Текст книги "Созвездие Ворона"

Глава 7
Ницца – Монтре

Звезда Голливуда Таня Розен направлялась в Европу на Каннский кинофестиваль. Ехала в качестве приглашенной гостьи – фильм Фитцсиммонса хоть и вышел аккурат к предыдущему фестивалю, не попал на него, как уверял Колин – из-за интриг.

Павел поехал вместе с ней. Хотелось побыть вдали от Америки.

– Странно, – говорил он в самолете над Атлантикой, – вот я снова свободен. А на руках словно по-прежнему кандалы бренчат. Как там Ванина макулатура называлась? «Золото наших цепей». Очень точно!

Впрочем, ощущение несвободы притупилось, стоило оказаться в Париже. Здесь они планировали провести некоторое время перед началом фестиваля, наслаждаясь исключительно обществом друг друга. Прибыли инкогнито и первый вечер в самом деле были совершенно свободны от докучливых журналистов, которые в Америке действовали на нервы не только Павлу, но и привыкшей уже ко всему Татьяне Лариной.

– Похоже, у знаменитостей, как у шпионов, – сказал по этому поводу Розен, – никакой личной жизни!

– Не преувеличивай! – пожурила жена. – Сейчас приедем в отель, и будет личная жизнь!

Из окна номера открывался чудесный вид. Эйфелева башня на фоне облаков выглядела вызывающе. Почти как Вавилонская. Как говорил один из персонажей Раймона Кено в замечательном романе «Зази в метро»: «Не понимаю, почему Париж всегда сравнивают с женщиной. С такой-то штукой посередине. До того, как ее построили, наверное, можно было».

«И снова перед тобой весь мир, – сказал он себе, – но покорять его уже совсем не хочется. Хочется тихой гавани, даже если для этого придется работать на дядю Сэма, чтоб его!»

Здесь же, в Париже, обозначился первый тревожный признак того, что его история будоражит умы и по эту сторону океана. Правда, приезд супругов Розен вездесущая пресса проглядела, но шила в мешке не утаишь, и уже на следующий день работники пера и микрофона попытались наверстать упущенное. Целая дивизия репортеров атаковала известную актрису и ее мужа на ступенях отеля.

Павел держался позади, надеясь, что именно Татьяна является причиной этой суматохи, однако журналисты незаметно перегруппировались, окружая его, словно волки добычу, и тут же бросились в атаку.

– Мистер Розен, – по-английски спросил первый тонким голосом. – Правда, что ваш процесс был ловким рекламным трюком, который был призван привлечь дополнительное внимание к фильму «Красные рыцари Андреевского флага»?

Павел не сразу понял, что имелось в виду. Очень хотелось на мгновение забыть о воспитании и дать по-простому в морду. Тут только он разглядел, что спрашивающий – девушка.

«Лет восемнадцать, – прикинул он, – никакого соображения в голове».

На лице вопрошавшей не отражалось никаких неприязненных чувств – она улыбалась вполне дружелюбно. Мол, признайтесь, и ничего вам за это не будет. Мы же тут все свои, все понимаем… И неизвестно, что было хуже – полная обструкция, которой еще недавно грозил Татьяне Джоэл Голд, или это задушевное подмигивание. Мол, все мы понимаем, не лыком шиты.

Розен с достоинством прошел мимо. Уже в машине, к которой они пробились с помощью сотрудников отеля, Татьяна попробовала утешить его.

– В Каннах журналистам будет не до тебя! – сказала она убежденно.

– Дай-то бог, – сказал, Розен, не разделявший ее уверенности.

И, к сожалению, оказался совершенно прав. В Каннах было еще хуже, и этот оскорбительный намек юной писаки совершенно затерялся на фоне грязи, в которой увлеченно копались местные газеты. В местных публикациях развивалась та же тема, что не сходила со страниц парижских изданий: Татьяна отбила мужа у американской Фемиды.

