Адамович решительно отказался уговаривать дочь. Надя положилась на слова Анны Давыдовны: твоя любовь где-то ходит-бродит, и свидеться вам еще не скоро суждено.

Один из поклонников неожиданно для нее самой сумел привлечь ее внимание. Хотелось спросить Анну Давыдовну, тот ли это человек, но спросить было уже некого – Анна Давыдовна отбыла неожиданно для всех в далекую Англию. Ее поступок казался шуткой, чудачеством, до последнего момента Надя не верила, что эта пожилая женщина решится на переезд в чужую страну. Если старую ведунью и раньше не любили, то с ее отъездом неприязнь усилилась. Слухи расползлись сами собой, хотя Анна Давыдовна была меньше всего склонна афишировать свой отъезд.

В то время простое путешествие в мир капитала было сопряжено с множеством трудностей, а уж человек, выезжавший в капстрану на постоянное место жительства, должен был забыть о возвращении.

Антон не уставал удивляться способностям своего внука.

– Разумеется, ты ведь дед! – смеялась Надежда. – Для тебя всякий его лепет – откровение!

– Нет, нет! – возражал он. – Я совершенно объективен, милая! Я уж за свою жизнь насмотрелся на разных детей. И никто меня так не удивлял. Кроме тебя, разве что…

А сама Надежда, глядя на Данилу, думала об одном – где его отец и не передадутся ли Даниле его беспокойные гены, не погонят ли однажды из дома на поиски приключений? Тут же одергивала себя, вспоминая старую сказку про бабу, что расплакалась, представив, как будущий ребенок вырастет, пойдет в сарай и там ему что-то на голову упадет… Надо верить в лучшее, и тогда все будет хорошо. И потом была еще в ней уверенность, что ее сила преодолеет все прочие влияния. Она чувствовала, что эта странная сила, которой она сама только-только начинала учиться управлять, передается и сыну. Более того, в нем она становится чем-то большим… «Как вирус», – пришло ей в голову сравнение. Она только носитель, в Даниле эта сила должна была найти конечное воплощение…

А пока он почти ничем не выделялся среди сверстников. Разве что был вдумчивее и внимательнее. Его привлекали вещи, к которым дети обычно равнодушны, он замирал возле статуй и, казалось, пытался найти в их торжественной неподвижности признаки одному ему ведомой жизни. Деревце, окруженное мостовой, вызывало у него недоумение и сочувствие, и Надежда чувствовала это, как чувствует каждая любящая мать настроение своего ребенка.

– Он похож на снайпера! – сказал как-то Антон, видя, как сосредоточенно Данила изучает новые вещи. – Я читал, что у снайперов такая наблюдательность…

– Ну вот еще не хватало! – рассердилась Надежда.

Она-то знала, что Данила никогда не будет смотреть на кого-то в перекрестье прицела. Не для того он пришел в этот мир.

– Я знаю, – улыбнулся Антон, – он не убийцей вырастет. Напротив… Напротив…

И замолкал, не решаясь произнести слово. Чтобы не сглазить.

А ребенок смеялся, глядя на деда, и глазенки его лучились. Как, впрочем, у всех детей…

Нет уже давно деда, и теперь не юная несмышленая Надя, а Надежда Антоновна Скавронская смотрит на своего спящего сына.

– Мам, – пробурчал он, приоткрыв глаза. – Ты бы свет выключила!

Никита выехал вместе с Хэмишем, еще в салоне были двое его сыновей, Мэттью и Шон, первому было шестнадцать, Шону, старшему – почти двадцать. Дорога вилась по живописнейшим местам.

