Текст книги "Время иллюзий. Третий глаз (сборник)"

На троне лежал мертвец. У трона – плаха и топор. Рядом – юноша с короной на голове и скипетром в руках и еще один человек зрелых лет. В момент, когда вошел король, он дал знак.

Вошел палач и несколько благородных людей в богатых одеждах со связанными сзади руками. Под взглядом старшего из группы вошедшей знати, из раны трупа брызнула кровь. И будто обличенный в убийстве, он запрокинул свою голову на плаху. Тут же палач взмахнул топором, и отрубленная голова покатилась через всю палату к ногам вошедшего короля. Капля крови упала ему на туфлю.

И в этот момент он услышал голос: «Еще пять царствований – и горе твоему потомству!» Когда голос замолк, образы начали исчезать, свечи остались только в руках прислуги. Король вернулся в свой кабинет. Он не сомневался в реальности своего видения, о чем свидетельствовала оставшаяся на туфле капля крови. Он записал все в подробностях. Документ этот остался в государственном архиве Швеции. Пять царствований прошли, и его потомство лишилось короны. Пророчество свершилось, оставшись непостижимым для человеческого разума.

Подобное происходило и с Павлом Первым. Его видения и пророческие разговоры со своим дедом Петром были известны при дворе. Судьба же Павла похожа на шекспировского принца Датского.

Автор приводит множество случаев проявлений верности любви, которая сохранялась до конца жизни, и при приближении смерти болезненно обострялась.

«Что же такое смерть?» – говорит он, и тут же отвечает: «Свобода, положительная свобода, свобода души, ее полное самоузнавание с сохранением всего, что ей дала временная жизнь!..»

Егор почти целый день с интересом листал эту книгу.

Вечером стало тихо и тепло. В доме было душно. Егор открыл окно.

Неожиданно ему самому захотелось увидеть Мыша.

Он уже привык к странному общению с ним. Но с каждым новым разговором в нем появлялось желание быстрей его прекратить. Объяснить почему, он пока не мог, но какая-то внутренняя сила рождала в нем нарастающий протест.

Он подошел к зеркалу. Потом к окну. Никого…

Егор с удовольствием вспомнил о Вике, о ее дочери.

– Скоро эта девочка станет самым главным для тебя существом, – зашептал знакомый голос.

– Почему ты появляешься неожиданно и всегда сзади?

– Не все так просто, как тебе кажется. Твои глаза я и так вижу, а сзади – вовсе не потому, что хочу тебя пугать. Это привычка против Третьего глаза.

– Какого… Третьего глаза?

– Посредством его можно напрямую общаться с Богом.

– Каким образом?

– Видишь ли, когда появился человек, Всевышний никогда не говорил, с какой целью он создал его. По крайней мере, даже я не понял это. Если была бы конкретная цель, человек был бы ограничен ей. Я только знаю, что потенциал его большой… При Его желании он сможет многое.

– Почему же он не достиг своих высот?

– Это трудно объяснить, а человеку трудно понять. Очень верно сказано: «Сначала было слово». (Logos).

В нем все: прежде всего духовное тело мысли. Мысль вбирает в себя знание, понимание, творение. В ней материальное движение, начало, развитие, очертание финала, добро и зло, сама истина и вечность.

– Почему именно мысль?

– Начинается все с нее, с мысли. Она не имеет инерции, как материя, и не имеет границ. И в тоже время она и есть первоначальная материя движения. Можно даже сказать, что Logos – это сам Всевышний.

Человек не может до конца понять этого, он подменяет слово формой общения, но оно связано с мыслью, делом, силой, волей, страстью или покоем. Он не понимает смысла его бесконечного единства. Идет наугад и приходит всегда к одному и тому же и единственному – заблуждению! Разум – определенное наказание человеку: быть в собственном заблуждении. Ха-ха!

– Заблуждению?

– Человеку все кажется, что он многое изобрел, сотворил. Но все это он создал для своего блага, для удовлетворения своих желаний, а не для окружающего мира. Он грешник даже по одному этому. И кстати, в Библии ни слова не сказано о достижениях человека. Я думаю, теперь тебе ясно, почему?