В Европе тема преподносилась с двух сторон. Одни издания встали на сторону Розена, но довольно своеобразным образом. По их мнению, обвинение безусловно было сфабриковано ФБР в сообществе с ЦРУ – судя по всему, газетчики плохо разбирались в специфике взаимоотношений американских спецслужб. Но и эти наиболее миролюбиво настроенные к супругам СМИ – как-никак Таня Розен русская, а Штаты в последнее время в Европе непопулярны, – даже они считали, что освобождение ученого произошло исключительно благодаря его оскароносной супруге. Остальные предполагали, что и обвинения, предъявленные Павлу Розену, были небеспочвенны. На одной из карикатур Таня Розен под Андреевским флагом и в компании американских киносуперменов освобождала мужа из американских застенков. И дело было не только в газетах.

Как вскоре понял Павел, не только пресса, но и значительная часть тусовки, собравшейся в Каннах, искренне полагала, что его оправдание – всего лишь результат усилий супруги. Об это недвусмысленно давали понять те комментарии, которые ему случалось слышать от коллег Татьяны по киношному цеху. Поначалу он решил, что эта сплетня распространяется завистниками жены. А скорее всего – завистницами. И приготовился мужественно терпеть. В конце концов, артистическая среда славится своими сплетнями и ревностью. Однако, вскоре понял, что терпеть все это очень непросто.

Его старый школьный товарищ Витька Лазаревич в свое время казался ему сумасшедшим – тому постоянно мерещилось, что за его спиной шепчутся антисемиты.

– Ты не понимаешь, – объяснял он, – стоит только прислушаться!

Это была легкая форма паранойи. Никто не обижал милейшего Лазаревича, во всяком случае, в компаниях, где им вдвоем приходилось бывать. Однако сейчас Розен чувствовал, что сам становится параноиком. Положение усугублялось незнанием французского языка. Всякий человек, подходивший к нему, заставлял напрягаться. В результате Павел окопался в номере, чувствуя себя под домашним арестом. Татьяна из солидарности разделяла с ним заточение, отказываясь от приглашений на приемы и фуршеты. Правда, приезд Нюты из Женевы несколько поднял супругам настроение. Девушка выбила в деканате небольшой отпуск, чтобы встретиться с родителями на фестивале. Одна, Жиль поехать не смог. Нюта всецело поддерживала Павла, и ее нисколько не смущала газетная шумиха.

– Ты бы иск им вчинил! – сказала она только. – Представляешь, сколько можно замолотить на этих процессах бабок!

– Нет, нет и еще раз нет!

Танин адвокат уже предлагал подобный шаг. Достаточно одного-двух выигранных процессов, и остальные издания умерят пыл. Однако Павлу хватило уже судебных процессов, кроме того, он не сомневался, что пока суд да дело, пресса доведет его до нервного срыва.

На второй день он взбунтовался. Первый шок уже прошел, теперь ему казалось, что отсиживаться взаперти не выход. Немужественно как-то. Можно подумать, что он в самом деле в чем-то виноват. В тот же день они с Татьяной и Нютой выбрались в свет. Прошлись по набережной Круазетт, не обращая внимания на репортеров, а затем пошли в «Бункер», как в Каннах принято называть Дворец фестивалей и конгрессов.

В Каннах было и несколько русских режиссеров, привезших свои фильмы. Один, представитель высоколобого кино, представил картину, на премьерном показе которой к финалу от почти полного зала осталась одна десятая – критики и приглашенные гости.

– Это не кино «не для всех»! Это кино «ни для кого», – прошептал один из зрителей, пробираясь мимо супругов Розен к выходу.

Павел очень жалел, что не может последовать его примеру. Он не хотел оставлять Татьяну, которая, в свою очередь, желала поддержать своим присутствием соотечественника. Нюта, однако, не пожелала проявить солидарность ни с занудой-земляком, ни с родителями, и ретировалась в буфет.

Там ее Павел и отыскал после конца сеанса, поглощающую какое-то зеленое мороженое и мило беседующую с двумя молодыми французами.

– Что это за типчики? – спросил он подозрительно.

– Просто какие-то ребята! Французы!

– Очень смахивают на тех негодяев, что пристают к молоденьким девушкам, представляясь продюсерами…

– Совсем наоборот! – фыркнула она негодующе. – Это они меня приняли за звезду и просили автограф. Я дала, а потом уже объяснила, кто я на самом деле… А негодяй – это тот болван, который снял эту мутотень. Ему еще и приз, наверное, дадут какой-нибудь!