– Посмотрите, – сказал Мэттью, – на этом озере жил в свое время Алистер Кроули. Последний из великих оккультистов. Это он сказал, что магия – это искусство. Если бы не наркотики и алкоголь, неизвестно, чего бы он мог достичь…

– Сатанист, наркоман и пьяница! – возразил ему Шон. – К тому же вор и предатель, в начале войны перебрался в Штаты и пел дифирамбы Гитлеру. И в чем его заслуги? В том, что он якшался с демонами, и после его отъезда в доме стало невозможно жить из-за привидений. А большая часть его достижений и вовсе липа – шарлатан был почище Блаватской.

– Оставь Блаватскую в покое!

– Кроули называл себя Зверем… – пояснил младший, обращаясь к Никите, который несколько был смущен предлагавшейся ему ролью третейского судьи в споре о предметах, в которых он ровно ничего не смыслил. Он не понимал, почему Хэмиш спокойно относится ко всей этой чепухе, которую городят его сыновья. Они ведь уже далеко не дети. Ведьмак почувствовал на себе его взгляд и, повернувшись, пояснил:

– Мэттью сейчас на перепутье, в его возрасте типично увлечение темной стороной…

Никита кивнул, не зная, что сказать. Вот попал в компанию! Путешествие в Шотландию превратилось в вояж по стране сказок. Вместо точных сведений о предках Захаржевских он обогатился набором бессмысленных суеверий, которые несомненно порадовали бы ученого, изучающего влияние фольклора на современное общество или что-нибудь в этом роде. Никите пришел на память профессор Делох, с которым ему довелось повстречаться случайно в Лондоне.

Этот чудак, вероятно, заинтересовался бы приключениями Захаржевского!

По дороге они разминулись с серым «лендровером», направлявшимся в сторону деревни. Хэмиш проводил машину взглядом и заметил, что таких ни у кого здесь нет.

Никита забеспокоился. Хэмиш заметил это и покачал головой.

– Не волнуйтесь, все под контролем!

Через двадцать минут повстречавшаяся им машина уже пробиралась по деревенским улицам. Человек, сидевший за рулем, был собственной персоной детектив Родерик Бревер. С ним был один из агентов его конторы. На всякий случай. Бревер предпочитал подстраховаться. Однако в данном случае предосторожность оказалась излишней. Анна Давыдовна, дом которой он отыскал по подсказке одного из жителей, выслушала его молча и отвела за деревню. В машину сесть не захотела, несмотря на возраст, она казалась полной сил. Бревер зашагал вслед за ней. Обыватели почтительно здоровались со старухой и кланялись приезжему детективу. Было видно, что матушка Анна пользовалась здесь большим уважением, которое распространялось и на ее гостей. За деревней она свернула к морю. Кладбище было расположено на холме, овеваемом всеми ветрами. Не одно столетие оно служило последним прибежищем тем, кто жил по соседству. Среди старых могил, как подметил внимательный Бревер, было больше женских, нежели мужских. Мужчины тогда по большей части гибли в море, а море редко возвращает тела. «Отец твой спит на дне морском, кораллом стали кости в нем…»

«Шоэйн-Александр Лерман. Покойся с миром». Простой деревянный крест и одинокий венок. «Что ж, – Бревер покачал головой, – большего усопший был вряд ли достоин». Детектив сделал несколько снимков, спросив предварительно разрешения у старухи. Исключительно из уважения. Анна Давыдовна кивнула. Бревер защелкал камерой и, задав еще несколько незначительных вопросов, пошел назад, к ожидавшему его у холма агенту. По пути обернулся. Анна Давыдовна деловито поправляла увядший венок. Казалось, у нее здесь есть еще какие-то дела, и она только ждет, когда гость удалится.

Бревер поежился – то ли от этой картины, то ли от ветра.

– Узнали что-нибудь? – поинтересовался агент.

– Все узнал! – сказал Бревер. – Поехали!

В его распоряжении, помимо снимков, была кассета с записью рассказа Анны Давыдовны об обстоятельствах смерти ее племянника Александра Лермана, его последних часах и его признании, которое расставило все точки над «i». Бревер, прокрутив запись, подивился еще раз старухе. После всего, что учинил этот человек, она готова была ухаживать за его могилой.