– Не задумывался об этом.

– А зря!.. Я очень люблю людей, занимающихся наукой. Более того, мне приятно быть рядом с ними, шептать им свои подсказки, радоваться вместе с ними… Это безумно возбуждает! Но все они видят и исследуют только материю, только ее. Хотя в равной степени существуют второй путь – интуитивный. Только с ним можно ощутить и истину…И еще… Я посвященным не даю учеников.

– Почему?

– В познании много противоречий. Элементарные знания предполагают упрощения, унификацию для доступности.

А Всевышний создал каждого уникальным. И потому Высшее познание проходит через каждого человека индивидуально.

Это становится понятным, когда видишь вокруг разнообразие языков, культур, народов.

– Но наука формирует знания.

– Наука и знания это не совсем одинаковые вещи. Наука создает некую систему материальных оценок. И этим она похожа на бьющуюся на стекле бабочку. Дальше она не пролетит: я не пускаю. Ха-ха! И не пущу!

– Не пустишь?…Ты?

– Потому что не пришло время. Человек не осознает духовности мира. Тут можно накуролесить. Ой-ой-ой! …Спасает только хрупкая оболочка человека… И то, что он все больше усредняется, деградирует, отходит от индивидуальной цели Всевышнего.

А потом эти последние достижения в клонировании, применении трансгенных продуктов, поиске разрушения программы старения – не просто зло, а вызов Всевышнему…

– Неужели все так плохо?

– Конечно!.. Мне жалко простых, кротких людей, которые будут страдать…Изучать никто не запрещает, но все должно быть соизмеримо… Вот, Дарвин – наблюдательный человек. Но опять заблуждение: «Человек произошел от обезьяны». Это просто смешно до слез! А ведь может показаться… Действительно, похожесть есть, повадки и прочее… Потом «труд создал человека» и так далее… Здесь все значительно проще… Человек думает, что главное развитие во плоти. Ан нет!

– В чем тут ошибка?

– Почему никому не пришло в голову, что Всевышний создал обезьян, чтобы человек понимал и не забывал никогда, что рядом существуют похожие на него существа? Они же его братья, как и все другие!

– Какова же твоя роль во всем этом?

– Всевышний меня призвал для определенной цели. Мне нравится то, что Ему … не очень нравится.

– Значит, ты тоже – не просто Его творение?

– Конечно! Он создал все, но я вовсе не то, что Он хочет видеть в человеке… Для Него я скорее просто часть небесной жизни.

А небо – не для человека… И даже изучение космоса не даст ему сейчас ответа,… нет не пришло время.

– А Всевышний может тебя отстранить или заменить?

– Может, но не сделает этого. Он так лучше видит. Через меня он чувствует человека, потому, что я – впереди.

– Значит, под твоим контролем?

– Он мне доверяет, и не случайно. Меня нельзя бояться. Я его лучший ученик. Всем кажется, что я являюсь во тьме, в полнолуние, в трудные минуты жизни… Но это не так. Как раз ночью, во сне, в покое человек с Богом. Именно тогда Всевышний все уравновешивает и исправляет. Он в покое творит лучше. А в моменты ярких впечатлений, жизненных восприятий и сомнений человек – уже со мной…

Человеку только кажется, что он познал добро и зло. А я знаю и то, и другое. Странно, что он видит во мне только зло… Просто я вижу пределы каждого, который покушается на большее и может натворить не нужное…

– И ты знаешь что?

– Знаю, но не скажу, потому что ты разочаруешься. Смысл жизни человека достаточно примитивен, но вместе с тем, и велик в духовном… Он радуется рождению и скорбит о смерти. Если бы он понимал себя в жизни Вселенной, возможно, он все делал бы наоборот. Каждый человек – это маленькая частица Вселенной, через которую и Вселенский мир может дышать и ощущать себя, как живое существо…

– Почему же такая недобрая молва о тебе?