– Послушай, радость моя, – Павел решил быть объективным, хотя и ему картина пришлась не по душе. – То, что не нравится нам с тобой, может нравиться другим людям!

– Душевнобольным!

– Ну ладно, – конструктивный подход не принес результатов, – только не говори об этом автору. Вон он идет под ручку с мамой!

В самом деле на горизонте уже показался режиссер в мятом свитере и с рассеянным взглядом. Режиссер нервно шевелил пальцами и шарил по карманам, как видно, очень сожалея, что здесь, в храме культуры, запрещено курение.

– …Да, это хорошо, что вы еще не приобрели акцента! – внушал он Тане. – Я общался недавно с Барышниковым, он уже не сможет сыграть русского в русском фильме.

Попрощались мило. Режиссер чмокнул руку примадонне, кивнул Павлу и поспешил на поиски места, где можно было бы безбоязненно зажечь сигарету.

– Говнюк! – коротко охарактеризовала его Ларина. – Дал понять, что как актриса я его не интересую! А я, между прочим, сниматься у него и не собиралась. Просто хотела поддержать. Ты бы слышал, каким тоном он говорил. Еще бы, он творит чистое искусство, а я продалась Западу…

– Почему ты мне сразу этого не сказала? – спросил Павел. – Я бы затеял драку. Лишняя реклама всем пошла бы на пользу. Кажется, теперь из всего можно сделать рекламу…

– Ладно, не кипятись! – сказала она примирительно. – Я же не виновата, что фильм такая фигня. Вечер еще не закончился!

После фильма супруги собирались на небольшой междусобойчик, организованный английскими кинематографистами. Был еще вариант с российскими коллегами, но после общения с новой русской прессой и заносчивым режиссером-авангардистом Татьяна предпочла общество британцев. Вечер в самом деле прошел удачно. Разговоры не касались ни политики, ни процесса Розена. Британцы представили в Каннах резкую политическую сатиру на США, чья злободневность могла поспорить разве что с ее художественной беспомощностью. Однако в свете политических веяний у них был шанс привлечь внимание зрителей и критиков. Постепенно и Розен втянулся в спор относительно того, кому на этот раз достанется Золотая ветвь.

– Вашим не дадут! – сказал продюсер ленты – рассудительный и флегматичный толстяк.

– Это которым нашим? – уточнил Розен.

– Американцам.

– А, понятно!

Собеседник по-своему расценил его скептическую ухмылку и принялся объяснять причины.

– Во-первых, – сказал он, – есть очередь. Ваши уже отхватили в свое время «ветку» за «Криминальное чтиво»! А до этого был «Бартон Финк»… Сейчас дадут азиатам, чтобы поощрить молодой кинематограф! Или арабам – в знак солидарности!

– Вы рассуждаете так, словно уже все заранее известно.

– Ну, кому-то точно известно. Или вы думаете, что это вопрос выбора жюри?

Павел уже был наслышан от Татьяны об истинной сути всех этих церемоний. Правда, она говорила об «Оскаре», но с какой стати в Европе должно быть иначе? А с другой стороны, Таня никак не рассчитывала на «Оскар». Но получила.

– Поживем – увидим! – буркнул он.

Всезнайство его раздражало, и теперь ему действительно хотелось, чтобы американцы получили эту чертову Золотую ветвь.

– А вы не думаете, что ее могут получить русские? – спросил он.

– Кто именно? – вопросом на вопрос ответил толстяк. – Сейчас ваш кинематограф мечется между гламурным патриотизмом и чернушной правдой жизни. А мода уже прошла, господин Розен. Теперь в моде – азиаты! Не обижайтесь, это ведь правда и потом – закон жизни. Сегодня на обложках одни физиономии, завтра – другие. Все течет, все не больше чем вода.

– Пыль на ветру!

– Пыль на ветру! – повторил толстяк с неожиданной грустью и добавил многозначительно: – Давайте выпьем по-русски, за то, что все пройдет! И стаканы об пол!

Тост Павел принял, но стакан бить «по-русски» отказался.