– Я его простила, а дальше пусть судят другие… – закончила она свой рассказ.

– Другие! Странные люди эти русские! – заметил Бревер.

– Русские? – теперь агент вел машину. – Я был уверен, что старушенция – коренная шотландка.

Бревер кивнул.

– Я бы тоже так подумал, если бы не располагал точными данными. Или плохо мы знаем шотландцев, или она прекрасно адаптировалась…

Он вытащил блокнот и принялся заполнять страницы, добавляя к собранной информации свои наблюдения, которые, как ему показалось, могли быть интересны его нанимателям.

Господин Берч сдержал обещание и отвез Нил-Нила в академию ФБР в Куантико.

Захаржевская до последнего момента сомневалась, стоит ли отпускать мальчика в далекое путешествие, пусть даже в компании директора Федерального бюро. Но Том вызвался сопровождать Нил-Нила в качестве телохранителя. Кроме того, сейчас, когда окончательно установлены личности покушавшихся на него, на леди Морвен, и выкравших Таниного родного братца, и доподлинно известно, что все они, включая идейного вдохновителя Александра Лермана, мертвы, опасаться было нечего. Захаржевская вместе с Нилом внимательно изучили отчет Бревера. То, что главой заговора оказался ее родственник, престарелый гомосексуалист, делало историю особенно неприятной. С другой стороны, все хорошо, что хорошо кончается, и сейчас она могла позволить себе взглянуть на всю историю с юмором.

– Подумать только, этот полудохлый педик вообразил себя звездой преступного мира. Просто Аль Капоне…

Вторым сюрпризом, и очень приятным, было известие о том, что в шотландской деревушке, вдали от суетного света вообще и от России в частности, обретается Анна Давыдовна. Это известие поразило Татьяну. «Ты жива еще, моя старушка, жив и я. Привет тебе, привет!»

– Очень кстати! – пробормотала она про себя.

Если правда все, о чем говорила когда-то мать, то Анна Давыдовна должна помочь ей справиться с Вадимом Ахметовичем. Или же… Или же ей никто уже не поможет. Роль Анны Давыдовны в истории с Лерманом оставалась туманной, но, судя по докладу Бревера, он ей поверил. А Захаржевская, в свою очередь, поверила Бреверу.

Пригласить ее, пригласить сюда. Как докладывал Бревер, успевший в деревне побеседовать кое с кем, Анна Давыдовна была практикующей колдуньей. Какими судьбами старуха оказалась в Шотландии, Татьяна надеялась выяснить при встрече. Сейчас это было не особенно важно. Приглашение было направлено в Шотландию, Захаржевская лично написала письмо, понадеявшись, что старуха не станет артачиться. Письмо получилось немного более эмоциональным, чем ей хотелось, но она не стала переписывать. Конверт, запечатанный ее личной печатью, был вручен Джонатану Уоллеру, который должен был исполнить роль курьера. Помимо конверта ему был вручен чек с приличной суммой и просьба-приказ без Анны Давыдовны или, по крайней мере, без ответного письма не возвращаться. Секретарь отбыл, в его услугах сейчас необходимости не испытывали.

Нил и Татьяна наслаждались одиночеством. Сейчас в Занаду не осталось гостей, которые требовали бы внимания. Нил-Нил знакомился с владениями мистера Берча. Дубойс отправился хозяйничать в Ред-Роке, Делох вернулся в Лондон. Делами иллюминатов теперь занимались Джо Цорес и Ирэн. Вопрос с Павлом, ее первым мужем, решался положительно. Правда, процесс этот должен был занять немало времени. Механизм, в свое время сломавший жизнь Павла, превративший его из нормального человека и по-американски верного семьянина в растратчика и презренного соблазнителя малолетних, теперь был запущен в обратную сторону. Несмотря на то, что все складывалось удачно, у Нила не исчезало ощущение, что его жену что-то тревожит.