– Как тебе объяснить. В твоем вопросе слово «недобрая» говорит само за себя. Чтобы глубже понять жестокость и насилие, надо быть жестоким. Самое главное зло появляется не от знания, а от зависти и желания опередить другого. Вспомни Каина! Его погубили собственные фантазии,…которые возымели власть над ним… И все это – от слабости и трусости!.. Также как и деньги, оружие, власть,… получив которые человек забыл о созданном окружающем мире: других существах, растениях, даже тверди, жидкости и газов. Он считает их своей собственностью. А мир качественно функционирует только вместе и в согласии со всем этим.

– О экологии сегодня много говорят.

– Именно, что только говорят…И заметь, я сигнализирую, а Бог заставляет и внушает.

Ему некогда. А я не могу творить и работаю уже с Его готовыми плодами и, как у вас говорят, экспериментирую, играю…

– Играешь?

– Это очень интересно – размышлять, мечтать, что именно ты первый… Порой, шепну человеку что-то от Бога, и он весь трепещет, сияет и мне приятно быть с ним в эти минуты. Я отвлекаю его от обыденного мира, заставляю поверить в свою силу, что он создан все же не зря…

– Так ты пытаешься соревноваться со Всевышним?

– Пожалуй, ты немного прав. Но я понимаю, что Он всесилен. Если захочет, уничтожит человека и меня. Поэтому приходится лукавить.

А Ему врать нельзя. Надо быть очень умным, знающим, и все время быть готовым к прямому вопросу. Скажу по секрету: многое из-за меня Он еще не знает… Правда,…скоро узнает! Он чувствует и видит все!.. Поэтому стараюсь попасть к нему, когда Он увлечен творением… Вот и последний раз говорю Ему: «Нормально», а сам – то знаю, пора уже и Ему … подровнять.

Только злом все недостатки можно выжечь из человека, и Всевышний это сделает. И опять люди будут думать, что Он не милосерден. А Он – мудр и терпелив.

– Так ты жалеешь человека?

– Мне иногда кажется, Всевышний разочаровался в нем.

– Почему так?

– Все меньше внимания. И мне больше забот.

– И заботишься?

– Приходится. Я знаю, разочарование Его ведет к концу.

– То есть?

– Без Его помощи, человек может себя разрушить сам…

– И что тогда?

– А тогда и я не нужен… А мне нравиться человек на грани, на острие ножа, и я рад быть рядом с ним.

Большое заблуждение в том, что в человеке рождается Бог. Это, пожалуй, самое главное заблуждение. Человек только создан Богом, но рождаться в человеке пока может только мое подобие.

И оно уж не так плохо, потому что я знаю всю пользу зла и понимаю развращенность добра.

– Так как же можно понять добро и зло?

– Человек так увлекся точными науками, так уверен в себе, что не замечает ничего вокруг…Идет по одному этому пути и не видит других, параллельных…Это ведь тоже моя заслуга!

– Твоя?

– Человеку трудно представить, что существует прямая невидимая связь с Богом с помощью необычного органа – Третьего глаза, которым он всегда чувствует Всевышнего. Его имеют земные боги, ангелы, другие небесные существа. Был Третий глаз и у великанов, живших очень давно на земле. Имея громадную силу, они никогда не нарушали божественные законы.

– А человек?

– Человек давно утратил свойства Третьего глаза, но ощущения его иногда возможны. С ним любое существо всегда с Богом: днем и ночью.

– А теперь для этого осталась ночь?

– Молодец! Ведь пришел – то я к тебе, а не кому-нибудь другому. Если есть Третий глаз, я не нужен!

– Трудно представить существ с тремя глазами.

– Если помнишь, одного из них победил Одиссей. Не без моей помощи. Ха-ха! Бедный циклоп! У него был один объединенный глаз и смотрел вперед. Однако не сила, а хитрость победила! Заметь, Всевышний не помог ему, потому что Одиссей выжег ему этот глаз.

– Почему Всевышний должен был его защищать? Циклоп же – людоед?

– Вот тоже, правозащитник нашелся. А кто такой был Одиссей? Бросил жену, детей, свою землю… Ради странствий и приключений не раз подвергал свою жизнь опасности… Мало ему было добычи в Трое, потребовал он жертвы Поликсены дочери Приама. Конечно, мне было с ним интересно, и без моей помощи, вряд ли он вернулся бы домой. Сожрал бы его циклоп. И Всевышний не очень бы сожалел…

– Я думаю, Всевышний всегда – защитник человека.