Вернувшись к себе в отель, он обнаружил под дверью порножурнал под названием «Лолита». Сначала хотел поговорить с портье, но потом отправился прямо к администратору.

Маленький господин мог принадлежать к его недоброжелателям, но, учитывая статус гостя, а вернее его супруги, разумеется, был предельно вежлив. И более того.

– Вы же понимаете, господин Розен, – затараторил он взволнованно, – что наш персонал к этому не может быть причастен. Вероятно, кто-то из гостей неудачно пошутил.

– Вам кажется, что это смешно? – оборвал француза Павел.

– Нет, разумеется! – тот размахивал короткими ручками так, будто собирался взлететь.

Комизм этого маленького человечка и его искренняя боязнь потерять известную постоялицу несколько смягчили Розена.

– Мы можем приставить к дверям номера одного из наших служащих! – поднял палец управляющий с таким видом, словно это была грандиозная идея.

Павел на миг представил себе швейцара, дежурящего в коридоре.

– Не стоит, – сказал он сдержанно. – Не хотелось бы привлекать дополнительное внимание. Мне и так его хватает с лихвой, поверьте…

– Вы полагаете, что здесь какой-то намек? – спросил директор. – У нас параллельно проходит фестиваль порнофильмов «Горячее золото». Может, это просто такая рекламная акция. Не принимайте на свой счет. Нынешняя молодежь, знаете, без царя в голове. В мое время все было по-другому.

– Да, в ваше время… – сказал Розен. – Войны с полицией, Мао и Маркс!

– Ах, мсье Розен, – человечек мечтательно закатил глаза, видимо, вспоминая те блаженные годы. – Вы же русский, разве не так? Пусть было много глупости, но какой энтузиазм, борьба!

– Знаете, – сказал Розен, – именно потому, что я русский, я борьбой сыт по горло. Мне нужен покой, и если ваш отель не в состоянии его обеспечить, мы с женой поищем другое место!

– Нет, что вы! – всполошился коротышка, вернувшись из романтических воспоминаний в реальный мир с его рыночной экономикой. – Вы же понимаете, каким это станет ударом по нашему престижу! Конкуренты будут ликовать. Я у ваших дверей сам встану в почетном карауле.

– Это уже слишком, – сказал Розен, сразу вспомнив Мавзолей и желтый лик бальзамированного вождя. – Мы еще живы!

– Послушай, я так больше не могу! – откровенно сказал он Татьяне.

– В чем дело?

– Мне не нравится, когда на меня смотрят, словно я какой-то уродец на ярмарке. И еще эти сплетни… Ты читала газеты? – Павел показал на диван, где лежало несколько ярких глянцевых изданий. – Пьер мне кое-что перевел. Знаешь, если бы не все то, что мне пришлось пережить до сих пор, я бы, наверное, отправился громить редакцию! Удивительно, как привыкаешь к мерзости!

– Ну это ведь просто бульварная пресса.

– Ну да, – продолжил в тон Павел, – а люди, которые ее читают – всего лишь жалкие обыватели, которые радуются, услышав очередную гадость о своих кумирах!

– Вообще-то именно так, – сказала жестко Татьяна. – Мне самой это неприятно, но что делать, Паша? На всякий роток не накинешь платок. И я не Раневская – не умею выразиться кратко и по существу, даже когда надо.

– Очень жаль, кстати! – сказал Павел. – Нужно учиться у мастеров, между прочим! В первую очередь – у отечественных!

Он обнял ее, извиняясь за свой срыв.

– Я тут свихнусь, честное слово! Может, в твоем мире это все в порядке вещей, а для меня каждое слово в этой паршивой газетенке словно иголка под сердце! После всего, что нам довелось пережить, неужели мы еще должны мириться со всей этой мерзостью?!

– Ох, Паша! – горестно покачала она головой. – Мой мир, твой мир… Я не хочу жить в коммуналке, где все поделено на твое и мое. Мы вместе, хорошо?

– Может, подать на них в суд? – он показал на газеты.

– Лучше сделаем фильм и заткнем всем им рот!

– О тебе?

– О нас, – сказала она.