– С тобой все в порядке, милая? – спросил он.

– Я тебя умоляю, – сказала Татьяна. – Совсем обамериканился. Если что меня и раздражает в американцах, так это неизменное: «ты в порядке»? Вопрос всегда один и тот же, независимо от обстоятельств. Даже если речь идет о глобальной катастрофе.

– А у нас так далеко все зашло?

Она засмеялась.

– Царевна-несмеяна капитулировала! – констатировал Баренцев. – Итак, что же вас печалило?..

– Все прошло! – заверила она его и закивала в такт донесшейся из коридора музыке. – Вот этого мне и не хватало!

– Чего именно?

Она не хотела расспросов. Нил пожал плечами.

– У тебя взволнованный вид.

– Правда?

– Что случилось? – спросил он, становясь серьезным.

– Что могло случиться?

– Я не знаю. Но ты явно чем-то расстроена.

– Просто устала. Мне надо поспать.

Она попыталась выдавить из себя улыбку, но у нее не получилось. Нил забеспокоился.

– С Нилом все в порядке?

– Да.

– Ты уверена?

– Абсолютно.

Он внимательно посмотрел на нее.

– Если что-нибудь было не так… ты бы рассказала мне, правда?

Она ответила утвердительным кивком, но глаза ее говорили другое.

Нил провел ночь почти без сна. Долго ворочался, не в силах уснуть. Потом встал и прошел в кабинет. Включил лампу. Кабинет покойного Макса Рабе был старомоден и потому необычайно уютен. Нил не чувствовал себя в нем чужим. Напротив, ему казалось, что дед благословляет его. Он думал о том, что не знал этого человека… Он почувствовал, что становится сентиментальным. Он выкурил несколько сигарет, глядя в окно, за которым стояла ночь.

Вернулся в мыслях к Татьяне. Было ясно, что ее что-то тревожит. Что-то камнем лежало у нее на душе. Может быть, ее прошлое, в котором, как ни крути, хватало всего, в том числе и чужой крови. Фэрфакс, Максим Назаров, тот турок в автомобиле. И те, наверняка, не первые… Об этом они никогда не говорили. Нет, Нил чувствовал, что дело в чем-то другом. В чем?

Все вроде бы складывалось, как нельзя лучше. Татьяна распрощалась с опасным титулом, они вместе. Нил-Нил вечером говорил по телефону сначала с Захаржевской, потом с отцом, рассказывал возбужденно о том, что ему показывал мистер Берч. Еще раньше Том связался с ним, как было условлено, чтобы сообщить, что с ними все в порядке.

Он пошел в спальню. Наклонился над спящей Татьяной, слушая ее дыхание. Сейчас не нужно было ничего – все отошло на второй план, стало неважным. Только бы быть рядом… Захаржевская пробормотала что-то во сне и обняла подушку, как ребенок обнимает любимую куклу. Нил прислушался, может, сейчас она скажет, что тревожит ее… Тут же пристыдил себя за недостойное поведение. «Так ведь с благими намерениями, – сказал сам себе. – Исключительно с благими». А благими намерениями вымощена дорога в ад, ответила совесть, и дискуссия на этом прекратилась. «В ад», – повторил про себя Нил.

Нет, не надо будить спящих собак, пусть все идет своим чередом. Обретя дом и семью, превращаешься в обывателя, который не хочет никаких потрясений, никакой истины… пусть все идет своим чередом. Давайте тихонько, давайте вполголоса… Неделя-другая – и все успокоится, что было, то было – прошло!

И верно, все проходит. Как у Соломона на перстне было написано – «и это пройдет».

Так что расстанемся, смеясь, как и полагается, со своим прошлым, и впереди – «полная надежд людских дорога».

Он погрузился в мечты и, убаюканный ими, вскоре задремал.