– Это верно. Я не случайно упомянул бестолковое слово «правозащитник»! Всевышний, действительно, защитник в рамках Высшей справедливости добра и зла, а вовсе не права. Право – это категория закона, власти… Да, и нынешние правозащитники как-то уж рядом с этой властью.

– Сейчас это стало модной работой.

– Если заметил, никто из них ей не обижен.

– Так в ком же искать защиту?

– Чтобы тебе было понятно, скажу, что истинными защитниками от бесправия могут быть только пророки или мессии Его, как Иисус Христос, сын Божий. Это категория высшей духовной нравственности и самопожертвования. А у вас это только очередные красивые слова, которые несут больше вреда, чем добра. Не хочется говорить даже об этом.

– Значит, когда ушли земные боги, нашлась тебе работа?

– Вот именно.

– Но у меня нет этого глаза?

– Ты художник, потому остерегаюсь на всякий случай. Помнишь одуванчики на твоей картине? Это не каждому дано увидеть.

– Картина теперь в хороших руках.

– Забудь ее вместе с твоей Викой! Будешь со мной разговаривать, а ее оставь! Одуванчики…Ха-ха!

Если бы ты был мудрым, понял бы, что искусство в людях всего лишь очередное заблуждение, наркотик, и вовсе не нужно для жизни.

– Почему же не нужно?

– Я – не творческое существо, знаю истину жизни и прекрасно себя ощущаю без этих никчемных фантазий… Вот, ты…стал чаще вспоминать обо мне. Тебе стало интересно, и… захотелось снова сыграть?

– Да нет, вовсе нет.

– Не хитри. Захотелось! Ну? Давай сыграем! Моя ставка – великая тайна бессмертия. Могу даже приоткрыть завесу…

– Какую завесу?

– Таинство одиночества – первый этап бессмертия и тайны смерти.

Когда уходит душа, на земле остается одна материя, время останавливается. Это, как говорили египтяне, – «выход из дня», то есть из света…

– Одна темнота?

– Только для умершего. Он становится землей, камнем. Время для него останавливается, его сущность становится вечным странником Вселенной. Дух там всегда присутствует.

– До какого времени?

– А представь, что его нет. Египтяне были мудрыми и почти догадались, когда смерть представляли в виде птицы или буквы «Т» (Тау). Она обозначает время. Крылья этой птицы они видели, как две висящие по разным сторонам тройки, а в середине единицу. «Гнездо Вечной Птицы, трепет крыльев которой порождает Жизнь, есть Пространство». Можешь понять?

– Нет, пока нет…

– Ты хочешь, чтобы я все тебе рассказал? Так, что? Берешь карту?

– А что потребуешь с моей стороны?

– А твоя ставка будет – значительно проще: твое увлечение – Виктория.

– Нет, так нельзя!

– Почему? Ведь я тебе хочу открыть истинную тайну. Она во сто крат дороже твоего увлечения…

– Нет, я не могу…

– Все ты можешь! А выиграешь, будет у тебя и то и другое. Может, боишься проиграть?

– Лучше уж моя жизнь.

– Это оставим на следующую ставку. Я ведь не знаю исхода. Или, ты думаешь, что я шулер? Нет, все по-честному. Тем более, у тебя будет, чем отыграться.

– Как? Нет! Я не могу.

– Ты мне напоминаешь одного неопытного человека.

– Кого?

– Был такой…Адам. Когда Ева скушала запретное яблочко, она ему все рассказала. И он мог попросить у Всевышнего другую жену и остаться бессмертным…

– И он этого не сделал.

– И что? От большого ума? Бессмертие – это понимание мира! Кесарю кесарево, а смертному, только одно…

– Может, он был прав? Ты же сам говорил, что важней понимание, а не сам разум.

– Прав, не прав!.. Ты понимаешь, что это чушь по сравнению с тем, что я тебе предлагаю?… Ты ведь Адама немного превзошел по части женщин.

– Как это?

– Мне неудобно тебе напоминать, но Вика – не твоя законная жена. Ты этим нарушил седьмую заповедь.