– Чудесно, пусть меня играет этот, ну тебе он еще нравится… В «Крестном отце» играл! Вспомнил, Марлон Брандо!

Утро Татьяна Ларина провела гримируясь. Павел еще видел сны. Профессиональный грим в Каннах раздобыть нетрудно. Как и профессионального гримера. Можно было даже выписать из «Мунлайт Пикчерз» кого-нибудь. Но сейчас был особенный случай. Она достала рыжий кудрявый паричок, привезенный Нюткой и благополучно забытый ею в родительском номере, положила на стол, поставила рядом с зеркалом журнал, купленный накануне. Журнал был напичкан светской хроникой. Разводы и свадьбы знаменитостей, скандалы, приобретения, заключенные контракты и судебные процессы. Статья, которая интересовала Ларину, была посвящена бракосочетанию леди Морвен и Джо Цореса, сына крупного финансового воротилы.

«Так, сейчас посмотрим, – сказала она себе, – что у нас получится!» Пальчиками, все пальчиками, и никаких компьютеров, как говорил один ее знакомый, специализировавшийся на гриме всяческой нечисти – живых мертвецов и вампиров. «Ну, нам бабу-ягу еще играть рано», – сказала Таня уверенно.

Фотографии – источник ненадежный, но в статье их было много. Корреспондент прямо-таки не отлипал от сиятельной невесты. Цорес на ее фоне выглядел довольно скромно. По прошествии часа увлеченной работы Татьяне удалось добиться кое-какого сходства. Как истинный художник, своей работой она была совершенно не удовлетворена. Но, с другой стороны, о работе должны судить зрители. И главный зритель уже ворочался в постели, намереваясь ее покинуть. Так что времени что-то улучшать не было. Как перед премьерой.

– Тебе подать кофе в постель, дорогой? – спросила она, не заходя в комнату.

– Нет, в чашку! – ответил Павел прочитанной где-то хохмой. – Где это видано, чтобы звезда экрана подавала кофе простому ученому? И вообще, к черту этот Домострой. Чай, не лаптем щи хлебаем!

Бодрое настроение Пашки не могло не радовать. Верно говорят: сон – лучшее лекарство, все вчерашние неприятности растаяли, как будто их и не было. И пожалуй, он прав – нужно сматываться отсюда, пока не вернулись грозовые облака. Нюта уехала еще вчера – Розены всерьез опасались, что девушку начнут доставать газетчики, которые еще не забыли скандала с Асуровым. Это было никому не нужно, в первую очередь, самой Нюте. Ларина рассталась с ней с огромным сожалением и, поскольку дальнейшее пребывание в Каннах было нежелательно, решение пришло само собой.

– Поедем в Женеву, – предложила она, переступив порог.

– С чего это вдруг?.. – Павел протер глаза и вдруг подскочил, как ужаленный: – Кто?! Как?!..

Таня отступила на полшага, любуясь произведенным эффектом, потом с жеманной улыбкой присела к нему на краешек кровати.

– Что скажешь об искусстве перевоплощаться?

– Черт побери! – Павел облегченно вздохнул. – Что ты сделала с собой?

Татьяна оттолкнула его.

– Спокойствие, только спокойствие! Руками не трогать! А не то все испортишь!

– Я не понимаю… Зачем?

– Я – леди Морвен!

– Кто?!.. Ах да, та богатая англичанка, которая финансировала «Красных рыцарей», ты говорила… Ну и зачем этот маскарад?

– Почему бы не подурачиться? И потом, так нам будет легче незаметненько сделать ноги, как ты предлагал давеча!

– Ты согласна? – искренне удивился Павел.

– Ну само собой, – сказала она. – Бог ты мой, Пашка! Ты в самом деле думаешь, что я буду смотреть, как тебе всякая сволочь треплет нервы, потому что хочу непременно покрасоваться на этом треклятом фестивале? Да провались он!

– Милая… Все, все! Не трогаю твой грим! Надеюсь, ты не собираешься весь день так расхаживать? Только учти, что я тоже не хочу быть эгоистом и жертвовать твоей карьерой…

– Больше ни слова! – она прижала палец к его губам. – Не беспокойся о моей карьере! Во-первых, она не стоит наших отношений, а кроме того, – добавила она, лукаво улыбаясь, – карьера делается не здесь! Фестиваль – это результат, а не средство. Бог нам поможет…

– Что-то ты часто стала поминать господа всуе!