– Но, я ее полюбил…

– К любви надо относиться осторожно и не забываться. У тебя есть еще одна дама.

– Какая дама?

– Помнишь, свои карты при первой нашей игре – три дамы? Думаешь, все это случайно?

– Ты сам говорил – это карты.

– Нет, голубчик. Первая треф – твоя жена, вторая – червей.

– А третья? – вспыхнул Егор.

– Не догадываешься? Дама бубен…

– Но она же ребенок. Ты совсем с ума сошел!

– Не кипятись. Ты сам сказал и заметил, что она быстро взрослеющий ребенок.

– Что ты еще задумал?

– Я ведь не против женщин. Я против глупости – земной любви…

Женщина любит внимание к себе, и все время сбивает с мыслей о высоком. Да и любовь, в основном, категория плотская.

Редко кто любит не телом, а душой.

– Нет, я с тобой не буду играть!

– Это зря. Мы ведь уже начали. Как сказано в одном малопонятном романе, «Аннушка разлила уже подсолнечное масло»…

– Я что-то слышал об этом.

– Хорошо, что только слышал.

– Почему?

– Искажена роль посвященного. Какой-то иностранец – турист, публичные спектакли, примитивное окружение, противный кот. Фу! Только кота здесь не хватало! Да и Понтий Пилат не имел никогда никаких сомнений. Он выполнил волю народа. По закону!

Посвященный должен быть глубже. Ты будешь таким! Скоро ты узнаешь свою пиковую даму! Она меняется каждую минуту. Она фантастична! Играет временем. Может увлечь. С нею надо быть предельно осторожным. Она – настоящая богиня смерти. Я тебя научу.

– Ты все уже решил за меня?

– Это ты решил, когда сказал в прошлый раз, что будешь играть.

– Нет, уж уволь! Возьми обратно свои деньги, возьми все назад!..

– Человек слаб! Ему всегда хочется вернуться назад, что-то исправить. Я тебе сказал – деньги твои! Мне они не нужны. Они нужны были тебе, чтобы понять себя и то, что вокруг. Я хочу из тебя сделать посвященного! Ты это понимаешь?

– А я не хочу!

– Ты не кричи! Крик не прибавляет сил, а забирает. А теперь вспомни мои карты. Может, это тебя отрезвит.

– Три девятки.

– Я тебе говорил про число девять.

– Число смерти?

– И две карты уже сработали – твоя любимая собака и Клаус, может, не совсем тебе близкий, но тоже живая душа.

– Так вот оно что…Ты хочешь своей игрой отобрать у меня все и, главное, надежду на собственные мысли.

– Зато ты многое понял и узнал. Со мной твои мысли стали глубже, последовательней. За все в жизни нужно платить.

– Но это даже не цена. Это убийство! Прошу тебя, уходи и не приходи больше!

– Нет дорогой, часы уже запущены, стрелку остановить трудно, даже я бы сказал, невозможно.

Егор очнулся в холодном поту. Он долго не мог прийти в себя.

Его обуял смертельный страх.

«А ведь в следующий раз он меня заставит играть, я не выдержу…»

5

Эти мысли овладели им. Теперь он понял, в какой серьезный водоворот попал, и выхода практически не было.

«Третий глаз», – вдруг вспомнил он.

Утром взволнованный Егор пошел за советом к соседу.

Борис Абрамович был рад общению.

– Георгий Алексеевич, вы плохо выглядите. Что с вами? – озабоченно оглядывал он друга.

– Я хотел у вас спросить. Вы слышали когда-нибудь о третьем глазе человека?

Борис Абрамович внимательно с едва заметной искоркой в глазах посмотрел на него и пошел в свою домашнюю библиотеку.

– Это глубокая философия, скорее, теософия, – кричал он из другой комнаты. Он долго копался в старых книгах.

– Вам повезло. Вот нашел. Хотя и не совсем научно звучит.

Егор жадно читал:

«Шишковидная железа или тело указывает на астральную способность и духовную потребность живого существа. Она находится посреди черепной коробки между задней частью мозга – мозжечком, отвечающей за координацию и физиологию и интеллектуальной его частью – лобовыми полушариями и центральными извилинами. Это именно тот орган, который положил начало многим легендам и преданиям.

Физиологические потребности и психологические страсти человека заставили в настоящее время утратить внутреннюю мощь, так называемого Третьего Глаза. Понятие греха или падения связано с пониманием добра и зла и объективно справедливо только на уровне Божественной силы, которая остается неведомой и непонятной до конца. Поэтому Яблоко Раздора, Падение Ангелов и, в конечном счете, атеизм – есть следствие поведения самого человека.

Утрата Третьего глаза не было грехом или падением человека. Грех заключался не в пользовании этим органом, а в злоупотреблении человеком постоянного присутствия Божественной силы.

Человек до конца не понял, да и не мог понять сложности добра и зла. Он лишь только вкусил неоднородность их противоречия. И это было его первым духовным падением. Именно духовным, а не физическим, потому что тело вообще безответственный орган …».

– Приехали, откуда ехали, – прошептал Егор, – Откуда я его теперь найду?

– Это, Георгий Алексеевич, похоже на правду, но на уровне предположений. Из легенд следует, что Третий глаз присутствовал на ранних стадиях развития человека, а потом стал не нужен. Таков закон эволюции. Теософы утверждают, что мы находимся сейчас на четвертом круге развития, а всего их семь. Жизнь претерпит свои эволюционные этапы и не обязательно на Земле.

Одному Всевышнему ведомо, потребуется ли для развития этот орган в дальнейшем и будет ли он продолжать утрачивать свои прежние функции…

– Значит, выхода нет…, – соображал Егор. – Главное, не прикасаться больше к деньгам.

– Борис Абрамович, а как по-вашему, физически можно выразить удачу?

– Ну и вопросики у вас …

– Вы же сказали, что за полулитром можно решить все…

– Порешить, конечно, можно, – показывая на остатки бутылки с прошлого раза, отвечал Борис Абрамович. Но понять…

В принципе удача закономерна, если отбросить все неудачные варианты.

– Вы, Борис Абрамович, дипломат…

– Видите ли, Георгий Алексеевич, удача может казаться победой, а может быть только временной радостью или еще хуже, западней.

– Вот это уже ближе, а все-таки поконкретнее…

– Скорее удача это, когда желания совпадают с возможностями, но желания могут быть и низменными или вовсе не вашими.

– Вот это уже в точку. Удача не управляема.

– Да, совершенно правильно. К удаче нельзя привыкать, она обязательно накажет. Это уже чистая механика. Третий закон Ньютона.

– А если к удаче не стремиться?

– Это Первый закон…

– Насколько я помню, тело сохраняет равномерное движение…

– Да-да, именно. На самом деле, как это ни странно, понимание и соблюдение этого закона – самая большая удача.

– Это мне стало понятно.

– Георгий Алексеевич, может, для поднятия духа? А? – показывая на оставшуюся бутылку, улыбался физик.

– Нет, уважаемый Борис Абрамович! – твердо произнес Егор.

– А жаль! Тема – то интересная.

Придя к себе, он позвонил Вике. Молчание. Через некоторое время молчание повторилось.

Егор помчался на станцию. Потом к ней домой.

Дверь открыла Таня.

– Ой, дядя Георгий, как хорошо, что вы пришли. Мне только что позвонили и сказали, что мама попала в аварию и сейчас в больнице.

– Как! …Срочно едем в больницу!

– Сейчас приедет бабушка. За нами заедет машина. Я даже не знаю, какая больница…

– А почему не спросила?

– Сказали, заедут, чего спрашивать?

– Скажи рабочий телефон матери.

– Вот, – она подала материну визитку.

Егор позвонил.

– Институт Склифосовского… Меня убивает твоя холодность, – отрезал он.

– А меня твоя горячность.

Его ухо резанула эта фраза. Особенно обращение на «ты».

Егора пустили в палату. И он увидел бледную Вику.

– Ну, как ты?

– Теперь ничего…Думаю, все будет хорошо.

Она была смущена и не скрывала радости от его появления.

– Как же это тебя угораздило?

– Да я сама виновата: переволновалась.