– Зато ты все время чертыхаешься! – улыбнулась она. – Накликаешь, смотри!

– Знаешь, а мне на мгновение показалось, что явилась моя первая жена, Нюткина мама! – сказал Павел, прикрыв глаза рукой.

– Когда кажется – тогда крестятся! – неожиданно огрызнулась Таня и тут же, пытаясь смягчить невольную резкость, спросила ласково: – Они так похожи?

– Наверное. Татьяна как-то говорила, что у нее предки из Англии. Может, общие корни, а?

Выбраться из Канн не составило труда. И грим был не нужен в общем-то. В этот день в город прибыла очередная партия знаменитостей, среди которых был известный певец, претерпевший за жизнь миллиард пластических операций. Певец вот-вот должен был потерять нос, подобно майору Ковалеву. Плюс к этому стареющая дива, которая усилиями все тех же всемогущих пластических кудесников уже в…дцатый раз выходила замуж. И как обычно – за молодого и красивого.

– Будешь себя плохо вести, – сказала Ларина и бросила журнал на колени мужу, – сделаю пластическую операцию и уйду к Рикки Мартину!

– Кто такой, почему не знаю?

– Потому что ты, милый мой, и в центре Парижа все равно что в этом трижды проклятом Ред-Роке. Ничего не вижу, ничего не слышу!

– Бунт на корабле?! – спросил он, любуясь ею.

Он уже немного привык к гриму на ее лице, но все же вздохнул с облегчением, когда она сняла его в придорожном кафе уже в Савойе, где они остановились заправиться.

Хозяйка кафе, женским глазом сразу заметив произошедшие изменения, напротив, напряглась. Пришлось объяснить ей, что звезда скрывается от журналистов, и дать автограф. Розену показалось, что она и его разглядывает с любопытством. Вероятно, тоже что-то читала. Павел нахмурился, но новые посетители, подкатившие через несколько минут, заставили его забыть на время обо всех неприятностях. Они не успели определиться с выбором блюд, как вдруг Ларина задергала супруга за руку.

– Посмотри!

Павел поднял глаза. В кафе вошла импозантная пара. Взглянув на женщину, он вздрогнул. Точно так же, как утром, когда он увидел жену в гриме. Только предположить, что какая-то незнакомка сегодня из чистого каприза решила загримироваться под леди Морвен, было бы слишком невероятно.

– Это она сама! Видишь «ягуар» на стоянке? – кивнула Татьяна. – Я еще сквозь стекло заметила, но тоже не могла поверить! Жаль, что я грим уже смыла, а то вышло бы как у Хармса в анекдотах про литераторов. «Однажды переоделся Гоголь Пушкиным…»

Мужчина, который сопровождал леди Морвен, тоже показался Тане знакомым, а когда он, заметив обращенный на себя взгляд, быстро подошел к Розенам, морок окончательно рассеялся.

– Нил?! – с искренней радостью воскликнула Таня. – Паша, это тот самый Нил Баренцев, спаситель нашей Нюты, я тебе рассказывала…

– А мы были немного знакомы в прошлой жизни. Ленинград – город маленький, – сказал Нил, протягивая руку Павлу. – Здравствуйте, Павел Чернов!

– Добрый день! – Спутница Нила Баренцева подошла к Павлу. – А меня, Большой Брат, ты не узнаешь? Так изменилась?

– Татьяна?! Господи, не может быть! А мы поначалу приняли тебя за…

– За Кентервильское привидение? – со смехом предположила Захаржевская.

– За леди Морвен! – возразил Павел. – Сегодня утром Тане пришла фантазия загримироваться под эту особу, и я сразу вспомнил тебя!

– О, меня часто принимают за нее! – сказала Захаржевская. – Остается порадоваться, что леди Морвен – не кинозвезда!

– Зато ты всегда сможешь выступить на конкурсе двойников, если нужда заставит! – попробовал пошутить Павел.