– Но ты всегда такая уверенная, спокойная.

– После того, как ты ушел, мы поссорились с дочерью.

– Из-за какого-то пустяка?

– Да нет, из-за тебя.

Егор удивленно посмотрел ей в глаза.

– Я не могу тебе врать. Она стала мне объяснять твои общения с непонятными существами. Все это не просто. И даже опасно.

И еще. Эта сопля вчера мне сказала, что будет любить тебя сильнее.

– И ты приняла это всерьез?

– Ты ее не знаешь. Если она сказала. Она всегда была странная. Сначала я думала, что я плохая мать, а потом поняла: она из какого-то другого теста. Я всегда помню, что не любила человека, который мне ее подарил… Любовь пришла позже. Это похоже на кару, когда нарушаешь заповедь…

«Седьмую», – про себя подумал холодеющий от этой мысли Егор.

– Вот сейчас я полюбила и родила бы тебе ее, и она бы была моей и твоей.

Егор молчал, он, кажется, понимал глубину ее слов.

– Теперь я уже не могу вырвать дочь из моей жизни… После аварии мне показалось, что у меня не будет сил сопротивляться смерти, но вдруг поняла: ничего случайного нет… Увидела тебя, и мне захотелось жить.

– Дорогая, я сделаю все, чтобы было хорошо!

– Ты искренен. Я и люблю тебя за это. Пожалуйста, не приходи, пока, хотя бы сюда.

Егор молчал. Он понял, что она хотела стены,… которая, возможно, поможет обоим.

– Но я не могу.

– Я тоже, но необходимо время. Постарайся понять и решить эту проблему. Выход, наверно, есть, но он не простой.

Он вышел из палаты, как в темноту. Жизнь меркла с каждой минутой понимания, что произошло непоправимое.

Временами он стал заговариваться. Слух его притупился.

Скоро он вынужден был обратиться к врачам. Общение с ними привело к белой палате. Он оказался на больничной койке.

Окружающие больные его не раздражали: он их практически не замечал.

Его лечащий врач, Игорь Львович, любил разговаривать с ним. При этом всегда присутствовала сестра Зинаида Николаевна не по годам багровая и безмерная в ширину.

– Не знаю, но думаю, шансы на выздоровление есть, – говорил он, глядя на меланхолическую сотрудницу.

– Несомненно, он наш. Будем пробовать лечить, – покорно отвечала она, преданно глядя на Игоря Львовича.

– Значит, успокоительное, и опять же больше покоя. Время лечит все.

Егор жил здесь, как на необитаемом острове. И ему было покойно.

Редкие картины действительности неожиданно возвращали к реальной жизни.

Первое напоминание о ней вызвало появление в больнице сына.

– Рад тебя видеть! Я забеспокоился, когда ты неожиданно пропал, – возбужденно и искренне говорил Александр.

– Ничего, лечусь. Все будет нормально.

– Отец. Не знаю, как тебе объяснить. Ты пропал, и я поехал в поисках на дачу. Там нашел кейс с деньгами.

– И что?

– Ты сказал – это кредит. Время идет. Я решил положить их в коммерческий банк. Но не знаю, как сказать, что теперь делать. Мы погибли! Банк оказался фальшивкой, ловушкой для простаков.

Я, конечно, дурак! Так стыдно! Короче, теперь ни денег, ни банка.

– Слава Богу! Спасибо тебе, сын!

– Я тебя не понимаю. Твое спокойствие. Прости за все, – проникновенно говорил Александр, с сожалением думая про себя, что отцу придется пролежать здесь очень долго…

– Это ты меня прости! Ох, сынок! Понять меня сейчас вообще трудно.

Через день пришла жена. Она от сына узнала о болезни и местонахождении мужа.

– Знаешь, Егор, ты должен меня понять. Твое заболевание обязывает заглянуть немного вперед,…последнее время для тебя семья перестала что-либо значить. Твои поиски, желание быть одному дает мне основание самой планировать свою жизнь. И ты не должен держать на меня обиду.

– Я вовсе не обижаюсь. Был бы рад, если ты сказала об этом раньше.

– Хорошо, что ты меня понимаешь. Желаю тебе быстрого выздоровления. Если что-то нужно, ты можешь рассчитывать на мою заботу, помощь. Но пока я не вижу никакого выхода из наших семейных отношений.

– Я тебя понимаю… Ты можешь чувствовать себя… свободной от моих исканий и заморочек. Ты, наверно, права. Главное, что нет чего-то главного между нами…

– Я сейчас не готова к пониманию.

– Возможно, я в большей степени виноват в этом, и я прошу прощения, – Егор попытался заглянуть ей в глаза.

Слезы появились на ее лице.

– Я вовсе не хочу этим разжалобить тебя. Наоборот, я прошу прошения за все, что привело к этому. Прости меня, Лена!

– Егор, мне тяжело продолжать, я пойду. Прости и ты меня за все.

Она выскочила из палаты со слезами на глазах.

Уже значительно позднее, когда больничный двор зашелестел созревшими яркими листьями, Егору во сне предстала странная картина.

На фоне мерцающего света сновидения явилась необыкновенная женщина с распущенными волосами и проникновенным взглядом. Он видел похожий взгляд у мадонны Рафаэля. Чистый и твердый, страждущий, переходящий за границу земного, вселяющий таинство небес и видящий необъятное.

Пронзенный яркими лазурными лучами, ее лик увеличивался в размерах, будто приближался и смотрел на Егора доброжелательно с едва уловимой улыбкой. Черты ее вдруг начали меняться, и перед ним вдруг проявились другие… удивительно знакомые и родные…

– Вспомнил ты меня, внучек?

– Бабуля!.. Ты жива?

– Я с тобой, ты не помнишь, я ведь тебя окрестила.

Я чувствую твои тревоги. Что с тобой?

– Даже не знаю, как объяснить.

– Ты сказал, и я все поняла. Сходи в храм, помолись перед иконой Божьей Матери.

– Я даже креститься не умею.

– Тогда просто постой рядом с ней.

Егор открыл глаза окрыленный надеждой и неожиданным приливом сил и здоровья.

Белая узорчатая занавеска напряженно дрожала легким парусом, принося из окна осеннюю свежесть. Музыка разливалась в душе, сливаясь с утренним солнцем за окном.

Он прикрыл глаза и с удовольствием вдыхал прохладу нового дня.

А скрипка и виолончель раскатисто выдыхали это обновление природы. Неповторимо-светлыми казались эти проникновенно волнующие звуки: низкие, как из глубины пучины, мягко переходящие в высокие, увлекающие в синюю высь.

Миражи обоняния и слуха врывались в самые неизведанные уголки его души, как будто сама истина уравновешивала ее невольные сомнения.

Оркестр сопровождал соло мягко, как смиренный океан, подобно черной дыре вбирал в себя и выбрасывал наружу, как извержение вулкана, окружающее звуковое движение. Явственно притягивала взор белогривая волна. Игриво переливаясь и незаметно исчезая в черно-голубой стихии, она лукаво кралась к берегу и, выйдя на твердь, безмятежно ласкала прибрежный песок.

Эти слуховые и зрительные ассоциации были не известны ему ранее: какой-то синтез музыкальной фантазии Брамса, Бетховена, Баха Моцарта, Чайковского. Что-то высшее, непостижимое и близкое.

Вдруг он почувствовал на себе взгляд сзади. Нечто непонятное, невидимое… Все это казалось миражом, но сил повернуться не было. Странное чувство: не хотелось понимать, а только доверять…

Голос врача вывел его из оцепенения.

Игорь Львович появился один, без своей постоянной спутницы.

– Ну-с, Георгий Алексеевич, как мы себя чувствуем?

– Прекрасно!

– Вот это ответ! – выходя из палаты, одобряюще заключил доктор.

А в ординаторской он задумчиво говорил Зинаиде Николаевне:

– Знаете, странное мне почудилось накануне: сижу в кабинете, а на столе появляется серый мышонок и человеческим голосом говорит мне: «Пора выписывать!» Про себя спрашиваю: – Кого? А сам уже знаю, что Распутина.

– У вас слишком много работы, Игорь Львович, надо больше отдыхать.

– Это точно!