– Надеюсь, что не придется! – сказала серьезно Татьяна. – Может выйти большой скандал!.. – Она посмотрела с улыбкой на Нила. – Да, кстати, должна предупредить, ныне я ношу гордое имя Ирэн Стеклер!

– Что-то вроде сценического псевдонима? – уточнил Павел.

– Jawohl! – Захаржевская щелкнула каблуками. – Мы с вами одинаково небрежны, доктор Розен.

– Угу… – Павел отвел глаза, сделав вид, что изучает меню.

Захаржевская улыбнулась. Странно, когда-то ей казалось, что она сможет прожить всю жизнь вместе с этим человеком. Да, он действительно один из самых достойных мужчин, которых она когда-либо встречала. Но совершенно не тот, с кем она должна быть рядом. Сейчас она особенно остро ощущала необходимость поддержки. А Павел не обладал достаточным запасом прочности. Кроме того, следовало признавать очевидное: Нил Баренцев располагал такими возможностями, каких у Розена никогда не было и скорее всего не будет.

«Жизнь все расставляет по местам, – подумала она. – И каждый получает то, что заслужил. Ну, или почти каждый».

Она перевела взгляд на Ларину.

– А ведь вы сейчас должны находиться на Каннском фестивале. Или пресса, как всегда, врет?

– Вот именно – как всегда! – подхватил Павел. – Не могу больше этого выносить! Долой буржуазную прессу! Да здравствует газета «Правда» с передовицей о трудовой династии хлеборобов, с байками про загнивающий Запад и светлое будущее развивающихся стран! Все эти бульварные газетенки – просто публичные анонимки, подметные письма какие-то! Так и указывают на тебя пальцем: «А ты знаешь, с кем переспала эта красотка? А ты в курсе, сколько стоит вилла этого жулика?»

– Мне кажется, – заметила Захаржевская, – людей, которые тратят время на эти бредни, следовало бы только пожалеть! Подумайте, как ограничен их мир!

– Ммм… – Павел покачал головой. – Не могу я их жалеть, Татьяна. Больше не могу. И знаешь почему? Потому что они никого не жалеют! Ну, кроме несчастных героев телесериалов.

– А ты не намереваешься сняться в какой-нибудь мыльной опере? – поинтересовался Нил.

– Это уже не мой уровень, – пояснила Ларина. – Нужно держать марку.

– И чем же вы занимаетесь? – спросил Павел.

Захаржевская улыбнулась:

– Домохозяйка!

– Нил?

– Бизнес. Большой бизнес, Павел… Мне посчастливилось в свое время, в Париже, познакомиться с одним замечательным человеком. Он завещал мне состояние, которым при жизни так и не успел воспользоваться. Это очень грустная история, и я потом ее как-нибудь расскажу. Ну и я, в свою очередь, нашел достойное применение этим деньгам. В самых разных отраслях. А недавно, – начал Нил загадочным тоном, – мне представился случай не только удачно разместить капитал, но и помочь одному человеку, талантливому ученому, которого по ложному обвинению хваленая американская Фемида упрятала за решетку…

Розен нахмурился, начиная догадываться.

– Подожди-ка! Так это ты – новый владелец Ред-Рока?!

– Он самый! – признался Нил. – Не буду скрывать, на самом деле я не был в курсе твоего бедственного положения. Более того, я вообще не знал о существовании этого центра, пока не получил предложение его приобрести… Ну, а когда стало известно, при каких обстоятельствах ты попал туда…

Розен вздохнул. Приятно, конечно, знать, что в этом мире есть люди, способные за тебя заступиться. Однако ему хотелось думать, что его освобождение было торжеством правосудия, даже если это было наивно. А теперь получалось, что журналистишки по-своему правы, виноват он или нет, а освобождением своим обязан большим связям. Неважно, что он об этих связях не подозревал до сих пор. Впрочем, ему ведь с самого начала вся эта история с освобождением казалась подозрительной. В добрые чудеса русский человек не верит. И правильно делает, получается. Впрочем, дареному коню в зубы-то не смотрят.

– Спасибо! – он вздохнул.

– Это я должен благодарить тебя! – сказал Баренцев. – Твоя работа очень важна!

– Для кого? Для Пентагона?

– Вам не кажется, – вмешалась с улыбкой Ларина, – что здесь не место для подобных разговоров?

– Ну, – возразил Нил, – мы с Павлом не являемся государственными служащими и вольны обсуждать свои дела где угодно. Кроме того, я не думаю, что здесь установлены жучки или что вон та пышная дамочка за кассой – агент Москвы. Но поскольку вопрос в самом деле важен, думаю, лучше поговорить об этом потом. Кстати, куда вы направляетесь?

– В Швейцарию, к Нюте в гости. Давно хотел побывать в этой стране! – сказал Павел. – Надеюсь, там будет поспокойнее. В смысле прессы.

Нил и Захаржевская переглянулись. Нил сжал ее руку под столом.

– Нам по пути. Мы едем в Монтре, – сказал Баренцев. – Хочу навестить родовое гнездо.

– У тебя есть предки в Швейцарии? – спросила Ларина.

– Здесь жил мой внучатый дядя Густав Бирнбаум. Его брат, мой родной дед, долго гастролировал по России, будучи известным гипнотизером, и даже пользовался успехом у самого товарища Сталина. Но потом предпочел перебраться на Запад… Думаю, нам стоит поехать вместе! Тем более что по дороге вы нам сможете помочь в одном сугубо важном деле. Это пока тайна, – пояснил он, в ответ на вопросительные взгляды.

У дверей кафе к Лариной подскочил маленький шустрый пацан и протянул журнал. На обложке было ее фото. Татьяна улыбнулась и поставила автограф.

– Как ваши младшие, кстати? – спросил Нил.

– Спасибо, все отлично! – кивнул Павел. – К счастью, безотцовщина им теперь не грозит. Твоими молитвами.

По дороге в Монтре Нил не только посвятил супругов Розен в подробности удивительной судьбы своего деда, но и пригласил к себе на остров.

– Для вас двери Занаду открыты в любой день, только дайте знать заранее. – сказал он.

– Но обязательно приезжайте к двадцать первому июня! – эмоционально добавила Захаржевская. – А лучше на день-другой раньше, надо подготовиться.

– К чему подготовиться? – удивился Павел.

– Летнее солнцестояние, – пояснила Захаржевская, но понятнее не стало.

– На этот день назначена наша свадьба, – сказал Нил. – Предстоит некий ритуал, в котором примут участие и гости…

Павел внутренне содрогнулся. Память услужливо подбросила в сознание странности их недолгого брака с Таней Захаржевской – ее «глючные» отварчики, пассы с алмазом на цепочке, после которых он едва не отдал концы, колдовская купальская ночь на латвийском хуторе… Как же назывался там этот день?..

– Лидо, – произнес он вслух.

Таня Ларина взглянула на него с недоумением, а Захаржевская рассмеялась.

– Вспомнил? Только у нас это зовется несколько иначе. Лита.

– У нас – это у кого? – чуть резковато спросила кинозвезда.

– Таня приняла викканство, – серьезно пояснил Нил.

– О-о, – протянула Ларина с нескрываемым разочарованием. – «Новая волна», всякие там Йоли и Бельтайны, коллективные камлания, танцы под луной в голом виде… Я думала, эта модно только в Нью-Йорке и еще у нас, в Калифорнии. Значит, и до Европы докатилось.

– Эта, как ты выражаешься, мода, между прочим, раз в пять подревнее вашей православной церкви, которая, кстати, и название свое украла у русских волхвов! Да если хочешь знать, мой род тридцать веков…

– Таня, не закипай, – поспешил вмешаться Нил. – А вас, ребята, хочу успокоить, никто голышом плясать не будет… во всяком случае, прилюдно. Кровавые жертвоприношения тоже отменяются, ни одно животное не пострадает…

– Кроме тех, что будут поданы к столу, – мгновенно сменив полемический тон на насмешливый, добавила Захаржевская. – До вегетарианства я еще не дошла.

– Простите, я не совсем понял, – сказал Розен. – Ваш брак будет, так сказать, освящен только этим самым викканским обрядом?

– Не совсем, – лукаво улыбнулась Захаржевская. – Хотя нам бы этого было достаточно!